***
День не задался с самого утра. Хоть Микаса и не страдала бессонницей, не жаловалась на сквозняк, духоту и жесткие перила этой ночью, но ощущала себя крайне скверно, а всё потому что напасть в виде заложенного носа мучает её ещё с субботы, однако сегодня уже понедельник, кажется, насморк только усилился, а горло всё больше начинало хрипеть спазмами. Веселый же говор за дверью не стихал ни на секунду. Они не дали доспать ей час. — Словно я много прошу от этой жизни, — недовольно прошептала Аккерман, скидывая с себя одеяло и ступая босыми ногами по холодному полу. Чтобы скрыть бледность своего лица от родителей, перед выходом она натёрла его мягкой щёткой, после чего медленно поплелась вниз, пропуская несколько ступенек под собой. Запах зажаренного до золотой корки бекона, приготовленного Карлой на скорую руку для мужа, совершенно не вторил ей. — Милая, ты уже проснулась, — лучезарно улыбнулась Карла, заприметив Микасу. — С добрым утром, — поприветствовал её Гриша, отрываясь от чтения свежей газеты. — И вас с добрым утром, — вяло ответила Аккерман, набирая воды в стакан. — Ты бы хоть приоделась и причесалась, а то у нас гости сегодня, — осуждающе покачала головой женщина. — Кто? — спросила Микаса, усевшись на стул. — Друг Эрена из Хогвартса, — пролепетала она. — Армин Арлерт. — А-а, точно, — протянула Аккерман, устремив скучный взгляд куда-то за окно. — Ты знакома с ним? — поинтересовался Гриша, за место бекона нащупав вилкой ненавистные брокколи и положив его в рот. Вы бы видели его лицо, как оно скривилось в этот момент! Сколько раз он наказывал жене, чтобы она не клала ему эту траву в тарелку, а она, упрямая, всё равно это каждый раз делает, ссылаясь на здоровое питанье, тьфу! Господин Йегер был истинный фанат мясной продукции, так как знал ещё со школьного курса, что в мясе содержится большое количество белков, необходимых организму. — Да, — сказал Микаса. — Но мы не часто общались. — Жаль, семья Арлертов не могла воспитать плохого ребенка, — ответил Гриша, поглядывая недовольно на Карлу и убирая газету. — Я знаю, — ответила Микаса, выпив воды. — Армин хороший человек. — С какими ты ещё семьями общалась в Хогвартсе, дорогая? — спросила женщина, вытирая со стола крошки от еды. — Дрейс, Смит, — на автомате ответила девчушка, незаметно для Карлы тыкнув пальцем в крем, предназначенный для выпечки, и облизнув его. — А ты не промах, — улыбнулся Гриша, поправляя съехавшие с переносицы очки. — Отпрыски самых богатых семей решили дружить с тобой — это довольно-таки похвально. — А как же мальчишка из семьи Аккерман, ты разве не общаешься с ним? — насупилась Карла, посмотрев на дочь. — Общаюсь, — ответила Микаса, отводя взгляд. — И с ним что-то не поделили, да? — спросила Карла, смахивая испарину со лба, после чего словила осуждающий взгляд Гриши. — Только беды от них жди. — Всё мы с ним поделили, — разозлилась Аккерман от последней фразы матери, вставая из-за стола. — К чему эти вопросы? — недовольно посмотрела на родителей. — Лучше я пойду, приоденусь и причешусь к приходу гостя, раз ты так настаиваешь, маменька, — Микаса резкими шагами направилась в сторону комнаты. — Нет, ты только посмотри на неё! — возмущалась Карла, начиная мыть посуду. — Вся в своего отца! — А, по-моему, в мать, — хмыкнул Гриша, выпив залпом стакан уже остывшего чая.***
Бездонное голубое небо, усеянное крупными облаками, и яркое солнце, проникающее в гостиную, не радовало Микасу. Отныне у девочки здесь не было друзей, а значит, она не могла чувствовать полноценного счастья, какое бывает только у детей беспечных и популярных. Она отсутствовала целый год, наверное, те, с кем она дружила раньше, всем разнесли, что она переехала, хотя это не было правдой. Аккерман чувствовала себя нелюдимой, одинокой, словно она не знала языка, находясь в чужой стране. Микаса ни сколько не томилась в ожидании гостя, по большей части думая о том, как было хорошо сейчас прогуляться с Хитч в каком-нибудь лондонском парке, посмотреть на белок, сходить на концерт того же Фредди Меркьюри, а не сидеть и потеть в платье, потому что так наказала мама. В десять часов утра в дом Йегеров