***
Затравленным взглядом Аккерман поглядывала на снующих туда-сюда людей за окном и проглатывала остатки безвкусного чая. Там дождь. Противная морось. Заунывно шумит ветер сучьями деревьев и один сплошной скрежет по железным загривкам. Прошла неделя с неудачного визита семьи Кирштайн в их дом, после чего обстановка напоминала адову помесь, которая вот-вот смачно прокряхтит и взорвется, стоит ей вступить в реакцию с огнём. Чертовщина какая-то. И сколько бы Микаса не объясняла впопыхах, что падение Жана с лестницы было случайным, Карла была неумолима и грозилась выбить из дочери эту дурь незамедлительно, ограничивая ту в любом проявлении безделья: начиная с чтения книг и заканчивая мимолетными беседами с братом за тем же полдником. Теперь стрижка газона и уборка, включая стирку пастельного белья, дома лежала на плечах юной Аккерман непосильным грузом для ещё юной девицы. Надевать каждый раз ситцевые косынку и фартук, словно она подрабатывает уборщицей в местном мотеле, вызывало желание смачно выругаться. Едва ли она могла поставить себя в ряд с людьми тихими и отходчивыми, но, несмотря на это, Микаса не обижалась на мать, хоть порой и хотелось придать её грубым словам и поведению больший смысл, чем просто усталость женщины и её острое желание сорваться на ком-нибудь. Это было неправильно? Возможно. Аккерман негордая. Она могла понять Карлу, поэтому оставила в сторонке попытки оправдаться в глазах родителей, в пол уха слушая клевету в отношении своей персоны и непонятные порой догадки её странного отношения к миру. Однако всё равно спустя ещё пару дней все эти осуждающе взгляды, брошенные невзначай, или прослушивающаяся грубость в голосе Карлы забудутся и исчезнут, словно ничего и не происходило, и эта женщина вновь ярко засияет в мягком образе любящей своих детей матери. Всё проходит. Нужно потерпеть. Видимо, Кирштайны являлись последним лучиком надежды и теми, кто мог инвестировать свои денежные средства в захудалую клинику, а приёмная дочь оказалась чуть ли не гремучей змеей, пригретой на груди семьи Йегер, которая ставит и на этих несчастных рывках возродить близкую душе лечебницу чёткий красный крест. Трагично. Но Микаса в априори не считала себя актрисой драматического театра в том же Манчестере. Честно говоря, и раньше было такое. Особенно тогда, когда Эрен жаловался на сестру в желании досадить ей как можно больше за очередную оплеуху, прописанной Аккерман лишь в благородных и воспитательных целях. Эрен часто зазнавался, поэтому и часто получал от соседских парнишек в три, а то в четыре раза больше него в ширину. И в таких ситуациях научить брата уму-разуму было некому, так как Гриша и Карла пропадали допоздна на работе, отдавая своё последнее физическое здоровье и нервы клинике, а возвращались достаточно вымотанными для того, чтобы ещё отчитывать непутёвого сына за его проколы и синяки на ногах и запястьях. Так было всегда. Иногда Аккерман казалось, что они начали бы принимать воспитательные меры только тогда, когда их сын заявился бы домой на инвалидной коляске, а не поднялся собственными ногами. Но и здесь их можно было понять. Благодаря их стараниям Микаса каждый месяц выходила на улицу в свежем платье или новеньких лакированных туфельках, хорошо питалась и вообще не жаловалась на жизнь, пусть и не купалась в роскоши. Гриша же, наоборот, больше придерживался версии дочери, называя сына Джозефа человеком неблагоразумным и ветреным с первого появления Жана у них на пороге. Кроме того он не видел, чтобы Микаса пыталась схитрить или долго подбирала слова. Он доверился своему чутью и интуиции в то время, когда Карла довольствовалась холодными фактами. Поэтому он мягко хватался за плечо жены своей костлявой рукой каждый раз, когда та впадала в сатанинское состояние, желая выкинуть вновь негативные эмоции, подпоясанные нечестными словами, наружу. И, как нестранно, толи ласка и любовь, толи это крупицы совести, завалявшиеся где-то глубоко внутри, и разума сыграли свою роль, но это действительно успокаивало её, делая более податливой.