***
Казахское ханство очнулась. РИ прав насчёт неё: она далеко не мягкая розочка, она – воительница. Крепкая и сильная, и просто так никогда не сдаётся. Ей и железные доспехи не нужны, она – сама по себе рыцарша. В это время РИ сидел в её комнате на стуле перед окном, опечаленно склонив голову, и размышлял о своём. Понятно, что он переваривал в себе все эти события, ситуации, делал какие-то отдельные выводы и выуживал свежие жизненные уроки на будущее. Кротко и с угрызениями совести взглянув на казашку, русский сразу приметил её лёгкие шевеления, подрагивание частями тела и вдохи. Две недели изнемогающего ожидания с трущобой неизвестности остались позади. Вроде как. Чуть не потеряв равновесие из-за сердечного спазма, Россия резко встал с места и осторожно подошёл к больничной койке. Слишком активные шевеления конечностей и уже напряжённое выражение лица словно сулили о том, как же кочевнице неудобно лежать на, хоть и мягкой, но плоской поверхности. Последствия переломов и растяжений, явно. Россия весь застыл, не зная, как действовать далее, внутренне так судорожно умоляя Господа помочь бедняжке открыть глаза. Просто раскрыть свои очи, доказать, что она жива, что ещё не «всё». И это свершилось. Где-то минуту копошилась его колония прежде, чем вернуться в этот мир, озарить его своим светом. Славянин учащённо задышал, без понятия, как снять напряжение с себя и подзамедлить ускорившийся пульс. Казахское ханство открыла глаза. Не полностью: веки раскрылись лишь на половину, что говорит о её душевной разбитости. Синяки под очами на лице, мешки от недосыпания, вздутые вены. Кто она? Вскоре её взор быстро метнулся влево, туда же, где и стоял Российская империя, осматривая её попытки поднятия в гору. И никакой эмоции не проскользнуло у неё. Даже тень не пала. Полное хладнокровие, прямо как высушеный сухофрукт, пареный овощ. Больше ожидать РИ уже не мог. Это невыносимая пытка. Ему очень хочется поскорее возобновить с ней контакт, «разведать обстановку». - Ты как? - аккуратно прошептал он, ласково прикоснувшись к её плечу, чутка огладив его в дружелюбном жесте. Чем и вызвал первую бурную реакцию. Та дёрнулась и на автомате отодвинулась от империалиста в сторону, потревожив различные препараты, трубки и липучки, воткнутые в её кожу. - Тише, тише, это я, - РИ сразу убрал свою руку и от одномоментного испуга сам отпрянул назад. - Россия? - на удушающем выдохе прошептала она, внимательно всматриваясь в «этот объект». - Это ты? - Да, моя хорошая, - нежно улыбнулся он. От того, как он назвал былую даму своего сердца, в грудной клетке произошёл переворот. - Это я. Ты сейчас здесь, со мной. В моём дворце. - Как? Как я сюда попала? - всё ещё чувствуя какие-то неприятные, стеснительные моменты в некоторых частях тела, ханша сначала предприняла попытку встать, но почему-то не смогла, поэтому упала на кровать, схватившись за лоб. - Ты не помнишь? Тебя спасли. Тебя вылечили. И сейчас ты со мной. - Что это за?.. Почему я нахожусь здесь? - голос сорвался с хриплого на более зверелый и возмущающийся. - Зачем? Зачем я здесь? - Я больше не выгоню тебя, обещаю. Ты столько всего пережила. Теперь же ты будешь только отдыхать, моя хорошая. - Нет! - взбунтовала она и начала принимать ещё более активные попытки подняться, но всё ещё не могла. У неё не получалось просто сесть, просто встать. Ни ноги, ни поясница, ни опорно-двигательный аппарат не слушались её. Она не чувствовала ничего, что находится ниже пояса. - Тише, тише, не стоит так резко двигаться, не вставай, тебе нельзя, - он притронулся к ней руками, желая уложить прямо на постель, но данное прикосновение вызвало в ней массовую бурю плохих воспоминаний. - Нет, не трогай меня! - она взмахнула кулаком, едва не сорвавшись на рыдание. - Не прикасайся ко мне! - Хорошо, как скажешь, - такое грубое поведение женщины заставило мужчину запаниковать. Он растерял все здоровые мысли, не знал, как вести себя с той, которую так сильно обижал. - Но пожалуйста, только не вставай, тебе может стать хуже. - Россия, прошу, - как-то умоляюще взвыла она. Слёзы вытекли из глаз. - Отстань от меня. Я не могу встать! - Правильно, тебе и не надо. Нужно лежать и лечиться. - Да ты меня не понимаешь! - она тихонько зарыдала, приглушая свой неразделимый плач, прикрыв лицо ладонями. - Я ног не чувствую! Спину ломит, я встать не могу! - Эй, ты чего это? Инвалидом что ли сделалась? - он продолжал с неподдельным шоком и страхом наблюдать за тем, как же безуспешно рыпается пойманный червячок на крючке, затрачивая так много энергии, что уходит в никуда. - Подожди, успокойся, я сейчас позову кого-нибудь! Действуя максимально быстро, Россия буквально вылетел из медпункта, созывая всех врачей своим громким возгласом. На его зов прибежала лишь медсестра-сиделка. Молоденькая и очень милая на вид девушка, отзывчивая, славная, добрая. Она как раз и находилась неподалёку, она и оказывала бессознательной стране всякую медицинскую помощь на протяжении этих двух недель, так что была особенно заинтересована её состоянием. - Пожалуйста, помогите ей. - Вы уже очнулись, госпожа? - радостно и сосредоточенно одновременно, медсестра подбежала к буйной пациентке. - Я встать не могу, - последняя проговорила эту фразу так надрывисто, с таким ошеломлением и заключением, что чуть не заплакала во весь голос, всё ещё подавляя в себе свою волю. Медсестра, что уже хотела проводить очередные процедуры, поддерживающе и по-подружески держала свои нежные руки на плечах больной. Такие прикосновения казахская страна не отвергала, они не вызывали в ней никаких грязных ассоциаций. - А, вот оно что? - лекарша знала, что так и будет. Она предвидела это заранее, и её диагноз сбылся. Не зная, как бы выразиться более точно, врачиня начала потихонечку отходить на расстояние, но Казахское ханство не пустила её никуда, глядя на неё очами, в которых собрала тонны намёков и тайных посланий. - Помогите мне. Пожалуйста. Заберите меня отсюда. Я не хочу здесь находиться, - жалобно протянула покорённая колония, воспользовавшись тем, что РИ секунду назад был у порога комнаты, но сейчас двинулся к ним. - Докторша, что с ней? - спросил монархист. Внешне он держал самый каменный и безразличный вид, какой только присутствовал в комплекте его фальшивых масок, но что же царапает его изнутри? - Знаете, я не хотела Вам говорить, господин, чтобы не нагнетать заранее, но... - девушка грустно посмотрела на пациентку, тяжко вздохнув. - Но она получила сильнейшее повреждение спины и ног, поэтому... Я боюсь, что она больше не встанет. - Чего? - от радикальности бытия у русского так и покачнулись ноги в сторону. - Наврядли она сможет ходить. - Как?! - терпение больной лопнуло, как шар, переполненный воздухом. Предательские слёзы обильно потекли вниз, замазывая чёткий обзор. - Нет! Вы всё врёте! - и голос сорвался, а на грудь ступил груз. Она наконец-таки выпустила врачиню из своей цепкой хватки и ударила кулаком поверхность кровати, сжав простынь цепкими пальцами. - Вы хотите сказать, что она больше не сможет ходить? Не сможет даже встать? - искренне надеясь услышать противоположный ответ, переспросил славянин. - Я не знаю. Возможно, шанс есть, но я точно не знаю. - Это ложь! Это неправда, слышите?! Я могу ходить, я могу встать, вот, смотрите! - дабы доказать всем присутствующим свою мощь и выносливость, Казахское ханство стала подниматься ещё старательнее, чтобы перейти в сидячее положение, но сила гравитации словно была гораздо железнее её отваги и никуда не выпускала. - Нет-нет, госпожа, не надо так пытать себя! - Казахское ханство, хорошая ты моя, пожалуйста, успокойся, - голос несокрушимой Империи дрогнул, как натянутая струна гитары. Он не хотел верить в это. - Не называй меня так! Не подходи ко мне! - из-за бесполезных усердий девушка запыхалась, задохнулась, и всё же бросила свои усилия. Даже лекарша испугалась этого упорства и отошла в сторону, решая не мешать этой парочке разбирать отношения. - Не подходи ко мне теперь больше никогда! Не смей трогать меня! Это всё из-за тебя! Ты всё у меня отобрал! Ты всё у меня разрушил! Не нужна мне твоя помощь! Лечащая врачиня извинилась и от греха подальше выбежала из медпункта. Ей не место быть меж двух огней. - Ты чего? - мягко спросил русский, боясь своих движений и чётко регулируя интонацию голоса. - Это я – чего?! С чего это ты вдруг решил мне помогать?! Отойди от меня! Не надо ко мне подходить! Вообще, выпусти меня отсюда! Я не хочу здесь находиться, я не хочу быть рядом с тобой! Пыл временно охладился, у кочевницы опять появилась одышка, и она замолчала, всё ещё держа слёзы в ежовых рукавицах. РИ стоял и не двигался. Эти слова буром застыли в его голове, и с этого момента будут жужжать все дни напролёт. Эти слова так больно ранят. Они очень болезненные лишь потому, что являются колкой правдой о его настоящей сущности, отражают всю натуру его ошибок. - Я больше не буду рисковать. - Да я уйти от тебя хочу! - ноги вместе со спиной парализованы, совсем отказали, и женщина совершенно не чувствовала их, не могла просто пошевелить ими. Хотя на самом деле, некоторые «вздрагивания» всё же прослеживались. Может, это и есть тот самый шанс? Но