***
Утро наступило так же быстро, как и сломились все жизни сея Вселенной. По крайней мере, тонкая грань между предыдущей ночью и текущим днём ощутилась для кочевницы, которая спала, как убитая и проснулась только сейчас при окончании химического воздействия, но никак не для России, который всю ночь не смыкал глаз, регулярно навещал свою колонию в комнате и старался прислушиваться к каждому шороху. Для него сегодняшняя ночь была адом. Он и так не спит в последнее время, тоннами пьёт различные вещества для поддержки какой никакой бодрости, так ещё и обострённое лоно гнусных, злокозненных нервных припадков и мытарства срывали крышу. Она вопросительно осмотрелась кругом, увидела вполне безобидную обычную комнату и облегчённо расслабилась, что наконец-то она не там, где есть врачи, медицинские оборудования и белые покрывала. Но с другой стороны, она не менее удивилась и тому, в какой роскоши почевала всю ночь. Поначалу ей показалось, что это комната и кровать России. На сердце не было никаких томимых грустей. Это очень странно, но она ничего не чувствовала. Она помнит о смерти друзей, о смерти Хивы, о смерти Казахстана, о предательстве РИ, о потери независимости и государственности, о том, какой ужас с ней сотворял Джунгария. Она в данный момент помнит каждую деталь из этого, каждую мелочь, каждую минутку, но ничего из этого больше не мучало её. Дивно. Она поднялась и села на кровать, опустив ноги вниз. Ей так хорошо по сравнению с недавними днями. Отсутствие эмоций – тоже хорошие эмоции. Пустота внутри. Яркое утро лучами солнца прыскало в её комнату, позитивно озаряя весь пол, стены, всё заливая прелестью. В воздухе витали маленькие блёстки и мерцающие звёздочки. Такие красивые. Она словно уснула в дьявольском котле, а очнулась в райской сказке. Остались лишь физические недостатки: ломка в пояснице, боли в спине, слабые ноги, спазмы в коленях, неизвестно откуда появившиеся надрывы в животе и внизу. Но всё это также не чувствовалось. Вдыхая полной грудью, свободно дыша, она встала на ноги, ещё раз осмотря обстановку. От делать нечего, ханша медленно направилась к двери, чтобы выйти наружу. Чем она будет заниматься весь день – неизвестно, и что бы ей поделать – тоже неизвестно. Скука и серость. Но и это не расстраивало её. Пассивное настроение. Вот, она уже умывалась тёплой водой в уборной, вымывая с себя всю грязь. Вдохнув манящий аромат водяной свежести, она отключила кран и подняла голову, облокотившись руками о края раковины, пытаясь одышаться. Проведя по лицу вниз рукой, стряхивая капли воды, она посмотрела на своё отражение в зеркале, внимательно изучая лицо. Веки глаз не открываются более, чем наполовину. Под ними ярко виднеются фиолетовые круги и мешки от недосыпания. На открытых участках кожи, как конфетти, высыпаны ссадинки, ранения и царапины. Их не так много, они уже потихоньку испаряются и заживают, но они есть. Сухие глаза. Даже пустыня Сахара, самая жаркая пустыня мира выглядит покрасивее и поживее, чем выражение её лица. Губы больше не растянутся в счастливой улыбке, а навсегда застынут жидким цементом в серьёзном настрое. - Ты почему меня не слышишь? - чуть ли не в десятый раз пытался достучаться до неё русский, что стоял в дверном проёме целых пять добрых минут. Ровно так же, как и она пять минут откровенно пялилась на себя. Странно, но разве прошло не две секунды? Она же только пришла сюда. Почему время так стремительно летит? - Ты в порядке? - Российская империя настороженно прошёл в ванную комнату, боясь подойти к женщине. Наконец-то звуки вернулись к ней. Казахское ханство отлипла от зеркальной поверхности и удивлённо посмотрела в сторону, увидев Россию. Тот стоял и глазел в ответ на неё. Та молчит, даже ругаться не начнёт. И они вдвоём набрали воды в рот, не зная, чего бы сказать для начала. - Я тебя долго звал, ты не отвечала, - первым решился сделать шаг мужчина. - Куда? - не своим голосом переспросила казашка, повернувшись к русскому полностью. - Ты несколько дней не ела. Ты так сильно похудела, - переведя тему, с сожалением произнёс он, осматривая очень тонкую фигуру, высохшую талию, отчасти какое-то понижение в росте. Подобные формы далеко не нормальны для взрослого зрелого человека. Наверняка, её рёбра выпирают сквозь кожу. - Я не хочу есть. - Но тебе надо поесть. Пойдём, там завтрак готов, - всё ещё не спуская очей с неестественного, убитого вида страны, РИ медленно пошёл к двери, мысленно ведя её за собой. Если честно, ему страшно как-либо контактировать с Казахским ханством, с её текущей личностью, с той, в кого она превратилась. Ему страшно от того, что она может сорваться, закатить титаническую истерику, лишиться рассудка прямо на глазах, ему нереально страшно от того, что взаимодействовать с психически нездоровой личностью ему придётся. Вот он и старается быть максимально аккуратным, настолько, насколько может. Но он боится. - Пойдём. Ты же не будешь здесь стоять весь день? Пойдём со мной. - А? - вздрогнула азиатка, взглянув на славянина. - Ты что, здесь что ли? РИ охватил ступор. Она секунду назад разговаривала с ним, а сейчас удивляется его присутствию. На полном серьёзе, она вообще в себе? - Да. Пойдём? - Я не голодна. Я хочу пить, - будто гипнотизируя, она сверлила его своими зомбированными очами, словно чипированная. От этого любому и любой станет не по себе и захочется забыть такой триллер. Но он отложится в памяти навсегда. Как будто она читала его мысли, считывала секретную информацию, сканировала, проникала в самые глубины своим взглядом Горгоны. - Хорошо. Всё, что пожелаешь. Неоднозначно хмыкнув, Казахское ханство наконец-то сдвинулась с места и выйдя из ванной, просто пошла вниз. Подойдя к длинной, закрученной лестнице с крутыми ступенями, она уже собралась спускаться вниз, как ни в чём не бывало, но её перехватил Россия, оказавшись рядом. - У тебя повреждены ноги и спина. Вдруг, ты упадёшь, когда будешь спускаться? Давай помогу? - Нет. Справлюсь сама. - Навернёшься с высоты и полностью сломаешься, тогда вообще останешься в инвалидной коляске. Я поведу тебя. - Не надо. Я сама. - Нет же, я не собираюсь бросать тебя на произвол судьбы. Спустившись на одну ступеньку вниз и услышав эту фразу, кочевница прикрыла глаза и слабо улыбнулась, едва не засмеявшись во всю. - Ты уже бросил, - улыбка вновь исчезла, и наотрез отказываясь от любой помощи, отторгая любое прикосновение, самостоятельно держась за округлые перила, успешно спустилась вниз. Под «военным» прицелом монарха. Второй следовал в точности за ней. Пусть прошли ничтожные минуты, ханше это уже изрядно надоело и начало действовать на нервы. Всё ещё не испытывая никаких бурных чувств, она, словно робот, перевела свой железный взгляд на Россию, от чего тот громко взглотнул и мысленно перекрестился, заранее отойдя назад. - Ты так и будешь следить за мной? - хрипло прошептала она. - Нет. Я просто хочу помочь. - Зачем? Мне? - Да. - А я нуждаюсь в помощи? Ты что, считаешь меня слабой? - Нет, конечно. - А куда я шла? - резко оборвав струну беседы, она посмотрела на объекты впереди себя. Она всё ещё точно помнит, где находится кухня, где – столовая, гостиная, склад, подвал, чердак. Всё это она помнит лучше своей биографии. - Ты шла на завтрак, - ответил русский, желая, чтобы его подруга просто поела и была хоть чуть-чуть похожа на живое существо. - Да? Ладно, - благо, в силу своего покалеченного состояния спорить она не стала. Но за столом она ничего не ела. Лишь выпила стакан воды, как и просила, но к яичнице, блинам, супам, компоту, чаю, какао, пасте даже не притронулась. Только с отвращением потыкала желток вилкой пару раз, как капризный ребёнок, сделала глоток компота и больше есть и пить не стала. На еду смотреть противно. От одного её вида тошнит, голода нет вообще, словно она каждый день съедает по бегемоту, и её желудок лопнул от переедания, когда в действительности же она скороспешно теряет вес. И РИ не может кушать. Он старается, вроде голодный, но и кусочка в рот не лезет. Такая же ситуация – будто в него силой запихали целого слона, организм отталкивает пищу. Такая накалённая ситуация напоминает далёкий 1731. Они также сидели вместе за столом, кушали, напротив друг друга, но тогда были любовь и счастье. А сейчас непонятно что. - Ты почему не ешь ничего? Голодом решила себя заморить? - взволнованно, но сдержанно, сурово спросил у неё империалист. - Я не хочу есть, - психанув, она встала из-за стола, с грохотом отодвинув стул. - Я же говорю, что не голодна. Спасибо за ужин, но я пойду уже в постель. - Это был завтрак. И ты только встала. Ханша застыла от неожиданности. Опять она всё перепутала. Точно, она же только что встала. Помявшись, переступив с ноги на ногу, она стыдливо прикрыла глаза и быстро выскочила из гостиной. Россия остался в своём любимом одиночестве. Лучше бы он молчал и ничего ей не говорил. Но она бы и тогда ничего не съела, а бессмысленно просидела на месте. Дни превратились в сибирскую каторгу. Не стоит думать, что