прибыл Армин. — Микаса, встреть гостя! — кричала ей Карла, которая, видимо, была занята уборкой дома. — Да, сейчас, — отозвалась вяло Аккерман, направившись в сторону входной двери, чтобы открыть её. На пороге смущенно топтался Арлерт, еле заметная улыбка прослеживалась на его румяном лице, а в руках он держал саквояж с необходимыми вещами. Его взгляд ярко загорелся, когда он увидел девчушку. Видимо, он рассчитывал, что его встретит миссис Йегер. — О, здравствуй, Микаса, — тихо пролепетал он, протягивая ей руку в знак приветствия. — Рад тебя видеть. — Здравствуй, Армин, — Аккерман пожала его мокрую от пота руку, выдавив из себя улыбку. — Я тоже рада тебя видеть, проходи, располагайся как дома, — пропустила его она. — Эрен скоро выйдет к тебе. И хорошо, что Арлерт недальновидный и не заметил, как она вытерла ладонь об одежду, иначе бы все дни пребывания здесь из-за своей правильности не мог найти себе места и не переставая извинялся перед ней. — Спасибо за радушный приём, — снимая шляпу, он кивнул ей. Чего-чего, а манерам брату стоило поучиться именно у его друга. Может, Армин перевоспитает Эрена, окажет на него положительное влияние? Как говорится в одной небезызвестной поговорке: тот, кто спит с собаками, проснётся с блохами. — Тебе спасибо, что решил посетить нас, — как подобает обычно приличным людям в обществе, ответила Аккерман. — Скоро будет обед, моя мама очень вкусно готовит, особенно тушеное мясо с гарниром. — Мне уже хочется попробовать, — слабо улыбнулся он. Так практически до конца дня не происходило ничего особенного. Эрен и Армин заперлись в комнате и наотрез отказывались пускать Микасу в своё обществе под предлогом, что девчонкам нечего делать среди мальчишек. Как сказал Эрен: «Лучше в куклы поиграй, в классики попрыгай или повяжи, а от нас отстань». Больше Аккерман не навязывалась на участие с ними даже в прятках, сполна униженная словами брата и собственным «каким-то не таким» положением. Теперь она сидела в комнате и не высовывала носа, занимаясь чтением ветреных английских романов о неразделенной любви. Услышав металлический скрежет со стороны улицы и чёткий стук по стеклу, Микаса поспешила раскрыть шторы. Её взору предстал чёрного рыхлого оперения филин, его ярко-оранжевые глаза, быстро бегающие из стороны в сторону, заглядывали прямиком в душу, возможно, где-то отдаленно это напоминало Аккерман хозяина этой благородной птицы. Раскрыв окно и выставив руку, она ждала, пока филин взберётся на запястье, но вместо этого он уселся прямо на плечо. — Даже животное у него какое-то не такое, — проворчала она, доставая из чемодана печенье, которое обычно с удовольствием поедала её сова. — Будешь? — протянула Микаса еду филину. На удивление, клюнув пару раз, спустя минуту он полностью заглотил сладкое угощение. — Вот и славно, — улыбнулась она, стянув свёрток, перевязанный аккуратно зеленой лентой. — Подожди здесь, — в пешке стащив с себя птицу, она посадила ей рядом со своей совой, а сама уселась за письменный стол, попутно раскрывая свёрнутое в несколько раз письмо. В нос тут же ударил сильный запах кардамона, розмарина и дерева, название которого она помнила несколько дней назад, а сейчас благополучно выкинула из головы. — Неужели он его набрызгал? — удивилась Аккерман, поднося бумагу к лицу, после чего хмыкнула. Раньше ей не доводилось сталкиваться с таким необычным способом обращения внимания на себя. Но что уж скажешь: у богатых свои примочки, которые Микасе были невдомёк по причине отсутствия хоть малейшего высокомерия.«Доброго дня, неугомонная кузина»
. — О-о, и тебе доброго дня, милый кузен, — пропела Микаса, чуть не закатив глаза от столь «дружелюбного» обращения к её персоне. Она и не заметила, как их отношения стали отдавать обязывающей приторностью. Подхватив манерность Элизабет Беннет (персонажа из романа Джейн Остин, который она читала) на кончик языка, Аккерман и дальше продолжила в её духе комментировать письмо Леви.«Подходит к концу первый месяц лета, а ты даже не удосужилась ради приличия послать весточку на моё имя с благодарностью, ведь именно я позаботился о твоём внешнем виде, выслав заколку».
