***
Солнечный свет безжалостно ударил в закрытые глаза. Чувство пеклого жара мигом же охватило всё тело, а плёнка утреннего горячего пота обволокла организм изнутри. С улицы донеслись громкие звуки дворовой работы, что явно сулит о начале трудового дня. Находясь одновременно и в реальности, и в ураганном торнадо мыслей, еле как отходя от крепкого богатырского сна, Россия открыл свои измученные глаза. Головная боль, не сжалившись над хозяином русских земель, стала сверлом сверлить, буром бурить виски, затылок, теменную долю, сами мозги. Тягостное, смольное ощущение невыносимой жажды когтями уцепилось в горло. Все эти нечеловеческие недуги не давали покоя и заставили русского с превеликим трудом на ломкой спине подняться и сесть на диван. Глаза по-прежнему прикрытые, витающие в былом сне, воспроизводящие старые обрывки сна и вчерашних воспоминаний. От последнего славянин резко встал и проморгавшись, отшатнулся в сторону, снова упав в сторону дивана. Но промахнулся даже в падении и вялой тушей свалился на пол. Это в конец вынудило его пробудиться и замотать головой по кругу от удивления и негодования. Вся гостиная сияла утренним, летним блеском. С окна, сквозь атласные, небесно-голубого цвета шторы весело проникали солнечные лучи. Они поблёскивали пёстрыми конфетти прямо в воздухе. Не понимая, что происходит, что было вчера, империалист глянул на стол. Там никого не было, а сам он находился в идеально ухоженном состоянии. Он сразу вспомнил, что вчера ночью творил. Распивал спиртные напитки с этой дамой, а потом... Потом помнит лишь то, как она, вся загадочная и таинственная, молчаливая и по-доброму зловещая, словно владеющая колдовской магией, встала, пошла куда-то и скрылась в лунном свечении. Помнит то, как её силуэт с шалью, будто плащом, растворился в серебристом слое. Она оставила его одного в чертовском, одурманенном забытье и исчезла. Одежда промокла насквозь от пота. Следовало бы принять освежающий душ, чем РИ сейчас и занимался. Прежде он умыл лицо, выпил воды прямо из крана, а в данный момент спит прямо под холодным напором душа. Разбудило во второй раз его то, что он, стоя в уязвимости, засыпая на ходу, потерял равновесие и упав назад, стукнулся головой о твёрдый кафель, вдобавок ненароком прислонившись всем телом к ледяной поверхности стены. До дрожи в костях неприятное ощущение. Зато бодрости и адреналина придало, прям как пощёчина. Сменив одежду на свежую и чистую, старую отнеся в прачечную, он медленными шагами шёл по коридору, остановившись подле чужой двери. Надеясь на то, что женщина просто ещё спит, РИ приоткрыл дверь и робко заглянул вовнутрь её немаленьких покоев. Её кровать аккуратно убрана, заправлена, в комнате ни пылинки, но её самой нигде нет. Как будто бы вчера она не просто ушла из гостиной, а её унесло ветром, розовыми лепестками японской сакуры, во вселенную мёртвых, в мир иной. Окно в её комнате настежь открыто, и в помещении воцарилась прохлада. Уже даже не обычная мятная прохлада, а настоящий холод, морозный воздух. Температура значительно понижена. Ледяная Царица. Снежная Королева. Не переносит жару и тепло, так что и её комнатка больше схожа с ханством ледяной стали, заснеженными верхушками массивных гор. Так не пойдёт. Пройдя в комнатушку, уверенно идя к окну, Россия закрыл его, остановив это обморожение. Здесь и вправду гораздо холоднее, чем во всём Дворце. Морозит. Отойдя к порогу, он встал у дверного проёма, осмотрев миловидное помещение повторно. Многозначительно хмыкнув и надеясь на то, что всё хорошо, русский закрыл дверь. - О, Господи Иисусе! - воскликнул он от испуга, ведь стоило ему прикрыть дверь, он увидел, как за ней притаился тот самый вчерашний, навязчивый мужчина. Хотя секунду назад в коридоре никого не было. Этот чудной мужик появился из ниоткуда и до чёртиков напугал своим появлением так, что монархисту пришлось схватиться за сердце от неожиданности. - Светлейшего утра, Ваша светлость, - скромно поздоровался Александр, держа в руке какую-то бумажку. - Ты кто такой вообще? Пошёл отсюда, достал, - еле как передохнул РИ, окинув незванного гостя угрюмым взглядом. - Господин, а сейчас Вы можете подписать согласованную грамоту на то, чтобы взять меня обратно на работу? - Да погоди ты, я только проснулся! Башка раскалывается, не до тебя мне! - замахал в нервозности славянин, схватившись за раскалённый лоб, в котором буквально долбило. - Сколько время? - Уж пятнадцать часов дня, Ваше Светлейшество. - Пятнадцать дня?! Ничего себе... Вот это я, конечно, отдохнул, называется, - сам себе изумился аристократ. Теперь вопросы о том, где же находится Казахское ханство, зажужжали в мозгах хлеще прежнего. Пятнадцать часов дня, а её всё нет. Где она? Куда пропала? - Так Вы подпишите грамоту? - Бог ты мой, давай её сюда! - остервенел от взбешённости монархист. Схватив эту несчастную бумажку, он твердокаменной походкой направился в свой кабинет, чтобы подписать этот несчастный документик и взять бедолагу к себе снова. - Я вообще тебя впервые вижу. Ходят тут всякие нечисти, самовольно в покои мои врываются, хозяйничают тут, понимаешь, - ворчал он от возмущения, бегло пробежав по документу и вооружившись чернилами. Александр с потаённым предвкушением и мнимой радостью стоял и ждал распоряжений. Наконец-то он вырвался из той самой нищеты, размышлял он. Вот снова заживёт, как человек и будет шиковать на своей службе. - На, бери и уходи отсюда, достал уже. - Покорнейше благодарю Вас, царь батюшка, великой Вы души господин! - расстрогался мужчина, с трепетной дрожью перенимая бумажку. - Но какова же будет моя первая задача? Что же Вы соизволите мне задать? - Зачем? - нахмурился Россия, с горечью пополам осознавая, что с этой мелкой блохой, взявшейся из «ничего», ещё далеко не покончено. - Мне нужно первое задание, чтобы задать себя перед Вами, о, Великий! - Так, - монарх взял чистый листочек, старые чернила и от нечего делать, протянул это всё своему госслужащему. - Значит, вот твоё первое задание. Пересчитай, сколько во Дворце... Матрасов на кроватей и запиши. Потом посчитай, сколько всего розового и запиши. Потом выйди на улицу, посчитай, сколько базальтовых камней на дороге находится и тоже запиши. А, ещё, сколько всего кур у нас подохло за последние десять лет обязательно запиши! Отчёт сдай мне к завтрашнему утру. Сморозил глупость. Такие «задания» даже детям не задают. Но надо же хоть какое-нибудь дельце, чтобы этот сумасброд уж отвязался к чёртовой матери! Вот поэтому Российская империя и отрезал всякую чепуху. Первое, что пришло в голову, ерунду неказистую, но лишь бы уже отстал. Александр не настолько глуп, поэтому смутился столь некорректными и дивными указаниями. Но с заевшим правилом о том, что на всё воля повелителя, подумал, что, наверное, это очень важно, так что поблагодарив своего господина ещё раз, с довольной полуулыбкой вышел в коридор, приступая к выполнению непонятного, абсурдного, но скорее всего, безумно важного задания. А РИ остался в кабинете и с задумчивостью присел на своё кожаное кресло. Стрелки часов продолжали отстукивать такт. Соблюдали ритм постукивания пальцев мужчины по своему рабочему столу и следовали ему в точности. Сидел он, однако, с грустью и чутким сожалением. Нужно вспомнить то, что вчера было после того, как эта леди незаметно смылась восвояси. Что было? Ушла она. А он что делал? Что он потом делал? Судя по всему, уснул он на диване. Это очевиднее некуда. Почему стол убран? Это она порядок навела? Что было потом? Он ведь ни шиша не помнит. Может