если у Казахского ханства происходят некоторые беспорядки с головой, то она бестолковая. Вовсе нет. Она помнит, как вчера ей было плохо, причём уже не просто, а именно казалось, что смерть вот-вот заберёт её с собой, что уже пришла за ней. Она реально думала, что умирает и прямо вчера же и умрёт. Единственное спасение, что вытащило её из бездны, из мглы, Ангелом, который спустился к ней на землю лично, было какое-то вещество. Какая-то волшебная водица помогла ей уснуть. В ином случае бессонной ночи с болевыми порывами ей было бы не избежать. Её точно чем-то споили. Это был какой-то райский напиток. Который оказался её телохранителем, личным сторожем. Остановившись напротив дверей в кухню, азиатка развернулась в их сторону. Она не знает, где точно искать Агну по всему Дворцу и саду, но при любом случае имеет возможность обратиться в это место для дальнейшей разведки. Агна принимала участие в её «спаивании», она обязана предоставить ей всю информацию. Кочевница уверенно, но чутка хромая, поспешила в столовую, робко раскрыв её двери. Заглянув вовнутрь, где приостановилась некогда парящая работа, глазом приметились крутые изменения с помещением. Кухня полностью преобразилась. Вероятно, здесь был проведён генеральный ремонт и проделана перестановка. Она бы и не узнала царскую кухарню с первого раза. Но в обзор бросилась каждая крошка перемен. Здесь присутствовали только две молодые девушки, которые даже не готовили, а сидели рядом и читали какую-то газету. Грохотание отварившейся двери заставило их обратить всё внимание на источник шума. Странно, но ведь всегда кухня была самым разгорячённым, самым живым местом, очагом плетения самых свежих интрижек и распространения самых горячих сплетен. Но сейчас здесь всё вымерло. Это так необычно. И непривычно. И слишком уныло и печально. - Здравствуйте, - поздоровалась одна из работающих здесь кухарок. Азиатская женщина перевела на них затуманенный взор. - Здравствуйте, - поздоровалась она в ответ. - А где Агна? - Агна? - девушки переглянулись между собой. - Она в прачечной. - Ясно. А где прачечная? Девчонки вновь одарили друг друга натянутым безмолвием. - Здесь, в вестибюле, приделана к четвёртой кладовой с правой стороны двери, по лестнице вниз. - Ясно, - повторилась казашка, которой, по правде говоря, совсем ничего ясно не было. - Спасибо. Огорчённо закрыв двери, она издала кручинный протяжный вздох и пошла с горем пополам искать эту прачечную. Здесь. На первом этаже. Правая сторона двери. Наверное, входной двери. По лестнице вниз. Лестница внешняя? Внутренняя? Тут столько много дверей и входов. Она с болями в теле передвигалась по открытому светлому пространству, идя на поводу своим кочевым инстинктам, следуя всем умениям и талантам, что заложила в ней её свободная натура. Тишина кругом. Все работы приостановились, повсюду – вымершая планета. Обезвоженный океан. Опустыненные пастбища. На мгновение ей показалось, что за ней следят, хотя на самом деле, всё это было частью её воображения и плодом ментальных расстройств. РИ не следил бы за ней втихаря. Скорее всего, ей уже кажется всякое. Может, это и правда паранойя? Проверив ту дверь, к которой она шла наугад, её предсказания сбылись: она нашла прачечную, в которой так плодотворно и была занята Агна. Тихо подкрадываясь к девушке, Казахское ханство задумалась. Агна – и докторша, и служанка? То на ней медицинский халат, то платье горничной. Интересно. - Кхм, Агна? - скромно объявила о своём присутствии азиатка, оторвав немку от своей работы. - О, здравствуйте! - лучезарно и радостно заликовала служанка, с удовольствием отложив свой прежний вид деятельности, обернувшись к своей пациентке. - Вам уже лучше? - Лучше? - подозрительно покосилась женщина, не понимая, что к чему. - В смысле – лучше? Мне что, было плохо? - Ну, да, - взнегодовала Агна, заправив прядь волос за ухо. - Вы что, не помните, что было вчера? - Вчера? А... А, точно! Я пришла за этим. Я хотела спросить тебя. Вот, мы вчера пришли. Что Вы мне дали? - Дали? Дали что? - Вы мне дали какой-то напиток, после которого я уснула. Что это было? - А, Вы об этом, госпожа? - озарило немку. - Это было успокоительное, которое я растворила в воде, потому что Вы были не в духе. - Мм, успокоительное? - с чувством разоблачения протянула кочевница, озадачившись. Успокоительное. Для неё. Прелесть, теперь её считают чокнутой и спаивают непонятно чем, лишь бы она не буянила. Шикарно. - А что за успокоительное? Что за таблетки? У тебя они есть? - Конечно, я ношу их с собой, - девушка вытащила из кармана фартука две пластины пилюлей, показывая пациентке. Вот они. Её герои без плаща. - А можно я их заберу с собой? - Зачем? - Господин сказал, что пусть они будут у меня, - ханша сама не заметила, как назвала Россию господином, небрежно бросив это обращение в процессе диалога. Её культурно-генетический код стирается. Этнос распадается. Она добровольно назвала своего обидчика «господином», то есть – Господом. И не отдала этому отчёта. - Вы уверены? - Да! Давай их сюда. Пожалуйста. - Хорошо. Но только знайте, что ни в коем случае нельзя пить слишком много, иначе это может вызвать сильнейшее привыкание. Не больше одной в день, и только на ночь, для хорошего сна. - Да-да, я поняла, - отмахнулась казашка, беря в руки две пластинки, жадно рассматривая их. - Я буду следить за собой. Спасибо, прощай! Казахское ханство быстро выбежала из прачечной, захлопнув дверь. К сожалению, карманов на её платье нет, так что и деть свою находку некуда, поэтому она засунула лекарство в рукава. Надеется, незаметно. Нужно как следует изучить этот чудо-препарат. Теперь он в её руках, под её контролем, в её власти. Больше никто не будет контролировать её состояние и распоряжаться её эмоциями. Сейчас она прогуливалась по этажу Дворца, как на экскурсии. Она всё помнит отсюда. Любая видоизменённая ветвь бросается во внимание. Любопытно, она отсюда действительно помнит всё, расположение каждого предмета и объекта. Наверное, ей очень дорог этот дом, и далеко не из-за богатства и изысканности. Мусолить заезженные воспоминания не хочется. Какое счастье, что Россия не преследует её и наконец-таки дал возможность свободно подышать. От нечего делать и от тоскливого дождя с густым туманом в душе, она открывала дверь каждой комнаты и заглядывала вовнутрь. В подавляющем большинстве всё, как обычно: кровати, столики, шкафы, окна, иногда – балконы... Российская империя живёт здесь совсем один, является обладателем таких сногшибательных бриллиантов, зачем ему это всё? Зачем ему миллиард комнат и различные перестройки, если его жизненный цикл – это спальня-кабинет-гостиная? Ещё и реконструкции проводит, новые этажи строит. Зачем? Он пытается такими новшествами создать себе иллюзию неодиночества? Чтобы было больше пространства, чтобы душные стены не сдавливали его и расширяли границы его сумасшествия? Зачем ему такие масштабы? Ходя между всеми комнатами, заглядывая то туда, то сюда, девушка горевала. Здесь можно столько бедных людей приютить, стольким жертвам жестокого обращения помочь. Почему он не додумается об этом? Ему что, плевать на свой народ? Была бы её воля, она бы здесь организовала кризисный центр, но к сожалению, она больше даже не страна. Этот душевный переворот привлёк к воспоминаниям о светлых временах её правления. Когда всё было хорошо. Когда она вкладывала много ресурсов во внутреннюю политику, на сохранение природно-ресурсного потенциала, на повышение образования своих граждан и гражданок, на прививание населению уважения к предкам, добрым традициям и обычаям, культуре и истории. Ходишь по улицам российского города, такая гадкая атмосфера окутывает тело холодком, так неприятно становится в груди. Хочется бежать и бежать от этой сырости. На её же землях люди были весёлыми. Столько игр, спортивных состязаний, музыкальных соревнований проводилось. Пускай они и не жили в царских башнях до небес, большую часть жизни работали, занимались трудом и хозяйством, они жили лучше. Многие назовут их традиционный уклад «за чертой бедности», но не только материальный план и финансы определяют уровень человеческого развития и страны. Самое главное – чтобы люди были счастливы, чтобы была связь между народом и правительством, чтобы не было барьера, какой-то блокировки. Она так скучает по своему правлению. По степям, по пустыням, по свободе. Ладно, Россия, ну завоевал ты её земли, ну ничего, но сжигать... Сжигать-то зачем? Тебе самому это пригодится. Нет, он возвёл дебильные крепости и резиденции, убивая природу и ограничивая кочевников во всём, где только можно и нельзя. Как хочется домой. Жаль, что его больше нет. Она готова целовать почву, цветы, песок, молиться каждые день и ночь. Только бы вернуть всё назад. Она скучает по своему любимому народу. Ей безумно, дико жаль, что он остался на поле боя без неё. Без её покровительства. Без её защиты. Утирая высохшие слёзы, как токсичные газы из выхлопной трубы, она попала в склад. Очередной склад ненужного