судить ещё чересчур рано. - Клянусь тебе, Россия, я встану на ноги и уйду от тебя! И больше никогда в эту... В этот чертовский омут не вернусь! И не смей больше следить за мной и тащить сюда обратно! Просто дай мне покоя! Просто дай провести остаток своих дней в одиночестве! Или сам уйди отсюда! Путём непрерывной возни и мелкой борьбы у кочевницы получилось принять кое-какое сидячее положение, чтобы принять более-менее безопасную позицию. Империалист оторопел, стоя на месте. Подходить – опасно. Уйти – тоже. Он в проигрыше в двух вариантах. Она снова стала той самой недотрогой, зарылась в колючки дикообраза и вновь не подпускает к себе никого. Только на этот раз ещё интенсивнее и яростнее. Жаль, что от таких срывов уже не помогут никакая любовь и никакие хитрости. - Я что-то непонятное сказала? Уходи отсюда. Иди вон! Не хочу тебя видеть! Оставь меня одну! - Подожди, я только должен... - Уходи! - наряду с гневом также пылала и обида. Полнейшее опустошение. Безжалостная разбитость. Не зная, как же ещё избавиться от нежелательного лица и просто побыть наедине с собой, женщина отступила от своих боевых качеств и просто заплакала. Жалобно, протяжно, панически. Россию накрыло ошеломление. Данная сцена его не только смутила, но и стала разрывать сердце на части. На это смотреть было невыносимо. На миг, она показалась ему маленькой и незащищённой девочкой, которую так захотелось обнять, укрыть от всего жестокого мира и по-отцовски согреть. - Пожалуйста. Уходи. Оставь меня в покое, прошу тебя, - взвыла она от досады, закрывая лицо ладонями. Пора уходить. Не медля ни минуты больше, РИ метнулся к двери, открыл её, ступил за порог и прежде, чем окончательно уйти с «разбитым корытом», ещё раз посмотрел на неё. Плачет. Сильно плачет, дрожит, буквально умоляет о покое. Это уже элементарное отсутствие сил. Так больно. Тихо вздохнув, он вышел из комнаты, не забыв приказать медсестре-сиделке побыть рядом с Казахским ханством, искренне надеясь, что хотя бы её компанию та не будет отвергать.***
СССР был абсолютно прав, заранее спрогнозировав свою критическую ситуацию. Хочет он этого, или нет, но ему придётся выйти в общество, засветиться всем, нарушить свои законы, это экстренно необходимо. Вещи заканчиваются, еды больше нет, так долго они ещё не протянут. Как было сказано ранее, Александр всё же склонил сопротивляющегося коммуниста к нарушению закона и мошенничеству. Да, вы правы, вы не ошиблись: им втроём пришлось обмануть бедного возницу и со всех ног побежать к другой станции, не оплатив за проезд. Благо, была тёмная ночь. Запрягнув другого ямщика с другим транспортом, прибыв на следующее место назначения, им пришлось поступить точно также: отвлечь мужичка и убежать без оплаты. И так несколько раз вплоть до момента возвращения домой. Единственный вариант спасения. Если бы вы знали, как же Совету было неприятно и неловко поступать подобным образом, превратиться в подлеца, в лжеца, да ещё и ребёнка бросать под статьи в таком раннем возрасте. К счастью, им крупно повезло, и никто им за это не влепил никаких тумаков и никакого наказания. Они вернулись домой, хотя лучше бы оставались ещё на владениях Пруссии. Во-первых, изначально было известно, почему Союз боялся возвращаться на Родину. Он не хотел никому показываться. Мало ли, кого-то из них троих объявили в розыск, и если их найдут, им мало не покажется. Намерения русского о тщательной шпионской миссии были понятными. Ну, а во-вторых, оказавшись в такой ситуации вынужденного обмана, Советскому взбредило в голове ещё больше скрываться от общества. Мало ли, на них подали в суд, о них все знают, их все ищут? Нельзя высовываться и попадаться кому-то на глаза теперь совершенно. Вообще. Из-за того, в какой яме оказались они все всего лишь по вине Александра, СССР на него смертельно обиделся. Он безумно расстроен и зол на своего товарища за такой низкий проступок, поэтому эмоционально абстрагировался от него. Ни гроша, ни копейки в кармане. Так что им пришлось заселиться в каком-то стареньком, еле стоящем домике, который даже и домом назвать нельзя было. Сарай какой-то, у которого крыша протекает. Они оказались за чертой бедности, и всё из-за того, что кое-кто спустил все деньги на всякую ерунду. Но это всё, что позволяют им возможности. Были бы у них деньги, они бы поселились в нормальном доме с удобствами. И конечно, без тирании не обошлось. Боясь правосудия настолько сильно, Союз поставил «железный занавес» на двери: он никого не впускал сюда и никого не выпускал отсюда. И всё в целях личной безопасности, объяснял он. Чужакам и незнакомцам здесь не место, а этой троице – не место в свете на улице. Вот такой вот добровольной самоизоляцией накрыл он всех в один громовой миг. Что касаемо здоровья ребёнка, так всё то же самое. Его состояние стремительно ухудшается и падает вниз по наклонной. После каждого приёма лекарства у него поднимаются страшные головные боли с высокой температурой, тошнота переходит в рвоту, его пробирает озноб. Но эффекта от этого заговора никакого, один только вред. Пока они были в движении в карете, всего этого Союз не замечал, да и Каз все улики скрывал, опасаясь последствий своего неповиновения. Но сейчас они в доме, в «тепле и уюте», так что старший заметил, насколько младшему плохо. Казах не то, чтобы уже выдохся и измучился скрывать всё, что с ним происходит, а элементарно встать с кровати у него не осталось сил. Его зовут на завтрак – он не может, ему плохо, болит живот. Зовут просто к себе – опять же не может. Целыми днями лишь спит, ведь сон помогает хотя бы на время забыть о беспокойных симптомах. Александру же всё нипочём. Наоборот, пользуясь полной слабостью дитя, он с лёгкостью поит его этим отравляющим веществом так, как положено, даже не затрачивая никаких сил на сопротивления, ибо их не было. Зуд на пальцах, кстати, не прекращался, а красная сыпь стала заметнее и обильнее, так что Каз скрывает ещё и это вдобавок, вытянув рукава своей рубашки. Никто не должен узнать. Он сам справится с этим недугом. Спустя пару дней такого беспорядка Союз не выдержал и предъявил претензии Александру по поводу мальчика. Второй сразу отмахнулся, небрежно выкинув «предположение», что ребёнок, возможно, отравился продуктами на ярмарке, но этим он себя никак не защитил. Коммунист устроил своему товарищу настоящую взбучку века, прочитав ему нудную длинную нотацию, высказав абсолютно всё, что думает о нём, побранив и громко наругав за такое, ибо не осталось никакого терпения на такой балаган. К удаче, это хоть как-то пнуло мужчину и заставило пошевелить оставшимися извилинами, и он решил временно приостановить «лечение», заметив, как плохо это влияет на детское здоровье, и что средство никаким боком не приносит эффекта. Это его только разозлило, но надежды не приубавило. Недоврач продолжил верить в сущность горе-препарата. Эту последнюю неделю мужчина не трогал чадо, чем облегчил его страдания. На третий день такого отдыха Казахстану стало действительно легче. Боли прошли, зуд чутка успокоился, а сыпь начала исчезать. Он даже поднялся с кровати, улыбнулся и подошёл к столу, чем бесконечно обрадовал своего воспитателя, позавтракав и молчаливо поблагодарив за всё. Только Каз захотел выйти на улицу, погулять, осмотреть новые старые окрестности, подышать свежим воздухом, но все его мечты разбились, ведь Совет не выпустил его никуда, преградив дорогу к входной двери. Боясь за мальчика, он любезно объяснил ему, что это всё – в целях обеспечения безопасности, и на улице таким, как они, находиться чрезвычайно опасно. Но Казахстан – сын Казахского ханства. Казахскому народу свобода и независимость заменяют кислород и воду. Таким свободолюбивым и гордым кочевникам остро необходимы открытые пространства на улице и настоящая связь с природой, а не изоляция взаперти. Но казах с горьким сожалением понял, что так или иначе, наверное, взрослый говорит правду, и высовываться на улицу нельзя, поэтому с обречённым вздохом ушёл к себе в комнату. Чтобы там переживать, грустить и чахнуть по внешнему миру.***
