если будет апрель

Скитаясь по заполненным под завязку людьми улочкам мегаполиса, мы ненароком набрели на какой-то ночной клуб, где опьяненные надвигающимся прощанием с Крелэем, решили всадить десятой-другой кредитов на всякие незаконные развлечения. То, что на Марсе существовал сухой закон — было наглой ложью, как твердили говорящие головы с уличных телеэкранов и радиоволновых точек. Верхушки направо и налево рассуждали о том, что это на самом деле сами жители выбирают, что им делать, ещё раз подтверждая теорию о марсианском «суперчеловеке будущего», когда в реальности, запрет на алкогольную и прочую изменяющее сознание продукцию, был скорее реальностью, а не личным выбором марсиан. Просто об этом никто не говорил вслух. Из-за отрешенности красной планеты от других планет Космического Конгресса, местные возмущённые массы попросту не могли рассказать о своих проблемах другим. А форумы с жалобами вечно поддавались фильтрации. Блокировки показали свою бесполезность ещё много лет назад — теперь стало намного проще просто аккуратно чистить непригодную информацию или устраивать кибератаки на форумчан. И одно другому не мешает, знаете ли. А ведь для кого-то Марс — извечная мечта… Наверное, это действительно так для любого творческого человека, который застрял в глубинке на никому не известных экзопланетах или даже на самой Земле, которая в последние годы переживает не самые лучшие времена. Обезумевшие возможным успехом и мнимыми большими возможностями мегаполиса, эти люди бросают свою старую жизнь и бегут сюда навстречу неизвестности. Мне всегда так больно наблюдать за тем, как Крелэй жадно проглатывает их, ломает своими зубами их кости и выплевывает на землю такими беспомощными, растоптанными «большими людьми» и всеми неурядицами, которые внезапно свалились на этих приезжих. Но приезжие все равно любят мегаполис болезненной любовью — желают его с искрами в глазах, так беззаветно и наивно… А Крелэй топает ногами, игнорирует их и плюётся. Но всё-таки, Марс любит бедных. Протиснувшись между двумя громилами на входе, два наших субтильных и дрожащих от предвкушения тела оказались в самом центре событий. Вот где, оказывается, проявляется эта тусовочная и богемная сторона Марса — стоило лишь покинуть криминальный район «переселенцев» и попасть в первую попавшуюся подворотню, где в десять вечера жизнь только начинает бить ключом… Здесь за бесценок можно купить всякие легкие наркотики, новомодные капсулы с опьяняющим желе, всевозможные порошки и наклейки с микроиглами, которые за одно мгновение могут превратить тебя в бесформенное нечто, лежащее в дальнем углу в луже своей собственной блевоты. Или в чьей-то чужой, тут уж как повезёт. Также в ассортименте в таких клубах можно купить и обычный алкоголь с энергетиками, но их почти что никто не берёт из-за низкой скорости действия на сознание и отвратительный вкус. Местным проще просто сожрать нечто неизвестного происхождения и потом час смотреть в стену, воображая себя богом. — Э-э… — на входе Финн проводил взглядом толпу полуголых девушек с синеватой кожей и длинными белыми волосами, — а что здесь вообще надо делать? Я ничего не ответила, вдруг задумавшись о вседозволенности богемного населения Марса и обилия голых силуэтов в помещении. «NoLimits. Веселье без границ для безграничной вселенной!» — еще на входе гласил лозунг клуба. И похоже, теперь он начинает себя оправдывать. Кстати, так как франшиза этих клубов является самой крупной на Марсе и на его спутниках, местные ласково называют их «ноликами», сокращая название. Здесь есть ещё и обычные клубы досуга, но их гораздо меньше, так как там нет запрещенки, отчего хромают прибыль и заполняемость. Однако, клубы досуга показывают намного чаще на местных экранах. И всем уже ясно, почему. Все вокруг утопало в фиолетовом неоновом свете и блеске золотой фурнитуры гигантской барной стойки, которая здесь стояла скорее как дань прошлому, ведь за ней почти никто не сидел. В центре зала полукругом расположились грузные стеганые сидения с подсветкой, которая переливалась всеми цветами радуги в такт музыке, а перед ними на каких-то золотых лентах танцевали те же самые, но уже полностью обнаженные беловолосые девушки. Их фигуры двигались легко и в тоже время томно, создавая иллюзию парения над землей. Кисти рук незнакомок ловко цеплялись за сверкающие ленты, заставляя их закручиваться в воздухе — это был завораживающий танец, полный молодости и страсти. Остальная часть помещения была заполнена прозрачными вендинговыми машинами с капсулами и наклейками. И это все — только первый этаж! — Может, попробуем что-нибудь? — вслух задумалась я, толкнув бедром удивленного Вулфарда. — Все, что угодно, но только не наклейки с микроиглами, — юноша подхватил мою сумасшедшую идею, и мы направились к тем машинам-раздатчикам.