хлама. Сколько у него этих складов? Чуть ли не на каждом шагу встречаются. Логики у царя нет от слова совсем. Не осознавая суть своих действий до конца, азиатка зашла в этот склад, с любопытством осматривая его кругом. Старые вещи, какой-то хлам, что-то сломанное, какая-то одежда, бумаги. Почему бы просто не выбросить это? Лень? Нет необходимости? Пробегаясь зрачками по этой драматической сцене, взгляд её приковал стул с очень и очень известными вещами, что изолированы от остального бардака. Она бы и не выделяла на них акцент, если бы не какая-то прочная энергетическая связь. Очень знакомое сочетание цветов одежды. Она, фактически, шарится в чужих вещах, влезает в чужое личное пространство, так делать нельзя, но... Сгорая от нетерпения, она подбежала к стульчику, взяла одну из вещиц и развернула. Кажется, страдания будут преследовать её всё существование. Кажется, это её пожизненное призвание – страдать. - Боже. Это невозможно, - не веря себе, она развернула следующую, и её опасения подтвердились. - Господи, - чуть не сорвалась она, взяв и третий элемент одежды, который вынудил её ноги подкоситься, а спазмы вновь нахлынуть волной. Она рухнула на пол, прожигая все плоскости пространства растопыренными глазами. Вещи маленького Казахстана. Они хранятся здесь. В какой-то момент, прямо по окончанию её колонизации РИ «похитил» этих двоих, и Казахскому ханству от отсутствия выбора пришлось взять с собой некоторые нужные одежды. В том числе, и одежда её сына. Сын умер. А одежда осталась. И всё ещё находится здесь. Её бросили в старое русло жалких агоний. - Нет. Только не это, - опрокинув на себя всю стопку запылившейся, затхлой детской одежды, она потонула в ней с головой, и в прямом, и в абстрактном значении. Цунами скорби обрушился на неё так же, как и эта стопка. И захватили в свой эпицентр, затянули в Марианскую впадину, где действует колоссальное давление, сдавливая внутренние органы, расщипляя в тоненькие рёбрышки. Нутро закрутило. Слёзы брызнули из глаз, как брызгается антисептик и потекли вниз. Она закрыла лицо ладонями. Убитая горем. Растерзанная собой же. У неё нет сил, нет ресурсов на борьбу. Она медленно, но верно испаряется в воздухе от самосгорания. И однажды она достигнет своего конца, пика. С коридора доносятся глухие шаги. Её опять ищут. Рыдания, сотрясающие мир, уходили в плотно сжатые губы и лодочку, состроенную из ладошек. Она буквально заткнула себя насильственным методом. У неё нет сил. Предметы из прошлого затянули её в горящий круговорот. Почему, как только она пытается забыть плохие моменты, они мигом же всплывают в реальности и снова издеваются? Почему она не может убежать от своего кошмара? Почему чудовища не оставляют её в покое и вечно преследуют? Эхом, слуховыми галлюцинациями порхают звуки из прошлого, составляя обрывки воспоминаний. Слышится детская радость, детский смех, его весёлые речи. Этот смех сдавливает мозги, сводит с ума, никак не останавливается. Оглушается, раскатывается округлым эхом, гремит пещерными возгласами. Неумолимая пытка. Это всё стало реальностью и кружится в комнате, в складе. - Что ты здесь делаешь? - безусловно, в самые неподходящие моменты приходит Россия. Он увидел, что ханша сидит на полу, в углу, обнимая какие-то детские вещи и неразрывно плачет. Она даже не заметила его присутствие рядом. А он стал подходить ближе, всё ещё боясь последствий от возможных резких движений. - Что это у тебя? - поинтересовался он, присев на колени рядом. - Эй, ты меня слышишь? Но та не слышала ни звука, ни слова. Она погрузилась лишь в своё прошлое, в свои воспоминания, они забирают её с собой и оттягают от реальности. Она в ловушке. Запертая в своём собственном сознании. Россия ради «любознания» подобрал одну из детской одежды и внимательно осмотрел её. Точно, это – кофточка Казахстана, её сына. После того самого инцидента РИ не сжёг одежду, а просто убрал в склад, да и забыл о том, что сделал. А она нашла. Непонятно, каким образом, как именно, но нашла. А ведь он хотел охранять её от всего тревожного, чтобы больше ничего не побеспокоило её душу, но видать, это невозможно. - Тебе не стоило сюда заходить, - отрицательно покачал головой мужчина, прицокнув от привычного смирения. - Чтобы я не знала правды, да? - она открыла своё лицо, немного успокаиваясь от скорби. Наверное, это всё ещё не законченный эффект успокоительных. Надо же, какие они мощные. Плакать хочется, но так, не сильно, хотя что-то всё равно скребёт изнутри. - Ты хочешь всю жизнь жить во лжи, да? Чтобы я никогда и ничего не узнала? - Успокойся, прошу. - Ну да, а сейчас ты меня затыкаешь. - Я не затыкал. - Если ты меня так ненавидишь, зачем держишь у себя? Можно я просто уйду? - конечно, Казахское ханство понимает, зачем жестокому повелителю нужна пленная, если свои дела он уже сделал. Вероятно, просто хочет самолично потешиться над ней, позлорадствовать, поиграться, как с рабыней. Для этого она ему нужна. Вот он и не пускает её. Как здорово получается. Она изо всех сил пыталась скрыться, спрятаться, убежать от одного маньяка, а в итоге попала к другому такому же. Если первый любит донимать её физически, то второй добивает морально. Прекрасная комбинация. - Я не ненавижу тебя, - прошептал он, стеснительно отведя взор. - Просто... - У тебя всё просто. У тебя всё всегда просто! - надоело ей сидеть на месте и болтать пустые разговоры, так что она начала с великим трудом подниматься на ноги, еле как вставать, стараясь соблюдать равновесие и не падать. РИ тоже встал. Прижав к себе несколько вещичек, измученная мать решила забрать их с собой, чтобы хоть что-то осталось с ней как в память о её ребёночке. Да, одежда будет глумиться над ней, изводить и разрезать, ну и что? - Ты куда? - двинулся он к ней, ласково притронувшись к плечам сзади, пока та медленно шла к выходу. - Не трогай меня! - вскрикнула она, замахнувшись локтём, задев своим ударом русского, и отлетела в сторону, примкнув к стене, бешено вцепляясь в детскую одежду. Империалист слегка согнулся, держась за кость плеча, в которую прилетел нехилый удар. На мгновение его даже охватила ярость, но испарилась секунду спустя, так как он прекрасно понимает расшатанные нервы женщины. Она сделала это не специально. Сейчас стоит и с опаской смотрит на него, боясь его ответной реакции и возможно, мести. Но он не тронет её. Ни в коем случае. Больше никогда. - Господи... - с тяжестью одышался он, разгибаясь с отёками в спине. - Пожалуйста, лучше не подходи ко мне, - уныло промолвила она, делая семинильные шажки к двери, желая укутаться в кактусовую оболочку, стать крапивой, чтобы никто и никогда не трогал её и не прикасался. - Это я уже понял, - осип он, не в силах пошевелить рукой, ибо по ней растеклось онемение. - Но только скажи. Куда ты идёшь? - К себе. Не подходи ко мне. - Постой, может, тебе воды? - бодро подбежал он, остановившись на расстоянии, держа относительную дистанцию. Только она хотела отказаться, как ощутила, будто что-то легонько царапает её запястья. Она уж и забыла, что припрятала к себе волшебные таблетки. Судя по находке, спокойствие и блаженство ещё долго не придут к ней. Но больше надрываться и разрываться она не способна, она скоро умрёт от передоза негатива. - Да. Оставь в моей комнате кувшин с водой. Россия поступил в точности так, как его попросили. Когда он вошёл в комнату, Казахское ханство сидела на кровати и судорожно прижимала к себе одежду погибшего сына, нервно вздыхая и дрожа, как трусливый белый зайчишка, загнанный в угол. Почувствовав неестественные сокращения в сердце, а затем – режущую ноющую боль, РИ чуть не упал на пол, стоило ему взглянуть на мёртвый вид женщины. Но всё это он, как и обычно, погасил в себе и пройдя к тумбе, оставил на её поверхности кувшин с водой и граненный стакан. Тихо дыша, он с таким же напряжённым успехом и вышел из её комнаты, оставив одну на каторжных муках. Но хотя, это не совсем так. Налив в стакан воды и взяв в рот одну таблетку, она проглотила её, надеясь на скорый эффект. Жаль, что как только она проснётся, былые воспоминания вновь затуманят её разум. Во избежание этого, она приняла ещё одну таблетку и запила водой, чтоб уж наверняка. Сами пластины она спрятала под вторую простыню. Хоть бы не забыла. Просидев в бледном, оцепеневшем ступоре в течение десяти минут, она начала испытывать резкую тягу ко сну, противиться которой было невозможно. Заранее устраиваясь поудобнее на постели, не успев даже аккуратно разложить детские вещи, она таки плюхнулась на кровать, без всякого понимания проваливаясь в непробудимую дрёму. Какой же безупречный препарат. Она ничего не чувствует, не плачет, не страдает, а засыпает легко и быстро. Теперь она знает, что ей делать, когда будет плохо.***