Весь тот оставшийся день кочевница провела в знаменитом царстве Морфея. Она проспала все часы, не просыпаясь, не просив ни глоточка воды, ни кусочка еды. Она чересчур утомилась за все эти дни, поэтому старалась восстановить иссякшие силы. Российская империя побоялся, что она снова впала в кому, но его беспокойства не подтвердились. Он многократно навещал её, осматривал, следил за её равномерным дыханием, щупал пульс. С ней в принципе всё в порядке, просто она сильно устала. Медсестру, кстати, пора бы уже представить вам. Её зовут Агна. Немецкое имя той эпохи. Так вот, РИ всю надежду и веру возложил лишь на неё одну, всё время выпрашивая её о том, чтобы последила за бедной страной, проконтролировала ход всех процедур, делала все необходимые дела. Девушка, между прочим, сама во всём принимала участие и без лишнего напоминания. И с превеликим удовольствием. Хоть она лично с ханшей и не беседовала и ещё не знает её, но за множество этих моментов морально сблизилась с ней, ощутила какую-то ментальную связь, привязалась. Бывает такое, что с человеком ты, вроде, не разговариваешь, но чувствуешь его родственной душой. На следующий день казахская предводительница очнулась к обеду. Её встретила Агна, приветливо улыбнувшись и вновь проверив всё, что нужно. Пульс в норме, инфицирование остановлено, всё залечено, сердцебиние пока стабильное. Слава богу, Россия не заходил в комнату целых полчаса с момента её пробуждения, поэтому женщина не испытывала никаких срывов и истерик. Именно благодаря его отсутствию и случилось чудо. Чудо, потому что иначе этот дар назвать невозможно – Казахское ханство встала на ноги! Она смогла сначала пошевелить ими, потом спокойно села на кровать и даже опустила их на пол, после полноценно встав. За всем этим дружелюбная медсестра наблюдала с задержанным дыханием и немым изумлением. Да и, сама кочевница приятно удивилась этому. Она смогла встать на ноги и медленно, переживая ломкие боли в спине, дойти до окна. Агна была рядом, восхваляя её способности, силу воли и благодаря бога за эту милость. А что вы думали? Наша героиня так просто не сдаётся никогда. Не дождётесь её провала. Но мир опять рухнул, когда спустя две минуты непринуждённого счастья их навестил Россия. Увидев ханшу, легко стоящую на ногах, его язык прирос к нёбу. Всё, что ему было подвластно – изумлённо ахнуть и прикрыть рот ладонями от этой безупречной картины. Он пытался что-то сказать, но физически не мог ничего произнести, настолько его поразила эта великолепная новость. Агна радовалась вместе с ним. Но улыбка с лица женщины-страны в мгновение ока исчезла, как моментально испаряются осадки с раскалённой хамады в Африке. РИ стал главным её врагом. Он заменил Джунгарию. - Ты ходишь? - еле как выдавил из себя русский осипшим от смятения голосом, подходя ближе. Мужчина был очень озабочен, очень всполошён её диагнозом, поставленным медсестрой. Он тупо не хотел верить в то, насколько всё плохо обернулось. Но эта сцена вновь накачала его крепчайшими наркотиками, подарив крылья. - Уйди от меня, - Казахское ханство стала отмахиваться и отходить назад. Россия остановился там, где и стоял, от греха подальше. Не признаёт она его теперь. Агна опять оказалась меж двух огней. - Отойди. Не подходи ко мне, - взбудораженная и испуганная, держа заклятую обиду на этого мужчину, она стала отходить ещё дальше, страстно желая выпасть в какое-нибудь несуществующее тихое пространство и никого больше не видеть, доживать остаток своих дней в непреклонном одиночестве и сладостном покое. - Простите, я, наверное, пойду, - смущённо замялась Агна и поправив белый кружевной фартук, направилась к двери, дабы оставить двух врагов наедине в комнате. - Нет, не уходи! - громко вскрикнула казахская девушка, потянувшись к медсестре, чтобы хоть какая-то поддержка со стороны была. - Нет, Агна, иди к себе, пожалуйста, - твёрдокаменно приказал монархист, как только немка остановилась на месте в замешательстве. - Не надо её гнать, пусть будет здесь! - Нет. Уходи. Всё же слова властного господина имеют большую ценность, так что кратко извинившись, медсестра вышла за дверь. Оставшись с буйной пациенткой наедине, Российская империя озарил её строгим взором. Та рвано дышала, держалась пальцами за края подоконника, внимательно и осторожно наблюдая за действиями мужчины. Прямо как хищник и добыча. Преступник и жертва. Империя и Колония. - Ты можешь просто оставить меня одну? - последняя осмелилась подать голос. - Если тебе не нравится, что я прогоняю тебя с твоего дома, то тогда позволь мне самой уйти. - А куда ты пойдёшь? Серьёзно. - Серьёзно! Конечно, мне некуда идти! Ты же сжёг все мои степи, сжёг мой дом, уничтожил меня! - она изо всех сил пыталась быть спокойной и невозмутимой, но обида скрежетала по грудной клетке и оказалось намного сильнее и мощнее. Мусор скопился и лавой стал извергаться на поверхность, и это только самое начало. Сколько всего ещё ей нужно высказать своему агрессору? - Я готова хоть быть бедной и бездомной, но только бы тебя не видеть. Отойди. - Моя хорошая, что же с тобой происходит? - чувственно и с глубоким сожалением произнёс русский, сделав пару шагов вперёд, подходя всё ближе и ближе. - Не смей называть меня так! - облокачиваясь на стену, вдоль по ней она уходила к двери, максимально прижимаясь к поверхности. Она будто без преувеличений боится любого его шороха, вся начеку, вся напыженная и взболомошенная, как ёж. - Я хочу лишь поговорить с тобой. Пожалуйста, прошу, давай сядем и спокойно обсудим всё? - Этого мне не хватало! О чём мне с тобой разговаривать? Вот ответь, о чём мне с тобой разговаривать? О чём мне вести спокойные переговоры с тем, кто устроил мне войну? Кто предал меня? Кто сделал из меня рабыню? О чём мне с тобой беседовать? - Подожди. Я и хочу поговорить об этом, - честно признаться, у империалиста не осталось совершенно никаких слов. От поворота событий он потерял дар речи и не знал, какой разумный ответ выдать. Его загнали в тупик, а красноречивый язык стянули узами. - Я не желаю с тобой разговаривать. Я не желаю тебя вообще видеть. Просто оставь меня в покое, пожалуйста. Просто уйди. - Доверься мне. Прошу, - в знак перемирия он протянул ей свою открытую ладонь, так наивно надеясь на то, что дружеское рукопожатие сможет затмить кровопролитные войны и убийство её сына, наследника престола. Казахское ханство хмуро и хладнодушно покосилась на его жест, переведя озадаченный взор на РИ вновь, так и спрашивая взглядом, не перегрелся ли он на солнышке случаем. - Довериться? Тебе? - последнее слово она почти выплюнула вместе с ядом, прыснула с предвзятостью. Ситуация стала до такой степени абсурдной, что вместо шока на лице потихоньку появлялась улыбка. Улыбка как защитная реакция организма. - Ты не шутишь? Чтобы я? Доверилась тебе? Ещё раз? Ты память потерял, да? Я однажды уже доверилась тебе. И что, хорошо вышло? - славянину стало стыдно за то, что его колония стала переворачивать все былые воспоминания, поэтому он в одно мгновение убрал руку. - Нет, тебе-то, конечно, хорошо. Ты получил то, чего хотел. А я лишилась всего, что у меня было. Российская империя слушал её, не перебивая и не затыкая. Даже если он и хотел бы перебить её, что бы он сказал? Что бы сделал? Подвёрг её политическим репрессиям за сказанную правду? Пускай она выскажется, выпустит эту душевную пробку, что душила её такое долгое время и до сих пор душит. - Знаешь, я не хочу с тобой разговаривать. Не хочу поднимать эту тему совершенно. Просто уйди. Пожалуйста. Прошу тебя, уйди! - Ладно-ладно, хорошо, я уйду, как скажешь. Только ответь. Может быть, в данный момент ты чего-то хочешь? Пить? Есть? Может, тебе нужна новая одежда? Или уборная? Ты только скажи и сразу же получишь это. - Да, ты прав, я хочу. Хочу покоя. Чтобы ты ушёл и не приближался ко мне. И верни мне сюда эту девушку, я буду только ей говорить, что мне нужно. А сейчас... Просто уйди. У меня уже нет терпения на тебя. Или отпусти меня. - Хорошо. Ухожу, - опечаленно скручинившись, РИ пошёл к двери и хотел окончательно выйти за порог, но перед уходом кинул лишь последнее: - Если я тебе понадоблюсь, только позови, - и ушёл. Ханша была более чем уверена, что эта доброта его фальшивая и коварная. Он всё это делает тоже ради каких-то подлых целей. Ему больше нет веры. От него нужно как можно скорее и дальше бежать. Бежать без оглядки. Жаль, что пока что у неё нет такой возможности из-за полученных травм: по уходу России ей стало сначала эмоционально плохо, а потом и физически, что заставило её вернуться к постели. Не забывайте, что из-за стресса у неё отнимаются ноги, и ей становится трудно ходить. Агна только спустя минут пять вернулась к своей подопечной, предварительно извинившись за тот самый неудобный поступок, когда ей пришлось бросить её одну. Казахское ханство зла и не держала. Она понимает, что служанка – обычный человек, не имеющий высокого авторитета и полномочий. - Девушка, как Вас зовут? - любопытно поинтересовалась кочевница, ослабленно сидя на краю кровати. Ноги почему-то опять превратились в железобетонные, она не могла шевельнуть ими. И всё из-за нервного напряжения. - Меня зовут Агна, - улыбчиво представилась нерусская девушка иной национальности, получая взаимное знакомство в ответ. Агна продолжила отделять использованное постельное бельё от чистого. Свежее бельё она принесла сюда и положила на тумбу рядом. Спустя несколько дней больную должны «выписать» из медотделения и «перевести» в свободное плавание по Дворцу. - Это не русское имя, да? - для убеждённости переспросила казахская страна, мёртвым взглядом уставившись в пол. - Да. Оно немецкое. Я родом не отсюда. Немецкого акцента девушки было почти незаметно. Агна моталась по своим делам, воздушно летая по комнате, проверяя и другие заправленные постели. - Как так получилось, интересно? - Я мигрантка. Я потеряла прежнее гражданство. Так получилось. Это очень долгая история, - невесело вздохнув, медсестра поправила форму и аккуратно присела на угол кровати, находящейся напротив. Заметно, что её тоже что-то волнует изнутри. - Госпожа, может быть, Вы чего-то хотите? - Было бы неплохо, - и она попросила всё в точности, что и перечислил Россия до этого. Ей нестерпимо хотелось пить, ужасно хотелось есть, неимоверно нужен