Танец на осколках

      Совсем не так я планировала провести лето. Мне хотелось провести его с семьей, на берегу поместья в Италии; чтобы всё было как когда-то в далеком прошлом: отец, брат, шахматная доска, полёты на метле, семейные ужины и прогулки. Но получилось совершенно иначе, точнее так же, как и когда-то давно: авроры и обвинение в убийствах. Только в это раз всё сложнее: многочасовые встречи с главой Аврората, с адвокатами, близкими «друзьями» отца и всеми, кто мог бы помочь. Бесполезные попытки спасти того, кто устал бороться. Вместо семейного поместья в Италии, небольшое поместье лучшего друга в Испании. Не так уж и далеко от Италии, если так подумать. Полёты на метле, шахматы, ужины — всё это было, но подкреплённое болью и разочарованием. Рядом было всё и одновременно ничего.       Двадцатого августа пришло письмо от дедушки, в котором он сообщил, что вернётся в родовое поместье двадцать восьмого августа, поэтому утром двадцать седьмого я собирала свои немногочисленные вещи и подгоняла Тоши, который совершенно не хотел разлучаться с теплом Испании и Куро.       Куро улыбнулся, трансгрессировав меня прямо к воротам поместья и сразу исчез, оставив после себя лишь тяжёлый и удушливый запах одеколона.       Возвращаться домой было тяжело. Особняк заметно посерел за время нашего отсутствия. Громоздкие грозовые тучи нависли над нами, никак не помогая расслабится. Тоши хмурился, сжимая в руке свою небольшую сумку, и упрямо не хотел идти в дом, постоянно замирая на полпути. Ему тяжело и страшно. Мне не легче. Мне тяжело, страшно, больно и ещё целый букет эмоций, до селя мне не известных.       В один момент просто хватаю брата за руку и веду за собой, с грохот распахиваю створки парадной двери, вдыхая такой знакомый запах дома. Горький, как снадобья мадам Помфри, родной и холодный. Дом не обязательно место, которого согрет тебя теплом и уютом. Наш дом, это место боли и скорби. Привычной, въевшейся под корку. Боль не отпустит, даже если очень захочешь и как бы Тоши не противился, ему придётся с ней жить. Как живу я, как жил отец и наверняка другие поколения нашего рода. Вряд ли это можно назвать хорошей закономерностью, но что поделать, если счастье чуждо нашей семье. Стоит только вдохнуть его, почувствовать этот глоток эйфории, как случается что-то выходящее за грань. Оно рушит всё, неся за собой лишь разочарование, боль и злобу. Мы принимаем это как данное и никогда не противимся, лишь закаляем себя, чтобы пережить и двигаться дальше, вновь и вновь начиная жизнь с чистого листа.       В конце дня нахожу своего брата в кабинете отца, который когда-нибудь станет его. Мальчик заснул, свернувшись на диване, натянув на себя мантию отца, которую он когда-то так небрежно бросил на кресло.       Почему-то не нахожу в себе сил его разбудить. Сажусь рядом, выдернув с полки отца дневник какого-то египетского мага из средних веков и начинаю лениво перелистывать, даже не пытаясь перевести страницы, исписанные неизвестными мне символами. Так и засыпаю: подле своего младшего брата с книгой в руках.       Просыпаюсь от мягкого похлопывания по плечу. Открываю глаза, вспоминая, что уснула не в своей комнате, а на полу в кабинете отца. В затылок упирается локоть Тоши и это совсем не способствует комфортному пробуждению. Всё тело затекло, мышцы отзывались привычной тянущей болью, а голова была тяжёлой, как свинцовый шар.       Напротив стоял дедушка, бывший глава рода Амано. Его исчерченное морщинами лицо не выражало ничего, кроме холодной отстранённости и какой-то далёкой и едва заметной толики разочарование. Не знаю, кому она направлена: его детям, отцу и Масао, или внукам, мне и Тоши. Сути это совершенно не меняет. Дедушка уехал из страны после смерти второй жены, а это было почти десять лет назад, и с тех пор возвращался дважды. В день рождения Тоши и в день смерти моей матери. А теперь его вернули обратно. Из-за непонятного чего и вряд ли смогут отпустить ближайшие три года: равно столько мне осталось до окончания школы.       — Последний раз я видел тебя на похоронах Риоко, — говорит мужчина, даже не поменяв выражение лица. Словно говорит о погоде или о чём-то едва ли значащем. Может для него это действительно так и есть. — Я ожидал увидеть сломленного ребёнка, но выглядишь вполне сносно.       — Сносно? — усмехаюсь, едва не засмеявшись в голос. Чувствую себя безумной. Настолько безумной, что весь остальной мир кажется поехавшим и его хочется исправить. Переделать под себя, сказав, что так и было. Это был бы мир лжецов, лицемеров и трусов. Мир чистокровных магов, что за столько лет научились красиво говорить и плести паутины интриг. Это был бы чокнутый мир. Почти привычный, при этом не имеющий соседних. Он бы не смешивался с другими, оставаясь обособленным. Таким, чтобы нельзя было перекроить или исправить. Он был бы той самой утопией, которой не суждено увидеть свет. — Я выгляжу отвратительно.       — Хорошо, что ты это понимаешь, — дедушка фыркает, садясь в кресло напротив и мне ничего не остаётся, как сесть в кресло слева от дедушки. — Я бы хотел, чтобы ты рассказала, какого положение дел.       И я рассказываю. Об аресте, обвинениях, привычной халатности ищеек Министерства, своих предположениях и документе, что составил отец. Дедушка слушает внимательно, не перебивает, лишь изредка хмурится да косится на спящего Тоши.       — Твоего отца почти невозможно спасти, — говорит дедушка так, будто его едва ли волнует участь старшего сына. — Не тешь Тоши и себя пустыми надежами. Пора взрослеть, Акира. Подними голову, спрячь всю свою боль глубоко внутри и забудь о ней, если не на всегда то, до того времени пока не сможешь жить с ней. Тебе придётся жить с клеймом и ответственность за то, чего ты не совершала. Поэтому подними голову и борись.