Что же происходило с чудесной троицей? Казахстан ошеломился, изумился и осчастливился одновременно, когда услышал свой голос, когда вспомнил маму, когда смог преодолеть невидимый барьер заточения внутри себя. Самого главного человека своей жизни, которого он безумно любил и всё ещё любит, он вспомнил. Он её и не забывал. Что-то изнутри согревало его всегда, обнимало и не выпускало к опасностям и играло мотивацией, стимулом двигаться вперёд и не сдаваться. Это был её боевой независимый дух, который перешёл к нему как великое наследие. Нервно и тихо посмеявшись от преувеличения эмоций, он предпринял попытки ещё сказать что-то, но почему-то вдруг, ему это стало тяжело даваться. Он открывал рот, хотел издать звук, снова сказать логически связанные предложения, промолвить слова, но не мог. Всё опять вылетело из головы. Это смутило его. Почему? Что происходит? Неужели, он так никогда и не научится говорить? Или же, тот шок, что он получил при попытке убийства, всё ещё не прошёл и штыком упёрся в его будущее? Когда оба взрослых зашли в дом, СССР весело, как и всегда, воскликнул и спросил казаха о его ночных похождениях, и почему ребёнок ещё не спит. Последний испугался, ведь он хотел поговорить со старшим, а судьба отвернулась от него. Но сдаваться так просто он не собирается. Он уже смог что-то сказать, он должен развиваться дальше, он обязан себе помочь, ему больше не хочется молчать и вернуть дела в прежнее русло. Он на полпути к победе, и должен её достигать. Почувствовав прилив адреналина и тепловые колебания в теле, он уверенно подошёл к Союзу, вцепился в рукава его пальто и умоляюще заглянул в глаза. Второй пришёл в недоумение от такого настырного поведения ребёнка, но сразу осознал, что тот чего-то хочет от него. Так что взрослый настроился, присел на коленки и постарался расшифровать его жесты. Каз что-то мычал, сильно нервничал, пытался высказаться, но у него совершенно ничего не получалось. Это разрывало нервные окончания и ужасно выводило из себя. От этого он даже начал психовать, топать ногой, пускать горячие слёзы и ходить кругами по комнате, учащённо дыша от бешенства и расстройства одновременно. Совет аккуратно присел на уголок кровати и с неподдельным удивлением наблюдал за поведением младшего. Впервые он видит его таким живым, таким самостоятельным и задумчивым. Честно, смотреть за его срывами, злостью и надувшимися щёчками с серьёзным взглядом было очень мило, и коммунист умилялся такой забавной картине. Милота-то какая! Ну, а пока Казахстан, как и его мама, занимался самокопанием, внимание Советского привлекло кое-что другое на столе. Да-да, тот самый отвар трав в рюмке, который казах не успел ни убрать, ни вылить, ни выпить. С мыслями «чё это такое?» он встал с кровати и подошёл к столу, беря в руки рюмку с напитком. Каз, кажись, совсем вылетел из этой вселенной, метаясь по комнате, как подстреленный, стуча себя по лбу за такую нелепость. Как же его раздражало и бесило текущее обстоятельство дел. - Эй, чё это? Какая-то непонятная жижа, - спросил он у казаха, после принюхиваясь к ней. - Мм, пахнет вкусно, как лечащие травы. А чьё это? Казахстан вздрогнул и оглянулся на старшего, который заметил то, чего не должен был. Чёрт. Ему от другого мужчины сейчас влетит по самое «не хочу» за эту дерзость и невнимательность. Он совершил ошибку. Жаль, что останавливать Союза уже слишком поздно, и наверное, Александр его выпорет, отколошматит, понадаёт тумаков. Хоть он этого никогда и не делал, но страх от этого не отступает. Открывая двери и устало фыркая, в дом, а затем и в тёмную комнату небрежно вваливается сам Александр, собственной персоной, у которого скуку как рукой сняло, и веки вниз потянула неприятная изнурённость. А то, нечего быть «тунеядцем»! Поработал, от безделья и след простыл! Вот так и надо со всеми поступать, и тогда никаких депрессий, печалей и глупых волнений не будет. Труд – всему голова, мозг и сердце. - Э, Санька, а чё это? Откуда это у нас? - не соблюдая нормы приличия и безопасности, Советский Союз сделал один глоток напитка. Александр, выпучив глазницы, будто раковую опухоль, едва поперхнулся воздухом, встав рядом с Казахстаном, что испытывал почти такие же ощущения. Первый возмущённо и строго перевёл взор на второго, от чего тот постыдно и боязливо нахмурился. К счастью, работа настолько вымотала Александра, что тот не собирался ни ругаться, ни воспитывать, ни наказывать мальчика. Он дома, когда-то он снова вернётся на службу, ему не должно быть дела до этого подкидыша. - О, очень вкусно! И полезно! И питательно! - радостно заликовал СССР, оценив лекарственное средство по достоинству. Каз весь напыжился, встрепенулся плечами и отошёл назад. Почему ему понравилась эта гадость?! Почему его не стошнило, не вырвало, почему ему это понравилось? - Чё это такое, скажите мне? - А, это? - мужчина придумал блистательную отговорку и уже сочинил сказку, как идеально прикрыть свой тыл. - Это я купил на ярмарке. Говорят, очень полезные травы. Взял для ребёнка. - Для ребёнка?! - шокированно вскрикнул СССР, проигрывая в голове сцену из сложенных цепей. До похода на эту загадочную ярмарку с мальчиком всё было хорошо, даже отлично. Стоило им вернуться, как его здоровье резко ухудшилось, надорвалось, и всякие непонятные болезни и недуги захватили беднягу в свою мышеловку. - Погоди, - коммунист подошёл к ребёнку, повторно сел на колени перед ним и взял его маленькие ладошки в свои, сильные и крепкие, воссоединив доверительную связь. - Ты пил это вещество? Казахстан утвердительно кивнул, повесив головушку. - И тебе после него было плохо? Каз хотел было не промолчать, а сказать реальное «да», произнести человеческое слово, что-то сказать, но не смог, поэтому просто кивнул. Почему он не может говорить? - А, так вот, в чём дело, - оставив ребёнка, Совет кинул убийственный взор на своего товарища, гневно пробуривая в нём скважину. Вот – самая главная причина детских недомоганий. - То есть ты, болван, спаивал ребёнка не пойми чем? И когда он болел, тебе не было дела? - Как же? Вы же сейчас выпили раствор, с Вами всё хорошо. Я немного попробовал его, со мной тоже всё хорошо. - А ты вообще, недоврач, в курсе, что не все могут пить травы, и не для всех они полезны?! - русский внезапно ощутил на своих пальцах капельки крови и понял, откуда они взялись. Ещё раз спустившись вниз, он притянул к себе детские ладони, закатал рукава и стал внимательно разглядывать пальцы и руки в целом. Зрение коммуниста было хорошим, так что он всё прекрасно видел. Вот он и разглядел сыпь, покраснения, царапины, что украшали кожу ребёнка и небось, очень болезненно щипались и «кусались». - Ну всё, так это аллергия! Ты что, дурак что ли?! А ещё и врачом называешься! Нифига ты не врач! Даже я, оболтус, у которого нет медицинского образования, и то всё с первого раза понял! Нахрена ты спаивал ребёнка долбанной фигнёй?! Где она? Покажи мне её, полностью! - Она сейчас... Бутылка закончилась. Это была последняя порция. - Так, ладно, остановись! Хватит! Устал я уже от твоей бесконечной лжи и подлых обманов! Можешь делать с этой бутылкой всё, что хочешь, хоть засунь её себе в одно место, но к ребёнку чтобы не приближался и на пушечный выстрел! Не смей его поить! Я выпытаю правду! - возмущению и ярости Союза не было предела. Мало того, что этому малышу грозил риск здоровью и, возможно, жизни, так ещё и нескончаемое враньё его, как он думал, товарища доводят его до горячки и задевают за живое. Нельзя так поступать, это элементарно бесчеловечно и эгоистично. Ранее он был о своём друге иного мнения. - Простите. - Поздно. Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. - А на обиженных воду возят! - Умник! Вот иди и повози сюда воду с ближайшего колодца! - всплеснул коммунист, говоря ребёнку ложиться спать, ведь уже поздно. Но данное хамство Александра заставило молодое государство ответственно задуматься над своей ситуацией. В полном молчании и загробной обиде ложась спать, приготавливая раскладушки и постели для сна, СССР подумывал о том, что надо бы как-то выходить из этого кризиса. У них нет воды, а мальчик уже который день ходит в старых вещах. Там, у Пруссии ещё как-то можно было обзавестись недорогой одеждой, там в доме был водопровод, а здесь ничего из этого нет. Тяжкие условия, и прожить так долго они не смогут. Самое главное – у Каза заканчиваются вещи, пора бы уже сменить их, да вот только не в чем более ходить. Всё сгорело. Купить – денег нет. С раздирающими мыслями лёг он, но покой всё никак не шёл к нему. Первое время он изо всех сил сопротивлялся, отгонял от себя предрассудки и сумасшествия вроде обращения за гуманитарной помощью к отцу, но в последние дни обстоятельства становятся настолько невыносимыми, что разум берёт верх и кишит жужжанием грузных дум в мозгах. Он изрядно устал от ежедневных переживаний за себя и вообще то, что происходит. Он – единственный, кому не всё равно, кто печётся, кто заботится и рвётся помочь. Подростка винить в этом не надо, так как он – всего лишь дитя, который даже говорить не умеет, но что насчёт другого взрослого человека? Александру как-то «пофиг» на условия, в которых они живут, на финансовые потуги и нищету. «Хрен пойми», чем он занимается и о чём думает всё время. СССР экстренно нуждается в помощи, в поддержке, подсказке, ведь одна голова – хорошо, а две – лучше, но к сожалению, вторая башка набита только опилками. Приходится ему одному думать за троих и болеть за семерых. У Российской империи куча складов во Дворце и хлам, который он бережёт десятилетиями. Но предложение ужасное. Но ведь это последний выход, последняя зацепка. Но он тогда опустится ниже плинтуса и поставит себя в унизительное положение! Но а ради ребёнка? Ради того, чтобы помочь ему? Ведь другого выхода попросту не существует. Но это дикость. Но и спасательная капсула.***