быть, он не сразу пошёл спать, а поплёлся куда-то, делов каких-то натворил? И вообще, куда она пошла? Где она? Её нигде не видно, не слышно! А вдруг, он, дурень, на пьяную башку увязался за ней и как-то обидел? Вдруг, сделал с ней что-то ужасающее, или сказанул грубость, не соображая по пьяни? Вот он балбес. Ему не нужно было поощрять её вредные привычки, поддакивать и потакать. Он обязан был лично проследить за её благополучием, оставаться в здравом уме, быть трезвым, подождать, пока она в безопасности дойдёт до своей комнаты и проснётся в полном комфорте, а не «бухать» вместе с ней! Вдруг, она сбежала? Нарвалась на какую-нибудь беду? И что потом? Её опять через три дня доставят к нему в бессознательном состоянии? И что с ней случится на этот раз? Коль с обрыва не упадёт и в речке не утопится, так что? Уж и гадать страшно, мало ли, мысленно неприятностей навлечёт. А на улице он её не искал. Вот взять сад с беседкой, например. Она его очень любит, ей там нравится. Точно, он же за пределы поместья не выходил. Надо бы проверить там. - Нет, так дело не пойдёт, - с этими окончательными словами империалист, стукнув по столу, шустро встал и выбежал из кабинета. Выйдя на улицу, открыв могучую дверь своего домика, он вдохнул широкий воздух. Смотрел только наверх, на неохватных просторов небо, на тусклое, но тёплое солнце, густые кучевые облака, чуть посеревшие с виду. Оглядев весь обзор переднего двора пронырливым взором, найдя только привычных работников, трудящихся здесь во благо и ради зарплаты, он так и не нашёл ту, ради которой вышел наружу, которую ищет так слёзно и обнадёженно. Он с разведовательной миссией пошёл на задний двор, всё ещё осматриваясь кругами, назад, по бокам, надеясь, что его подруга появится где-нибудь в зоне видимости. Но её всё не было. Он вышел на задний двор, зайдя в сад. Там тоже никого не было. В беседке никого не было. Только рабочие мужики, некоторые из которых филонят и спят, а некоторые – просто запрограммированы на бесконечном труде. Никого нет. Постепенно данная ситуация начинает принимать более мрачный и нездоровый облик. Куда она могла подеваться? Может, она ушла? Но если так посудить, то куда она пойдёт? Ей негде жить. Звучит это прискорбно. Но правдиво. И он сам в этом виноват. - Вы тут не замечали госпожу Казахское ханство? - подошёл хозяин земель к одному из работников. - Здоровья Вам, господин. Нет уж, честно, не видел её здесь, - мужик отвлёкся от работы, воткнув лопату в разрыхлённую почву. - Сегодня вы её вообще видели? Выходила? Проходила где-то? - Нет, господин, извините, никого не замечал. - Мм, ясно. Работайте, - смурно приуныл аристократ, изменившись в выражении лица. Чуйка обостряется с каждой минутой всё больше и острее. Щемящее, угнетающее, зыбучее чувство панической тревожности ноет под сердцем. Стрельнув своими озабоченными глазами повсюду повторно, вновь никого не найдя, РИ стал серьёзно бояться. Истекая выступившими капельками холодного пота и переживая ежовое онемение в конечностях, империалист вышел на передний двор. Решая не заходить во Дворец, веря, что находясь на улице, все процессы жизнедеятельности у него под жёстким контролем, Россия присел на скамью возле фонтана. Свежая, холодная водица разбавляла рабочую обстановку двора своим шипением и бурлением. Просидев в ленивой позе ещё неопределённое количество времени, он услышал, с каким скрипом открываются главные ворота, явно пропуская кого-то во двор. РИ насторожился и резко взглянул по направлению к шуму. Он увидел какую-то странную женщину, одетую во всё чёрное: чёрная одежда до пола, чёрный платок, покрывающий голову. Непонятная женщина. Вглядываясь в неё, мужчина встал и поспешил к ней. Стоило этой гостье повернуться лицом, он увидел, что это никто иная, как Казахское ханство. Её страшные одеяния цвета войны заставили его всколыхнуться. - Казахское ханство, это ты? - Россия подошёл к ней близко, встав рядом. Та не поднимала своего взора. Стоило русскому подойти к ней, она остановилась на месте, хотя до этого шла строго к дому. Натянула платок на себя, стала более замкнутой, отвернулась полубоком. - А где ты была? И почему ты во всём чёрном? Я уж обыскался тебя. Боже, я удивлён. Что с тобой? Ты чего? Где пропадала? - На могилах своих друзей и Хивы, - мертвецко ответила она отчуждённым, отрешённым голосом, заведя руки перед собой, и скрестила пальцы в замочек. В таких одеяниях она действительно выглядела, как покорная, укротимая, послушная, верная, достойная Жена. Но на самом же деле – задыхающаяся в боли, скорби и трауре женщина, одетая соответствующе. - Оу, - виновато протянул аристократ, прикусив губу в нелепой неловкости. - Молилась за их здравие и усопшие души, - она прятала выражение лица так, что его нереально было разглядеть. Скрылась своим чёрным платком, рвано дышала. Благо, что хоть вообще вернулась. Не задерживаясь рядом с недругом более, казашка двинулась вперёд, медленным, унылым шагом направляясь к входу во Дворец, который она так рьяно возненавидела в последнее время. Россия опять остался в одиночестве. Развернулся и с пасмурной серостью смотрел ей вслед. Хотелось потянуться к ней. Подбежать. Схватить, обнять. Зажать к себе и никуда не выпускать, никому в обиду не давать. Хоть он и есть тот самый обидчик. По правде говоря, если ему так сильно хочется защитить эту женщину от обидчиков, в первую очередь нужно отгородить её от самого себя. Сущая правда. Он готов защищать её от любых трудностей, от вымышленных существ, но не смог защитить её от одного-единственного врага – самого себя. Какой же он дурак. Что же он наделал. А азиатку, что оплакивала души на могилах своих друзей, до последнего вдоха не покидало назойливое ощущение того, что за ней кто-то следит.***
Два дня спустя Слишком громкие стуки в дверь совсем не подходят для её хрупкой поверхности. Но всё равно раздаются шумно, бойко, с каким-то рвением, требованием и обиженной циничностью. Обладатель этих басовых стуков так и норовит снести дверь к чертям собачьим и всё разрушив, ехидно позлорадствовать себе на славу и чужому на горе. - Кажись, я уже понимаю, кто это, - сам с собой беседовал Российская империя, стремительно идя к входу. Так мощно стучать может только лишь его сын. Остальные гости – культурные, галантные и воспитанные. А этот же оборванец не голубых кровей, это ясно. И в правила приличия высшего светского общества вписываться не собирается. - Сынок! - Россия расплылся в ликованной улыбке, истинно, неподдельно, неискусственно, по-настоящему восхищаясь этим сюрпризом. Его сын, собственной персоной. Стоит возле двери. Навестил его. Пришёл к нему. Не забывает родителя. - Ой, папочка! - искривлённой, искажённой интонацией в ответочку протянул Совет, передразнивая восторг и счастье своего отца ему на зло. Ибо Советский Союз без сарказма – не Советский Союз. Как дерево без корней. Как соловей без песни. Как птица без крыльев. Как ребёнок без матери, и куча других фразеологических оборотов. РИ смирился с такой бестактной манерой общения и нетолерантным поведением своего ребёнка. Поэтому, глотая взбухшее недоумение, с доброжелательной улыбкой любезно закрыл дверь и заботливо перехватил верхнюю одежду парня, вешая её в положенное место. Зачастил он в последний период, если так признаться. Но это и есть замечательно. А то в один момент жизни он почти на десятилетие бросил своего отца. - Какими судьбами, сын мой родной? - Не судьбами, а божьим наказанием. Короче, снова по делу. Но тебя это не касается, дай-ка я лучше