душ, у неё не было нормальных вещей, но всего этого она принципиально не озвучила русскому по донельзя уважительной причине. Зато озвучивает сейчас. Агна пообещала всем этим обеспечить её в течение часа, но одежду придётся подождать подольше. - Только единственное, Вам всё ещё необходим постельный режим! - О, Аллах, как я ненавижу эти слова, - раздражилась она от заезженной банальности. - Просто принесите мне еду, воду, но лежать здесь я не буду. - Это почему же? - Не хочу. Я скоро уйду отсюда. Мне здесь делать нечего. - Ну хорошо, дело Ваше, - тронувшись краткой, но яркой, сухой, но такой долгожданной беседой, Агна повторно улыбнулась и лёгкой походкой вылетела из медпункта, прямо как пуля из дробовика. Такая ловкая и прыткая, шустрая и всезнающая, как стройная лань. Чем-то она нашу «старую новую» гостью тоже привлекла и привязала за пару минут. Хочется специально выбрать время и пообщаться с ней побольше, узнать подробности об этой, вроде обыкновенной и ничем не выделяющейся, но притягательной личности. Российская империя сидел в своём кабинете за полностью чистым столом, на котором ни единой бумажки не находилось, кроме одной-единственной. Письмо от Пруссии. Оно пришло сюда ещё очень давно. Структура его умом не блистала: этот провокатор действительно провоцировал РИ своими искусными манипуляциями, плёл красивые интрижки и слёзно умолял приехать на его земли на пару деньков для обсуждения «кое-какого дельца». К счастью, все эти совращения монархисту были как никогда знакомы и известны, и он хотел бы приехать к немцу, но не может бросить ханшу здесь одну в таком нестабильном состоянии. Он торчит здесь ради неё, ей плохо, а этот обнаглевший манипулятор подождёт, не умрёт. Кстати, хочется сказать, что после того страшного инцидента, когда Пруссия вместе с Австрией едва сотворили с Казахским ханством кошмарное дело, РИ отдалился от них и охладел. Даже когда между ним и женщиной встряли десятилетия политического напряжения, войн и сражений, он не изменял своей поменявшейся точке зрения всё равно. Как бы те ещё ни звали его к себе, ни просились и ни предлагали устроить пир с очередным пьянством, это не работало: что-то колыхало в сердечке и не позволяло веселиться с этими мужчинами, зная о том, что они хотели сделать с женщиной. Россия не дурак, он заметил, что Казахское ханство на него смертельно обижена. Она и в начале их сотрудничества была «анкилозавром с булавою на хвосте и бронёю на спине», а в текущее время стала ещё замкнутее и не хочет даже видеть его. Это ясно и логично. А чего он ожидал от той, которую бросил и предал? Что она после первого его ласкового обращения кинется к нему в объятия с пылающими розовыми чувствами? Бросится на шею с криками счастья и восторга? Что снова всё будет так, как прежде, и она забудет войну, уничтожение своей независимости и потерю своего сына? Если он реально ожидал этого, то напрасно. Получится ли у него наладить с ней отношения? Получится ли хотя бы на метр сблизиться? Или всё будет так, как есть, а то и хуже? От возможности последней теории у славянина дрожат коленки, и ночные кошмары мучают жестокими пытками. Он не знает, почему он так сильно переживает за неё. Он не знает, куда подевалась его тёмная сторона, что всегда одёргивала от смазливых мыслей и заставляла идти вверх по политической лестнице. Что с ней произошло? Где она? Почему не выручает, когда так нужна?***
Сизый вечер. С приходом этого времени суток и на душу шёлковой вуалью спускается дереализованное состояние. Странное, неописуемое, ограничивающее. На улице тёплый, почти жаркий сезон, колющий ветерок скаблит почву и срывает слабые росточки, выветривает семечки, разнося их на дальние расстояния. Казахское ханство сидит на своей кровати с поджатыми коленями, обхватив их руками в гробовом одиночестве, как и хотела всегда. Думала, что покой наконец-то воцарится в её неспокойном сердце, и ей будет хорошо и уютно, но это не то. Это далеко не то одиночество, которое она хотела заполучить. Есть одиночество горькое, когда рядом с тобой нет тех, кто готовы понять тебя и поддержать, а есть одиночество сладкое, когда ты просто отдыхаешь от усталости и находишься в блаженном упоении. Она рассчитывала на второе, но получила первое. А этого ей не надо. Ей и так плохо. Независимость, свободу и прежнюю власть ей не вернуть ни за что. Она всё ещё не способна поверить в это и всё ещё находится в шоке. Она всё ещё не переварила эту информацию, не может оклематься от такого поражения. Ей хочется верить, что всё это – тупой сон, или заболоченные дрёма таинства её подсознательных страхов, но никак не реальность. Что будет с её обескровленным народом дальше? Что будет с мужчинами? Как будут обращаться с женщинами? Как будут вести себя с детьми? На что потратят бюджет? Что сделают с её необъятными степями и пустынями? Куда делись все ханы и султаны? Что вообще там сейчас творится? У неё ведь нет шанса просто связаться со своим народом, приехать туда, попроведовать. Они сильно страдают и плачут? Или же, их экспансия не касается? Да одним словом – что творится в принципе? Она ни сном ни духом. Вы только представьте, какие агонии терзают её и кромсают эти дни. Или недели? Месяца? Года? Она запуталась во временной линии. Что думают о ней родители, смотря на неё с Неба? Встретился ли с ними Казахстан? Счастлив ли он? - Хива, - внезапно озарило кочевницу, от чего она вздрогнула. Точно. Хива, Коканд, Бухара – все они таятся в темнице и ещё живы. У неё есть возможность их навестить! Она сможет увидеть свою лучшую подругу детства, пообщаться с ней, а то и помочь! Как же она раньше не догадалась? Ещё не всё потеряно. Не все любимые и родные люди покинули её. Зарядившись хлынувшим потоком воодушевления, казашка резко встала на ноги и пошатнулась к стене. Облокотившись о неё, совсем не чувствуя наличие поясницы, она скатилась вниз по ней, совсем канув в уязвимое положение. Чёрт. Мало того, что у неё с поясницей и ногами проблемы уже давно, она падала из-за сильнейших переживаний в последние лета, а впоследствии неудачного случая так вообще чуть в инвалидном кресле не осталась на всю жизнь. Чтобы встать и пойти, ей нужно просто успокоиться. Вдох-выдох. Спокойно. Всё будет хорошо. Сейчас она увидит свою лучшую подругу, свою возлюбленную сестрёнку, обнимет её. Всё будет хорошо. Надо просто успокоиться и поверить в себя. Вот, она встаёт. Всё идёт своим чередом. И она идёт. Вышла из медицинского пункта. Энтузиазм и рукоплескающий звон будущей радости пытаются затуманить её хладный разум и сбить пульс с ритма, но она держится. Она же сильная. Она справится. Она – женщина, а этого уже достаточно, чтобы объяснить, почему в ней столько храбрости, непокорности и стремлений. Она поднялась на второй этаж, думая, что РИ находится в рабочем кабинете. Он там сидит днями напролёт. Почему именно там, если во Дворце сотни других увлекательных комнат и занятий? Но это не её заботы. От приближения к врагу у неё опять гудят ноги. Ещё чуть-чуть, и она точно рухнет на пол, и всё придётся делать заново. Но не сейчас. Она должна увидеться с друзьями детства, хотя бы в последний раз. Обязана. Это же её друзья. - Россия, - ханша с шумом отворила дверь и уже стала падать вниз, но хватко вцепилась в дверной проём. Ей нельзя показывать свои слабости. Не надо. РИ находился там же. Сначала у него конечности оцепенели от того, что такие резвый звук и неожиданность вторгнулись в тишину с таким звоном, но увидев ту, о которой так думал, реакции в организме зашипели пуще прежнего. - Да-да? Тебе что-то нужно? - с отзывчивостью спросил Россия, поднимаясь из-за стола. - У меня к тебе есть просьба, - таким же непоколебимым тоном разговаривала она с ним, с трудом держась на ногах. Она слишком рано встала. Ей нельзя было подниматься на повреждённые ноги и спину, они не до конца вылечены. - Просьба? Конечно, для тебя всё, что хочешь, - Российская империя подошёл к ней очень близко, чтобы беседовать с глазу на глаз и восстанавливать разрушенные руины отношений. Та отошла на несколько шагов назад, не готовая к таким поворотам. - Я хочу увидеть друзей и Хиву. Я знаю, что они находятся здесь, в темнице. И моя первая и последняя просьба к тебе – просто увидеть их. Услышав такую нереальную просьбу, у империалиста вновь пал строящийся мир. Как ему сказать ей об их смерти? Как он скажет то, что они умерли уже почти месяц назад всего-то по незапланированной случайности? А если она не выдержит очередную смерть и точно откинет коньки из-за разрыва сердца? Столько всего переживать в жизни – невозможно. Что, если эта новость станет последней? А это всё вина России. Это он виноват, и он точно добьёт её. Как же ей сказать? Как произнести? - Чего молчишь? Ты же так рвёшься мне помочь. Так я и прошу у тебя о помощи, ну же, давай, благородный рыцарь! Я хочу увидеть Хиву. Она – моя лучшая подруга, я люблю её и очень скучаю. Поможешь? Этими трогательными признаниями она сделала монархисту только хуже. Теперь у него не осталось никаких безопасных вариантов мягко намекнуть ей об их смерти. Вот что же он натворил? - Россия! Если ты не хочешь этого делать, то отпусти меня, я уйду! И больше мне от тебя