***
Аккерман вернулась домой необычной девочкой. Она была той, кто закончила первый курс в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Так странно было осознавать, что Микаса теперь волшебница не хуже тех, про кого она могла читать только в сказочных книжках, что драконы, единороги, великаны действительно существуют и не являются бредовой фантазией Клайва Льюиса, который когда-то написал «Хроники Нарнии». Теперь она сама неотъемлемая часть Волшебного мира, шестеренка в механизме судеб. Это не мешало ей ловить на себе обеспокоенные, наверное, даже осторожные взгляды родителей. Они пытались делать вид, что ничего особенного в их жизни не произошло, не перевернулось с возвращение Микасы с ног на голову. Словно школьники перед учительницей, они не могли найти правильных слов. Если бы они только попробовали оправдаться, захотели бы расписать ей красивую историю и отговориться — она бы поверила им. Мерлин, как же сильно сейчас она скучала по друзьям: растрепанной Хитч по утрам, всегда добрым и поучительным словам Эрвина, недовольному выражению лица Леви, когда что-то противоречило его убеждениям. Как только она села в такси, то осознала, что уже тоскует по этим людям, что меньше всего хочет покидать школу, уроки, свою комнату — всё это однажды станет точкой невозврата. Ей хотелось выскочить из такси, начать бешено искать глазами знакомые силуэты, ох, как же ужасно было не найти их на перроне среди снующих туда-сюда прохожих. Но после каждой грозы обязательно придёт солнце — главное переждать. «Жди Микаса, жди». Скрывать свои эмоции было лучшим решением, чтобы не расстраивать родителей, именно поэтому каждый раз, когда Гриша оборачивался на задние сидения, чувствуя что-то неладное в отношениях детей, то Микаса скромно улыбалась. Чего нельзя было сказать об Эрене. Недовольная мина на его лице не пропадала ни на минуту, мало того он так и пускал сверкающий пренебрежением взгляд в сторону сестры каждый раз, когда такси было вынуждено остановиться на пешеходе, словно та притягивала его своей прокаженной натурой. Аккерман же в свою очередь старательно пыталась не замечать кислое выражение лица брата, забившись в самый угол и предпочитая скучные церквушки, проплывающие мимо, будто те могли избавить её от мыслей о ближайших трех месяцах лета. — Будет дождь, — сказала Микаса, подняв взгляд на нездоровый оттенок неба. — Не обещали, вроде, — ответил Гриша, высунувшись повыше и прищурившись, чтобы своими глазами увидеть тучи. Поездка не увенчалась успехом благодаря тому, что они высадились около магазинчика с продуктами на Ист-Юэлл, который потеснился между кабаком и аптекой (весьма ироничное местонахождение) в двух кварталах от их дома. По выходу из него их окатило холодным ливнем, чудовищный гром разнёсся сладковатым смрадом по вымытым улицам Великобритании. — Я же говорила, — прикрывалась от дождя саквояжем Микаса. — Сейчас поздно твердить о своей проницательности, — процедил недовольно Эрен, яро выжимая рукава пиджака. Несколько минут назад он встал под проточную трубу и был жутко недоволен, что его окатило таким огромным количеством воды. — Эрен, Микаса, дети мои, что это с вами?! — воскликнула Карла. Она была не на шутку обеспокоена их поведением. — Какая кошка между вами пробежала? Неужели повздорили? Что не поделили? — Всё в порядке, мама, — ответил строго Эрен, переводя взгляд на мать. — Эрен, не обижай Микасу, — наказал Гриша, положив руку на плечо сыну. — Никогда ни в чём не вини её, — он словно сердцем чувствовал, в чём таился их незамысловатый конфликт. Едва волоча ноги из-за мокрых колгот и платья, Микаса по приходу домой скинула расклеившиеся от дождя грязные туфли. Если бы их увидел Леви, то ещё по дороге благополучно распрощался с ними, выкинув в бочок с мусором, а Микаса же, наоборот, надеется восстановить их в будущем, отнеся к мастеру. Подхватив чемодан с вещами, девчушка помчалась наверх, оставляя за собой мокрые следы и чуть ли не клюнув носом в лестницу. — Милая, немедленно переоденься, чтобы не