сам найду то, что мне надо. Располагаясь всегда в приподнятом состоянии духа и подбадривая всех окружающих своей неприступной энергией, сдерживая слёзы и моральные страдания глубоко внутри себя, СССР вышел на середину вестибюля, охаживая кругами. РИ на основе рефлекса прикоснулся к левой части груди, силясь успокоить своё мятежное сердечко, которое в последнее время шалит и буянит не по шутке. Его приступы и многочисленные сокращения в ненормально-увеличенном количестве сжимали все остальные внутренние органы и сдавливали нутро. Но он стойко терпел, стиснув зубы, и виду никому не подавал. Единственная забота – как бы ему не отбросить копыта раньше срока, а то беда наступит для всей цивилизации. С щенячьими очами, в которых выражались сокрушённое огорчение и подавленная агония, старший русский посмотрел на младшего, который смешно закрутился на месте, ведя себя так, словно он попал в дремучий лес и заблудился в трёх соснах. Эта сцена выглядела довольно-таки забавной и умилительной, от чего отец не смог не улыбнуться, тихонько посмеявшись. - Сынок, что же ты так заколебался? Что случилось? Чего ищешь? - Ищу кое-что очень важное. СССР пришёл сюда действовать. Ради важных целей. Он ведь уже давненько пообещал Казахстану, что соорудит ему качелю. А то в город его не выпускает, даже слышать его просьбы не хочет. Но раз уж одну идею он так безжалостно критикует, то обязан предложить и свою альтернативу, что он и так делает: развлекает мальчишку дома так, как может. Но про качели этот мелкий все уши прожужжал, целыми днями об этом только и талдычит, тараторит, трещит без умолку, уж бредит этой качелей, одержим идеей. А так как инструментов и материала нет, то Советский и пришёл сюда снова. Каз остался на пару часиков дома, со своим врачом, с Геннадием Ильичем. Так что с ним всё в порядке, он под присмотром. - Скажи мне, что же ты так ищешь? - взмолил Россия, подойдя к сыну, но тот, как будто случайно, отпрянул в сторону, подальше от родителя, продолжая бегать по вестибюлю и вспоминать, какие же предметы, помимо стройматериалов, ему ещё нужны. - Надо мне. Да короче, чё тут объяснять! Качелю хочу сделать мальчику, а то скучно ему! И мне нужны стройматериалы, а то ни шиша, ни гроша! Услышав это, монархист улыбнулся. - Это всё тебе будет. Сын мой, такие вещи хранятся не в помещении, а во дворе. Это во-первых. А во-вторых, что же ты так скрываешь это несчастное дитя ото всех? Приводи его сюда! Будет гостем дорогим! И сладости ему будут, и развлечения, и всё-всё-всё для него будет! - Ага, щас! Никаких сладостей! Ты знаешь, я его нормальную еду всё никак поесть заставить не могу! У него одни только конфеты на уме! Целыми днями только ими и питается, а как норм пищу, так не-е-е, нам всё бе-е, всё фу-у... Никаких конфет! Пока нормально питаться не станет, конфеты пусть даже и не нюхает! - разругался на весь этаж коммунист, случайно накричав на своего отца, который здесь, вообще-то, и вовсе не причём. - Ну так, ребёнок же маленький, - ласковым голосом выдал империалист. - Ну приводи его сюда. И друга приводи, хлебом да солью накормим. - Ага, друга, - мужчина в горделивой, надменной позе поставил руки на пояс, вспомнив, что Александр-то тут, во Дворце. И велика вероятность столкнуться с этим разгильдяем. И очень мала вероятность сдержать себя на поводке и не надавать тумаков этому оболтусу за нехорошее поведение. - Так, где, ты говоришь, у вас тут стройматериалы хранятся? - На заднем дворе, в саду. Подойди там к работящим и спроси. - Ага, - сорвав тулуп с вешалки, Союз так и вылетел из Дворца, силой захлопнув дверь, дабы больше не задерживаться в одном месте со своим недоотцом. - Но ты только вернись сюда! - не успел РИ высказать эти гостеприимные слова своему сыну, тот даже не услышал – убёг. Только его и видели. Натянулась тишина. - Я хоть чаем напою да накормлю... Слепой верой надеясь на то, что его ребёнок прежде, чем снова исчезнуть в неизвестности, навестит родительское гнездо, Российская империя с грустной миной вернулся в гостиную, заканчивать с завтраком. Казахское ханство сидела на диване, укутанная пледом, с кружкой какао, взглядом покойницы прожигала пол. Слабо ела, много пила, за одним столом с мужчиной сидеть не хотела. Дни её превратились в пустое однообразие. Нечем поделиться. Ничего яркого или насыщенного. Отсутствие искристых воспоминаний. Да хотя бы что-то человеческого, адекватного, здравомысленного – и то нет. Россия, осознавая, что теряет и ребёнка, и любимую, и, возможно ещё, доверие и уважение своего народа, скорбно посмотрел на женщину. Та на него и внимания не обращала. Ни одна мышца её задумчивого лица не дрогнула. Напиток бессмысленно стынул в кружке. Русский с удручением выдохнул и сел за стол. Ожидать чего-то – непонятно чего, но ожидать. У моря погоды. - Казахстан тоже любил сладкое, - внезапно выдала казашка иссохшим, мёртвым голосом. Из-за этого разговора она вспомнила о родном, единственном сыне, которого так безжалостно убили в сговоре. Который сейчас мёртв и наверняка, находится в лучшем месте, наблюдает за своей матерью. Чистая, светлая, невинная душа. - Я тоже всё никак не могла накормить его нормальной едой. Одни только сладости и конфеты. Русский слушал всё это, скрежетая сердцем. Он хотел было открыть рот, что-то ответить, как-нибудь поддержать, но решил промолчать, чтобы ничего не натворить. Ему и вправду уж лучше научиться молчать. От него ничего достойного не услышишь и не увидишь. Лучше молчать и не лезть никуда, чтобы не усугубить ситуацию. Зря он так с ребёнком поступил. Казахское ханство права. Лучше бы он оставил его в живых и просто начал воспитывать под себя. Так, понимая свои ошибки, можно было бы в миг изменить ситуацию, всё исправить, воссоединить страдающую мать с её единственным наследником, но он поступил слишком радикально. Не надо было так, не надо было. Куска еды не лезло не то, что в горло, а вообще в рот. Глазами смотреть на эту еду противно было, тошно. Вот сиди и гадай: у России аппетит пропал на нервной почве, или же он просто зажрался уже? Прошло время. Александр, что притаился под лестницей, всё прекрасно слышал. Он понял, что сюда приходил Советский Союз, и что он не в духе. Он хотел было выйти и показать себя, да и вообще, ему в этот момент как раз нужно было мимо пройти, но всей тушей прочувствуя гнев своего былого товарища, решил спрятаться и не показываться. Мало ли. Ведь поступил он как «последняя падла», «нечеловеческое отродье», «серая крыса». Деньги, которые ему доверили, спустил непонятно на что, да и слился. И живёт тут, голода не ведая, пока его друг вместе с маленьким ребёнком не знают, как сводить концы с концами. Нездоровая канетель. Подумав, что коммунист ушёл и уже не вернётся сюда, проведывая обстановку, мужчина робко вылез из своего укрытия. Но конечно, закон подлости очень любит весёлые игры и злые козни, так что именно в эту секунду и суждено было вернуться Совету. - Ну всё, бать, инструменты нашёл, вот они, здесь, у меня, если чё, не теряй, забираю с собой, - громко оповестил младший русский, ворвавшись у помещение, расшиперив дверь. РИ, услышав желанный голос желанного человека, снова вылез из-за стола, ринувшись в прихожую из гостиной. - Хорошо, сынок, всё замечательно, мне для тебя совершенно ничего не жалко, забирай всё, что хочешь! Ещё можешь остаться здесь хоть на ночь, хоть на два дня, хоть на неделю, хоть навсегда. - Ой-ой-ой-ой-ой, бля, одно хуже предыдущего, одно страшнее другого! Не проклинай, а! Не останусь я здесь никогда! Живым