ничего не надо будет! - кочевница ждёт ответа, а славянин всё молчит. Жизнь – не игра, которую можно поставить на паузу, чтобы просчитать ход, или поменять прошлые действия. Ему придётся рассказать ей правду. - Россия! Я жду ответа! - нервы на пределе, готовые лопнуть от передоза эмоций. - Ты могла бы их увидеть, но... Здесь есть кое-какое дело. Только ты не волнуйся, пожалуйста. - Говори скорее! - Нет, подожди. Знаешь, что? - Хватит тянуть резину. Я требую прямого ответа прямо сейчас же! Иначе я сама к ним пойду! - понимая, что ждать разумности от этого партизана бессмысленно, ханша развернулась на сто восемьдесят градусов и уже поспешила по своим делам, чтобы спуститься вниз и самой отыскать Хиву, как Россия резко схватил её за локоть, притягивая к себе. - Не трогай меня, - она ударила его кисть руки, резко выдернула локоть из хватки и отошла на пару метров назад пьяной кривой походкой. - Подожди. Мне надо тебе что-то сказать по этому поводу. - Проведи меня к ним. Прямо сейчас. Давай. - Но... - словарный запас иссяк. - Хорошо. За пару минут они быстро спустились вниз, проходя по тёмному, дремучему, сырому и мокрому коридору темницы к дверям нужных стран, которых в этом мире больше нет. Казахскому ханству было больнее идти с каждым разом, силы истощались, тянули к низу земли, но она стойко держалась, отвергая от мужчины любую помощь и всякую «фейковую», как она считала, заботу. РИ ощущал себя так, будто его ведут на смертную казнь, или в газовую камеру на пытки. Он уже воображал, какая реакция захлестнёт расшатанные психологическое и психическое здоровье удручённой, в край сломленной женщины, и от своей же фантазии становилось до дрожи страшно и неприятно. Как же ему высказаться? - Мы пришли. Это дверь Хивы. М-можешь... Можешь открыть её. Она открыта, - он незаметно зажмурил глаза, не желая находиться в закрытом куполе проблемы. - Открыта? Почему? - казахская страна аккуратно прикоснулась к двери и отворила её, заглядывая внутрь. Скрип двери длился всего секунду, но для славянина показался вечностью. Тревога била во все колокола. В темнице никого не оказалось. Всё чисто. Казахское ханство смутилась, почуяв неладное. - Но это же точно дверь Хивы. Почему её тут нет? Ты меня обманываешь? Где они? - Они? Они... Они, знаешь... Тут такое дело. - Да пойми, мы не собираемся устраивать никакую революцию против тебя! Мы не будем воевать с тобой. Я не буду их ни на что подписывать. Ты же видишь, как я слаба? Мне не до войн с тобой. Я просто хочу увидеть старую подругу, только и всего. - Ты её увидишь. Но когда-нибудь, только не сегодня. - Да что такое-то?! Да ты можешь мне просто напрямую сказать, что случилось!? - нервы точно взорвались, и от стен коридора эхом отразились её крики. Это самый подходящий вариант. Подходящий и единственный. Либо сейчас либо никогда. Громкое сердцебиение, отражающее удары барабанов, надрывистое дыхание, тщательный выдох, нехватка кислорода, глубокий вдох. - Они все умерли, - как приговор раздался его голос. Как из трубы. И тоже отразился каменным эхом. Он думал, что сейчас у женщины точно случится самая крупная в мире паническая атака, которую не в силах будет никто остановить, и единственное её спасение – это психбольница с лекарствами до самой смерти, но на деле казашка лишь удивлённо смутилась. - Как так – умерли? Ты шутишь, да? - Нет. Когда я получил ножевое ранение, я же месяц был без сознания. За всё это время их никто не навещал, никто из моих солдат, подданных не знали о том, что они здесь. Месяц они томились здесь и... Просто умерли. Как несчастный случай. - Да нет. Это, наверное, неправда. Ты просто скрываешь их от меня, верно? Так? Это просто такая шутка? Я права, или..? На каждую реплику женщины русский отрицательно мотал головой с закрытыми от скорби и совестливых угрызений глазами. Она всё поняла. Все эти события имеют логическую структуру и связаны между собой. Это может быть правдой. Хива умерла. Её лучшая подруга, с которой она годами не общалась из-за политической напряжённости и войн, с которой она не успела попрощаться перед такой жестокой смертью, о которой начала думать уже будучи в оковах конца. Она не успела. Не успела. Россия прав: ей становится плохо. Она не кричит, не истерит, не плачет, но ошеломление медленно меняет окраску выражения её лица. Глаза открываются шире, в них показываются иные чувства. Уже кое-какие бурные химические реакции взбалтывают кровь, трещат поджилки по швам. - Нет. Нет, это не так. Я знаю. Я ведь точно знаю. - Это так. Я сожалею. - Нет, она, должно быть, ушла куда-то. Мы же с ней договаривались. Вот, например, родители же тоже мне обещали?.. А Казахстан? Я с ним тоже не попрощалась. Но вот Хива не могла оставить меня одну, она же моя лучшая подруга? А лучшие подруги не должны бросать друг друга. Это же правильно, так? - у неё поднялся жар, что спровоцировал вербальный бред. Она уже хотела было кинуться прямо в глубины комнаты, но её коленки пошатнулись. Она чуть не упала, но РИ не позволил ей встретиться с полом, вовремя схватил за плечи полуобъятиями. Она даже не противилась таким близким прикосновениям, потому что мыслями уплыла в другое пространство своих размышлений. Сначала родители. Потом сын. Теперь друзья вместе с лучшей подругой. И если Россия ей больше никто, если между ними – ничего, то теперь она взаправду одна? - Уходим отсюда, - дабы хоть как-то привести её в сознание, русский немного потряс её за плечи, чтобы расположить вниманием к себе, но та бледным взглядом пялилась в глубь темницы. Нужно увести её с этого злосчастного места. - Нет. Этого не может быть. Я не верю, это не правда. Это ложь! Это невозможно. Она не умерла, сестра не должна бросать сестру... - Послушай меня, пожалуйста. Посмотри на меня, - нежно прикоснувшись пальцами к её щеке, он развернул её лицом к себе. Из глаз фонтаном выкатывались высушенные слёзы, а губы мелко подрагивали от оглушения информацией. Они так тесно прижимались друг к другу. - Мы с тобой должны уйти отсюда. Здесь находиться не стоит. Ты меня слышишь? Ты вообще здесь, или где? - Они правда умерли? - Да, - выдохнул он с горечью. - Мне жаль. - Нет, ты всё врёшь! Она погибла из-за тебя! Это всё ты виноват! - наступает новая пурга страданий. Стадия отрицания проблемы успешно прошла и закончилась, началась следующая, буйная и эмоционально самая красочная и тяжёлая, оказывающая колоссальное давление. Она силой оттолкнула русского от себя, отходя назад. Стресс взял полный контроль над центром разума, и она всё же упала на пол. Ноги больше не слушались её. Не зная куда деваться, РИ поспешил к ней, чтобы помочь подняться, но та стала стремительно и быстро, насколько могла, отползать от него назад. Так как ноги парализованы, подвластны ей были только руки, так что на них и перешёл вес тела. - Постой, я хочу помочь. - Отойди от меня! - замахалась она, с опаской и истеричными порывами оглядываясь по сторонам, отползая туда же. - Не подходи! Ты уже достаточно помог! Ты всех у меня убил! Она умерла из-за тебя! Уйди! От такой картины Россия почувствовал себя каким-то маньяком, который загнал обессиленную жертву в угол для последующих целей. Не по себе сделалось. Неприятно от самого себя. Нехорошие ассоциации возникают. Она пыталась держаться, не показывать врагу свою слабость, не показывать слёзы, но они не слушались её ни в какую. Текли сами по себе, а ситуация приняла самый-самый безвыходный вид. Опять началась одышка, опять сердце что-то сдавливает, и какая-то невидимая лапа схватила её за глотку, нещадно и зверски желая задушить. Стало тяжело дышать. Да что там тяжело – невозможно. Нереально. Организм лишается кислорода. Она совершила ещё одну ошибку. Сначала она потеряла родителей, так и не успев попрощаться с ними, извиниться за некорректное поведение и показать, каких успехов она достигла, какой взрослой стала. Потом она по своей неадекватности погубила сына, которому так и не смогла выразить всю свою благодарность и любовь. А сейчас? Лучшая подруга, которая стала неотъемлимой частью её детства. Друзья, с которыми она проводила все детские годы, дни и минуты напролёт, резво играя и веселясь днём и устраивая мирные ночёвки. Они составляли львиную половину её жизни, они послужили огромным топливом для становления её личности. Они и сделали из неё ту, которой она является сегодня. Словно они не просто умерли, а унесли с собой всю её. Она так и не успела помириться с Хивой и извиниться за предательство. И с другими также. Она ничего не успела сделать. А что будет потом? Умрёт Джунгария? И она так и не успеет признаться ему в том, как сильно ненавидит его и бесконечно осуждает? Голова закружилась бешеным колесом, огненное пламя принялось изуверски рвать душу и безбожно обгладывать кости тёплой кожи от лютого траура и подавленной сокрушённости. В ближайшие дни из неё будут выжимать самый сок. Она не переживёт всего этого. Поминки за поминками, смерти за смертями – куда это годится? Она устала, и в эти сухие два слова должно вписываться куда больше, чем есть на самом деле. Россия присел рядом с ней, с унынием наблюдая за тем, как она закрыла свои глаза ладонями и старается безнадёжно задавить в себе