… К сожалению, ненадолго. Практически сразу же после окончания той злосчастной встречи мать наказала дочери написать письмо от своего имени с глубочайшими извинениями за испорченный вечер и непредусмотрительное поведение в отношении сына Джозефа и Корнелии, словам которой та не могла перечить или гулко воспротивиться, чтобы не заработать дикую взбучку и разбирательство её грехов. Вот что бывает, когда впускаешь в свою тихую жизнь ненужных людей — разруха. Они разбирают твоё существо по частям, эти несчастные расхитители, прикидывающиеся паиньками. Аккерман ненавидела Кирштайна. Она ярко ощущала это, когда выметала из-под кровати огромные слои пыли, где на неё неожиданно бросилась мышь, так и грозясь оттяпать ей палец, и тащила на себе дряхлые ковры, чтобы выбить их. Ненавидела всеми фибрами души за его гнусное поведение и попытки ворваться в её личное пространство и вынудить самое сокровенное, чтобы впоследствии сделать это чем-то постыдным, общим достоянием для разговоров многих волшебников. Теперь Микаса всегда будет закрывать комнату на ключ, боясь, что очередной «Жан Кирштайн» попытает удачу и унесёт за собой, как воришка, важную вещь для её спокойного существования… Когда пришел конверт из жёлтого пергамента, то на кухне было тихо. Белая мокрая сова, активно махающая пышным оперением, влетев через открытую форточку, нагло уселась Микасе на голову, вцепившись в неё мелкими стрижеными ноготками, и кинула пергамент точно в раскрытые ладони, после чего, пару раз ухнув, поспешила выпорхнуть из их дома. На удивление, там говорилось о том, что Аккерман зачислена на второй курс обучения школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, а также, что первого сентября она должна будет прибыть на вокзал Кинг-Кросс. Вдобавок был прикреплен список необходимых пособий и предметов, растянувшийся в гармошку до самого пола. Она не могла отметить, что автором большинства книг является Найл Док. В точности такое же письмо пришло и брату, отчего тот радостно подскочил и побежал на второй этаж, хоть прямо сейчас готовый отправиться на платформу девять и три четверти, чтобы врезаться в стену, ведущую к заветному поезду. Давно она не видела Эрена таким взволнованным и счастливым после скоропостижного отъезда Арлерта из их семейного гнезда. Армин отгостил около трех недель у своего друга и не совсем был доволен и готов покидать его, когда холодный август навязчиво постучался желтизной деревьев и пожухлой травой от нехватки солнечного света в их окошко. Ему нравились затяжные разговоры о насущном, веселые истории его друга о том, как он героически избавит мир от зла, побив всех пожирателей смерти, долгие посиделки перед сном, которые так не одобряла его матушка и вовсе сторонилась подобного образа жизни, всегда придерживаясь чёткого расписания и порядка касаемо подъема и отдыха после долгого дня. Микаса мечтательно улыбнулась, вспоминая, что до окончания каникул остались избитые двадцать дней, а дальше она воссоединится с горячо любимыми друзьями и вновь научится радоваться мелочам, когда уткнётся носом в рождественскую подушку около жаркого камина прохладным вечером, держа за маленькую ладошку Хитч и вслушиваясь в очередные разборки мальчишек. Это можно было сравнить с тоской по дому и тёплому хрустящему хлебу, по родным лесам и краям, мясисто раскинувшимся вдоль неказисто исхудавших речек, где толпились сальные мошки. Она скучала. Дико скучала, не считая себя полноценной без этих людей. К счастью, спустя несколько часов пришло письмо от Хитч, которая предлагала встретиться в Косом Переулке пятнадцатого августа в районе полудня, отчего девчушку приятно кольнуло в области груди, и она с охотой и рвением согласилась на предложение подруги, написав той встречный положительный ответ.***