— Ох, спасибо, месье Леви, может, вам и руку поцеловать, — злилась Микаса, щуря глаза и вспоминая записку, которая прилагалась к этому подарку. — От скромности вам не умереть, — покачала головой она.«Разве так подобает вести себя воспитанным людям в обществе? Дикарка… Нет слов, Йегеры воспитали дикарку!».
— Дикарку? — насупилась Микаса. — Чем же вы лучше, когда бросаетесь такими лестными словами? Вот же противный!«Мерлин, и не читай это письмо с широко раскрытыми глазами, как у коровы, так, словно я клевещу на тебя».
— Больно-то вы всё знаете! — выплюнула Аккерман. — Вам с таким даром проницательности в гадалки путь, а не в маги!«Клянусь своими честью и достоинством, все слова, сказанные выше, являются чистой правдой».
— Как можно поклясться тем, чего у вас нет? — отвернулась она от письма, вздёрнув рукой и посмотрев на голубое небо.«В ущерб своей гордости осмелюсь задать вопрос: как ты? Не страдаешь хворью и не расстраиваешься ли по мелочам?»
— В вашем духе, месье Леви, просить задать один вопрос, а следом ещё десять!«Не обижают ли эти люди тебя?»
— У «этих» людей есть имя, — недовольно цокнула она, поджав губы. — Если вам так будет легче, то никто меня не обижает, кроме вас уже несколько недель подряд.«Гложут меня сомнения, что не расскажешь ты мне ничего. Не тем ты ведаешь свои страхи и секреты, доверие не тем отдала».
— А кому мне ведать? — задалась вопрос Микаса. — Неужели вам, чтобы вы высмеяли меня, мои пороки?«Кушель жутко переживает, а всё лишь потому, что от тебя, глупой, и слова не дождешься, ни на минуту не затыкается о твоей судьбе и ревет, что полюбила тебя как собственную дочь, стоило лишь ей тебя единожды увидеть. Убитая горем, скоро она собственного сына перестанет замечать».
— Вот и славно было бы! — вздернула нос и подбородок Микаса. — Так ему и надо, этому невеже!«И когда это моя жизнь превратилась в сплошной круговорот вокруг Микасы Аккерман? Когда все разговоры за завтраком, полдником, обедом и ужином стали только про неё? Когда все счастья и несчастья мира выстроились рядом с этой девочкой? Не понимаю, чем ты заслужила такое внимание….».
— Не понимаю, чем я заслужила такую неприязнь с вашей стороны, кузен, завидуете, что ли, или ревнуете? — хмыкнула она в конце вопроса, представив, как нарочито правильно он бы произнес все эти строчки, чтобы задеть её, обидеть, а она бы и слова не смогла сказать ему. — К сожалению, такой дикарки как мне ни за что не понять ваших великих мыслей, — прошипела Микаса.«Надеюсь, что эти люди не перехватят это письмо, не изменят его на свой лад, и оно обязательно дойдет до твоих глаз таким, каким я высылаю тебе его в первоначальном виде. Не буду тебя шантажировать и писать, что если ты не вышлешь мне ответ, то буду держать обиду. На легкомысленных нельзя сердиться. Но всё же, если чем-то задел, то спешу извиниться.
Леви Аккерман».
