если будет апрель

— Венди Спайкс! — вдруг кто-то закричал прямо мне в ухо, — Наклоняйся, левее! Эх ты! В этот момент мне в глаза ярким светом ударило солнце, то и дело скрывающееся в нагромождении облаков. Пытаясь проморгаться, я внезапно получила чем-то тупым в лоб и свалилась на пластиковый газон. — Тайм-аут! — взвизгнул старый женский голос. Лёжа на земле, я почувствовала вибрации чьих-то шагов. Ну кто так играет в дискабол? — Венди Спайкс, твою же…! — шаги становились все отчетливее, и я зажмурила один глаз от яркого света. В ту же секунду, преломив едкие лучи солнца, надо мной завис обрюзгший силуэт нашей старой тренерши по имени мисис Заглур. Старой во всех смыслах — на вид лет пятьдесят с лишним, что было уже значительной продолжительностью для людей с глубоких «докупольных» времён. В ее образе не было ничего слишком выдающегося: короткая стрижка, сквозь которую блестел титановый черепной протез, тонкие редкие брови, что были тогда в моде, и татуировка с шестнадцатиричным номером 7D1. А ещё с такого ракурса я смогла разглядеть ее волосы в носу, отчего я лукаво заулыбалась. — Ты чего разлеглась, нам уже три штрафных баллов приписали, — прошипела сквозь зубы Заглур и схватила меня за плечи чтобы поднять, но почему-то этого не делала, — ты в дискаболе уже не первый год, всем зевакам на поле постоянно прилетает, так это же не повод разлёживать на зем… Тренерша начала говорить что-то так невнятно, что я уже перестала понимать ее слова. Больше всего меня тогда напугало то, что по мере течения вдохновляющей речи мисис Заглур, её левый глаз все больше и больше начал напоминать круглый белый луч света от фонарика. Я уставилась на этот свет точно заворожённая; в один момент все мое тело будто окостенело, и я даже не сумела разжать челюсть чтобы вздохнуть, не то, чтобы что-то сказать. Зажмурив глаза, я резко выдохнула, и открыв их вновь не почувствовала ничего, кроме давления на грудной клетке. Вокруг была темнота, и лишь этот белый луч вновь забил мне в глаза, точно солнце. Что-то здесь было не так. — Венди? — я почувствовала, как сузились мои зрачки, и мне удалось разглядеть довольно знакомую веснушчатую физиономию с фонариком. — Ты с ума что ли сошёл? — монотонно промямлила я, — слезь с меня и выключи эту дребедень! В металлических отражениях жестяных плит на полу и вдоль стены, прерывающимся на помехи светом мерцала безмолвная Клиа. В комнате стоял уже приевшийся запах бетона и сырости — бросаю взгляд на маленькое окошко у потолка, — сквозь грязное стекло просачивался алый свет и струйка городской пыли. Я проснулась в холодном поту, похоже. Странное ощущение. — Клиа, переведи 7D1 в десятичную систему счисления, — я спустила ноги с матраса и потянулась. — Запускаю калькулятор перевода чисел, — эхом до меня донёсся голос электронной помощницы, — результат подсчета: 2001. — Белиберда какая-то, — пробурчала я и приподнялась на локтях, чтобы рассмотреть Финна, — смотрю, тебе всё-таки удалось зарядить экран? Финн выглядел запутавшимся в своих собственных мыслях. Не выпуская фонарик из рук, он подсел ко мне на матрас и озадаченно оглядел меня с ног до головы, отчего мне захотелось накрыться пледом по подбородок. — Что с тобой? — тише обычного спросила я. — Ты спишь с открытыми глазами, — он зажмурился, — вернее, хочу спросить, ты всегда так спишь? — Откуда мне знать как я сплю? — все моё тело съёжилось от одного только вопроса про глаза. — Во время гибернации я зарегистрировала падение твоего пульса до тридцати пяти ударов в минуту, — прагматично залепетала Клиа, сверкнув на потолке, — нетипично для тебя, хоть и допустимо. Как ты себя чувствуешь? Вулфард угукнул и закусил губу. — Да нормально все со мной, что вы пристали, — вдруг зашипела я, вскочив с матраса, — даже покойник глаза бы открыл, если ему таким прожектором начали бы светить в лицо! Покойник… Босиком наступив на пол, я почувствовала, как сквозь щели между жестяными листами просачивался подвальный холод. В эту комнату мы планировали заселиться всего лишь на день, но все пошло не по плану. Владелец этого места и ещё двух других комнат в седьмой секции здания внезапно скончался сразу после того, как мы ему заплатили — по дороге домой из этого клоповника. Как написали на форуме, на него совершили покушение, кто-то даже слышал выстрелы. Самым странным в этой истории было то, что труп мужчины никто так и не смог опознать, а на руке у него было высечено 7D1, прямо как в моем сегодняшнем сне. Но это случилось, правда, уже неделю назад, так что вещие сны мне не снятся, и мистики никакой тут нет, но дело было в другом…