Два дня спустя Дела у Казахского ханства резво наладились и пошли в гору. Не пошли, а даже полетели на реактивном ранце в страстном танце. И всё колдовство творит это божественное успокоительное, это чудо, что в прямом значении спасает её, вытягивает из трясины, из болота, из тёмной зимней проруби. Она спрятала таблетки и втихаря от всех пожирает их горстями. Две с утра, две – в обед и две – перед сном. Она бы и не увеличивала дозу, если бы не привыкание. Потому что на второй день она заметила, что уже привыкла к ним. Как только над ней нависают тени сомнений, и собственные олицетворённые страхи хотят напасть на неё, чтобы задушить – таблетки-герои спешат на помощь. Больше нет никаких зверских истерик, Ниагарского водопада слёз и проклятых панических атак. Таким образом, её внутреннее состояние «улучшилось» на глазах Российской империи, что весьма обескуражило его и круто сконфузило. Если первые два дня она, дословно, как будто бы восстала из могилы, похороненная там ещё до нашей эры, то сейчас она какая-то воздушная, легкомысленная, непринуждённая, мечтательная, витает в облаках. Стоит ему спросить, как у неё дела, не заболела ли случаем, и что с ней вообще происходит, как он получает в ответ весёлое и радостное: «Я чувствую себя потрясающе!». РИ очумел от такого поворота событий и люто огорчился. Скорее всего, эта женщина сходит с ума, в прямом смысле. Безусловно, если она претерпела такой ярый, гротескный контраст в перемене поведения. То она убитая, ей плохо, то сейчас у неё всё шикарно, великолепно, космически, феерически, сказочно и поразительно! Этого не должно быть. Это что-то с психикой. А на самом же деле, просто сильнейшие таблетки. Ну и с психикой тоже. Наступила ночь. Ханша решила, что ночь – лучшее время для принятия ванны. Поэтому она закрылась на ключ в уборной, оголилась, набрала целую ванну горячей воды и села туда. Не в целях её истинного назначения, чтобы действительно очиститься, а просто посидеть и порассуждать. Она так устала от этих стен. Если она порхает, как бабочка, днём, это не значит, что она не погибает от жала ядовитого паука, как мошка, ночью. Сегодня таблетки она ещё не пила. Надо будет. Она сидит в ванне, облокотившись головой о кафель стены, взглядом «сбредившей» пялившись на противоположную стену. Что на неё нашло на этот раз? Воспоминания о Джунгарии. О том, как он многократно изводил её, оскверняя и пороча достоинство. Вот и всё. Она теперь – испорченная женщина. Бракованная штучка. Поношенная вещь. Использованная кем-то, носит в себе генетический код другого. Мерзко. Унизительно. Оскорбительно. За что ей это всё? Она захотела заплакать, но грудь сдавило немыслимое потустороннее явление, от чего она тихо засмеялась. Из глаз вытекли слёзы, но она продолжала смеяться, закрывая рот ладонями. Хотела заплакать, но случайно засмеялась. По окончанию своего шизофренического приступа она посмотрела вниз, на своё обнажённое тело. Какое же оно стало тошнотным. Его трогали чужие руки. Его ломали, кромсали и били. В нём было то, что расщипляло всю её в кислоте. Ей так паршиво и гадко вспоминать все эти моменты. К сожалению, в этом случае ей даже успокоительные помочь неспособны. А что ей поможет? Как? Если она, по меркам общества, грязная, если она сама, дура, виновата, сама, идиотка, спровоцировала агрессию к себе, то она исчезла из социума. И должна исчезнуть из мира. Ведь в нём нет места таким монстрам, как она. Из-за колебаний в водичке создавались волны, которые ласкали изнасилованное бессчитанное количество раз тело, облюбовывая каждый его дюйм бархатным языком, желая залечить раны и обнять. Она прикрыла глаза от эмоциональных болей и обняла себя за плечи, что высунуты из воды и обмякли под режущим холодным воздухом. - Аллах. Зачем я живу? - прошептала, или сказала вслух, или произнесла громко она сама себе, сжав колени вместе. Ей так отвратительно и паскудно находиться в своей телесной оболочке. Она всё помнит. Каждое его прикосновение. Каждое его пошлое словечко. Каждое действие. Каждое, сука, движение. Каждый грёбанный раз отпечатался в её сердце. Каждый токсичный момент записался на жёсткий диск, пластинка заела, и воспроизводится каждый, боже, невыносимый день. Она тихо зарыдала, уже не зная, как ей забыть, как перестать страдать. Ей неприятно даже просто раздеваться и смотреть на себя, осматривать своё тело, ведь оно такое... Такое... Слёзы потекли ещё гуще и обильнее, уходя в воду. Его руки ещё на ней. Пальцы. Ещё кое-что. В ней. Она всё помнит. Когда это закончится? Как он посмел? Как он смеет заламывать её, бить, чтобы ослабить, а потом пользоваться, как ресурсом? Как смеет он, вопреки всем её крикам, всем мольбам, всем сражениям ложить на пол, землю, кровать, нависать сверху и производить грешные дела? Как он смеет? Насиловать, насиловать и насиловать. С таким удовольствием. Как бы не разбудить здесь никого, ведь всхлипы стали громче, а истерика не может сдерживаться. Ей незачем жить. Кочевница наполовину набрала воздуха в рот, задержала дыхание и скользнув по ванне назад, полностью ушла под воду с головой. Она не знает, зачем она это делает, хочет ли она умереть прямо здесь, в таком развратном виде, но хочется избавиться от себя. Ведь она – мусор. Всего лишь жертва чьих-то страстных извращений. Чьего-то безжалостного эго. Игрушка для удовлетворения чужих утех. Не более. Воздух постепенно заканчивался, а вода заливалась в глаза, уши, нос, заливаясь в переносицу и уходя в носоглотку. Доступ к кислороду перекрыт, адреналин хлещет во всю, но ему некуда бежать. Частички энергии, которые должны выйти наружу, соляными камнями набираются внутри тела, расширяются, извергаются под очередным давлением и со свежей силой, с новыми толчками ударяют вновь по сердцу, чтобы остановить его работу. Невозможно дышать. Больше не хочется так делать. Запас кислорода иссяк, вода заполняет всё внутри, проникая всюду. Всё. Инстинкт самосохранения одержал победу, и дрожа в лихорадочных конвульсиях, она резко поднялась из воды, принимаясь жадно глотать воздух, неистово дышать и отчаянно привести сбившуюся работу организма в нормализованное, стабильное состояние. Спустя минуту она сумела яростно отдышаться и успокоиться. Физические парадоксы устранились, но то, о чём она недавно вспоминала, не желало уходить, а одаривало её ухмылённым оскалом. Такой же оскал показывал ей и Джунгария. Когда насиловал. Ему это нравилось. Почему? Как он смеет? Три кротких стука в дверь сурово вырвали её из падших размышлений. - Казахское ханство, это ты там? Ну да. Россия. А кто же иной? Он не отстанет от неё. Никогда. - Я, - задыхаясь, промолвила она, силясь откашляться и протереть глаза, чтобы из них вышли оставшиеся капли воды. - Что ты там делаешь? - Интересно. Что можно делать в ванне? - Я это понял. Но почему ночью? Та задумчиво отвела взгляд от двери, всматриваясь в плотные слои воды, сквозь которых показываются истерзанные в порезах ноги. - Надо. - Когда будешь выходить? - Тебе какая разница? - Пожалуйста, не делай там ничего плохого. Не вреди себе. Я прошу, - заумолял он, прильнув к двери, держась за рукоятку. Ему так хотелось быть с ней, чтобы уберечь от всякой нечисти. Так тревожно оставлять её одну, особенно в чрезвычайно опасных местах, где можно сотворить с собой необратимое преступление. - Я не делаю. Уйди, пожалуйста. - Хорошо. Я уйду, - русский отлип от двери, очень не желая бросать её на произвол судьбы. Мало ли, учитывая то, что происходит с ней. Точно шайтан напал, или чёрт хочет вскружить сознание и заманить в своё логово. Дабы не смущать её, монархист, скрипя душой, ушёл обратно к себе в комнату. И всё равно он не уснёт, пока точно не убедится, что с азиаткой всё нормально. Да и, второй надо бы уже выходить. Слишком засиделась она здесь, хочется принять свои чудо-таблеточки и лечь спать. Вода с шумом спускалась вниз, в сток. По мере её ухода, тело окутывало колючим пледом мороза. Когда же на донышке осталась тонкая полосочка воды, и казашка ненароком взглянула вниз, то увидела капли крови. Это заставило её ужаснуться. Точно. Это именно кровь. Красная, яркая, насыщенная, густая кровь. Ореол здравомыслия роем окружила пелена нетрезвых мыслей. Обрывисто дыша, она притронулась двумя пальцами к этой жидкости и осмотрела поближе. Точно, кровь. Внезапно, помимо туманного смятения она почувствовала какое-то оттяжение в