— Вы только посмотрите на него! — подхватила письмо Микаса, после чего бросила в корзину для мусора, предварительно скомкав. — Нарочно оскорблял меня на протяжении всего письма, а потом извиняется, словно он этого станет хоть чуточку лучше! — если бы он только слышал все эти скверные выпады, пущенные в его адрес будто невзначай, то точно побил бы её. Она не ожидала таких разительных изменений в поведении Леви. Вот, кажется, недавно они жали горячо друг другу руки, ожидая с нетерпением новой встречи, а теперь Микаса видеть его не желает, принимая злую шутку за чистую монету. И действительно, во всём виновато доверие. Не мы ли сами, заучивая наизусть привычки, повадки близких нам людей, разочаровываемся, когда оказывается, что чего-то не знали, что-то упустили? Виноваты ли эти горемычные посланники на наши головы в том, что не оправдали наших же надежд? В этом возрасте ей было сложно понять такую простую истину, а самый легкий путь — отступить, оградить себя от неприятностей. Если бы только не это отравляющее упрямство, характерное чаще всего личностям гордым, то можно было бы избежать беды. «Мерлин, каким же обманчивыми бывают люди, — урок, который она усвоит на всю жизнь». Разве все эти слова не были сказаны, чтобы позлить её? Ох, какую же непоправимую ошибку совершил Леви, давая ей знать, что радости по прибытию домой она не принесет, что теперь и он пополнил ряды её заклятых врагов. Этого ли ты хотел, Леви? Все твои слова ложь, наглая ложь самому себе, которую ты не умеешь преподносить правильно людям. Достав из выдвижного ящика бумагу и перо с чернилами, Микаса принялась строчить ответ, пока были свежи мысли, попутно думая над тем, как бы унизительнее преподнести Аккерману ответ. «Доброго дня, невежа. Поклон тебе в ноги за такое целомудренное проявление «любви» по отношению ко мне. Скажу тебе спасибо за заколку, хоть и не испытываю ни капли тех чувств, когда люди благодарят других за ту же отзывчивость. Разве от этого я перестала быть дикаркой? Если да, то могу хоть тысячу раз написать слово «спасибо». Думаю, если бы лист не имел такое свойство, как заканчиваться, то ты бы и дальше продолжил расписывать во всей красе черты моего несносного характера и поведения, попутно принося извинения за грубое обращение. Если это не лицемерие, то что? Строишь из себя добродетель? Однажды я читала книгу, где человек настаивал на том, чтобы люди не придерживались обмана, говорили, что они «не такие», но от одной мысли, что ты «не лицемер», не перестанешь таким быть, ты не станешь лучше…. Должна ли я опуститься до твоего уровня и упомянуть о губах, которые не по-доброму исказятся, как между бровями появится складочка, когда ты прочтешь это письмо? Должна ли клясться честью, что выше сказанное чистая правда? Не буду, я считаю, что это верх проявления неуважения к своему собеседнику, а значит, и демонстрация дурного тона в сочетании с неотёсанностью — не этому меня учили родители, прости. Более мне не нужна твоя забота, внимания, повода я не дам, пусть не сокрушается Кушель по моей «тяжелой» судьбе, ей действительно стоило бы заняться воспитанием собственного сына, не буду её отвлекать от столь интересного занятия своими проблемами. И да, у меня всё хорошо, никто меня не обижает, не хвораю и не жалуюсь на жизнь. Не буду тебя шантажировать и писать, что если ты не вышлешь мне ответ, то буду держать обиду. На злых да ещё низкорослых людей нельзя сердиться. Но всё же, если чем-то задела, то спешу извиниться.Микаса Аккерман».
Перечитав бегло письмо несколько раз и зацепив торопливо его красой лентой, она подозвала филина и привязала к его лапке свёрток, после чего улыбнулась, отправив того прямиком в поместье в Уилтшире. И всё же получать послания от Леви было довольно забавное занятие, особенно отпускать вольные колкости и ироничные комментарии в него как в первые дни знакомства и знать, что ничего за это не будет. Хотела бы она увидеть это бешеное недовольство на его лице прямо сейчас. Никак не могла она определиться толи прогнать Леви из своих мыслей, толи оставить, сполна поиздевавшись над ним. Не совсем понимая природу этого чувства легкости, неожиданно накатившего на неё в области груди, она была крайне довольна собой. И даже достала из корзины письмо, с которым думала, что распрощалась хотя бы на ближайшие несколько дней, развернула его и положила в ящик. — Милая, полдник стынет! — слышала голос матери Микаса за дверью. — Да, сейчас, мам! — радостно ответила Аккерман ей. Хлопнув в ладоши и покружившись несколько раз, она направилась вниз, застав женщину в скверном расположении духа. — Эрен с Армином, немедленно спускайтесь! — разорялась