вы меня никогда не возьмёте! - выкрикивая эти фразы и блуждая взглядом по, честно признаться, красивому интерьеру Дворца, СССР и заприметил свою жертву – Александра. Который пытался незаметно скрыться снова, но застыл в оцепенении. Вот он – источник его проблем. Вот он. Тот самый. Этот самый двуличный змей. Нагадил и убежал, пятками сверкая. Притаился в этом Дворце вместе со своим господином. - Опана, - съязвил Советский, всеми глазами приклеевшись на Александра, чудо-патриота, подлизу. Тот притворился, что не замечает. Тогда русский демонстративно откашлялся, психологически заставляя Александра обратить на себя внимание. Досадная злоба пещерным костром зажигалась в нутре. Хотелось стереть этого оглоеда в порошок за эту засаду. - Надо же, какая встреча, Санька! Ну, чё? Хорошо живётся, да? В палаты царские прописаться решил, м-м... Как благородно с твоей стороны! Ну чё, как тебе тут? Хорошо питаешься? Не мёрзнешь по ночам? На последние копейки существование не тянешь? Мягкая постелька, а, принцесса на горошине? Нормально тебе, а? Нормально? Сколько дней уж тут, хорошо? Коммунист конкретно вспылил. Его речь прорвало в конец. Зла не хватало на этого балбеса. Хотелось придушить его голыми руками и «вырвать его "достоинство" с корнем». - Господин-товарищ, - промямлил Александр, на ломаных ногах подойдя к младшему русскому. - Я тебе больше не товарищ. И господином меня не называй! Называй того, кому подлизываться любишь! Крыса ты! Крыса! - Господин-товарищ, извольте не серчать понапрасну, я... - Понапрасну?! А я чё тут, от забавы захотел истерику включить? Просто, чтобы скуку развеять, да!? Понапрасну, значит? Просто так, да? Вот просто так, а-ля, поразвлекаться зашёл?! Ага, то есть, мои последние деньги ты проеб... Кхм, потратил. Все наши сбережения куда-то слил, оставил нас в нищете, у нас крыша протекает, тараканы в шкафу вешаются, еды нет, на воде и хлебе сидим, а ты ушёл сюда с довольной рожей! Не стыдно ли тебе? Ну не стыдно ли?! Ладно я, на меня плевать, взрослый мужик, как-нибудь бы сам справился, но что насчёт ребёнка? Бедное дитя! Детство же у него, радоваться должен, веселиться, а не скрываться от хер пойми чего! Вот же ж сука ты бестолковая! Сам-то наверное, не знаю... А ребёнок уж сколько времени в воде чистой не мылся! Российская империя, который, отодвинувшись на задний план, стоял в уголке в качестве свидетеля и тщательно вслушивался в беседу, был ошеломлён тем, что ему довелось услышать. Нищета. Бедность. Нечего есть. Ребёнку плохо. Воды нет. Что с его сыном вообще происходит? Что вообще творится? Что за дела? - Сынок, - РИ, не находя утешения в бушующей крови, подкрался к своему преемнику сбоку. - Что ты такое говоришь? Что у тебя происходит? Совет склонил голову, не показывая выражения лица. Он зажмурил глаза, сжал кулаки и стоял, дыша горячим паром, как паровоз, реально не зная, как быть дальше. Скоро уж и те запасы денег и еды закончатся, тогда придётся на трассу идти, милостыню просить. Александр целыми днями филонил, бездельничал, за столом кучу времени проводил, без меры пожирал то, что поидее, нужно было тянуть на долгий промежуток времени. Так их запасы и заканчивались очень быстро, и всё из-за этого обжоры. Мало того, что не помогал ничем, в хозяйстве участия не принимал, обанкротил, так ещё и объел, и довольный, ушёл во Дворец. Младший русский молчал, думая, как бы сдержать свою хлынувшую ярость. Больше не до шуток. Какой же его друг оказался вдруг... Он потрясён тем, насколько трусливы и подлы могут быть люди, причём те, которые изначально были рядом, которых он считал друзьями, семьёй, роднёй. Он шокирован всем этим и рассержен до безобразия. Гнев накрыл его, словно ожесточённым цунами. Он не мог стоять на месте и прибывать в спокойствии. Агрессия жёсткой чумой зудилась изнутри. - Сынок? - Да ничё не происходит, всё нормально! - озверел Совет, ударив руку, которую отец тянул к его плечу, чтобы успокоить и поддержать. Все Россию так отвергают. Все так обходятся. Заслуженно ли? Оправдано ли? - Ты что, голодаешь? Тебе плохо? - Нет, блядь, шикую на две копейки каждый день! Икру заморскую горстями жру по утрам! - он обозлился на обоих мужчин. И на своего отца, и на бывшего друга. Оба предатели. - А знаете, что?! Да пошли вы все нахрен! Зае... Блядь, достали! Аристократы недоделанные! Вот и сидите в своей каморке, наслаждайтесь богатствами! - Да господин-товарищ! Да я ж когда заработал за эти дни, я ж переживал, я ж вам хотел деньги занести! Да только мало их пока, я хотел побольше у господина Российской империи подзаработать и вам занести позже, помочь как-то! Но раз уж Всевышний так распорядился, то вот, возьмите пока эти, - Александр боязливо протянул коммунисту несколько купюр, отдавая то, что сумел заработать. - Да засунь ты эти деньги себе в одно место, да поглубже! Да и подавитесь своими галантными манерами тут все! Достали уже! - Так, Союз, подожди, пожалуйста, не уходи, - взяв свою, монарх вышел перед дверью и широко встал перед ней. Теперь он решил, что пока до конца не разберётся в этой ситуации, никуда своё дитя не отпустит. Ну, как получится. - Дай пройти, - тот принялся толкаться, в одной руке держа ящик с инструментами, а другой борясь с непоколебимым, упрямым родителем. - Пока я не узнаю, что с тобой происходит, я тебя никуда не пущу. Ну-ка быстро рассказывай мне всё о своих условиях, в которых ты живёшь. Союза это в конец выбесило. Значит, всё детство Российская империя пил, бил маленького мальчика, оскорблял, запугивал до икоты и истерики, покоя не давал. Всю юность и даже половину взрослой жизни стоял над ним, не в силах отпустить взрослого человека в свободный полёт, продолжал тиранить и терроризировать, а сейчас? Что на него нашло? Чего это он, агрессор, такой добренький стал? Добрый такой, милый, заботливый, аж тошнить охота. Это явно неспроста. Этому невозможно поверить. Коммунист тяжело дышал, как одичавший бык на кориде. Он еле-еле сдерживал свой порыв, чтобы не устроить тут кровавую драку и не разбить обоим лица в кровь. Но его конец близок. Ещё немного, и он точно сорвётся. Мало никому не покажется. Поэтому, уж лучше поскорее сваливать с этой сибирской каторги, чтобы не наделать плохих делов. Зря он сюда пришёл. Лишний раз себе нервы вытрепал. Очень зря. - Я требую объяснений, - не стеснялся аристократ, ведя себя так, будто у него девять жизней, или он вообще бессмертный. - Знаешь что, отец? - прошипел сквозь зубы Союз, очи которого залились кровавым мессивом от досады, боли и обиды. - Да пошёл ты нахуй! Отрезав столь некультурное, страшное, демоническое изречение, сдерживая слёзы и онемевшее неистовство, СССР, извергаясь сущим негативом, вытолкнул назойливого отца и быстро вылетел из дома. Второй стоял, буквально выпав из реальности. То, что ему сейчас довелось услышать от собственного сына, напугало его. Высшее общество никогда не позволяет себе столь непристойные выражения, сам РИ нецензурную брань полностью не одобряет и бесконечно осуждает, а тут, в его же доме, его ребёнок, и такое выдать! Он стоял и не находил себе места от шока. Надо же, куда его послали сейчас. Верить в это не хочется. Слышать погано. - О, Боже мой, - империалист прям-таки ощутил, что это нехорошее слово налипло на него, осквернило его душу, опорочило имя, испортило ауру, заразило энергетику. От этого необходимо срочно отмыться. Помолиться в храме, очиститься, ведь из-за этого слова он теперь грязный. И Александр стоял, чувствуя себя отстойно и стрёмно. - Чего стоишь? - отдёрнул