заболеть! — крикнула ей Карла вслед. — Ага! — отозвалась она, хлопнув дверью. Аккерман поспешила стянуть с себя прилившую к коже одежду, выжать её и надеть свежую блузу с чёрной юбкой. Теперь осталось лишь разложить магические пособия по книжным полкам, выпустить сову из клетки (пусть летает!) и спрятать мантию-невидимку в коробку, что стояла под шкафом, предварительно накрыв её тканью. Три стука в дверь. Их дверного проёма выглядывает растрепанная от полотенца голова Эрена. Видимо, всё это время он стоял здесь, ожидая пока она переоденется. — Ты что-то прячешь? — насторожившись, спросил мальчик. Смело зайдя с чемоданом в комнату, он положил его на стол, отряхнулся от поднявшейся пыли и выжидающе посмотрел на сестру. Аккерман прикрыла глаза и чуть не выругалась про себя, но вовремя успокоилась, понимая, как сильно он будет злиться, если узнает о предмете, который может навлечь беды на его семью. Она мотнула головой в знак отрицания. — Можно посмотреть? — спросил мальчик, не доверяя ей. И вот брат уже пытается выхватить у Микасы из рук коробку, которую она тут же отодвигает. — Там нет ничего особенного, Эрен, — уверяет его Аккерман. — Чего врешь? — спросил он, скрестив руки. — Ты бы не прятала её так яро за спиной! — Там подарок от дорогого мне человека, — попыталась объяснить Микаса. — Пока что я не могу тебе его показать. Ей не хотелось обманывать брата. — Не доверяешь мне? — спросил он, съежившись. Вопрос, что называется, не бровь, а в глаз. Кажется, это был болезненный укол самолюбию — отравление для молодой души и доброго сердца, так называемый унизительный опыт, который он ещё долго не сможет забыть, держа в себе обиду на сестру. — Как и ты мне, — ответила Аккерман, сдерживая себя, чтобы не улыбнуться от абсурдности ситуации. — Сначала нападаешь на моих друзей, кидаешь колкости в мою сторону, а сейчас пытаешься забрать у меня коробку, что с тобой, Эрен? Я дала тебе повод усомниться во мне? — Нет, — недовольно цокнул он, развернувшись на носках. — Дело не в этом. — Тогда в чём? — продолжала допытываться Микаса. — Почему ты зол на меня? Из-за того, что я из семьи Аккерман? Эрен, я не выбирала, кем мне родиться. — Но ты выбираешь, что тебе делать дальше, — ответил он, вновь повернувшись к ней и сев рядом с сестрой. — Пообещай, что если они придут за тобой, то ты соберешь вещи и уйдешь без пререканий. — Ты что-то знаешь об этом? — взгляд бешено забегал по фигуре Эрена. — Расскажи, расскажи, пожалуйста…. Они угрожали маме и папе?! — её голос сорвался на более высокий. Он с тоской посмотрел на неё, покачал головой и опустил её. — Я не могу сказать, — его голос стал тише. — Просто пообещай, поклянись, Микаса, без лишних вопросов, — он положил руку на её тыльную сторону ладони. — Поверь, ты удружишь нам всем. Аккерман впервые ощущала такой холод от его прикосновений. Было бы эгоистично с её стороны сказать, что она хочет остаться. — А если они придут завтра? — она подняла полный надежды взгляд на мальчика, прикусив губу. — Всё равно когда, — ответил Эрен. — Если ты не захочешь остаться там, то клянусь, я найду способ вытащить тебя оттуда, но тебе нужно сначала уйти. Даже если она помечена меткой — это не означало, что Микаса перестала быть ребенком, боящимся однажды потерять дом, свои игрушки, близких людей. Разве не родители должны быть ангелами-хранителями своих детей и отгонять от них страхи о печальном будущем? Оказывается, что всё совершенно иначе. — Я обещаю, что уйду, — она слабо улыбнулась и положила ладонь поверх руки Эрена. — Я обещаю, что с родителями ничего не случится. После этого брат обнял её, прижав к себе. Хоть она и удивилась внезапному порыву Йегера, но всё равно уткнулась в его плечо, позволив себе расслабиться. Давно они так не сидели вместе. Словно целая вечность прошла с того момента, как они перестали общаться.***