затяжные рыдания. - Где они? - на одном всхлипе пролепетала она, изо всех сил пытаясь сохранять молчание, но тщётно. - В каком смысле? - забыв обо всём, славянин хотел нежно прикоснуться к девушке, чтобы одарить хоть каким-то лучом поддержки, но вспомнил, чем это может обернуться. Не стоит травмировать её, особенно в такие крышесносные моменты. Хоть и жить без тактильности как-то неполноценно. - Тела. Их. Где? - она чрезвычайно омертвелым взором взглянула на русского исподлобья. - Ты про могилы? Они находятся в лесу на поляне. Вправду, РИ решил похоронить их у себя. Не сжигать трупы, не кремировать, не забывать, а сделать всё по-человечески. Он в принципе мог бы увезти их и похоронить на землях Казахского ханства, на кладбище рядом с могилами её родителей, зная, насколько она дорожит всей своей семьёй, но не захотел тратить так много времени, куда-то ехать, что-то делать, так что слишком легко отделался. Пытаясь сделать тщательный вдох, чтобы обогатить истощённые лёгкие кислородом и на мгновение успокоиться, у казахской ханши ничего не получалось. Стоило ей подготовиться, чтобы сделать этот самый вдох, чтобы вдохнуть полной грудью, как из её уст предательски, непроизвольно, против её воли вылетали немые всхлипы. Она не могла нормально дышать. Что-то душит в грудной клетке. Но ей надо угомониться, а то она стала тряпкой. - Может, тебе воды? Может, ты всё же пойдёшь и немного отдохнёшь? - с сомнениями предложил монарх, которому жутко больно смотреть на всё это. - Нет. Мы пойдём. Ты поможешь мне. Проведи меня. К ним, - кое-как выпалила она из себя, после зажав губы руками, сплетя пальцы в замочек, а из глаз также лились и лились обильные, густые слёзы. - Ты уверена? - мужчина придвинулся к ней ближе, та лишь отодвинулась от него дальше, изнемогая и изнывая от млеющего клича в груди. Как ей успокоиться? - Да! - вскрикнула она с надрывом. - Я не думаю, что ты сможешь сделать это. Тебе нужен отдых. Пожалуйста. - Да замолчите вы все со своими отдыхами! Сами отдыхайте! Я должна проститься с ними, пока не прошли сорок дней, пока их души всё ещё здесь. Немедленно отведи меня к ним, иначе я пойду искать их сама, но тогда уже уйду отсюда. Россия переубеждать эту упорную барышню не стал. Прошло долгое время. Как же Казахское ханство умудрилась прийти в себя, встать на ноги, ещё и пойти куда-то на большие расстояния со своим здоровьем, рассказывать не стоит. Она просто смогла, потому что всегда добивается своих целей, потому что борьба – это весь смысл её существования, потому что её не сломить. Российская империя истинно хотел помочь ей, поддерживать на больных ногах и спине, хоть какой-то телесный контакт с ней держать, но та запрещала ему даже просто приближаться к нему, а уж тем более прикасаться. Строжайшее табу. Поэтому всё, что ему удаётся делать – это просто идти рядом, на одной линии, и в случае её резких падений реагировать, шевелиться, хотеть оказать помощь и быть отвергнутым. Именно поэтому они шли долго для такой «прогулки», ведь кочевница сильно больна, но продолжает истязать и изводить своё тело. Сама себе насильница. Всю дорогу она молчала. Ни звука не произнесла, лишь гипнотизировала землю внизу бездыханным, застывшим взором мумии. И о чём-то плотно думала. Данная сцена напомнила ей то, как днями ранее Джунгария точно так же вёл её к могиле сына, и как потом с ней произошла беда, что привела её сюда. Теперь её так же ведёт Россия. Странно, но её жизнь превратилась в цикличность, замкнутый круг. Она застряла в Дне Сурка? Всё будет повторяться таким образом изо дня в день? - Мы пришли, - хладно пробубнил он, отвернувшись в сторону. Перед ханшей в земле показался ряд нескольких возвышенностей – каменных надгробных плит, на которых были выцарапаны имена, названия бывших стран. Всё сделано как-то неофициально, неторжественно, на знаменитый народный «тяп-ляп». Но с другой стороны, с частичкой души, с долей какой-то натуральнности, естественности. - Это они? Они здесь? - женщина вновь прикрыла свои уста от шока. Она столько могил видела в своей жизни, столько дорогих и близких людей проводила в свет иной, всю семью похоронила. Когда же этот круг прервётся? Когда эти круги ада закончатся? Чем она так грубо провинилась, что зарабатывает на карму? Что она изначально сделала не так? Что это за наказание? - Да. Только, пожалуйста, не... Не надрывайся. Я прошу тебя, - РИ отошёл на приличное расстояние, встав в теньке под деревом, оставив её одну со своими мыслями. Уходить дальше нельзя. Слишком близко находиться к ней он не может, потому что будет смущать её своим присутствием и терзать себя приближающимся концертом. Но и уйти будет худшей ошибкой, её нельзя покидать в одиночестве на растерзание свирепым болям. А вдруг, она возьмёт, да и покончит с собой, пользуясь моментом? Или уж точно сбредит? До психушки один шаг, если что. Казахское ханство до последней клеточки тела, до самой глубокой корочки мозга ошарашило и пригвоздило к стенам преисподней. Хива. И она бросила её. Организм плачет и мучается вместе с ней. Её ноги слишком слабы, позвоночник чрезвычайно повреждён, она очень рано поднялась. Зачем она себя так не жалеет? Ради кого, или ради чего пытает? Что и кому хочет доказать? Вот она и упала на колени, подползая к её могиле. Засохшая земля, немного влажная после дождя. Пыльные плиты. Её имя. - Sən necəsən? Niyə belə edirsən? Niyə? Niyə, bacısı? (как ты так? Зачем ты так? Почему? Почему, сестрёнка?) Пальцы перебирают сыпучую землю, что песчинками опадает вновь на могилу. Прямо возле надгробия нависла страшная прохлада, словно дует из мира мёртвых. Этот кольцевой ареал покойницы вызывал мощнейшее помутнение в сознании. Подползая прямо к плите, на которой и было написано имя умершей, казахская девушка не сдержалась и обхватила могилу своими руками, нависла над ней, обняла и тихонечко заплакала. В голове ничего, кроме вихря воспоминаний и кричащего внутреннего голоса больше не было. Россия не смог созерцать на эту сцену так спокойно. Сердце прихватило; он отвернулся, вытер вспотевший лоб ладонью и на одном нервном выдохе прошипел сам себе: «О, Боже, что я натворил?» Казахское ханство, вытирая водопад слёз, подползла к могиле Коканда. В детстве они тоже хорошо дружили. Да что там – она со всеми дружила, у неё была куча друзей, подруг, знакомых, но конкретно эта троица – её самые лучшие, самые любимые, самые близкие к душе. Были. Но Хивинское ханство была уникальной, была особенной, была ещё более драгоценной, золотой, выделялась даже среди этой троицы. Хива была удостоена «высочайшего звания», была лучшей из лучших, была незаменимой. Замен ей точно нет. Женщина билась в мелких судорогах, что крошечными мурашками создавали болезненные вибрации в теле и заставляли её страдающе томиться от скорби и траура. Снова перебирает почву, оглаживает ледяные плиты, вдыхает запах смерти и невыносимой печали, обнимает могилу и плачет. Бухарский эмират. Та же ситуация. Ей хочется обнять всех сразу, но к сожалению, разорваться на части она не может. Ничего страшного: она уделит особое внимание лучшей подруге, а та передаст её слова и эмоции остальным. Там, куда они попали, хорошо и приятно. С друзьями она попрощалась быстренько, остановившись лишь у могилы азербайджанки. Сами понимаете, по каким причинам. Хива – в почёте. Казашка села на колени у основания выкопанной площади, сложила руки в молитвенном жесте и прикрыла глаза. Пока они ещё здесь, пока они ещё не ушли, пока ещё не покинули окончательно, она обязана провести их души. И принялась к чтению молитвы. Шёпотом, перебивая разливную речь только неконтролируемыми всхлипами. Она не может в это поверить. У неё всё ещё не укладывается такая новость. Это не правда. Это всё не может быть правдой. Она читала разные молитвы по несколько раз, потом кланялась и целовала усопшую землю. С другими могилами она проделывала такие же ритуалы. На всё это ушло довольно продолжительное количество времени. Но это нормально, ведь она и без того потеряла счёт дней, так что позволила себе сплошь и полностью раствориться в своей томимой грусти, погрузиться в океан сожалений с головой, забыв обо всём на свете. Про существование России она тоже забыла. Он где-то далеко, сидит под густой кроной того же самого дерева и размышляет о своём. Что-то он не просчитал в своих жизненных планах. Где-то он свернул не туда, и всё скатилось по наклонной в одно весёлое место. Он не должен сейчас находиться здесь. Он всё делал так, как задумал, но это должно было привести его к другому уровню. Где-то он явно допустил ошибку. А слуховые галлюцинации и визуальные воспоминания ханши не дают ей покоя и режут, потрошат, кромсают. Хоть она смутно помнит своё детство, некоторые особо яркие и запоминающиеся моменты остро отложились в её памяти навсегда. Она будет вечно помнить то, с каким нетерпением они все ждали ночи, чтобы лечь на тёплую траву и смотреть в небо, на «мерцающие яркие штучки», которые на деле были звёздами. Она будет вечно помнить, как была единственным ребёнком и единственной девочкой в своём окружении, которая не умела читать и писать в отличие от своих сверстников, и когда Хива с Кокандом узнали об