***

А что случилось дальше, я просто не помню. Мы очнулись у какой-то обочины, все в пыли и почти что без одежды. Рот слипался от сухости палящего солнца. Едва продрав глаза, мне все же удалось осмотреться и принять вертикальное положение. Вокруг была пустота: лишь впереди, среди руин и марсианских песков, над горизонтом возвышался уже отчего-то знакомый силуэт старомодного рынка и киосков с продуктами. Словно тот, что мы видели в пустыне, когда перегрелись. — Живой? — я подошла к Финну поближе. Он лежал на спине, и увидев меня, закатил глаза и отвернулся, — эй! Отличное место ты выбрал, чтобы кинуть обиду. Твое право было не соглашаться на мое тупое предложение. — Будто бы у меня была возможность отказаться… Ага. Чтобы потом искать тебя по всему городу, — юноша приобнял себя за плечи. — Аргумент отклоняется. Ты все равно бы с легкостью меня нашел, по геолокации чипа в бедре, — я обошла его с другой стороны и заглянула в глаза. Мне, конечно, всегда хочется выгородить свой зад любой ценой. Будто бы это все остальные виноваты, а моей вины нигде не сыщешь — что же с дурака спрашивать, верно? У меня с детства такой образ, прилипло намертво. Да и удобно же быть безответственным. Финн недовольно отвел взгляд в противоположную от меня сторону. У него даже ресницы были все в пыли и песке, что уж там про волосы говорить. От одежды осталась только рваная майка, сквозь которую просачивались подозрительные темно-красные пятна, и какие-то шорты, которых у него вообще до этого не было. Ни обуви, ни рюкзака, ничего… Просто тело. Такое, какое оно есть. Мы никогда не видели друг друга такими. Сейчас не принято оголяться при других, даже если ты дома и собираешься ложиться спать — на тебе всегда должен был надет синтетический костюм. Так вот, неприкрытая кожа Вулфарда слегка поблескивала на солнце и казалась чем-то манящим и диким, будто бы против всех правил. Внутри возгоралось какое-то противоречие, мол, как это так? Нет, так не бывает, это все сон… Мы безмолвно пялились друг на друга еще неизвестно сколько времени. Даже жажда и палящее солнце не могли помешать этому первобытному любопытству. Я чувствовала, как капли пота стекают вниз по грудной клетке, щекочут плечи, спину и лоб; как волоски челки прилипают к вискам, каждый свой вдох и выдох, выходящий словно пар из чайника, который только что вскипел. На мне была надета лишь огромная футболка красного цвета, на которой было что-то написано на неизвестном мне языке. И больше ничего. — Пошли, — вдруг отрезал Вулфард, резко встав с земли и направившись в сторону рынка. Идти было просто невозможно. Ощущения были такие, точно все время, проведенное в отключке, меня пинали ногами, а голову и шею скрутила опоясывающая боль. Близь рынка стало уже полегче: с его стороны отчего-то сильно веяло холодом, а вокруг было много тенистых мест. — Эй, вы! — зазвучал хриплый женский голос со стороны киоска с мясом. Вокруг него стоял сигаретный смрад, — откуда такие несвежие молодые люди явились? Юноша, у вас же кровь! Я бросила недоверчивый взгляд в сторону Финна: кровавые пятна еще сильнее расплылись на его светлой майке. От волнения просто побежали мурашки. — У вас есть аптечка? — Найдется. Заходи в киоск, — женщина затянулась папиросой и кивнула мне, — ты тоже. Оказывается, местные рынки не заканчиваются одним только прилавком. За конструкцией, обшитой дешевым серебристым профлистом, скрывался гигантский шатёр, который будто был соткан из расписных платков с кружевными поворозками и длинными кисточками на концах. Из них местами торчали нитки, некоторые свисали прямо до самого пола. Но, несмотря на неприкрытую дороговизну отделки, обставлен шатёр был крайне аскетично: плоские матрасы с подушками валялись прямо у