его Россия. - Иди работать. Не зная, к чему, к кому и по какому поводу бы прицепиться, хозяин дома прошёл в гостиную и сел на стул, упав головой в ладони. Вот же его сын. Пришёл, всех послал и ушёл. Хотя, если мыслить объективно, то у Совета есть на то уважительная причина. Он ведь не просто так, от скуки послал своего отца и накричал. Это всё травмы, голубчики, детские травмы. Подавленная с детства агрессия. Недопонимание. Известная проблема отцов, матерей и детей. Но учитывая то, что единственный целый родитель сейчас только РИ, то тогда – проблема только отцов и детей. Детские травмы и психологические расстройства дают о себе знать. Что посеешь, то и пожнёшь, как говорится, и правда. Славянин посеял-то, сначала, хорошее семя и поначалу ухаживал с честью и доблестью, а потом превратился в типичного домашнего тирана. Вот и пожинает плоды своего воспитания. Кочевница сидела в гостиной, на диване и всё слышала. Как тут не слышать, если крики и скандалы трясли весь Дворец? Она переваривала в мозгах данное событие и анализировала. - М-да, - протянула она, обращаясь к русскому. - Это до какой степени нужно было довести своего ребёнка, чтобы он вот такое сказанул? Ответом послужил громкий стук по столу. Это была последняя капля. У империалиста нервы и без того повреждены. Если сейчас и эта леди будет ему последнюю нервную клетку расшатывать, то он упадёт в паническом припадке, и тогда его сердечко уж точно «всё». Поэтому, дабы никому не навредить, он встал и на скорости горящей кометы вылетел из гостиной. Полетел непонятно куда. Не хватало ему ещё конфликтов и с этой дамой. - Отлично, - сама себе подвела итог ханша, облокотившись головой о спинку дивана и прикрыв глаза. - Я же ещё крайняя. Я же плохая. И я, конечно же, виновата. Ночь. Снова унылая тишина. Гробовое молчание. И безмятежное спокойствие. Следственно – полная легализация для исполнения вредных привычек. - Я плохой, - поникшись в этом дне, Российская империя открывает сейф и достаёт оттуда бутылку. Алкогольная жидкость с высоким градусом отражалась сквозь прозрачное стекло. Она манила к себе. Она ухмылялась и насмехалась: «Сдавайся. Возвращайся ко мне». - Я плохая, - Казахское ханство сегодня тоже расстроилась. Вспомнила о покойном сыне. Стала последней. Оказалась под железным прессом чужих тяжёлых эмоций. Взболтнула лишнего и спровоцировала к себе агрессию. Поэтому сейчас она и берёт бутылку... не зная, какого рода алкоголя. То ли шампанское, то ли вино, то ли коньяк? Она ещё плохо разбирается во всех этих тонких прелестях. Ей лишь бы выпить и забыть. И ведь русский, однако, сдаётся, откидывая металлическую крышечку куда-то за грань своего полуопьянённого сознания. Резкий аромат врезался в нос и заполонил лёгкие непревзойдённым ароматом. - Вечно я виноват, - садится куда-то и подносит открытый бутыль к себе, собираясь напиться и забыться. - И всё я плохой. - Конечно, кто ж виновата, если не я? - забившись в угол, с лёгкостью избавив горлышко бутылки от прилипшей крышки, она вдохнула в себя острый запах. - Я всегда плохая. - Ну, да. Кто ж крайний, если не я? Я плохой сын. Плохой муж. Плохой отец. Плохой друг. Плохой любовник, - он осушил добрую половину одним махом, растворяясь в сонном небытие и измученной душой падая в туманное бессознание. - Причём срываются они, а виновата я! Ну, да... Такое с детства происходит. Я плохая дочь. Плохая жена. Плохая мать. Плохая подруга. Плохая женщина, - она делает несколько глотков, не останавливаясь, выпивая до такой степени, пока её горло само не завоет от изнемогания. А она продолжает сжигать свои голосовые связки этим крепким напитком. РИ хочет помочь, улучшить ситуацию. Хочется за здравие, а получается за упокой. Он ведь старается. Он правда старается, честное слово! Но что-то не выходит. То он своему отцу никак не мог угодить: всё плохой сын, плохой мальчик. Потом Марфу ничего не устраивало – всё непутёвый муж, да непутёвый муж. Объелся непутёвых груш. Плохой отец. Не справляется с ролью ответственного родителя. Ну вот что он сделал не так, что его родной сын выговорил ему такое, послал в такое место! Это в голове не укладывается. Да и, не уложится. В ней сейчас укладываются пиковые градусы. Так хорошо. Так расслабляет. Легко. Плохой друг. У него и нет друзей. О Пруссии с Австрией говорить не стоит. Не может он с ними веселиться, вспоминая кошмар, который они хотели сотворить с женщиной. Это оставило на нём чудовищную травму. Не может он. Да и, в политическом плане они – его враги. Ну и, вишенка на торте – он плохой любовник. Потерял свою подругу. И всё из-за своей неосторожности. Своей невнимательности. Отсутствия эмпатии и просто своей лицемерной, змеиной натуры. И Казахское ханство, будучи наполовину пьяной, наполовину здоровой, винила себя в точно таком же порядке, по точно такому же алгоритму, следуя каждому пункту. Вдвоём пьют втайне друг от друга. Один в одной комнате, другая – в другой. Жаждят уединения. И получили его. Добились покоя и одиночества. Один пьёт, винит себя, старается морально оправиться от слов, которые сегодня ему «посчастливилось» услышать от сына. А вторая пьёт, винит себя... На самом деле, её история более трудная и закрученная. Она делает это не из единичного случая, от привычки или от балды. Ей действительно плохо, причём по многочисленным причинам. Хочет заглушить боль. Запить её. Да и, режим собственной сокрушимости, когда осознаёшь, что твоя личность стала настолько ничтожной, превратилась в такую никчёмную помойку и валяется в такой глубокой яме, с которой нет выхода, становится родным. Каким-то своим, тёплым. Да, она – пропавшая душа. Пропащий человек. Да, пьёт и курит. Да, допускает мысли о самоубийстве. Ну и что? Она уже даже не сопротивляется. Не противится. Она больше не хочет бороться с самой собой. Она так устала. Силы иссякли. Она очень изнурена. Истощена. Поэтому алкоголь и сигареты – её лучшие друзья. - Я плохой. Я виноват, - самому себе жалуется РИ, выдувая бутылку коньяка. - Всё я плохая. И всё я виновата, - мается от безысходности и обиды ханша, наслаждаясь раскалённым ощущением в области лёгких. Две параллели двух неопытных детей соединились воедино и рассеклись клинком жизненных омутов. Сплотились в одно пылающее целое, объединились общим знойным несчастьем. И разлучились в неведении и неподготовленности к переменам. А что же ещё делать?***
Утро следующего дня Установленная только что деревянная плоская конструкция на высоте навеевает немного страха и оставляет лишь желать лучшего. Одно неверное движение, и можно грохнуться вниз. Тогда, прощай какая-нибудь часть тела, кость, орган, нервные клетки, или просто потерянные минуты времени. Молоток стучит по шапочке гвоздя, забивая его в кору дерева по самое основание, дотошно, вплоть до самой тоненькой пластинки. Инструментов вроде бы должно хватить. Если не хватит, придётся опять бросать себя в ту самую ситуацию. СССР находился на высоте большого дерева, устанавливая там домик. Домик на дереве, который запросил Казахстан вместо обычной качели. Вчера первый вернулся домой, кое-как сдерживая свою ярость в сжатых челюстях. Он шёл по дороге и распылялся такими благими матами, покрывал весь род настолько дьявольскими выражениями, что ему показалось, как он сам выдумал парочку новых слов, которые можно смело заносить во всемирные, известные словари русского языка. Злость покрывало другое чувство – обиду. Ему было до смерти обидно от того, что все его кинули и спрятались в золотой роскоши, кальян французский курить да