Микаса плюхнулась на кровать, потянулась лениво к тумбочке, уткнувшись щекой в подушку, и достала из ящика карманный альбом. Он был запрятан в самый угол, томился в ожидании хозяйки под еженедельными журналами, стащенными из-под носа у Гриши, о телевидении от Гилла Хадсона и его помощника Бена. Она никогда не забудет, как разорялся отец, когда не обнаружил среди почтовой рассылки его любимое издание. В тот день Гриша хотел даже написать жалобное письмо о возврате денежных средств и крайнем недовольстве, но Карла отговорила его, ссылаясь на воришек. После этого Микаса забирала журналы только после прочтения. Покрутив альбом на кончиках пальцев с минуту, она стёрла с него слой пыли ночной рубашкой, прищурилась, но так и не смогла увидеть, что было написано на переплёте. «Как же его увеличить? — задалась вопрос девчушка, прикусив губу и нахмурившись». — Что это? — спросил Эрен, входя в комнату и покосившись на неё. Он указал пальцем на книжонку, которую держала сестра. — Альбом, — коротко ответила Аккерман, переводя взгляд на мальчика. — Слушай, ты не знаешь, как его увеличить? — Если эта штука от Аккерманов, то, наверное, на нём какое-нибудь кровное заклятие, — с нотой недовольства и пренебрежения ответил он. — Помнишь, тётя прислала мне коробку с выпечкой? И чтобы сладости никто не съел по дороге, запечатала её таким образом, что открыть крышку мог только я? — он достал картонный ящик и начал складывать в него вещи. — Помню, — улыбнулась Микаса, вспоминая тот день. — Значит, мне просто надо приложить к нему палочку? Эрен кивнул. — Куда ты? — удивившись, спросила она, только сейчас заметив, что он опустошает тумбочку и книжные полки. — Родители закончили ремонт в моей комнате, — ответил отчужденно Йегер. — Но они же неделю назад сами сказали, что ремонт будет длиться как минимум месяц, — возразила Аккерман. — Ты поторопил их, да? — Даже если поторопил, что с того? — спросил он, посмотрев пронзительно на сестру. — Мы уже выросли из того возраста, когда дети боятся темноты и по этой причине спят вместе, — медлил он. — Да и на днях ко мне должен приехать Армин. Втроём мы здесь не поместимся. — Поместимся, — ответила она, вытянувшись. — Я могла бы лечь на полу, а Армин бы лёг на мою кровать. — Микаса, хватит, — он строго посмотрел на неё. — До сих пор пытаешься контролировать меня. Я не нуждаюсь в твоём контроле, в твоём одобрении. Позаботься лучше о себе. Пригласи ту девочку-лису, что постоянно ходила с тобой, — он сощурил глаза так, словно что-то понял. — Я и забыл, ты не можешь пригласить её, потому что мы какие-то не такие, живём в клоповнике и питаемся помоями по сравнению с ними. — Не говори так, они так не думают, — голос Аккерман стал тише. — А как же? — протянул Эрен, махнув рукой. — Я видел взгляд той женщины, с каким нескрываемым отвращением она смотрела на моих родителей и на меня, словно убить хочет, — сквозь зубы сказал он. — Ты ошибаешься, — её брови поползли к переносице. — Когда они успели запудрить тебе мозги своими сладкими речами? — Эрен начал трясти её за плечи. — Поверила, что жизнь станет лучше, если будешь с ними? Что они тебе пообещали? Деньги? Влияние? Что? Или они тебя шантажируют? Я и подумать не смог, что ты бы ушла на добровольных условиях к этим… — он скривил губы, силясь по случайности не выкрикнуть какое-нибудь бранное слово. — В любом случае, если они шантажируют тебя, то только скажи, и мы будем пытаться вместе бороться с этим. «Словно Аккерманы зараза какая-то! Болячка на теле земли! Это не так!». То он хотел, чтобы она ушла, то теперь против этого — Микаса никак не могла уловить мыслей и желаний Эрена. Так, к примеру, в пятницу мысли брата были более противоречивыми, чем в четверг, а в понедельник намного запутанней, чем в воскресенье. — Когда ты, Эрен, перестал верить в доброту людей? — спросила она, мягко положив ладонь на его руку. — Не ты ли мне всегда говорил, что нужно учиться доверию? Кто тебя так сильно обидел? Кто подорвал твою веру? — Доверие и наивность — разные вещи, — ответил он, грубо смахнув руку сестры. — Как сказал когда-то папа, можно быть наивным, надеется, что осень придёт и не принесет за собой дожди, но осень не была бы осенью, если