Стояла солнечная погода. Оживленная улица Косого Переулка перекрасилась в чёрное пятно, рассосавшееся, словно синяк по коже до самых оснований, когда юные волшебники повылезали из магических лавок, свистя мантиями. Магазины, усеянные сводчатыми фасадами, так и пахли стариной и, кажется, нисколько не изменились за прошедший год. Иссохшие таблички протяжно скрипели под хлесткими ударами ветра. Если в прошлый раз Аккерман стремилась поскорее убраться подальше от душной авеню, то сейчас ей меньше всего хотелось покидать это место. Она с интересом рассматривала стеклянные витрины, которые в прошлый раз показались ей скучными и серыми, долго всматривалась в здание банка и восседавшего на нём огромного красного дракона, а потом будто опомнилась и начала бешено шарить глазами в поисках низенькой подруги, силясь не развернуть к себе каждую девицу, шагавшую перед ней. Так и прошло добрых полчаса, за которые они успели купить новые чернила и пергаменты. — И какую метлу ты хочешь? — устало протянул Гриша, потирая переносицу. Сейчас было не самое лучшее время для приобретения дорогостоящих товаров, да и если жена узнает о том, что он решил спустить последние деньги на прихоть сына, то точно голову откусит. — Уверен, тебе подойдёт и «комета». — На что она мне? — возмутился мальчик. — На этом венике я никогда не смогу обогнать коротышку. В прошлом году ему купили «Нимбус-2000», благодаря чему он и попал в команду Слизерина по квиддичу, а я так и не смог, — поник он. «К сожалению, деньги открывают любые двери», — ошибочно думал он. — Эрен, не всё зависит от метлы, — вставила своё слово Микаса, осуждая брата за подобные завистливые выпады в сторону Аккермана. Это тоже самое, что выигрывать в баскетбол по той причине, что ты высокий, а не потому что приложил достаточно усилий, чтобы достичь такого отличного результата — неправильное мышление людей, не видящих дальше своего носа. — Танцевать красиво можно и без хорошей обуви, — её взгляд похолодел. — Леви попал в команду, потому что долго и усердно тренировался, а ты в это время, помнится, так и не сходил ни разу на стадион, чтобы хотя бы посмотреть, насколько умело играют люди, и оценить на каком уровне ты сам. — Не заступайся, — оскалился он, рассердившись и слегка толкая сестру в плечо. — Твой Леви точно не растает от пары правдивых слов в его адрес, не сахарный всё-таки, — пытался вывести на эмоции сестру Эрен, гнув свою монету. — Сомневаюсь, что он оценит твою заботу о нём. — Признай, что завидуешь, Эрен, — не поддавалась едким провокациям Микаса, хотя и очень хотелось, смерив его высокомерным взглядом, какой обычно бывает у самого Аккермана, когда он разговаривает с Йегером. — Хватит вам, — вмешался Гриша, в очередной раз убеждаясь в том, как сильно поменялись его дети за год пребывания в Хогвартсе. Раньше они бы ни за что не стали спорить из-за таких пустяков и чуть ли не вгрызаться друг другу в глотки, однако, должно быть, противостояние факультетов принесло свои горькие плоды, отравив их отношения. — В любом случае семья Аккерман располагает денежными средствами, чтобы позволить себе покупку метлы «Нимбус-2000», — разъяснил мужчина, пытаясь поставить жирную точку в этом не наделённом смыслом споре. — У нас же нет лишних денег, чтобы разбрасываться ими, — добавил он. — Но ты обещал, — взвыл Йегер, переключая всё своё внимания на отца. — Ты ещё не понял, Эрен, что мир не крутится вокруг одного тебя? — осадила брата