входа, с левой стороны — несколько шкафов в абсолютно разном стиле, у торца помещения взгромоздилось мутное зеркало, а справа был резной стол и пара складных стульев в углу, на одном из которых сидел взъерошенный, как воробей, юноша. Он проводил нас взглядом, и когда мы плюхнулись за стол, заговорщически улыбнулся. Женщина с папиросой пробурчала что-то под нос в духе: «скоро вернусь» и исчезла за одним из уродливых шкафов. С её уходом в шатре повисла гробовая тишина: лишь звук колокольчиков звучавших словно откуда-то издали и завывание ветра перебивали это блаженство. Со стороны матрасов доносился прогорклый запах старых тряпок, и я инстинктивно наморщила нос. Жара делает своё дело. — Зовите меня Джек, — ещё шире улыбнулся парень и приподнял брови. Его улыбка показалась мне какой-то натужной и вовсе не обязательной. Мимика Клиа и то убедительнее выглядит. — Я - Финн, — среагировал Вулфард, — а это Венди. Я показала знак мира и слегка поджала губы в качестве приветствия. — И как вы здесь оказались? Какие-то странные, — продолжил Джек, точно разговаривая сам с собой. — Знать бы нам самим. Далеко до Крелэя? — подхватила я. Джек вытаращил глаза и залился смехом. Мы с Финном неловко переглянулись. — К-крелэй! — заикнулся незнакомец, вытирая слезу, — его стёрли с лица Марса уже сколько лет назад! — Чувак, ты бредишь? — в ответ возмутился Финн, — мы только вчера там были. Народу просто куча, особенно в «ноликах». Джек резко прекратил свой гомерический хохот и наклонился чуть ближе к поверхности стола. — А может, вы? — вполголоса спросил он. Тут наш странноватый диалог прервала внезапно вернувшаяся женщина с папиросой. Она бросила какие-то бинты и склянки на стол и взгромоздилась на последний свободный стул, поставив его прямо напротив Финна. — Снимай майку, — откашлялась она. Майка Вулфарда, судя по еле слышному хрусту, запеклась на местах его ссадин и сильно прилипла. Он пытался безболезненно снять ее уже минуты три, и у него вроде бы начало получаться, но тут женщина с папиросой не выдержала и просто резко дернула ее вверх, заставив Финна подпрыгнуть на стуле и зажмуриться. После она промыла многочисленные раны юноши раствором и прилепила на каждую по ранозаживляющей повязке с каким-то вонючим бальзамом. — Дедовский метод, — прошептала она. Финн с облегчением выдохнул, откинув свой субтильный силуэт на хлипкую спинку стула. Его грудная клетка почти что незаметно содрогалась то ли от боли, то ли от чего-то ещё, а щеки и плечи сильно покраснели. До сих пор не могу привыкнуть к нему такому. Для меня это - полное переосмысление всего человеческого, которое все это время теплилось под рукой, а я даже не подозревала. И хочется смотреть… Хотя бы из-за чувства, возникающего каждый раз, когда смотрю на Вулфарда. Будто падаю вниз с большой высоты, при этом оставаясь на месте. Какой же бред! — А теперь ты, — со скрипом развернулась ко мне женщина. Мне удалось разглядеть ее лицо получше: крупный нос с надломом, безжизненные рыбьи глаза и очень сухие губы. Но с этой папиросой и тонкими нататуированными бровями ее непривлекательный образ приобретал какую-то особенную изюминку, делая лицо родным и знакомым. На всем моем боку вплоть до бедра зияла свежая гематома, но я не могла задрать футболку, чтобы дать незнакомке ее обработать, так как под ней у меня не было даже трусов. — Не тяни кофту, как я тебе заклею твой синяк? — гаркнула женщина с папиросой и притянула мой стул к себе. — Я не буду раздеваться у всех на виду, — неожиданно громко для себя вспылила я, — там… Ничего нет! Незнакомка тяжело вздохнула и бросила мне какую-то зеленоватую плёнку. Я неловко оглянулась и встретилась взглядом с Джеком, а он мгновенно отвёл от меня глаза. Вечер обещает быть веселым.