***

— Как давно мы здесь? — спросила я Финна, пока он ковырялся отверткой в стеклянных очках. — Неделя и один день, — незаинтересованно ответил он, взяв другую отвертку в зубы. — Если бы нас кто-то искал на Земле, то нашли бы и здесь. Тем более, на прошлой неделе мы и так засветились в Бюро, — я поправила складки заплаток на колене костюмных штанов, — эта поездка была каким-то маниакальным решением, к тому же, кое-кто нам в этом крайне настойчиво подсобил. — Угу, а потом: «вот как совпадение!», сообщают, что почти что в тот же самый день после нашего приезда транспортное сообщение между планетами сократили, — Вулфард усмехнулся и резко отложил отвертку на место, — правда, Венди, мир крутится вокруг нас только в нашей реальности. Я не хочу создавать конспирологические теории. Хотя, может они все же пришли к нам с проверкой, а не найдя никого в апартаментах, просто решили списать жильё? — А в итоге списали нас самих, — я встала на табуретку, чтобы заглянуть в окно. Сегодня в Крелэе было так называемое «алое небо» — явление при восходе солнца, когда наступает сезон торфяных пожаров. Торф не горит открытым огнём, а тлеет, накрывая смогом большие территории. Такие пожары сложно тушить даже имея хорошую технику, отчего из-за работ всяких служб в атмосферу поднимаются клубы оранжево-розовой пыли, окрашивая небо в тот самый алый цвет. У местной музыкальной группы из пригорода Урэнто даже есть песня — Vermilion Skies*, причём с довольно печальным посылом. Помню, что Финн часто слушал ее еще на Земле, так хотел увидеть эти алые небеса вживую, а теперь ему, кажется, все равно. Всю эту неделю после убийства хозяина комнаты мы просидели взаперти. Каждый день ели какое-то обезвоженное рагу из желтых помидоров и консервы, листали форум в попытках найти какие-то объявления по поводу другого временного жилья, но везде была тишина. Что в дальнейшем делать с этим клоповником так и не понятно, потому что с нами до сих пор никто не связался, а съемщики двух других комнат молчат. Впрочем, это меньшая из проблем, которые нам ещё предстоит решить. — Мы не можем до посинения сидеть в этой комнате, — я провела пальцем по небольшому подоконнику и обнаружила огромное количество розовой пыли, — это место предназначено только для того, чтобы тут спать. Не жить. — Ты же знаешь, что сейчас выходить нежелательно не только из-за смога, но и ещё из-за расцвета бандитизма в этом районе «переселенцев», — неуверенно ответил Финн, открывая очередную пачку с рагу, — может, на следующей неделе? Я фыркнула и ринулась одеваться. В отражении жестяных листов замелькало мое рыжеволосое отражение, я вдруг замерла, чтобы рассмотреть себя повнимательнее. Даже не помню, когда я последний раз смотрелась в зеркало. Среди царапин и вмятинок неровной пластины, слегка приблизившись, я увидела себя и улыбнулась уголками губ. В последнее время я ощущаю себя оторванной от реальности, будто я в самом деле — лишь разум в этом неуклюжем теле, и никак не могу отсюда вырваться. Точно вся жизнь в кандалах собственной физической оболочки, когда ты –явление метафизическое… Кто-то это до сих пор называет душой, хоть такие слова в наше время под негласным запретом. Финн все же сдался и вышел из комнаты вместе со мной. На выходе мы оказались в бесконечном на вид коридоре из тех же жестяных пластин и огромных стеклоблоков. На Марсе никогда не воздвигали нечто соразмерное человеку. Собственно, как и на Земле. Около ворот для выхода из здания, которые открывались каждому после индентификации личности, как всегда выстроилась очередь. Мы были