этом, стали сами обучать её базовой грамотности. Почему она была одной, кто не получила азов образования, никто не мог сказать. Она никогда не забудет эту искренность и естественность между ней и Хивой. Как они целыми днями были только лишь вместе, всегда и везде лишь вдвоём, тосковали друг по дружке в какой-либо разлуке, как стоило им просто встретиться, начинались сногшибательные приключения и разные глупые, весёлые истории, что заставляли их загибаться от смеха и впоследствии ещё долго-долго вспоминать, напоминать и смеяться. Как в случае какой-то грусти, апатии, они делились всеми-всеми переживаниями. Как Казахское ханство берегла Хиву и всё время защищала, как любила её больше своих родителей, доверяла ей то, что не могла доверить родителям, с расслабленной душой рассказывала то, что никогда не осмелилась бы произнести матери или отцу. Эти моменты, чувства, дружба были бесценными. Но теперь этого больше не будет. Политика – грязная игра. Она рушит жизни, заражает нравственные понятия, уничтожает мораль, прерывает дружбу и любовь. Предки Средней Азии, их родители, прабабушки и прадедушки совершили грандиозную ошибку, когда позволяли вражеским детям общаться друг с другом и играть вместе. Надо было изначально установить границы своим детям и сказать, что этот ребёнок – дитя врага, а в будущем и твой тоже, поэтому ни за что нельзя с ним водиться. Но к сожалению, родители не опекали своих детёнышей, не следили за ними, поэтому казахская страна и сдружилась с азербайджанской безумно, крепко, прочно, даже не подозревая, что в будущем им придётся воевать и вести государственные дела. Очень грязная и паршивая игра. Смутная, подозрительная, странная. Им было больно нападать на границы друг друга, расторгать дружбу, они не хотели делать этого, но это была вынужденная мера. - Bağışla məni, (прости меня) - лихорадочно шептала она, с неким бешенством обнимая каменную плиту, прижимая к себе, воображая, что на месте булыжника – её дорогая подруга. - Xahiş edirəm, bağışla, bacım. Bütün bağışla. Bağışlayın, xahiş edirəm. Bağışla! (пожалуйста, прости, сестрёнка. Прости за всё. Прости, пожалуйста. Прости!) - Казахское ханство, - РИ бесшумно подошёл сбоку, потревожив сцену. - Мы здесь уже долго засиделись. Нам пора домой. - Мне никуда не пора, потому что у меня нет никакого дома! Сам иди в свой дом! - истерично отмахнулась она, вцепляясь в могилу ещё более сумасшедше, как будто бы кто-то хочет силой отобрать у неё плиту. - Я не оставлю тебя здесь. Пойдём. Завтра ты тоже сможешь прийти сюда. Смотри, начинает темнеть и холодать. - Я никуда не пойду, - как помешанная безумица, потерявшая рассудок, прижалась она к сухому надгробию, жёстко отмахиваясь от русского, пуская пассивную агрессию, нанося ему лёгкие удары, когда он приближался к ней и хотел прикоснуться. - Если ты так хочешь домой, то иди один. Я тебя здесь не держу! Позволь мне побыть с сестрой. - Я не могу уйти без тебя, здесь тебя опасно оставлять одну. - Да хватит контролировать меня! Оставьте вы все меня в покое! Дайте хотя бы полдня тишины и одиночества! - Я обязательно обеспечу тебя этим, если ты пойдёшь со мной! Здесь опасно, ночью могут быть волки, медведи всякие. - И что? - Ты чего? Они сожрут тебя. Убьют. - Пускай. Мне всё равно больше незачем жить. Эта фраза огорошила монархиста своим безразличием и овощным равнодушием. Он уже хотел было возразить, выкрикнуть гложащую изнутри правду, но его эта самая «правда» для текущего времени пока ещё чересчур радикальная и громкая. - Я понимаю, что тебе очень нужно вести свою политику и что-то там ещё. Но ты уже покорил мой народ. Иди и можешь делать, что хочешь. Создавай всякие законы, реформы, всякую остальную чушь, но лично меня оставь одну. - И сколько ты здесь собираешься сидеть? - Вечность, - мрачно оттянула она кислым голосом, с трепетом поглаживая землю и шершавые края камня. Российская империя осторожно опустился на колени, присев рядом с женщиной. Та опять стала двигаться от него назад, но не могла расстаться с Хивой, поэтому шибко-то далеко и не ушла. Осталась там же, просто своими движениями дала понять, насколько ей неприятна данная компания. РИ стал сверлить её своим рассеянным взглядом, не спуская глаз. Та недоумённо уставилась на него, осторожно дышала, словно находясь в своей пожизненной позиции напряжённости и готовности воевать и бороться. Мужчина продолжал пронизывать каждую ниточку выражения её лица, будто зомбированный. В голове присутствовали свои мысли. Он внимательно изучал её и старался разглядеть, какие же безмолвные чувства и безликие эмоции кроются в зеркалах её души, надеясь там найти ответы на все вопросы. А глаза её превратились в мёртвые пучины бездны. Пустые зрачки. Ничего живого. Ничего человечьего. - Чего тебе надо от меня? - первой сорвалась кочевница, не отлипая от камня, боясь следующих придурковатых инициатив русского. - Ты так и будешь мне мешать? - Выслушай меня, пожалуйста, - Россия издал протяжный вздох. - Я понимаю, как тебе плохо, но... - Ничего ты не понимаешь! Не надо притворяться! Ты предатель. Спустя секунду она наконец-таки отлипла от высеченного камня и села чуть поодаль. Таким образом, они и оказались по обе стороны от могилы, вдвоём сидят в раздумьях, вроде близко, но вроде и далеко. - Я действительно не хотел их убивать, - продолжил виновник. Ханша не слушала. Ей хотелось бросить всё, истошно закричать от раздирающей скорби, завыть на всю округу, зарыдать слепым воем, надорвать свои голосовые связки, лишиться голоса, но она пыталась сдержать даже солёную жидкость, что катилась из очей. - Я собирался как-то помочь им. Я хотел освободить их, возможно, заключить дипломатические отношения, вытащить из рабства, принять иной выбор. - Не оправдывайся. Ты бы этого не сделал. - Сделал. - Не сделал. - Да. - Нет! - Да. - А как мне жить без них? Ты сможешь мне помочь? Сможешь подсказать? Как мне жить без неё? Что мне делать? Ты убил моего сына. Убил моих друзей. И ты пытаешься найти оправдания своим преступлениям? Ты хоть знаешь, что натворил? Это достойно судебного разбирательства. По правилам ведения политики такое нельзя. Я даже не попрощалась с ними. А ты знаешь, что... - она хотела выдать ещё одну льющуюся мысль, что выстраивалась из кровеносных сосудов самого сердца, но внезапно перед ней пронеслась кинолента воспоминаний. Самые светлые, самые смешные, самые забавные, самые лучшие воспоминания. Их игры, приключения. Всё самое прекрасное и незабываемое. Она поперхнулась. Слёзы потекли с новой силой. Потеряв всякие силы, она прямо перед РИ склонила голову к своим коленям и протяжно зарыдала, всё ещё зажимая непокорные уста пальцами. Но это не помогало. - Эй-эй, ты чего? - русский ошалел. И задал ей вопрос так, словно не знал причину её состояния. - Солнышко моё, я... - назвав её подобным образом чисто случайно, он заткнулся, опасаясь последствий. Бесцеремонно вылетело. Он не хотел. И ведь не прикоснуться никак. А у Казахского ханства, как говорится, крыша поехала. - Нет, знаешь, просто так это оставлять нельзя. Не обижайся на меня за это, пожалуйста, но ты вынуждаешь меня идти на крайние меры, - забив на все её предыдущие сопротивления, он решил, что нужно срочно увести её отсюда. Здесь ей будет только хуже. Не слушать её, не пресмыкаться перед её истериками, а просто взять и увести, как уводят ребёнка с детской площадки. Пусть это и будет насильно, против её воли, но так надо. - Məni gözlə, bacım! (дождись меня, сестрёнка!) - прокричала она напоследок неживому маленькому кладбищу перед тем, как скрыться из этого места. Сил не осталось, её просто вели, не воспринимали всерьёз её рвения, восклицания, попытки вырваться и сбежать. - Bu, son görüş deyil. Tezliklə görüşəcəyik, yalnız gözləyin! (это не последняя наша встреча. Мы с тобой встретимся, и очень скоро, ты только дождись!)***