пищей заграничной наслаждаться. Пока он, без денег, вместе с неизвестно откуда взявшимся ребёнком в сарайчике ютится, откуда с потолка дохлые тараканы падают. Когда он пришёл домой, то к нему тут же подбежал Каз. В отличие от взрослого, мальчик был весь на взводе от радости, ликования и восторга от идеи, что придумал в тот день – он передумал насчёт качели и захотел домик на дереве. Вот он, убежав из-под внимания своего врача-учителя, запрыгал перед коммунистом, стал его конкретно донимать, бесить, доставать, без умолку трещать о своей мечте, даже и не понимая, что может стать следующим под горячей рукой. СССР-то, вообще-то, разозлённый, в бешенстве он очень страшен, и эти детские возгласы начали сильно солить ему на нервы и трепать мозги. Он всем нутром ощущал, что медленно сгорал от исступления, злости и досады из-за громкого детского голоса и очередных требований. Но он разумный. Вместо того, чтобы сорвать на невинном дитя свой гнев, тупо наорав и заткнув, он сделал глубокий вдох и дрогнувшим голосом сказал одну фразу: «Малыш, пожалуйста, не лезь ко мне в данный момент. Я нахожусь не в себе, я очень зол на одних людей и боюсь, что не сдержусь сейчас и сорвусь на тебе, обижу. Поэтому, пожалуйста, оставь меня одного. Когда я приду в себя, мы с тобой обязательно поговорим спокойно, но сейчас, будь так любезен – не лезь. Я не хочу тебе навредить». Казах, завороженно выслушав это, всё прекрасно понял с первого раза и с доброй улыбкой побежал во двор, играть сам по себе. Вот, и проблема оказалась решена. Совет верил, что поступил здраво. Сохранил детскую психику и себя отгородил от излишних расстройств. И на следующее утро, то есть, в данную секунду, как младший русский и обещал, он приступил к мини-стройке. Каз метался где-то снизу, восторгаясь готовой половинкой сооружения и всячески помогая старшему. Пока в его помощи коммунист не нуждается, подросток побежал по своим делам. Советский, оставшись наедине с собой, рассуждал о случившемся вчерашнем событии. Он как раз отошёл от бурных эмоций и готов приводить весомые аргументы. - М-да, - он заливался ярой краской от того, на какое интересное место послал своего отца, разгорячившись с дуру. - Кажется, я немного перебрал. Не нужно было быть таким... Таким. Всё ж таки, даже Российская империя в детстве не позволял себе разбрасываться такими словами в сторону ребёнка. Он его посылал немного в другие места, но никак не в такие громкие, громоздкие. Ему с каждой мыслью становится всё более и более стыдно. Надо ж было вот такое фыркнуть ему. Это было очень грубо и нетактично. Хотя с другой стороны, он же сам виноват. Так ему и надо, заслужил подобное обращение и общение, это его плата за тиранию в прошлом. Но всё-таки, Союзу как-то чрезвычайно неприятно от самого себя. Уже было сказано – он не ненавидит своего родителя лютой ненавистью и желает смерти. Ему просто до жути обидно за то, как он с ним обходился в детстве и юности, а сейчас ни с того ни с сего приоделся в пушистого белого зайчика, нацепил розовый хвостик, переобулся в махровые лапки и подобрел. Конечно, такая резкая и совершенно логически необоснованная трансформация удивит и ошарашит любого человека. То он пьёт, бьёт, оскорбляет, а то он зарекается в любви! Это разве нормально? Да ещё и он не сразу был таким агрессором, а сначала привязал к себе, а потом вот так верёвку отрезал и кинул в пропасть. Но хороших, тёплых родительских отношений, отцовской доброты так хочется. По всему этому так болит сердце и скучает внутренний ребёнок. - Может быть, надо извиниться и побазарить по-нормальному? - сам себе предлагал СССР, забив ещё несколько гвоздей в кору дерева. - Да ну, бред какой-то! Ну нахер! Пускай сам извиняется! Хотя как это будет выглядеть? Мол, сынок, ты, конечно, послал меня кое-куда, отправил в одно такое чудное местечко, поэтому прости меня за это, пожалуйста, я виноват. Так что ли? Ну смешно же! - И всё из-за моей вредной привычки, - придя в себя, русский неловко улыбнулся и почесал в затылке. - Надо бы отучаться от этих плохих словечек. Материться – нехорошо. Я этим злоупотребляю. Нужно отучать себя. Всё! С этого момента больше не сквернословлю! - забывшись о месте, в котором происходит действие, Советский неаккуратно взмахнул рукой и задел ящик с инструментами. Те под толчком мощной силы опрокинулись на бок и, находясь у края, благополучно упали с высоты на землю. Весь инвентарь полетел вниз. - Да бляха муха, сука нахер! - вскрикнул Советский, резко вздрогнув и, сам чуть не свалившись кубарем вниз, лёг на сделанную конструкцию, потянувшись рукой к земле. Там лежал ящик, и от него на расстоянии валялись выкинутые инструменты. Преждевременно раздался характерный грохот со стуком. Теперь за всем этим нужно спускаться и потом заново подниматься. - Хотя фигушки. Да ну нахер это отучение привычки. Жизнь слишком сложна для того, чтобы не матюкаться. Будущий революционер слез с дерева, осторожно ступая по ступенькам вниз, подбирать свои реквизиты. - Здравия желаю, уважаемые. Чего затеяли? - калитка открывается, и во двор медленной, хромой, старой походкой заходит Геннадий Ильич. Пора учить ребёнка. - О, Генка, да я уж и забыл про тебя! - раззадорился Совет, одним махом собрав свои вещи и подойдя к дорогому гостю. - Да чё затеяли-то? Да вон, зырь на это, - мужчина указал наверх, посмотря в высокое бездонное небо. - Домик на дереве этому малявке строю. А то, ишь, все уши прожужжал! Ну чё, блин, ребёнок, как дострою, там будет тусить. - А-а, смотри, чтоб не опасно было. - Та норма-ально, норма-ально, всё будет ваще зае... Кхм, зашибись, - откашлялся он, вспоминая о данной клятве – никакой нецензурной брани беспричинно. Казахстан, услышав шум и голоса, попивая апельсиновый сок, скромно вышел к взрослым. Но увидев своего врача-учителя, застыл на ногах, вросшись в почву, как статуя. Неужели, опять? Всё же было так хорошо. Почему он должен уходить в душное помещение и читать скучные книжки вместо того, чтобы проводить время со своим любимым дядей? - Малыш, ну всё, тебе пора, труба зовёт. Час быстро пролетит, иди поучись, потом снова выходи. - Нет, - возразил кочевник, прижавшись к младшему русскому, посмотрев на него самым очаровательным, милейшим взглядом, надеясь на то, что его детское волшебство сработает на ура. - Я не хочу. - Э, чё значит «не хочу»? Нет слова «хочу», есть слово «надо»! Давай, иди, сам не заметишь, как час пролетит, а выйдешь, домик будет достроен. Или хошь, чай вкусный попьём. Прям в домике. - Но я уже умею хорошо разговаривать! - Да, умеешь, а как же учиться? Учиться надо, читать, писать, и всякое такое. Давай-давай, иди. - Нет, не хочу! - Не спорь. Иди, я сказал, - более грозно приказал Совет, противившись упрямости и тяжёлому характеру этого малого. Доктор стоял в уголке и наблюдал за происходящим. - Не-а! Не хочу учиться! - Хочешь жениться, да? - пошутил коммунист, похлопав по плечу мальчишки. - Что такое «жениться»? - Вырастешь – узнаешь. Иди. Стыдно перед Геной уже. Казахстан пухло надулся, искренне не желая проводить лучший сезон года и самую светлую пору жизни вот в таких условиях. - Дядя, а знаете? - неожиданно, хитро ухмыльнулся казах, обращаясь к Геннадию Ильичу. - Я нигде не гуляю. Меня не выпускают отсюда. И книжки не читают. И памятники не показывают. Как Вы говорите, дядя Советский Союз ничего не делает! - Надо же? Товарищ, как же так? - гость подтянул спавшие очки, удивляясь услышанному. - Не выполняешь мои рекомендации. Ребёнка держишь взаперти. СССР, явно не ожидая