нижней части живота, похожее на боль. Крови стало больше. Она стала течь из промежности с новой силой, изобильно растекаясь шире, щедро пачкая белоснежную ванну своей краской. Это не менструация. Она не знает, как поддать это объяснениям, но она конкретно знает, что это – не месячные, а нечто другое. - Боже, - с усердием сдерживаясь от изуверской паники, предпринимая попытки унять дрожь в теле, она отпрянула в сторону, но кровавая лужица, метнувшись вслед за ней, растеклась мятежной речкой по всей ванне. Наскоро обмотавшись полотенцем, веря, что хоть что-то должно помочь, она вышла, встала на коврик и стала усиленно вычищать ванну от своих дел, пока кровь ещё не запеклась. К счастью, ей удалось ликвидировать свои следы, остались только выцветшие, совсем не заметные на первый взгляд разводы, но осталась другая проблема. Более масштабная и важная. Развернув полотенце, она увидела, что на нём отпечаталось влажное красное пятно, которое увеличилось за метеоритные милисекунды. Заляпалось полностью всё полотенце, стало негодным. Острая боль повторила вслед за кровавым мессивом, и женщина ощутила, будто её прямо в живот резко рассекли металлическим ножом. Воткнули лезвие в промежность и пошли вверх, к животу, распирая нутро изнутри. Она не смогла сдержаться от того, чтобы не вскрикнуть от дьявольских болей, режущих внизу живота, и это заставило её свернуться в девяносто девять погибелей, хватаясь за своё тело. Ещё один припадок, и она упала на пол, загибаясь от разрывов. Её жгло, терзало, кромсало, хотело расчленить на части, разорвать плоть. Кочевница сжала рот, прикусив язык. Боль поднялась настолько чёрствая и нещадная, словно в неё суют раскалённые угли. - Господи!.. - взвыла она от шока и онемения, избивая твёрдый пол кулаком, прикусывая губу и завывая в затяжном рыдании. Ничего. Скоро всё должно пройти. Она уже знакома с такими спазмами, это стало неотъемлимой частью её жизни, срослось с костями и мышцами. Это ненадолго. Скоро всё пройдёт, и ей станет легче. Как и было сказано, всё закончилось. Отпустило. Находясь начеку, в напряжении, что это может вернуться снова, она выбросила безнадёжное полотенце в ведро, зачистила все улики своей маленькой смерти, смогла одеться и осторожно, еле дыша, дойти до своей комнаты. Плотно захлопнув двери, она подошла к кровати, села на неё и взяла пластинку успокоительных. Ей было плохо? Было. И морально, и физически. Она не сможет уснуть ночью? Не сможет. Таблетки ей сумеют помочь? Ещё как! - Я не хочу жить. Я никому не нужна, - заглатывая очередную тройку белых, шершавых, спасательных кружочков и запивая водой, её вновь настигло умиротворённое наслаждение и расслабившись, она пала на постель и уснула железным сном.***
Утро следующего дня. - То есть по Вашему мнению, Вы поступаете абсолютно верно? Александр стоял у порога со скрещенными в язвительном тоне руками, осуждённо наблюдая за тем, как его горе-товарищ собирается для выполнения одного дельца. Казахстан, испытывая толчки тревоги в груди, подошёл ко взрослым, встав у стеночки. Совет огорчённо посмотрел на мужчину, закончив обуваться. - Да. Я иду на крайние меры, потому что мне не похер. - Но Вы же сами бредили о том, как опасно выходить на улицу! - И ты посмотри, я преодолеваю это и всё равно иду, потому что, повторюсь ещё раз, мне не пофиг. - Тогда и я иду с Вами! - Нет, ты будешь сидеть дома и следить за дитём. И имей ввиду, я его и тебя допрошу потом. Если ты вдруг снова поил его тем, что ему нельзя, то тебе несдобровать, мужик. Так, всё, я ухожу, - грозно, сотрясая атмосферу дома басом, сердитым голосом, обратился Советский к Александру, пуляя в него остроконечные стрелы из своих вампирских глаз. Когда же он обратился к ребёнку, то ласково пропел: «До скорой встречи, малыш!» и весело выбежал из дома. На улице тепло. Ветер жаркий, будто тропический, разносит сухие воздушные массы над русскими землями, не давая облакам на небе осыпаться на них в виде влажных осадков. Союзу сразу стало душно, захотелось избавиться от лишней одежды и идти по городу, как нормальные люди, но к сожалению, по его буйному воображению, он – преследуемый со стороны государства, так что наиболее плотно укутался в тулуп, шарф, шапку, приподнял огромный воротник, оставив тонкий разрез полоски для очей и пошёл так. Людей смешить, публику тешить, да себя варить. Думая, что укутаясь в зимние вещи посреди летнего разгара и отправясь на прогулку, он не привлечёт к себе никакого внимания, чем если бы он пошёл по обычному. Казахское ханство сидит в комнате на кровати, обхватив колени. Проснулась она неожиданно, в семь часов утра, выпила воды с лимоном и снова ничего не поев, ушла к себе в комнату. Не трудно догадаться, что РИ за это время навестил её сотню раз, предлагая поесть, спуститься вниз, спрашивая о её самочувствии, и несомненно, легко предподожить, как он получал тонны отказов и уходил ни с чем. А она всё продолжала сидеть и сидеть, думая о своём. Понятно, о чём именно. После пробуждения она ощутила непреодолимую тягу, какую-то зависимость, поэтому вновь выпила три таблетки успокоительных. Теперь она может повторять в своём разуме моменты насилия более-менее спокойно. Ей всё ещё плохо, больно, страшно, боязливо, но воспоминания не так больно ранят её. И всё благодаря любимым таблеткам. Волшебные. Вот бы у неё был пожизненный их запас. Это же чугунный иммунитет ко всем стрессам и событиям! Жаль, что они так стремительно заканчиваются, и ей придётся забыть их эффект и справляться со всеми проблемами исключительно самостоятельно. - Это что такое? Она ничего не ест целыми днями! - ругался Россия с Агной от лопнувшего терпения, пытаясь успокоить себя травяным чаем. - Сколько и как бы ни предлагал, всё ни в какую! Она что, бойкот что ли мне тут объявила?! Чего это она? Ничего не ест! - Господин, понимаете, скорее всего, после несчастного случая и полученного стресса у неё сбился аппетит. Это нормально, когда человек волнуется и ничего не хочет есть. Скоро всё наладится, - успокаивала его девушка с медицинским образованием, что в этот момент прибирала посуду за господином. - А если она помрёт? Она на одной воде только и сидит! Совсем уж исхудала, кожа да кости, ничего больше! Как заставить её поесть?! Честно, я уже в бешенстве, на эту оторву терпения не хватает! - Прошу, успокойтесь, господин. Не надо насильно заставлять её есть, иначе ей может только стать хуже. Позвольте ей решать самой, пусть она сама ориентируется по своему организму. Нужно подождать ещё чуть-чуть, возможно, скоро её аппетит вернётся. - Сколько нужно ждать? - досадно промолвил империалист, откинувшись на спинку стула. Он хоть и ругается, делает замечание, кричит и злится, это не значит, что он реально озверел. Это он, так сказать, заботится. Доброту свою показывает. - Я не знаю, простите, - немка остановилась с подносом у входа и поправила чуть не упавшую вниз чашечку. - Нужно просто подождать. Самое главное – не стоит винить её и пытаться насильно покормить, ей станет плохо. Их мирную беседу нарушили громкие, требовательные грохоты по входной двери. Только Агна хотела кинуться навстречу, как русский не позволил ей это сделать. - Иди, я сам открою, - скомандовал он, оторвавшись от утренней трапезы и пойдя открывать дверь. Девушка покорно кивнула и пошла на кухню, относить туда грязную посуду. - Иду! - отозвался РИ посреди своего пути, ведь странный, незваный и шумный гость стучал в дверь так, будто на него медведи напали, и каждая секунда жизни насчету. Не имея и представления о том, кто бы это мог быть, монарх открыл входную дверь, забыв о правилах элементарной безопасности, открывая её всё шире и шире. Статная высокая фигура загородила проход солнечного света и доминантно встала во весь дверной проём. Увидев эту, укутанную во всё зимнее и полностью покрытую «статую», славянин вначале не понял, кто стоит перед ним такой чудной, но приглядевшись чётче, обомлел от удивления и нежданного сюрприза, отпрянув назад от взрыва приятных эмоций и распустившегося букета самых разнообразных чувств. - Бог мой! - одной ладонью он прикрыл уста от огорошения, смотря на то, как его сын, молчаливо зайдя внутрь, закрыл за собою дверь. - Сын мой! Ты ли это? Какая встреча! - Ага. Неприятная. Согласись? - будучи в своём репертуаре, с самого порога саркастично фыркнул Совет, наспех освобождая вспотевшее тело от ненужной для такого мучительного сезона одежды. - Это же мой сын! - продолжал восхищаться империалист, до конца не веря своим глазам. - Мой сын сюда приехал! Хоть какая-то радость и какое-никакое искреннее счастье за последние годы. - Фух, ну чё так жарко-то? - сбросив всю одежду на пол, коммунист облегчённо вздохнул и облокотился о стенку, утомлённо закрыв глаза. Но как только его отец хотел ринуться к нему с объятиями, поцелуями и отцовской любовью, младший русский в миг отпрыгнул в сторону, отвергая от себя всю тактильность и все прикосновения. - Ты что такой укутанный-то? Неужто зима на дворе? Лето же! Что с