бы проливные дожди не мучали нас. Так же и с людьми. Если у них так природой заложено, то ничто их натуры и мотивов не изменит. — Проблема в том, что Аккерманы не осень, Аккерманы — зима, холодная зима, а зимой всегда идёт снег, разве они не предсказуемы? — её взгляд ярко светился. — Я бы доверилась этой зиме, — она слабо улыбнулась. — Дура, — бросил Эрен напоследок, взяв в руки коробку и громко хлопнув дверью за собой. Микаса посмотрела на пустую кровать, увидела кулон, что она когда-то сделала сама для брата. Это было что-то вроде талисмана на удачу в виде тонкой красной веревки, половины сердца и на нём букв «э» и «м». Раньше он носил его, не снимая. «Чёрт». Жаль, что Микаса не зима, она обманчивая осень для Эрена. От собственного бессилия она ударила кулаком по кровати, проглотила обиду, заглушив её злостью на саму себя, положила кулон в ящик и закрыла его на ключ, после чего устало уселась на пол, подобрав колени. Вспомнив про альбом, девчушка достала палочку из чемодана и приложила её к нему. И действительно. Теперь книжка не помещалась у неё в руках. Она аккуратно провела пальцами по зеленому бархату, кожаному нитяному переплету и серебряной надписи: «Специально для Микасы Аккерман». «Красиво, — пронеслось у неё в мыслях». На первую страницу альбома был помещен герб семьи Аккерман: три чёрные вороны точно предвестницы смерти, восходящие к Цицерону, смотрят налево, пятнадцать золотых звёзд возвышаются над ними в кровавом месиве, и рука, держащая палочку, тянется к черепу с венком на макушке. Хоть ей раньше и не удавалось видеть фамильных гербов, этот ей казался особенно жутким. На следующей странице была та самая общая фотография, которую она видела в зеркале еиналеж — они были такими счастливыми. Родители улыбались ей, и она улыбнулась им в ответ. К сожалению, изображений с Августом и Мэри оказалось непростительно мало, но было много портретов её дальних и близких родственников. Вот Кушель обнимает своего мужа и подмигивает ей, а вот Леви толкает Петру, когда тех просят постоять вместе, а дальше Кенни снимает перед ней шляпу не хуже любого лондонского педанта. Но больше всего её заинтересовала середина альбома — именно эта часть сильно выпирала. Вы бы видели её удивление, когда та обнаружила белого цвета заколку и прикрепленную к ней записку. «Заколка отлично отвлечёт внимание от твоего пухлого лица». Ох, этот почерк она узнает из сотни, а хамоватую манеру из тысячи. Мало того на этой странице была фотография Леви в полный рост. В одной из рук красовалась трость, по лондонским канонам на нём были белая рубашка, шорты до колена и чёрные гольфы. Задрав нос, он с хитростью в глазах смотрел на неё, лёгкая усмешка исказила его губы — разве такие фотографии допустимы в цивилизованном обществе? Сущий демон взирает на неё. — Чего смотришь, индюк? — спросила она у Леви, показав тому язык и захлопнув альбом. — Тебе бы вообще не помещало пакет на голову надеть, чтобы людей не пугать. Покрутив заколку в руках, она всё же прицепила её к волосам и подошла к туалетному столику. — И вовсе у меня лицо не пухлое, — недовольно выдавила Микаса, покрутившись вокруг зеркала и оттянув щеку. Аккерман вздрогнула, когда дверь открылась. — С кем разговариваешь, милая? — спросила Карла, ласково улыбнувшись ей и занося поднос с тёплым молоком. — Надеюсь, что зеркало не отвечает тебе. — Н-нет, мама, — Микаса покраснела, поспешила сделать несколько шагов назад и задвинуть ногой альбом под кровать. — Чего это ты вся красная? — спросила Карла, поставив стакан на тумбочку. — Неужели заболела? — одна поднесла ладонь к её лбу, после чего девчушка тут же отвернулась — Да, вроде, нет, — нахмурилась она. — Мама, всё в порядке, можешь идти, — поторапливала Аккерман женщину. — Мерлином клянусь, я не больна. — Ну, ладно, — протянула недоумевающе Карла, но остановилась, когда заметила что-то блестящее на голове дочери. — Кто подарил? — спросила она, улыбнувшись. — Не Эрен случаем в знак примирения? — А, это? — Микаса стянула её с волос и