Микаса. Ей порядком надоело каждый раз слушать капризы Эрена. И дураку понятно, что сейчас родители не могут позволить, едва сводя концы с концами, купить любимому сыну то, что его душе вздумается, иначе они все дружно останутся без еды и необходимых пособий для второго курса. И ладно они ещё не выросли и располнели, благодаря чему не нужно заказывать новую школьную форму. — Отстань а! — Йегер терпеть не мог, когда ему указывали на собственные ошибки или пытались поучать. Такой роскоши он не мог позволить никому, кроме родителей, в других же случаях его это дико бесило и заставляло проявлять грубость. — Сам я всё знаю, не идиот, каким ты меня, видимо, считаешь…. И чем же ты, интересно, лучше меня? — задался вопросом он, мысленно прорезая в сестре дыру. — Если бы ты не скинула Кирштайна с лесенок, этого бы всего не было. Аккерман еле сдерживалась, чтобы прямо сейчас не въехать брату кулаком в нос за это бессовестное лицемерие. Он переобувается каждый раз как ему удобно: то руку жмёт, то обвиняет её в своих проблемах. И спасение от этого нигде не найдешь! — Тебе стоит быть сдержаннее, — потрепал по плечу сына Гриша. — Зря ты винишь Микасу. В том, что произошло, виноваты мы с Карлой. Мы должны были быть внимательнее к происходящему в доме, — Эрен тут же скинул его ладонь, надув от злости и обиды щеки, после чего увеличил шаг, не желая идти с ними рядом. — Микаса, — Гриша опустился перед девочкой на одно колено, взяв её холодные ладони в свои. — Я пойду, поговорю с ним, а ты сходи пока во «Флориш и Блоттс» и посмотри там нужные пособия, — спокойно проговорил он. — Мы скоро подойдём, — испытывая совестную тяжесть на сердце за поведения Эрена, он добавил прежде, чем уйти. — И, пожалуйста, не обижайся на него. — Да, папа, я поняла, — ответила она, слабо улыбнувшись Грише, который потрепал её ласково по голове. Теперь юная Аккерман протискивалась сквозь шумно дышащих друг другу в затылок людей, пытаясь не оттоптать им пальцы или ненароком наступить на мантию. Но она ни в коем разе не могла подумать, что её желание обойти и не задеть посчитают наглостью и грубо отпихнут назад, отчего та, спотыкаясь об собственные ноги, полетит вниз. Она была готова встретиться с каменной плиткой, распластавшись по ней звездой, но чьи-то худые руки вовремя подхватили её, больно вцепившись ногтями за лопатки, благодаря чему Аккерман смогла удержать равновесие и выпрямиться. — Микаса, ты как всегда неуклюжа, — добродушно протянул незнакомец, на голос которого девчушка поспешила тут же обернуться. — Я же не всегда буду рядом. Живые синие глаза влажно блестели. Перед ней стоял высокий парнишка, чье вытянутое лицо она еле припоминала, как бы сильно не напрягала память, но они явно были знакомы. От такого приветствия брови её изогнулись, а сама она напряглась, сделав пару осторожных шагов назад. — Забыла что ли? — удивился он реакции девушки, которая, опешив, даже не сказала ему спасибо, однако, кажется, нисколько не обиделся на неё, неловко улыбнувшись и прокашлявшись в кулак. — Ты там глазки, что ли строишь, — пытался пародировать он своё «начальство», искренне надеясь, что она вспомнит. И тут её взгляд смягчился. «Точно! — осенило её. — Квиддич!». — Марко Ботт? — еле шевеля губами, спросила она. Худые щеки покрылись румянцем от этого недоразумения. Ей стало жутко стыдно за своё поведение. — Третий год, да? — Он самый, — кивнул живо Марко. — Прости, что не узнала, — если бы у неё сейчас был шарф на шее, то Микаса бы точно уткнулась в него, стесняясь смотреть в глаза слизеринца. — Ничего страшного, — поспешил успокоить Марко подругу. — Видимо, на тренировках было что-то интереснее, иначе бы ты точно запомнила меня, — неловко выдал он, только сейчас обращая внимание, что на Аккерман очень