Карла, вот уже третий раз зовя непослушных мальчишек. — Чего такая веселая, Микаса? — смягчилась женщина, стоило ей посмотреть на девчушку. — Когда вижу тебя такой, хочется самой широко улыбаться. Неужели с братом помирились? — её взгляд горел надеждой в этот момент. Аккерман утвердительно кивнула, не спеша рассказывать настоящую причину своего состояния, и села за стол. — О, наконец-то, — улыбнулась Карла, широко раскрыв глаза и целуя дочь в макушку. — Я-то думала, что вы безнадёжны, два упрямца, — Микаса была готова поспорить, что настроение матери поднялось намного выше её самого. — Сейчас схожу за ними, а ты пока начинай есть, — лицо её стало хмурым о того, что никто не хотел спускаться вниз из двух негодников. И вот спустя две минуты все семейство, исключая Гришу, сидело за столом. Эрен и Армин с какой-то неловкостью переглядывались между собой. — Что это с ней? — растерянно шикнул Армин, потянув Эрена за кофту и наклонившись к его уху. До этого на протяжении года в Хогвартсе и по прибытию утром в дом Йегеров Арлерту доводилось лицезреть Микасу далеко в неблагоприятном расположении духа, а сейчас, на удивление, она казалась ему даже симпатичной и не лишенной жизни, подобно графу Дракуле из романа Брэма Стокера. Сейчас её глаза ярко светились, скулы были не такие впалые, да и платье на ней смотрелось намного лучше. Эрен, сам недоумевая, в чём собственно дело, и что могло вызвать такую реакцию сестры, пожал плечами. — Мама, почему ты сегодня не на работе? — поинтересовалась Микаса, кладя в рот запеченный картофель и не замечая перешептываний брата с его другом. — Я решила взять отпуск, иначе за все лето так и не представиться возможности побыть с вами, — ответила Карла, разливая всем чай. — Летом особенно большой завал по работе, так как люди едут с других городов лечить к нам в клинику зубы. — Жаль, что ты не можешь быть с нами даже такой короткий промежуток времени, — сказала Аккерман, отламывая кусочек хлеба. — Когда мы поедем в Косой Переулок за вещами? — Во второй половине июля, милая, — ответила Карла, сконфузившись и оторопело посмотрев на дочь. — Уже хочешь уехать? — Нет, мама, — ответила с осторожностью Микаса, мотнув плечом, — я просто спросила. — У неё там друзья, мама, — вставил свою монету Эрен, не отпуская из рук нож и вилку и уставившись строго на Аккерман, словно он ими сестру проткнуть хочет. — Конечно, она желает поскорее уехать. — Не говори за меня, Эрен, — похолодела Микаса. — Она при первой же возможности, как только позовут её, уедет, давай поспорим, мама?! — мальчик протянул Карле ладонь. Армин тут же пихнул того локтем в бок. — Ты думаешь, она любит нас? Разве не своими собственными руками мы выбираем себе палачей, которые рубят не только наши головы, но и наши связи с родными и близкими, не сами ли жмем им руки, одобряя их действия? Аккерман и не подозревала, во что вляпалась, когда согласилась на условия Эрена, вступив в эту игру. Как же бесхитростно и легко он втоптал в этот день чувства Микасы в грязь, опорочил их, сделал чем-то постыдным для неё самой. Покачав утвердительно головой и подавив всхлип, со слезящимися глазами она медленно и громко похлопала в ладошки смекалке брата. «Зачем? — вопрос, который застыл на её лице». — Да будет тебе, Эрен, конечно, любит, — возмутилась мать словам сына. — Микаса никогда так не сделает, если не будет причины, — сказала уверенно Карла. — Так-так-так, всё, хватит вам! — поспешила успокоить их женщина, замечая напряжение между детьми. Их поведение было крайне странное в последнее время. — Вы же только помирились, дорогие мои! Чего опять по пустякам ссориться? Вы же не были такими раньше! — К сожалению, ничего не стоит на месте, — ответила Аккерман, не отводя взгляда от бесстыжего лица брата. — Времена меняются так же быстро, как и времена года, да Эрен? — Это так, — бросил он ей в ответ, скрестив руки. — Только люди не меняются, — продолжила Микаса, отодвигая тарелку с едой в сторону Эрена так, что стакан Армина с горячим чаем упал на брата, отчего тот вскрикнул. — Спасибо за обед, я не голодна, мама, лучше пойду в свою комнату. — Разве так можно?! — последнее, что слышала Аккерман, захлопывая за собой дверь. — Что за ребячество! Сон — исцеление для слепых и зрячих, для раненых сердец. Сначала Траут, теперь Эрен разбудили её, вынули из такого сладкого сна, а она вынуждена болезненными глазами скитаться в поисках света, даже если тот причиняет страдания. Пока ищет — надеется, перестанет искать — её заставят. Микаса погасила масляную лампу, закрыла все шторы, улеглась на кровать и с головой укрылась одеялом, лишь бы не думать о случившимся.***