- Ну вот, хоть какой-то свет в доме есть, и на том спасибо, - благородно расслабился Союз, поставив купленную керосиновую лампу на стол. Глубокая ночь, скоро надо будет ложиться в постель. В этом доме целую неделю не было света. Днём – непроглядная тьма, а вы только представьте, что происходит ночью. И ведь на улицу, на свет белый коммунист никого не выпускает из-за боязни, особенно Каза. К счастью, некую лампу им удалось раздобыть. - Вот так. Порядок. Ну что, теперь лучше? - задорно спросил он, подмигнув Казахстану. Тот бодро кивнул головой, улыбаясь во всё лицо. Конечно, ведь атмосфера в доме создалась такая уютная, тёплая, загадочная. Пусть они и живут во временной бедности, но зато в мире. За окном тёмная ночь, дома – тоже дрёма, лишь тихонечко трещит огонёк в лампе, создавая приятный горелый аромат. Ну не чудесно ли? - Только пожалуйста, осторожно. А то если уронишь лампу, то и этот дом сгорит, - добрым тоном пригрозил пальцем русский, надеясь на взаимопонимание с ребёнком. И знаете, второй ведь всё понимает. Каждое слово различает и в силу своих возможностей активно отвечает. - Когда здесь уже будет нормальный свет? - проныл Александр, сонливо склоняя голову над столом. - Тогда, когда у тебя есть деньги. А у нас их нет. Продуктов мало, у ребёнка вещей нет, на что купить? Как купить? Кто же, такая балда, спустил все деньги в туалет? - намеренно предъявил претензии Совет, нависнув над столом. Казахстан грел у лампочки свои пальцы, завороженно глядя на эту красоту. Пыльную, старинную, но красоту. Этим она и привлекает. - На Вашем месте я бы пошёл к Вашему отцу. Обратился бы за гуманитарной помощью. - Пфф, я тебя умоляю, Санёк! Как бы он помог? Он ненавидит меня. Кстати, чувства взаимны. - Не надо так говорить. Я видел, он хорошо к Вам относился. - Это ты когда и что видел? - Когда Вы приходили иногда к нему, то в основном, грубо вели себя с ним Вы. Нельзя же так с родителями обращаться. - Ну, знаешь, - вместо бешенства от раздирающей несправедливости СССР слабо усмехнулся. - В детстве он мне часто говорил такую фразу: «Не смей мне перечить! Ещё не дорос!». Ну вот, сейчас я уже дорос. Значит ли это, что я теперь могу ему перечить, да? Раз уж я «дорос». - Вы... - Да, именно так. Он же сам говорил, ну вот и пусть отгребает своё! От издёвок старшего и веса его золотого аргумента, Александр замолчал в поражении. Ненадолго. - Вы бы хоть не говорили такое при ребёнке. Мало ли, будет от Вас учиться такому, своих родителей перестанет уважать. - Сань, мне кажется, что тебе нечем заняться, да? - Конечно! - воодушевлённо и обиженно вскочил он. - Как тут можно, чем тут можно заниматься в этих четырёх стенах целыми днями? Вы нас тут заперли, как рабов, конечно, мне скучно! - Ну отлично. Тогда для тебя найдётся кое-какая работёнка, - Союз отошёл к углу между шкафом и стеной, наклонился и убрал пыльную тряпку, что прикрывала собой ящик с рабочими инструментами. С лёгкостью подняв коробку за ручку, он многозначительно посмотрел на своего товарища. - Какая ещё работа? - нахмурился мужчина, поправив оправу на очках. - Знаешь, вчера ночью от ветра у нас упал забор. Надо бы починить его. - Что? Прямо сейчас?! - Ну да. А когда ещё? Александр поднялся с места, действительно не понимая логику Советского Союза. - А нельзя ли сделать это утром? - Можно, конечно. Но нельзя. Нас могут увидеть. Поэтому лучше не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Пойдём. - Это как же? А ребёнок что? Один будет? - Да ничего страшного. Правда же, малыш? - коммунист с забавой и умилением потрепал мальчишку по голове. - Он не боится темноты. Правда же, не боишься? Услышав слово «темнота» и оглядевшись кругом, казах напряжённо взглотнул. Темнота. Значит, нет света. Значит, темно. А значит – страшно. Он не знает, но что-то такое сковало его, стиснуло в рамки, в которых он прежде не был. Темнота. Какая-то ностальгия. - Вот, смотри, он не боится! Ну всё, пойдём. Эй, солнышко, не бойся, мы ненадолго, хорошо? Мы прямо здесь, рядом. Самое главное – просто не трогай лампу. Лады? Ну всё, лады, пойдём, Саня, - стал он физически поторапливать старика, поскорее уводя его из комнатушки. Их разговоры с порога всё не утихали. - Знаете, мне кажется, что это Вы просто издеваетесь надо мной, чтобы за что-то наказать. - Не кажется. Тебе скучно, вот иди и чини забор. Да и, погода отличная, дышится легко! И я устал дома сидеть. - Вот видите! Вы сами устали от себя же! Бросайте уже этот тоталитарный режим! - Это ты моему отцу скажи. - Ой, стоп, погодите! Мне надо кое-что сделать! - Чё надо? - Подождите, я сейчас приду. Обязательно приду! - Александр закопошился, и шум его возни стал ближе. - Ты чё, от работы отлыниваешь? - Ей богу, что Вы! Да я сейчас, быстро! Мне надо, это... Взять кое-что и очки заменить. - Хм, ну смотри, - Союз открыл дверь и вышел за порог, пуская вовнутрь свежий летний воздух. - Если не придёшь через минуту, за шкирку потащу! - всё ещё не по-настоящему грозно проговорил коммунист и шумно захлопнул входную дверь. Александру сейчас предстоит очень серьёзная и ответственная миссия. - Итак, милое дитя, пока его здесь нет, у тебя по времени назначен приём, - он вбежал в комнату и ринулся к потаённому месту, где спрятал свою закладку для Казахстана. На несколько дней он сделал ему перерыв, но теперь «лечение» пора возобновлять. Мужчина взял бутыль и направился к мальчику. - Давай, только очень быстро. У меня очень мало времени! Давай, без всяких своих капризов, выпил и всё! Каз, как и его мама, непереубедимо стоял на своём до самого конца, отрицательно замычав в знак протеста. - Не надо меня злить. Да что в этом такого?! Выпей и всё! Казахстан всё отказывался. Только ему стало хорошо, как кто-то хочет испортить весь его покой. Две минуты они боролись. Мужчина всё никак не мог уговорить мальчишку, тот брыкался, сопротивлялся и отворачивался, что есть мочи. - Сашка! - с нетерпением крикнул Союз с улицы. - Ты чё так долго? Ты чё, умер что ли? Выходи! Иначе я зайду! - Ну вот, видишь! Посмотри, что ты натворил! Говорю же тебе, а ты?! - пуще прежнего заругался Александр, продолжая терроризировать ребёнка своим маразмом. Если бы не этот нетерпеливый коммунист с улицы, он, возможно, и повысил бы голос, но приходится разговаривать шёпотом и стараться быть незамеченным. - Пей! - Сашка! - Да Господи! - взбешённо прикрикнул он в окно. - Да иду я, иду! Никакого покоя с Вами, ей Богу! Казах ощущал себя победителем. Если раньше, когда он только очнулся, он был вялым, слабым, хрупким, плаксивым, то сейчас какая-то необъяснимая сила пробудилась в нём. Он больше не такой «бесхребетный», он умеет стоять на своём. Пусть и молчаливо, безмолвно, но становится живым с каждым днём. Закопошившись на месте, Александр взял с серванта маленькую рюмочку, налил туда наполовину чудо-сиропа и поставил на стол перед ребёнком с требованием выпить самостоятельно до того, как они зайдут сюда. Сам бутыль он снова спрятал, повторно пригрозив мальчику и убегая к выходу. - Санька! Выходи! - Да иду я уже! - дверь с нервозностью захлопнулась. Каз остался наедине с этим чудовищем. Неприятная на цвет и вкус жидкость, «стоит» в стакане и трясётся похуже желе. От одного только вида стошнить хочется и закусить здоровой пищей. От делать нечего младший кочевник взял сосуд с лекарственным средством и поднёс к себе, с любопытством и отвращением всматриваясь в его содержимое. Какая гадость. Как это можно пить? К сожалению, но ему придётся это сделать. Он хочет вылить эту мерзость в окно, но оно не открывается, а других окон больше нет. Он мог бы походить по дому, поискать какие-нибудь дырочки и отверстия в полу, чтобы слить зелье туда, но везде темно. Лампочка освещает мало пространства, и из-за фобии темноты он решил держаться с ней. Единственный вариант – выпить и забыть. Александр в этом плане настолько эгоистичный, что даже запивать водой бедняге запрещает, и сейчас он не может её найти нигде. Тупик. Стало плохо и противно. Может, этот напиток не такой уж и плохой? Может, ему понравится? Может, он заставит себя полюбить эти травы? Хотя на самом деле, это очень странно. Ведь Александр повёл ребёнка к гадалке и приобрёл это лекарство в надежде, что Каз заговорит, и они вернутся домой. Так вот – они уже дома, почему же этот тиран не перестаёт такие жуткие дела? С улицы слышался шум возни и плодотворной работы. Нужно хотя бы привыкнуть к запаху. Может, он очень вкусный? Пересиливая себя, Казахстан поднёс эту рюмочку к себе, морально настроился и вдохнул аромат. Тут же он замер и притаился. Очень знакомый запах. Вдохнул ещё. И ещё. - Жылы киіну керек болды. Мен саған айттым. Енді сен ауырып қалдың. Іш, (надо было теплее одеваться. Я же тебе говорила. И сейчас ты заболел. Пей) - добрая и заботливая мама протянула сильно простывшему сыну какой-то зелёный раствор. - Бұл не? (что это?) - хриплым, воспалённым голосом осипше прошептал мальчик, после закатившись в страшном кашле. - Дәрі, (лекарство) - ответила Казахское ханство, переживая о здоровье своего дитя. Казахстан принюхался к жидкости. Пахнет пряностями. Начал пить, и потом ему стало ещё хуже. Голова разболелась пуще прежнего, жар поднялся ещё выше, и вдобавок ко всему началась тошнота. Женщина подумала, что Казу просто нужен покой. Но когда же на следующий день кожу ребёнка украсила красная сыпь, она обомлела от неожиданности. Ведь она напоила его отваром степных растений, который имеет лечебные свойства. Всю жизнь его пила, всё было хорошо, очень вкусно и питательно. Все дети её земли пьют раствор, когда болеют, это помогает им выздороветь, но у Казахстана же такой сироп вызвал анафилактический шок. Всё стало ясно – у него просто сильнейшая аллергия на такое лекарство, так что оно ему строго противопоказано. Ему нельзя такое пить. Это опасно. Казах просидел в парализованном состоянии целую минуту. Это воспоминание из детства. Вместе с ним он почуял и запах трав, и его вкус, и все те же самые симптомы, охватившие его тело. У него аллергия на степные травы и их соки. Вот, почему ему становится так худо после приёма напитка. Это – аллергия. Но больше всего его заволновало далеко не лекарство, а само воспоминание. Оно возникло так внезапно и так ярко. Такое красочное событие. Выдержанный, но влюблённый взгляд его мамы, её нежность и ласки, материнская любовь, горячая забота... - Мама? - вслух, сам себе произнёс Казахстан смятённым, шокированным голосом. Это была не его воля. Он не смог сдержаться, сказал первое слово. - Моя мама! Мамочка..!