милое ситцевое платье до колена, подпоясанное поясом. — Хорошо выглядишь. — С-спасибо, — ещё пуще прежнего засмущалась она, ловя его оценивающий взгляд на себе. — Куда направляешься? — поинтересовался Ботт. — Разреши хоть в этот раз тебя проводить. — Во «Флориш и Блоттс», — ответила Микаса, отводя голову в сторону. — А я как раз только оттуда, — улыбнулся он, почесав затылок и показывая пакет с принадлежностями. — Сейчас там делать нечего, — словив на себе вопросительный взгляд, он добавил. — Найл Док приехал. Его фанаты чуть не удушили меня. — Найл Док? — переспросила Аккерман, отдаленно припоминая, что где-то уже встречала это имя. — Ты не знаешь? — удивился он. — Новый преподаватель по защите от тёмных искусств. — А, поняла, — коротко кинула Микаса, рассматривая проходящих мимо зевак с таким интересом, будто они хоть чуть-чуть привлекали её внимание. — Тогда давай прогуляемся. — Хорошая идея, — радостно подхватил Марко и поравнялся рядом с Аккерман в шагах. — Ты здесь одна? — Нет, — ответила Микаса, шумно втянув воздух и заметно поникнув. — Со мной брат и отец, а также я должна была встретиться с подругой, но никак не могу найти её в этой толпе. — Хитч, да? — спросил он. — Ты знаешь её? — опешила Аккерман, с интересом уставившись на Ботта. — Да, премного наслышан о её скандальной семейке и её несносном характере, — задумался Марко, опустив взгляд вниз. — Был удивлен, когда увидел вас вместе…. Если честно, то ты выглядишь тихоней. Я бы не сказал, что тебе нравятся такие люди. — Хитч добрый человек и верная подруга, — спокойно сказала Микаса, не думая, что такие слухи могут ходить о хорошенькой Дрейс. — И кто же тебе такое сказал? — не побоялась задать вопрос девчушка, насторожившись. — Мой товарищ по квиддичу — Леви Аккерман, — без обиняков ответил Ботт, не совсем понимая, что ему следовало держать язык за зубами. — Понятно откуда ветер дует, — тут же скривила губы она. — Вы наверняка знакомы, — предположил Марко, пребывая не совсем в курсе дела. — О-о, ещё как, — протянула недовольно Аккерман, чуть не закатив глаза. — Он тебе что-то сделал? — догадывался Ботт, смотря, как лицо подруги искажается в пренебрежительной гримасе. — Он существует, — ответила Микаса, не собираясь позорить себя своим родством с Леви в долгом рассказе. — Этого достаточно, чтобы не любить его. — Он тебе не нравится? — с долей удивления спросил Марко. — Нет, — отрезала Аккерман, отвернув голову. — Двуличные люди не в моём вкусе, — она сама не знает, зачем сказала это, но прикусила до боли язык. Едва ли она вкладывала в эти слова больший смысл, чем задеть гордость и самолюбие этого дотошного до мозга костей нарцисса, и это при том, что он никогда не услышит её дерзких изречений, но Микаса подметила, что тему «неприкасаемого божества» в беседе всегда приятно упомянуть в ключе обратном, более ядовитом. Леви точно заслужил это. — Если честно, то думал, что все девчонки сходят по нему с ума, особенно после того, как он стал ловцом в команде Слизерина, но ты не такая, Микаса, — широко улыбнулся он, а на его щеках и шее виднеется редкий румянец. — Кажется, я нашел ещё одну причину, почему ты мне так нравишься. Все мысли разом исчезли. Сердце юной Аккерман гулко забилось в порой рваном ритме, заглушая рокот толпы, и всё её существо словно затрепетало, испытывая нужду в воздухе. Воротник платья сделался влажным. Ей стало страшно до дури смотреть на Марко Ботта — на этого смелого парнишку, с которым она пересекалась считанные на пальцах руки разы, а ведь до этого она считала себя достаточно смелой птицей, какими бывают те же соколы, чтобы не растеряться и дать отпор подобным заилениям. Микаса всегда считала, что признание неравнодушного отношения к другому человеку является моментом