***
Наверное, невозможно представить, как тяжело даются парню эти часы концерта. Всё его сознание кричит и пылает, но Горшок мужественно терпит, поёт песни и улыбается, как ни в чём не бывало. Концерт окончен. Довольные фанаты рвутся к сцене, надеясь получить автограф. Вокалисты радостно (не для Горшка) переглядываются и расписываются в красивых тетрадях, блокнотах. Кто-то даже тело подставляет. Пытка длится час, и, когда последний фанат довольным отходит, Михаил, извинившись, пулей вылетает со сцены. Глаза закрывает алый туман, и Горшок, не владея собой, теряет контроль и сознание. Он открывает глаза уже в мужском туалете, благо, приступ длился не особо долго.***
Горшок смотрит в зеркало и видит в нём измученного молодого парня с посеревшим лицом и искусанными губами. Он сейчас похож скорее на мертвеца, чем на популярного вокалиста, который пару часов назад буквально взрывал зал. Вдруг Михаил переводит свой взгляд на дальний угол зеркала и видит в нём какого-то парня, трясущегося над полом. — С тобой всё в порядке? — Горшок подходит к нему и придирчиво оглядывает то, как тот резко накрывает что-то рукой. — Что прячешь? — Я… Ничего… А тебе что нужн… Стоп… Вы Горшок? — похоже, парень в шоке от того, кто стоит перед ним. — Он самый, — язвит Горшок, — мне повторить вопрос? — Н-нет. Всё достаточно плохо. Я хотел взять у Вас автограф, а меня не пустили… — Отлично, давай распишусь. Ты только поэтому грустишь? — Н-нет. П-понимаете, — и парень убирает руку и показывает тонкий инсулиновый шприц, заставляющий Горшка покачнуться, — Я… Наркоман… И меня все ненавидят… — Когда последний раз принимал? — деловито спрашивает Горшок, игнорируя его покаяния. — Два года назад… — Лжёшь, тебя бы убила ломка! — Горшок презрительно смотрит на парня. — Ладно, два месяца… Но сейчас я принимаю в последний раз: там… — Слушай, ты на чём-нибудь играешь? — внезапно наигранно-весело перебивает Горшок, не веря очередному вранью наркоманов. — Д-да… Гитара, а… — Отлично. Ты больше не сможешь колоться на моих концертах, потому что ты отныне в «Короле и Шуте». Горшок понимает, что его слова звучат, как полный бред, но ему плевать. Желание получить дозу стоит выше него. — Но… — Никаких но. Дай листок. Парень послушно подаёт листок, и Горшок небрежно пишет «пропуск к Горшенёву М.Ю. Приходить в любое время после 13 дня». Потом он быстро расписывается и калякает адрес. — С-серьёзно? — Конечно. Не потерплю, чтобы кто-то кололся на моих концертах. А теперь: у тебя есть прозвище? — Н-нет. Но в средней школе меня называли Ренегатом. Странно, я ведь… — Довольно. Просто приди ко мне и представься Ренегатом. Всё. А теперь — иди. — А шприц? — А как я буду уверен, что ты не уколешься? — Т-точно. Спасибо вам, Михаил… — Юрьевич, — любезно подсказал Горшок и, как только парень выходит, резко втыкает себе в вену шприц. Судьба играет с Михаилом злую шутку. То, что не сказал Ренегат было простым словосочетанием. Золотая доза***. Иными словами, этот парень просто хотел умереть, передознувшись. А передоз достался Горшку. Клиническая смерть обуяла его, и вот он уже лежит на полу, широко раскинув руки в стороны…***
— Горшок? Горшок! — отчаянно кричит группа, ища пропавшего фронтмена. — Чёрт, у нас последний автобус до гостиницы через десять минут, а он… — громко возмущается Поручик. — Ищете Горшка? — перед группой появляется какой-то парень, — Он поистине великий человек, он… — Говори короче, парень, — недобро прищуривается Князь, и Ренегат (а это, несомненно, был он) говорит, что видел Горшка в последний раз в мужском туалете. Дикий вопль Балу заставляет Князя мрачно зыркнуть на парня и побежать смотреть, что случилось. — Нет! — сам орёт Андрей, падая на пол с полумёртвым Горшком, — Нет!!! Миша! — Кто-нибудь, вызывайте «Скорую»! — кричит Балу, щупая пульс, — Чёрт, пульса нет… — «Скорая» уже едет, — в комнату врывается Поручик и, увидев Горшка, падает рядом. — Передоз? — Нам придётся его качать. — мрачно заявляет Князь. — Я… — Ну уж нет! — злобно фыркает Поручик. — У тебя по НВП**** четверки были, я сам. И парень, ни на кого не смотря, резко начинает давить на грудь Горшка. «Тридцать нажатий, два выдоха в рот», — стоит в его воспалённом мозгу. Руки опускаются туда-сюда, Поручик наклоняется и заполняет рот Горшенёва воздухом, но… Всё безрезультатно. Приезжает «Скорая», которая быстро ставит ужасный диагноз — до «золотой дозы», смерть от которой неминуема, не хватает одного пиктограмма. Горшок умрёт с точностью до 95 процентов. Эти слова погружают группу в глубокий шок. Парня резко забирают в реанимацию, попросив навестить вечером… Только лишь врачи скрываются за дверью, как Князь падает навзничь, глотая слёзы. — Миша, он, он… — Успокойся, Княже, — тихо шепчет Балу, в глазах которого так же стоят слёзы, — Всё будет… — Хорошо, — заканчивает севшим голосом Поручик. — Я принесу воды… — Яша выбегает за дверь, чтобы никто не видел, как он плачет. — Я с тобой, — Поручик тоже вылетает из комнаты, понятно почему, никто не хочет находиться в этом проклятом месте. — Балу, я не выживу, если он умрёт, я… — Успокойся, — шепчет Балу, но это вгоняет Князя в более сильные эмоции. — Я люблю Горшенёва восемь (!) лет. Я уже хотел умереть из-за него один раз. Умру и второй! — и Князь резко вылетает из проклятого туалета.***
Моросит мелкий дождь. Унылый осенний вечер. Компания из четырёх панков мрачно подходит к зданию больницы. — Где реанимация? — мрачно спрашивают они на входе у какого-то молодого врача. — Туда лучше не ходить сейчас, — мягко начинает тот, — Там сейчас один наркоман умер от «золотой дозы», его не смогли откачать. Ну, да, галлюцинации его полностью убили. Эх, жалко его. Ответ на это — поток слёз Князя, который даже и не думает скрывать свои чувства.