***
Осень 2003 В рязанском мужском туалете противно пахнет одеколоном и потом. Вся группа, кроме одного вокалиста, ждущего другого, уже сидит за кулисами, ожидая начала выступления. Но до концерта ещё час, зачем сидеть там, как на иголках, если можно провести время с пользой в каком-нибудь другом месте? Задвижка замка на входной двери задвинута влево. Посторонним вход воспрещён. Короткий стук в дверь. Кто-то будто царапает гладкую белую поверхность. Полуголый Горшок отрывается от зеркала, в которое он до этого оценивающе глядел на себя. Он смотрел на свои голубые шрамы и на тонкие кости ребер, просвечивающих из-под белого торса. Его жалкое тело притягивало его взгляд, в котором читалась неприкрытая ненависть к самому себе, сотворившему такое с собой. Быстро открывается дверь и так же быстро закрывается. В туалет влетает Князь и глядит на Горшка, который опять погрузился в зеркальный омут. Облепиховые глаза выражают такую злость и ненависть, что Князь шепчет: — Ты прекрасен. Несмотря ни на что, ты просто прекрасен.***
— Андрей? Что ты тут делаешь? — её голос больно бьёт по ушам, но Князь не зря ходил в театральную секцию. Широкая улыбка пробегает по его искусаным губам. — Гуляю. А ты? — голубое платье говорит само за себя, но её самолюбие нужно тешить, прикидываясь дурачком. Гордость, звенящая гордость, сочится от этой счастливой женщины. В её глазах видно всё: радость от будущей богатой жизни, любопытство от брака с рок-музыкантом, восхищение самим свадебным процессом, но только не любовь к Горшку, идущему к ним с дальнего конца пристани. — Мы с Мишей только с катера приехали. Ты, надеюсь, не обижаешься, что тебя не позвали на саму свадьбу? Мы хотели провести время с Мишей вдвоём. Без посторонних, — это «посторонних» больно царапает слух и сердце Князя.***
— Так же, как и ты. В туалете становится жарко от того взгляда, который Горшок кидает на Князя. Его глаза выражают кристально чистое обожание. Князь нервно сглатывает и первым подаётся вперёд. Его движения медленны, рваны. Горшок же, наоборот, двигается грациозно, словно танцует на сцене. Пульс Андрея учащается, а дыхание останавливается, когда Михаил оказывается совсем близко. Его глаза, уже почти чёрные, лихорадочно блуждают по губам Князя. Он облизывается и подаётся вперёд. Князь ловит его губы своими, нежно проникая языком в его рот. Они сливаются в нежном поцелуе, счастливо смыкая руки на спинах друг у друга. Но никто из них не собирается останавливаться. Шаловливая рука Горшка спускается ниже, поглаживая спину Князя. Андрей трогает плоский живот Миши, медленно опускаясь к паху. С губ Горшка срывается стон, терпкий и нежный.***
— Всё в порядке, Оль, — голос звучит ровным стуком колёс. «Всё в порядке». Эти слова — мантра для Князя. Он постоянно повторяет их, впитывая в себя их горечь и боль. Вливая в них всё своё страдание. Вымещая в них своё бешенство. «Почему я страдаю?» Этот вопрос уже давно впивается в его душу. Видя счастливые лица других людей, Князь опускает глаза вниз, молясь, чтобы он был так же счастлив. Но его счастье в том смешном кареглазом парне, незаметно ставшем мужчиной. А он… А вот он, идёт к Оле. Глаза непроницаемо смотрят вперёд, губы плотно сжаты в тонкую линию. Длинные волосы отстрижены, вместо панковских патлов его голову украшает аккуратный ёжик с серебряными проблесками седины. Сейчас Михаил похож на взрослого почтенного гражданина, в его образе не видно того панковского задора, обычно украшающего музыканта на сцене или с гитарой в руках.***