тобой? - РИ, конечно, расстроился, что и эта радость отталкивает его от себя, но виду не подал, не желая портить такой светлый день. Вместо конфликта он поднял зимнюю одежду своего ребёнка и аккуратно повешал на крючки гардероба, прежде отряхнув от пыли и грязи. - А вот не спрашивай. Вообще-то я к тебе по делу пришёл. У меня к тебе просьба, м-да. Как это не прискорбно признавать. - Просьба? Конечно, конечно, для тебя всё, что пожелаешь! - дружелюбно настроился Россия, встав впереди сына. Первый чувствует угрызения совести перед своим чадо за то, каким ядовитым детством, беспокойной юностью и частью токсичной первой взрослой поры обеспечил своего сына. Начинается фаза раскаяния, теперь же РИ перед всеми за всё стыдно. Обидел любимую женщину, обидел единственного сына и наследника престола. Вот и бегает за этими двумя. Ему и вправду жаль за своё неадекватное, больное, отвратительное поведение. Он осознал, что не стоило так жестоко и свирепо «воспитывать» своего сына. Он хотел как лучше, хотел приучить его к жестокой реальности, натренировать перед вступлением во взрослую жизнь, сделать из него достойное, мудрое и влиятельное государство, но своими неэтичными мерами лишь поставил между собой и сыном кирпичную стену, усилив дистанцию. Жаль, ведь что-то изменять уже чрезвычайно поздно. Ребёнок вырос. - Слушай, у меня тут такое дело появилось срочное. Короче, как бы сказать... Есть детские вещи? Коммунист быстро метнулся к порогу лестницы, но протараторив неподготовленную фразу, повернулся к отцу и вопросительно посмотрел на него. Последний хотел уж было вставить своё «Я», но остановился на месте. Постепенно его губы начали растягиваться в трепетной улыбке, а сосредоточенное выражение лица переменилось на предвкушённое. - Детские? Детские вещи? - надумав себе всякие мечты, РИ так и растёкся в умилительной лужице, подкрадываясь к своему взрослому сыну, точно пантера. - Детские, говоришь? Зачем тебе детские вещи? - В смысле? Ну явно, что не куклу я буду наряжать в наряды! Для ребёнка, зачем же ещё! Старший положил руки на лестничные перила и облокотился на них головой, довольно улыбаясь. - У тебя есть ребёнок? - Чего?! - воскликнул коммунист от изумления, отойдя назад от неверия. Понятно, чему так восхитился Россия. Внуков захотелось понянчить. - Пап, ты чё, с катушек сбредил? Нету у меня никаких детей, ты шо! Я ещё слишком молод, чтобы умирать! - Как это – нет детей? - монархист резко выгнулся, встав во всю прямую горделивую осанку, изогнув одну бровь в негодовании. - Ты же говорил. - Это ребёнок одного моего друга, вот и всё. Случилось так, что их дом сгорел, произошёл пожар, все вещи там тоже сгорели, и бедному мальчику нечего носить. Ну и, я хотел бы им помочь, вот и всё. - А... - все мысли Россия разложил по полочкам и даже немного огорчился. Он ведь так размечтался, подумал, что его сын настолько повзрослел, что создал семью, завёл ребёнка, создал себе наследника, или наследницу уже в таком осознанном возрасте, а тут, оказывается, совершенно иное. Но ладно, не стоит портить такую золотую встречу. Нужно уделить всё внимание Союзу, который навещает его раз в десять лет. - У тебя детских вещей, случайно, никаких нет? Или же, чего-нибудь ещё? Ребёнка жалко, просто. Казахское ханство услышала знакомый и довольно громкий мужской голос снизу, так что весьма озадачилась и решила отвлечься от своих гудящих буром мыслей в голове. С усилиями поднявшись на ноги, всё ещё испытывая ломку в пояснице и остатки ноющей боли в промежности, она тихонько вышла в коридор, встав у лестницы. Это Союз. Увидев его, ханша приветливо улыбнулась, рассуждая о своём. В одно время эта встреча ей тоже приятно согревала охолодевшую ледяную душу, но с другой – даже она чувствовала натянутые струны гитары, отыгрывающей напряжённые басы, которые описывали пропавшие отношения между отцом и сыном. Какой же Россия, всё-таки, дурак. Не ценит свой цветок, а если, не дай Боже, потеряет, будет тонуть в огненной лаве едких агоний скорби, траура и печали. Она понимает. Она знает, о чём говорит. Умиротворённая беседа между двумя мужчинами почему-то стала накаляться и принимать более конфликтный характер, и вот, РИ и СССР уже о чём-то активно спорили, пытаясь доказать друг другу каждый свою точку зрения. В один момент последний психанул и, махнув на родителя, поспешил вверх по лестнице. - Не надо лезть в мою постель! Я сам знаю, когда создавать семью, и создавать ли вообще, это моё решение! - продолжал яростно словесно сражаться коммунист, подходя на второй этаж, пока ещё не замечая перед собой женщину. Россия решил не портить момент (хоть и уже испортил) и оставить свои нудные нотации и лекции о важности и необходимости создания семьи на потом. На следующее десятилетие. - Здравствуй, - застенчиво первой поздоровалась кочевница, отойдя в сторону. - Ой! Это Вы? Вы здесь? - в упоении ожил мужчина, неподдельно восторгаясь. Он боялся, что эта женщина, которая спасала его всё детство, умерла из-за войны, но она жива. И находится здесь, живёт с его балбесом-отцом. - Как я рад Вас видеть! - Советский Союз накинулся на ханшу со своими крепкими, сильными объятиями, просто по-дружески прижимая к себе. Он не смог проконтролировать силу своих рук, так что кочевнице с каждой секундой становилось больно от сжиманий. Кости в изломленном теле заныли и заревели. - Упс, простите, - неловко извинился коммунист, наконец-то выпустив казашку из своей хищной хватки. - Всё в порядке, - покачнулась та, ласково улыбаясь. - Вы как? Вы всё ещё здесь? Как у Вас вообще дела? - принялся сконцентрированно расспрашивать всё и обо всём Союз, отойдя с женщиной подальше в коридор, чтобы скрыться от пристального, прикованного внимания настырного отца. - Со мной всё отлично. Ты как? - Тоже отлично. - Ты ещё больше повзрослел. - Оу, спасибо. А Вы... Ну, и Вы тоже, - замялся русский, на самом же деле, не замечая каких-либо существенных изменений во внешнем виде своей собеседницы. СССР уже вырос, стал полностью взрослым и ответственным мужчиной, но Казахское ханство не может воспринимать его таковым. Она всё ещё видит в нём маленького задорного мальчишку, и наверное, таким он останется для неё навсегда. - Вас отец мой не обижает? - Нет, всё хорошо, - отчаянно вздохнула азиатская страна, заламывая пальцы за спиной. Война, колонизация, покорение её народа, ассимиляция казахского этноса, уничтожение её бытового уклада, стиля, традиций, обычаев, символов... Всё хорошо. Всё отлично. - Мы так давно не виделись. - Да, полностью согласен! Мне было бы безумно интересно пообщаться с Вами и узнать, как Ваши дела, но блин, к сожалению, дома меня ребёнок ждёт. Возможно, приду сюда чуть позже. - Прости, ребёнок? - точно так же, как и РИ до этого, засмущалась ханша, приставив руку к сердцу. Ребёнок у Союза? Значит, внук, или внучка у России. Ну вот. У него уже внуки появляются, а у неё даже ребёнка нет: убили. Не дали вырасти. Почему её всё время лишают счастья? - А, та это не мой, - беззаботно прыснул коммунист, заметаясь на одном месте в коридоре, смотря на все двери. - И немой тоже. В общем, не в этом дело. Он уверен, что у его отца должны быть какие-то детские вещи, потому что в складах империалиста найдётся абсолютно всё, каждый хлам, даже ДНК динозавра, это уж точно. Старший русский любит копить хлам и ненавидит выбрасывать какие-то вещи. Складывая весь мусор в одно место, раскладывая по комнатам, зарекаясь обещаниями разобрать всё позже, РИ так и забывает о своих действиях, всё больше и больше вещей относя в свою захламлённую кучку. Поэтому у него найдётся всё, коммунист знает. К тому же, стоит монарху найти какую-нибудь наиболее привлекательную вещичку, которая ему совершенно не нужна, он не выбросит её, а потащит в склад со словами: «Пригодится, обязательно всё пригодится!». - А чей? - Одного моего друга, - Союз раскрыл одну дверь, заглянул туда, ничего не нашёл и вышел. Потом такие же махинации проделал и с другими тремя комнатами, видя неудачи и поражения. - Знаете, мы сейчас в такой ситуации тяжёлой живём, - на ходу он делился своей историей, всё ещё не покидая поиски. - Как бы это... Короче, случился пожар, и вещи ребёнка бац... И капец. - Пожар? - напряглась кочевница, приобнимая себя за локти. - Какой ужас! Никто не пострадал? - Та нет, всё со всеми хорошо, просто вещей у ребёнка, то есть мальчика, больше нет. И денег у нас нет. Вот такие пирожки с картошкой. - Я сожалею о том, что произошло. Это кошмарно. С мальчиком всё нормально? - не на шутку перепугалась кочевница, подойдя к коммунисту. - Да, с ним всё нормально. Просто вещей нет. Вот я и пришёл сюда. Мой папка – тот ещё барахольщик. - А, то есть тебе нужны детские вещи? - Да... Казахское ханство понурилась во взоре, опечаленно нахмурившись. Пострадавшим от пожара нужна гуманитарная помощь. Особенно, если жертва несчастного случая – маленькое чадо, то случай особой тяжести. Она вспомнила о том, как пару дней назад случайно нашла оставшиеся вещи от своего погибшего