такого удара под дых, с возмущённой усмешкой просверливал хитрющие, как у лиса, плутоватые очи мальчишки. - Ах ты хитрожо... Хитрый какой! Меня предаёшь! Родного... Родного человека! Который тебя кормит, поит, одевает! Эх, ты, малявка! Да как ты так можешь? - по шутке, наигранно выстроил расстроенное выражение лица весёлый взрослый, потрепав мальчишку по голове. Но перед своим старшим товарищем всё же было стыдно и некомфортно. Коммунист чувствует себя тираном, агрессором, который ограничивает свободу кочевий этого малого. Второй словно живёт не в мире, не на планете Земля, а в маленькой каморке, в душном шкафчике, из которого ему ни коим разом нельзя выходить без разрешения. Вот там он и томится. А хочется на волю, на свободу. Но не этого жёсткого лимита. Это нечестно. - Не хочу учиться! Не хочу читать! Это скучно! Не хочу! - устав спорить и отстаивать свою точку зрения, казах со скоростью гиперактивной кометы ринулся подальше от всего этого балагана. Союз и ойкнуть не успел, и оглянуться не успел – этой мелкой пиявки и подавно здесь нет. На задний двор бежит. Такой прыткий, шустрый, глазом моргнуть опасно – может вообще на другой континент убежать без спроса. - Эй, ну ты чё! Ну-ка, вернись сюда, и сейчас же! - Да не переживайте, - вдруг встрял в конфликт Геннадий Ильич, успокоив друга одним дружеским касанием. - Ребёнок же. Сегодня ничего не будет. Пускай гуляет, что взять с него? - Чё, серьёзно? - обомлел СССР от такой поблажки. - Ну, конечно. Не надо его пытать. Один день отдохнуть можно, он и так очень молодец. - Во обрадуется малой! - Ну-ну, держитесь, отдыхайте, я пойду. - А ты чё, на чай не останешься? Ну зайди, останься, чё ты! - Нет-нет, правда, благодарю, но я пойду. Правда, не стоит. До свидания! Божьего Света вам в ваш дом, - и этот мужчина тоже, не задерживаясь более, вышел за калитку, решаясь и мальчишке покоя дать, и себе выходной сделать. Так и пошёл он сам по себе, не оборачиваясь назад. - Ну дела, - улыбнулся Совет, смотря на удаляющуюся фигуру. - Эй, малыш, этот скучный дядька, как ты его называешь, ушёл. Можешь выходить, ты сегодня отдыхаешь. Радуйся. - А я Вам не верю! - крикнул Казахстан со двора, притаившись в кустиках, поджав под себя ноги, допив вкусный сок. - Да не вру, вот честное пионерское, выходи уже! - Советский сам прошёл на задний двор, бегая повсюду своими цепкими глазами в попытках розыскать своего «сожителя». И нашёл. Вон, сидит в кустике, считает, что его не видно, притаился весь, офонаревшим взглядом уставившись в землю. Усмехнувшись, русский тихонечко подошёл к маленькому казаху. Тот дрогнул и отполз назад. Первый улыбнулся шире и присел на корточки перед младшим. - Я не вру. Пожалел тебя этот скучный мучитель. Можешь выходить. Поможешь мне свой домик достроить? - Когда мы будем маму искать? - тусклым, понурым, слезливым голоском спросил Каз, с тлеющей надеждой и опорной верой смотря на коммуниста. Он ему доверяет и покорно ждёт своей очереди и исполнения данных ему обещаний. СССР замолк, в волнительной тревоге задумавшись обо всём. Не ведает, что ответить. Обещал ведь, обещал. И что он делает? Ничего. - Я очень скучаю по ней, - продолжил кочевник. - Я её точно не помню. Но точно знаю, что люблю её. И скучаю. Она очень милая. Хочу поскорее увидеть её. - Малыш, - ласково окликнул Союз, чуть не растопившись от трогательности и чувственности этого признания милого, невинного дитя с чистой, неопороченной душой. - Ты не помнишь, когда и где видел её в последний момент? Ну, перед тем, как с высоты грохнулся. - Я не помню даже, откуда я грохнулся, и кто меня грохнул. Я не помню последний раз, когда мы виделись. Я ничего не помню. - Ну, не волнуйся. Мы обязательно найдём её. Я найду её, - с героической доблестью выдал мужчина. В одно время прекрасно осознавая, что для ребёнка нет никого важнее матери, и если эти двое сойдутся, то очевидно, его этот прекрасный мальчик бросит. Это несомненно. О нём забудут и оставят. Но такова жизнь. - Правда? - Чесслово! Айда-ка чайку попьём? - заигрывающе подмигнул старший, чтобы развеять смурную обстановку.***
Полдень. - А теперь подтверди. Ты точно ничего не напутал? - поправляя воротник, стоя у зеркала в своём кабинете, спрашивал Российская империя у Александра чёткий адрес одного дома, который очень ему нужен прямо сейчас. - Конечно, ничего не перепутал, конечно, - мялся мужчина, испытывая мощнейшие толчки в сердце, прелестно понимая, что ему в скором времени влетит по самое горло. Он меж двух огней. Меж двух господинов. Меж двух могущественных стен, яростно враждующих друг с другом, которые сдвигаются навстречу с каждым днём всё теснее, создавая угрозу для жизни и самого Александра, способные с лёгкостью задавить его, без суда и следствия. - Отлично. Смотри, не обманывай. И указания мои чтобы выполнил, ясно? - подойдя к столу, РИ взял оттуда большую сумку с «гуманитарной» помощью, перекинув её через плечо. - Как прикажете, господин, - приглушённо послушался смертный, думая, куда б ему ещё уехать и к кому обратиться, чтобы избавить себя от грядущего гнева своего товарища-господина. Он опять поступил, как крыса. Как падла – так бы его оскорбили. Снова провернул кое-какие дела за спиной. Серая мышь. - Смотри, если с ней что-то случится, ты отвечаешь головой. - Я прекрасно это понимаю. Но что, если господин Советский Союз рассердится на меня, господин? - Не рассердится. Я прикрою тебя, ибо это дела семейные. Россия вышел из кабинета, выгоняя оттуда и Александра. В коридоре стояла Агна, вероятно, ожидая следующих распоряжений и сдачи своеобразного рапорта. - Агна, как она? - Спит, господин, - безропотно ответила девчушка, подойдя к двум мужчинам. - Спит? Так долго? - Да. - Укрытая? - Укрытая двумя одеялами. - Окно закрыто в её комнате? - Конечно, закрыто. - Прелестно. Внимательно следите за... Госпожой, - выразился он о Казахском ханстве, прикрыв глаза в сладостном упоении. Её образ кружится в его мыслях и окрыляет, поднимая ввысь. И в другое время – омрачняет, пугает и заставляет испепелять больное сердце неиссякаемой тоской и болью за её здоровье и благополучие. Молитвы, которые русский днями и ночами напролёт читает за ханшу, и в голове, и во время еды, и в храме, приелись вшитой программой. - Не знаю, когда точно вернусь, ибо дом находится не близко. Прогуляюсь пешком. И вам ещё раз повторяю: следить за ней. Ясно? - Как прикажете, господин, - хором ответили Александр и Агна, после с удивлением взглянув друг на друга. - Бывайте, - империалист пошёл на выполнение драгоценнейшей миссии. Люди остались на втором этаже, в замешательстве и неком беспокойстве. Прошёл добрый час целой прогулки. Пока хозяин сея земель прогуливался неспеша, наслаждаясь погодой, своим городом, чудеснейшей, изысканной архитектурой, которую придумал сам, он вдобавок ещё и репетировал поставленную сценку – разговор с сыном. Славянин после того самого переломного момента принял твёрдое и бесповоротное решение – обязательно сделать первый шаг, чтобы наладить отношения с собственным сыном первым. Не ждать его следующего прихода или божьего помилования, а оторваться от дивана и пойти действовать. Вспоминая недавний раздор его сына с его слугой, он понял, что видать, этот самый Александр жил вместе с Союзом. И друг друга они знают давненько. Вот поэтому монарх использовал Александра в своих целях – разузнал адрес дома, в которой они проживали и в данную минуту направляется в точности в гости к коммунисту. А в сумке он собрал много еды, детских вещей и остальных жизненноважных