Горшок первым отстраняется от пухлых губ Князя и опускается ниже, покрывая поцелуями загорелую шею. Удовольствие волнами накрывает Андрея, когда Михаил впивается в гладкую кожу на ключицах, оставляя багрово-фиолетовую метку засоса. Или, скорее, напоминание того, что Князь принадлежит только ему. Тот же в ответ шаловливо улыбается и плавно садится на пол, игривым взглядом глядя на своего любимого. Горшок нагибается для поцелуя, но на этот раз его руки, уже трясущиеся от возбуждения, действуют более радикально. Лязгает холодная пряжка ремня, и ненужные штаны Андрея летят в угол туалета. Князь же пытается расстегнуть препятствие на пути к сокровенному зубами. Но армейский ремень с СССРской пряжкой так просто не сломить. Горшок засмеялся хриплым от предвкушения смехом, который, ударясь от стены туалета, ещё больше завёл Андрея. Но вот все препятствия сняты. Мокрыми руками Князь хватает маленький тюбик, выдавив липкой жидкости себе на ладонь. Горшок выгибается, когда рука блондина обхватывает его ствол, лаская его и аккуратно размазывая смазку по всей поверхности…***
— Привет, — Андрей подходит к Горшку, останавливаясь в метре от мужчины. — Мои поздравления. — Привет, — тот безэмоционально протягивает руку Князю. — Спасибо. В воздухе пахнет напряжением между этими двумя, когда они жмут друг другу руки. Князь во все глаза смотрит на Мишу, а тот старательно отводит взгляд. — Андрей, ты придёшь к нам вечером? На застолье? — вопрос Оли заставляет прекратить зрительную пытку Горшка, и Андрей переводит глаза на неё. — Разумеется, я уже говорил. — Тогда ты не мог бы прийти вечером? Мы с Олечкой хотели побыть вдвоём, — голос Миши сочится ядом и презрением. — Разумеется, — это «Олечка» и холодный голос мужчины бьют со всей силой под дых Князю. Его душа кричит и захлебывается в рыданиях, но внешне Андрей остаётся совершенно спокоен. Он протягивает руку Михаилу и тот, приобняв Олю, уходит с пристани. «Все нормально. Все нормально. Все нормально», — но для Андрея ничего не нормально…***
Первый толчок сладкой болью отдаётся в груди Князя. Он стонет, подставляя губы для поцелуя. Миша впивается в них, входя второй раз. Стенки крепко обхватывают ствол, доставляя Горшку необъяснимое удовольствие. Учащается темп, мужчина двигается всё быстрее и быстрее, а стоны становятся всё громче и громче. В туалете жарко и пошло, звенящая похоть отлетает от стен, но кого это интересует? Горшку с Князем хорошо. А других людей в маленькой комнате нет. Перед оргазмом, волной накрывающем обоих парней, Горшок наклоняется над Князем и шепчет: «Я люблю тебя. Больше жизни люблю». Счастье бьёт белой струёй, оба дошли до пика. — Я тоже люблю тебя, Миша. И буду любить. Вечно! Вечно! Миша выходит из Князя и целует его, нежно и аккуратно, под чьи-то громкие хлопки. стоп***
Лето 1996 На грязной кухне горит лишь одна лампочка. Остальные плафоны сломаны. За неубранным столом сидят два парня, буравя друг друга взглядами. Их светлые волосы одинаково отливают серебром в неярком свете. Накал эмоций миллионом вольт бьёт по маленькой кухне. Злость и презрение бьёт по темным окнам, а страх стреляет в советскую люстру. Молчание давит на стены, душа их тонкие шеи. Всё-таки нужно что-то сказать, иначе кухня просто взорвется. — Ты же понимаешь, что я никак не против, более того, я за это. Я очень рад, — говорит из парней таким тоном, означающим, что он совсем не рад. — Я знаю, что тебе это не нравится, хватит лукавить, Балу, — скучающим голосом отвечает другой. — Мне это не нравится! Я просто боюсь за вас, идиотов. Как люди отреагируют на двух гомиков-вокалистов? — голос того, кого назвали Балу звенит от напряжения. — Ты думаешь, что мы будем это показывать на людях? Ты спятил? — кухня взрывается от возмущения в голосе парня. — Вам может снести крышу, ясно? Вы два влюбленных молодых парня. Всё может произойти! — Ты так плохо о нас думаешь? Ну спасибо. — Ладно ты, Андрей. Миша более эмоциональный. — Давай поспорим, что мы ни разу не покажем на людях наши отношения. Даже намеков давать не будем, — игривость так и звучит в голосе того, кого назвали Андреем. Очевидно, он ничего не боится. Очевидно, ему снесло счастьем крышу. — Спорим, — неодобрительно качает головой Балу. — Спорим.***
— Ты мне проспорил, поздравляю…