сына. В принципе, их можно пожертвовать на благотворительность. Она так хотела оставить хоть какую-то частичку прошлой жизни при себе, ей его одежда настолько драгоценна, настолько дорога, она напоминает о светлых днях в ущелье зверской чертовщины и не даёт окончательно свихнуться. Прижимая к себе детскую пижамку, вдыхая аромат и засыпая вместе с ней, таким образом она сохраняет себе здравый рассудок, твердя себе, что всё хорошо, она жива, она живёт, она всё помнит. Потому что ненормальные провалы в памяти подрывают её повседневность. Она боится забыть себя. Боится проснуться в один день и осознать, что потеряла память. Она безмерно остерегается, напропалую боится, что однажды всё забудет, или сойдёт с ума. А частичка умершей души не даёт ей сбредить. Она только недавно обрела себя. Неужели, нужно терять снова? Отрывать от себя. Сжигать себя. Опять. - Эй, ку-ку, всё норм? - А? - очнулась казахская девушка, вновь сбившись со счёта. - Да, просто задумалась. Знаешь, есть у меня одна идея. Я могу тебе помочь. Всё-таки, кому-то эти вещи будут нужнее, чем ей. Она прошла в свою комнату, ведя за собой и русского. Пройдя к кровати и отодвинув большую подушку, она вытащила оттуда бережно сложенные вещи и встряхнув их в воздухе, подошла к парню. - Вот, - протянула она их. Очень хорошая плотная стопка. Вещи свежие, чистые, новые. От вида у СССР глаза прояснились, и он потерял дар речи, не зная, как отблагодарить этого Ангела за помощь. Язык присох во рту и отказался поворачиваться. Это несравнимая помощь. «Не переживай, зайка. Пусть тебя и нет со мной, нет в этом мире, но ты поможешь кому-то и спасёшь чью-то жизнь» Истинно не желая отламывать от себя последнее, что у неё осталось, она незаметно смахнула слезинку с глаз, держа себя в ежовых рукавицах и не давая волю тугим эмоциям. - Блин, да Вы мать Тереза какая-то! Ой-ой, я даже не знаю, как Вас отблагодарить! Да блин, да Вы прямо... Вот всегда вовремя! Вот нифига се, вот от души спасибо! - поклонился Совет, снова надвигаясь на ханшу, но на этот раз, не ломая ей позвоночник, а осторожно обнимая, похлопывая по плечу, всё ещё молвив слова благодарности. Временно образовавшуюся воронку в сердце приятно наполнила уверенность в завтрашнем дне, вера в лучшее, надежда на этот мир. Вот, как удачно всё получилось. - Да что ты? Всё в порядке. Пусть мальчик не болеет. - Спасибо! Ну просто не знаю, как выразить Вам всю свою благодарность! - Да не надо, ступай себе с Богом. - О, кстати, а откуда у Вас детские вещи? - У меня? - замялась она, не в состоянии придумывать закрученные отговорки и отмазки. - Да так. Это я их давно шила сама. Они здесь просто остались, вот я их и нашла недавно. - Блин, ну это клёво! Спасибо! Я на этом с Вами не прощаюсь. Вы отдыхайте, а я пошёл. - До встречи! - Пока! Парив на седьмом небе от этого героизма и неравнодушия, держа опрятные детские вещи у себя, Советский пошёл спускаться вниз, чтобы уйти к себе. Россия, что до этого момента сидел на диване в гостиной, задумался о повороте обстоятельств. Если выражаться прямолинейно, то его охватила яростная ревность. Он ревновал Казахское ханство к Союзу потому, что с его сыном у неё отношения лучше и добрее, нежели с ним. Его она вечно отталкивает и прогоняет, даже видеть его не хочет. Ну и ревнует в обратную сторону, ведь его родной ребёнок, кровь от крови, плоть от плоти, общается с какой-то чужой женщиной гораздо лучше, чем со своим собственным родителем. РИ оказался в пролёте. В проигрыше в двух вариантах. Ни туда, ни сюда. Услышав глухие шаги с лестницы, империалист понял, кто так спускается, встал и мгновенно подбежал к сыну, не готовый прощаться с ним и опять отпускать. - Ну всё. Я получил то, что хотел. Пока. - Подожди, ты что, не останешься здесь? - пригорюнился хозяин Дворца, состроив опечаленные очи. - Да. Мне здесь делать нечего, воспоминания плохие. И меня ждёт ребёнок. - Ты что? Может быть, останешься? Поешь хоть? - Не хочу. - Да что ж это такое? Ни одну не могу заставить поесть, ни другого! Что за голодомор несанкционированный? Может, хотя бы на ночь останешься? - Нет. Но задумаясь о предыдущем предложении, коммунист приуныл не меньше. Он убито и измученно посмотрел на столовую, где всегда царят и правят самые вкусные блюда на свете. Еда у них заканчивается. С каждым днём становится всё нечего есть. Скоро будут ловить тараканов и жарить их на палочке в прикуску с мышами. Так и до гроба недалеко. Желудок еле сдерживался от того, чтобы не завыть, изжимая из себя последние капли пищеварительного сока. Уж несколько дней сидят на диете. Все втроём. Рефлекторно мужчина прикоснулся к пустому животу, испытывая грусть, тревогу и уныние. В большей мере – за мальчика, который попал в такую нелепость из-за его безответственности. - Ты что? Куда смотришь? Ты голодный? Как Российская империя так внезапно и правильно догадался о внутренних беспокойствах своего чадо, остаётся только изумляться этому. Но всё же, он – отец. Ниточка связи с ребёнком у него есть, и он дословно может догадываться о моральном здоровье младшего русского. Такие способности он пока что не утратил. - Ты чё? Нет, конечно. Я сыт прямо как не знаю, кто! Не надо меня кормить, у нас всё есть, я пойду домой. - Так, нет-нет, так не пойдёт, подожди, - убедительно настояв на своём, РИ обежал СССР'а спереди и встал прямо перед дверью, раскинув руки в стороны. - Пока ты не будешь сытым, отсюда не уйдёшь, что мне ни говори. - Так, ну-ка отойди, я тороплюсь. - Нет-нет, - империалист принялся ненавязчиво отталкивать славянина от двери назад, затаскивая в «глубь» Дворца. - Без еды ты никуда не уйдёшь. Я же вижу, что ты голодный, - решая начинать исправительные работы и проект заглаживания вины перед любимыми спустя вечность раздумий, Россия схватил Союза за руку и твёрдо повёл к столовой. Тот сопротивляться не стал, а поплёлся под натиском взрослого, ведь он прав. - Постой здесь. - Да па, да не надо. Не, ну серьёзно, не надо! - Ну-ну, конечно. Постой здесь, сейчас я тебе чего-нибудь вынесу, - монархист из добрых намерений, любезно улыбаясь, зашёл в столовую за продуктами. Надо бы как-то исправляться и из домашнего тирана превращаться в адекватного человека. Совету было очень неудобно просить и тем более, принимать помощь у того, с кем находится в разлуке всю жизнь. Ведь если РИ пожертвует ему своё, то скорее всего, будет напоминать о своём доблестном поступке и требовать благодарности до скончания века. Да и, просто стыдно как-то. Ведь нужно будет наладить с родителем доверительный контакт, сказать тёплые слова, а они оба этого не делали уж столько лет. Как раскрепоститься? Как повернуть язык? Как настроить сознание? Если заглянуть в самые отдалённые потёмки души Союза, прикрытые занавесками, вчитаться в строчки, остервенело зачёркнутые чернилами, проигрывать поцарапанные забвением кассеты прошлого, то можно увидеть, что коммунист сам сожалеет и скучает. Если бы его отец не был таким консервативным агрессором, если бы не обида из-за душевных травм, он бы и не бросил его. Ему так хочется провести счастливое время со своим отцом. Попить с ним чай, погулять по городу, нарваться на какие-нибудь приключения, сделать что-нибудь вместе, сходить на рыбалку ночью, поговорить о жизни, о людях, да просто поболтать по душам. Поделиться своими проблемами, спросить совета, погрустить у него на плече. Просто побыть рядом и не сгорать от неприязни. Всего этого так хочется, но обида, дорогие, обида. - Вот, возьми, - тем временем, старший русский вышел из столовой с большим мешком, набитый всем, чем только можно. И продукты там, и фрукты, и овощи, и закуски, и бутылки с напитками, и горячие блюда в контейнерах, и сладости для ребёнка, и ещё много чего. - Пап, ты чё? Ты чё, свою столовую ограбил что ли? Зачем столько много? - смялся Совет, даже и не зная, принимать ли такую благодать. - Так, ни слова больше. В конце концов, ты – мой сын. Бери и не спорь. - Ну пап... - Бери, - более грубо, но всё так же доброжелательно приказал РИ, пихая этот мешок в своего собеседника. Совету ничего не осталось делать. - Ну вот к чему такое? - Потому что ты, повторюсь, мой сын. Не забывай, что бы между нами ни было, ты всегда им останешься. Я очень люблю тебя, и ты мне дорог. Понял? - как будто какой-то смертельный приговор, а не трогательное признание, проговорил Российская империя своим чарующим голосом. СССР почувствовавал скрежетания в сердце. Вот же его отец гад. Привязывает же к себе своей коварностью гадюки и хитростью лиса. Ненароком привязываешься к нему, а потом снова получаешь предательство кулаком в лицо. - Ладно. Ну, хотя бы за это спасибо... Выручил. Ну ладно, я, это... Пойду уже. А то меня заждались. - Конечно, иди. Но ты приходи в любое время. И этого... Кто там у тебя? Ребёнка своего сюда приведи как-нибудь, коль уж ты так заботишься о нём. И друга своего приводи сюда. Мы будем очень рады гостям, - напоследок предложил РИ, смотря вслед удаляющейся фигуры, которая никак не откликнулась.