предметов первой необходимости. Решает: во-первых, помириться и по возможности поговорить обо всём, если его дитя не станет отвергать его присутствие и попытки. Во-вторых, наконец-таки навестить Совета и посмотреть, в какой такой «нищете» он живёт за две копейки каждый день. В-третьих... Просто хотя бы раз принять участие в его жизни. Сблизиться. Ему не всё равно. Не равнодушно. Вот он и идёт сейчас в дом. Теперь всем ясны колебания Александра – он сдал своего товарища. Он не хотел, он боялся и опасался, но не мог ослушаться господина. Последний настолько сильно психологически и эмоционально надавил на него, так максимально зажал в безысходности, что сдержаться оказалось невозможным. Нереальным. А что он может? Ничего. Он – просто пешка. Марионетка. Ему говорят – он делает. Тот самый квартал. Шаткие, валкие, старые, серые домики, в которых никто не живёт. Это – заброшенные дома, которые подлежат сносу и давно должны быть разрушены. Но эти здания, которые рушатся и валятся ежедневно, вызывают столько интереса и увлечений, так завораживают и интригуют маленький озорных детей, что являются наиболее населённым местом для детских игр. Войдя в этот квартал бесчеловечных условий, куда не проникал даже солнечный свет, и запах в воздухе был другой, аристократ ошеломился. Он начал сомневаться: правильный ли адрес дал ему Александр? Может, он соврал? Не может же его сын настолько мощно обеднеть, что жить в гнилых сараях? Ещё и с каким-то ребёнком. Это странно. Чувствуя себя как в какой-то страшной легенде ужасов, русский двинулся далее, с тихим размышлением и остолбенением рассматривая окрестности. Дома и домами назвать нельзя. Перекошенные, кривые, осыпаются. В течение дня какой-нибудь грохот какой-нибудь упавшей балки обязательно раздастся. Неужели, здесь вообще кто-то из живых существ живёт? Здесь всё гниёт, разлагается, здесь нет совершенно никаких красок, всё серым-серо! Здесь нет места ни творчеству, ни вдохновению, здесь беспощадно погибают молодые таланты и взрослые жизни, здесь увядают и высыхают все краски, их заглатывают в пучинную лоно тьмы, откуда нет выхода. Это не дома, это – гробы, могилы, это похоже на кладбище. Кладбище живых душ. Похороненных мечт. Как так можно жить!? - Боже мой, - оторопел империалист, оказавшись строго у калитки нужного ему дома. Ничем не отличается от других, правда, выглядит получше и чуть более ухоженно. Довольно-таки большой двор, тускло-зелёная трава. Блики солнца нагревают крышу и сквозь дыры попадают вовнутрь. На земле в небрежном виде валяются инструменты, стройматериалы, какие-то спиленные деревья, кора. Такой рабочий беспорядок может быть только у Советского Союза. Отворив калитку, та с визгливым, писклявым скрипом несмазанных цепей открылась, запуская вовнутрь. Славянин поправил сумку на плечах, неприятно покосившись от всего этого. Сердце стало болезненно покалывать. Это он довёл своё чадо до такой «роскоши»? Это он был настолько жестоким и неуважительным по отношению к живой личности, что его наследник выбрал жизнь за чертой бедности, но только не со своим родным родителем? Это он сподвигнул его на такое? Жизнь в этих сточных канавах гораздо лучше его? Немыслимо. Проходя по двору, ощущая сжатие грудной клетки и онемевшее покалывание в конечностях от шока, русский узнал свои инструменты. Именно их коммунист брал вчера. Точно. Он живёт здесь. Вот здесь живёт. - Прошу тебя, - внутренне молился РИ, боясь постучать в дверь. Даже не реакции сына, а того, что эта массивная и плотная, но хрупкая дверь может пасть замертво от одного только колыхания. - Только не прогоняй. Только прими. Прошу, сынок, давай поговорим. - А потом пойдём доделывать домик. - И я буду там жить?! - Конечно, малыш, можешь переехать туда отсюда. Советский Союз и Казахстан сидели за столом в главной комнатушке и мирно попивая чай, весело болтали друг с другом. Первому удалось отвлечь второго от тяжеловесных воспоминаний о потерянной матери и разлуке и привлечь к себе. Он позволил достать всевозможные сладости, конфеты, но всё ещё контролировал питание подростка. А тот так и норовил лишний раз стащить какую-нибудь сладость. Получая замечание, ему становилось смешно и забавно. Дела шли в гору. Пусть они живут в бедности, а запас денег стремительно заканчивается, но главное – внутреннее состояние. Они выберутся. Они смогут. Этот ребёнок, этот подкидыш является гигантским колесом мотивации для коммуниста. Он придаёт ему титанический прилив надежды, веры и заставляет идти вперёд. Не ради себя, так ради ребёнка, ради этого малыша. Чтобы обеспечить ему светлое будущее, помочь вырваться из этой бездны людских пороков. Да, он полюбил его. Очень сильно и крепко полюбил. Правда, ещё не признался ему в этом. Не может рассказать. Не может высказать вслух свои розовые чувства. Оно и не обязательно. Поступки – вот показатель. Их милые разговоры прервали аккуратные, робкие стуки во входную дверь. Двое государств замолчали, прислушавшись к этим звукам. СССР обернулся назад, не имея представления, какой гость к ним может наведаться. - Как думаешь, кто там? - спросил он у Каза, закидывая в рот кусок пирога. - Думаю, Санька. - А я думаю, что мой мучитель. - Вот ща и узнаем. Погоди, посиди пока тут. - Я тоже хочу посмотреть, кто там! - взбунтовал казах, спрыгнув со своего стула сразу после того, как революционер встал со своего места. - Да погоди ты, погоди, дай сначала я открою. Мало ли, кто там? Казахстан остался в комнате, как ему сказали. Но его горящее любопытство никто не в способностях погасить. Советский прошёл к входной двери, сделав буквально четыре шага – вот, насколько скомкана и сжата была планировка дома, сарая. Забыв спросить идентификацию пришедшего гостя во благо базовой безопасности, Союз без всяких вопросов раскрыл дверь. Перед ним стоял его... отец. Собственной персоной. Российская империя. Стоит здесь. Пришёл сюда. Коммунист не нашёл, чего ответить, поэтому встал с полураскрытыми устами. И звуки шока не вылетали из его рта – он не мог дать название своему состоянию и всему событию в целом. - Здравствуй, сын, - стеснительно поздоровался Россия, опустив глаза в повиновении и вине. - Ну, надо же, - отошёл от аффектного ошеломления младший русский, скрестив руки на груди. - Какие люди в Голливуде и без охраны. И как ты меня нашёл? Следил? Шпионил? Или кое-кто адрес подсказал? Как нашёл-то? - Сын, я пришёл к тебе, чтобы... - Дядя, дядя, кто там, кто там?! - прервав какой-никакой диалог-исповедь, своим детским восторгом сбил всю атмосферу Казахстан. Ему наскучило ждать целых полминуты. Поэтому, сгорая от нетерпения, он выбежал прямо в прихожую, чутка оттолкнув взрослого и вылезев перед ним своим неугомонным подростковым напором. Он выбежал и встал впереди всех, посмотрев на гостя, который стоял в дверном проёме. РИ взглянул на человечка, который только что подбежал к нему. Услышав голос издали, он сначала подумал и был уверен, что это и есть тот самый ребёнок, о котором рассказывал ему Советский. Это очевидно. Да. Но монархист и не догадывался о том, что этот самый ребёнок... - Казахстан? - губы славянина задрожали в конвульсионном срыве. Охолодели, оледенели, а сам он весь так и побледнел, как извёстка, как озёрная белоснежная жемчужина. Каз стойко смотрел на взрослого. Тот – на него. Сын Казахского ханства. Казахстан. Он здесь. - Казахстан?.. - повторился от неимоверного огорошения РИ. Его взор вороньим глазом приковался только лишь к этому малышу. Только к нему. Дыхание сорвалось. Сумка упала с плеч.