показала матери. — Не-е-ет, Хитч прислала в подарок. Лицо женщины исказилось, словно глубокая усталость застыла на нём. Когда Карла не улыбалась, то набухшие мешки от недосыпа под её глазами начинали исключительно яро бросаться взгляду, точно как и нездоровый цвет кожи, зеленоватый местами он становился ещё темнее, чем секундами раннее. Так бывает, когда невзначай кто-то упоминает для тебя особо неприятные события с особо неприятными людьми. — Хитч? — спросила Карла, не доверяя ей. — Фамильные украшения нельзя присылать в подарок, милая. — Фамильное? — чуть не взвизгнула Аккерман. — Как ты это поняла? Карла усадила дочь перед зеркалом и начала расчёсывать волосы девчушки. — Когда-то давно Мэри носила такое, — спокойно ответила женщина. — Если ты перевернешь его, то сможешь увидеть инициалы семьи. На обратной стороне заколки действительно стояли буквы «АК». — Но почему оно досталось мне? — спросила Микаса, с грустью в глазах посмотрев на Карлу. — Я уверена, что оно очень дорогое.… Почему они доверяют мне такие вещи? — Микаса, я всегда думала, что вы с Эреном созданы друг для друга, — начала издалека женщина, мягко проведя пальцами по её щеке, тем самым вводя в краску Аккерман. — Думала, что будущее будет более благосклонно к нам, к нашей семье, — её голос стал тише. — Мы так боялись, так хотели сбежать от него, что прошло одиннадцать спокойных лет. — К чему ты ведёшь, мама? — спросила девчушка, нахмурив брови. Женщина заканчивала плести косу и теперь выпускала пряди, закручивая её. Она любила заплетать волосы Микасы и всегда ругалась на неё, когда та выходила на улицу не удосужившись заплести себе даже низкий хвост. Это словно позорило Карлу в глазах соседей, выставляло её в неблагочестивом свете как мать, не способную подавить ветреные порывы собственной дочери. Интересно, каким канонам она придерживается: распущенность волос — распущенность в семье? Видимо, она считала это непростительным проявлением дерзости по отношению к окружающим людям. — Когда придёт время, милая, как бы сложно это не было, с гордо поднятой головой ты станешь преемницей семьи Аккерман, — Карла взяла заколку и зацепила её поверх прически. — Выйдешь замуж за чистокровного волшебника и наденешь эти украшения на свадьбу в знак уважения традиций, а потом родишь будущего наследника. — Но я не хочу выходить замуж! — возмутилась Микаса. — Пусть отдувается Леви! Они с Петрой хорошо смотрятся вместе! И дети у них будут просто замечательные! Целая кучка гномов будет бегать по саду! Карла развернула кресло, на котором сидела девчушка, к себе и опустилась на колени, обхватывая руку дочери ладонями. — Микаса, жизнь моя, не позволяй им подавить тебя, — её глаза наполнялись слезами. — Никогда не забывай, кем ты на самом деле являешься, всегда уверенно стой на своём, иначе всю жизнь будешь несчастна. Мы поддержим тебя, не сомневайся. Аккерман кивнула, вспоминая недавний разговор с Эреном. — Всё будет хорошо, мама, — Микаса рукой стёрла тёплую слезу, скатывающуюся по щеке женщины. «Пусть больше не болит твоё сердце по мне». Разве она имела право найти слова и вопросы, которые могли уколоть и без того раненое сердце? Это то же самое, что позволить себе забить животное, подстреленное охотниками, и думать, что со смертью ему станет легче — бесчеловечно. Такую ли эгоистичную дочь воспитали эти хорошие люди? Они воспитали ту, что научится молчать, лишится языка, если так будет надо. От неизбежных бедствий есть только одно лекарство — покорность. Если огромная волна накроет тебя — терпи, если хочется кричать от боли — терпи, если твоя душа обливается кровью — терпи, потому что так будет правильно. И однажды ты придёшь к своему источнику, нахлебаешься там воды путным странником и будешь самым счастливым и одновременно самым несчастным человеком на свете. Женщина заботливо поцеловала дочь в щеку, пожелала спокойной ночи и вышла из комнаты. Микаса медленно стянула заколку и положила её в тот же ящик, где хранился кулон брата, и только после этого легла спать.***