последними. Всюду валялись разноцветные фантики и новомодная блестящая упаковка, с невидимых из-за темноты потолков тянуло какой-то чёрной пылью и запахом жжёных проводов, а одним из единственных источников света здесь была будка со странным человеком, который спал на приборе управления. А может и не спал. Каждый раз, когда мы проходим мимо, он лежит в этой позе. Над выходом тихо шумели рециркуляторы, чей мягкий зелёный цвет отражался от металлического пола, отчего глаза и кончики волос Финна начали отливать зелёным. — Смотри, знакомая морда, — вдруг наклонился ко мне Вулфард и кивнул куда-то в сторону, — не зря вышли. Я недоверчиво повернулась и почти что встретилась взглядом с нашим «старым знакомым» Уинсмитом. Он стоял неподалёку от будки и будто кого-то высматривал. За все время это был уже третий раз, как мы видели его где-то рядом с нашим местом жилья, но так и ни разу не пересеклись. — Ошивается здесь уже который раз, — прошипел сквозь зубы юноша, — про него даже писали на форуме, мол, какой-то странный мужик, похожий на крысу, хватал за воротники людей на улице и пытался что-то вынюхать про двух жильцов этой секции. Не находишь совпадений? Я вся съёжилась от недовольства и накрыла голову капюшоном своей темно-фиолетовой мантии. Подошла наша очередь. С каждым часом отчего-то очень высокое небо приобретало все более яркий, слегка оранжевый, цвет. Горизонт был будто изрезан иссиня-чёрными верхушками небоскребов и станций, и чем глубже мы погружались в город, тем темнее становилась округа из-за множества перетянутых между домами проводов и невероятной плотности населения окраин. Финн немного помрачнел после неожиданной «встречи» с Уинсмитом. Он изредка обнимал себя за плечи во время порывов пыльного ветра и строил такую гримасу, будто хочет мне что-то сказать, но не знает, с чего начать. У меня тем временем из головы не выходила мысль о своём странном сне и падении пульса, я даже думала о том, что вдруг следующими после владельца квартиры окажемся мы, или даже то, что это Уинсмит всех убивает и вообще он прилетел за нами с Земли… С каждым годом не становится легче. Я все чаще сталкиваюсь с мыслями о том, что я понятия не имею, что делать дальше, и являются ли вообще мои действия правильными? Я очень часто жалею о сделанном: жалею, что не ценила все то хорошее, что когда-то у меня было; жалею, что придавала слишком большое значение таким маленьким проблемам — возможно всего лишь издержкам малого возраста — и мне так больно и страшно смотреть на то, как мои детские выдуманные неурядицы все чаще и чаще начали вытеснять какие-то серьёзные вещи для взрослых, к которым я будто не готова. И пусть на самом деле, все это приходит тогда, когда нужно, но как же самому можно научиться действовать верно, когда тебе не даётся права на ошибку? Мы все на своём жизненном пути мученики и двоечники, но отчего-то быть таким — неправильным и настоящим, как-то не ценится. И наверняка, никогда не ценилось. Мы завернули в сторону центра. Под ноги ухабами бросались разбитые после беспорядков и тест-драйвов новых транспортных колец дороги, мы шли по ним, точно по минному полю, и думали, что это в порядке вещей. Ведь так всегда было, как может быть по-другому? — Я не спал всю ночь, — вдруг заговорил Вулфард, подтянув лямки сумки, — не знаю… — К чему ты ведёшь? — отозвалась я. — Не знаю, черт возьми, ничего в последнее время. Какая-то смута. Я не хочу здесь оставаться, — он резко остановился, отчего толпа сзади и спереди нас чуть не провалилась в очередную дорожную яму, — ночь напролёт искал место, куда можно было бы сбежать подальше от столичной суеты. На Марсе, в основном, нет маленьких городов. Одни пустоши, если не груда камней и железной пыли. Где-то есть «мечта эколога» — Адитвилль или Хелэс, но не думаю, что у нас хватит денег. Надо продать стеклянные очки и двигаться в сторону города Стрэнто. — Опять? А ты не устал бегать туда-сюда не пойми от кого? — я взяла Финна за локоть и притянула к себе. — Я вчера нашёл жучок в нашем дверном косяке, — он отдернул руку и сдвинул брови домиком. Я все поняла.