по-настоящему красивым и особенным. Это всё, конечно, влияние французских книг, но когда девушка встречала своего принца, как правило, на белом коне, то глаза её начинали ярко пылать тёплым огоньком, и она уже знала, что любит. Обычно это было навсегда, а главное — обоюдно. Она бросается к нему в объятья, начинает заливисто смеяться, а потом поёт грустные песни, насколько была несчастна до встречи с одним единственным. Отнюдь нет, Аккерман испытывала только гаденький стыд на душе, какой бывает только тогда, когда не можешь ответить взаимностью оппоненту и не знаешь, как от него незаметно улизнуть, лишь бы не мучать ни себя, ни его. Идиллия, в которую так слепо хотелось верить Микасе, оказалась разрушенной так просто Марко Боттом пятнадцатого августа в Косом Переулке. Его симпатия оказалась кощунственной, а кощунственной потому, что всё в этой жизни имеет право быть взаимным, иначе это не будет иметь целостности и красоты. Сердце без половины — уже не сердце, как и стул без ножки не будет считаться стулом — простая истина, в которую порой так сложно уверовать. — Н-нравлюсь? — её голос оказался куда звонче, чем хотелось, а тон настолько омерзительным, словно она не верила в это. — Очень нравишься, — засмущался Марко, отводя взволнованный взгляд в сторону. Он робко потянул свою потную ладошку к её руке, но Микаса тут же отдернула её как ошпаренную, покрываясь красными пятнами, и спрятала за спину, кусая нервно губы. — Понимаешь, Марко… — замялась Аккерман. Слова давались ей с трудом, отчего та шумно сглотнула, ощущая, что её язык вот-вот потрескается от сухости. Логическая цепочка событий еле складывалась в голове. Она не могла найти в себе наглости так бестактно сказать юноше, что он совершенно не в её вкусе, и никак не могла уловить тот момент, когда безобидный разговор начал стремительно набирать обороты совершенно не в то русло, на которое Аккерман могла первоначально рассчитывать. Карла не удосужилась рассказать своей дочери о том, что кроме того же Эрена, а по совместительству близкого ей человека, кто-то может проявлять к ней небывалый интерес. Та же самая ситуация была и с Жаном, который неожиданно начал питать влечение к её натуре, мучая ту своим вниманием и идя на крайние меры, чтобы завоевать расположение возлюбленной. Только вот Жан так и не нашел смелости признаться, а Марко преуспел сполна за такой короткий срок. — Я всё понимаю, Микаса, можешь не объяснять, — натянул радушную улыбку Марко, кажется, готовый к такому исходу. — Может, когда-нибудь всё изменится. Просто знай об этом и всегда обращайся за помощью. Глаза Аккерман широко раскрылись от удивления. В отличие от Жана Марко не навязывал свою кампанию и был готов смириться с любыми словами, брошенными невзначай Микасой — это было похвально для его юношеского возраста, когда по ошибке думаешь, что любовная привязанность продлиться чуть ли не вечность. Но на самом же деле время обильно поливает шрамы медовым бальзамом, и они затягиваются также быстро, как и появляются, а вспоминаешь про них лишь тогда, когда смотришь в зеркало. Неприятно? Да. Больно? Чуть-чуть. — Спасибо, — искренняя широкая улыбка благодарности озарила лицо Микасы, будто она была самым настоящим солнцем, а необычной девушкой. И Марко Ботт застыл не в силах отвести зачарованного взгляда. Он точно тонул. Тонул словно в бездонном море. И если минутой ранее он не сомневался в своих словах, то теперь терзающие души опасения изменить своему решению глубоко поселились в его так быстро стучащем сердце наперекор любой здравой мысли. Марко поздно понял, что настоящее имя Микасы Аккерман — любовь, от которой он вот-вот отрёкся, и это оказалось самой злой и обманчивой вещью на свете. Он никому не посоветовал бы встречаться с ней. Никому.***