***

      Утром тридцать первого августа сова приносит письмо из школы с чем-то увесистым внутри. Стоило догадаться, что так и будет, но до последнего хотелось верить, что на должность старосты назначат кого-то другого. Достойного и незапятнанного. Значок старосты казался слишком тяжёлым, хотя едва ли весил больше тонкого кольца на указательном пальце. Долго смотрела на зелёный значок с изображением серебряной змеи, пока в моём камине не появилась знакомая голова. Куро, как и всегда, весьма нагло ворвался в мою комнату.       — А если бы я ходила голой? — убираю письмо и значок в верхний ящик тумбочки и подхожу ближе, чтобы сесть на колени около решётки камина и головы друга.       — Я бы посмотрел, — подмигивает, громко рассмеявшись. — Мы через полчаса собираемся в Косой переулок за покупками. Ты с нами?       Бросаю быстрый взгляд на часы. Половина одиннадцатого. Кажется, письмо из школы пришло только пару минут назад, но на деле прошло больше получаса. Какая удача, что, засидевшись, лишу себя удовольствия гулять по Косому в одиночку.       — Где встречаемся?       — В Фортескью, дорогая, — ухмыляется, почти показывая кромку зубов. Кто-то на заднем плане окликает брюнета, и я с трудом различаю голос Ойкавы. Слава Салазару, надеюсь там не будет никого, кроме мальчишек со Слизерина. Хотелось бы провести последний день перед учёбой в приятной компании. Компании тех, в чьих жилах течёт такая же грязная чистая кровь. — Не опаздывай.       Закатываю глаза, делая вид, что не слушала его. В конечном итоге, если Ойкава там, то Куро опоздает на пару с этим, порой невыносимым, позёром. Переодеваюсь в более подходящее для прогулок по магазинам платье, собираю волосы в хвост и спускаюсь на первый этаж, чтобы предупредить дедушку об уходе.       Дедушка закатил глаза, как я десять минут назад, и махнул рукой, мол хорошо. В руках у него был свежий выпуск «Пророка», который я уже успел зачитать до дыр. Чёртова Скитер снова взялась за старое, но кажется в этот раз её длинный нос, залезающий в каждую щель, смог сыграть на руку моему отцу и мне.       Только вчера стало известно, что дело о убийстве маглорожденных хотят закрыть и единственный подозреваемый отказывается давать комментарии, как сегодня утром первая полоса пестрила громкой фразой.       «И ВНОВЬ ПУСТЫЕ ОБВИНЕНИЯ»       — Мисс Скитер умеет удивлять, — замечает дедушка, сделав глоток чая. Он лениво перелистнул страницу, задумчиво сведя брови, наткнувшись на колонку светских сплетен.       — Да, — киваю, вспоминая, сколько злости принесли лживые статьи этой мерзкой женщины. — Хоть где-то пригодился её длинный нос.       — Ты собираешься за покупками с друзьями? — спрашивает вроде бы непринуждённо и осторожно, но в голосе чувствуется этот немой приказ ответить. Леди Амано — сколько фальши. Я всё равно осталась той, кем и являлась — разменной монетой; дочерью богатого рода, чья судьба — выйти замуж, чтобы заключить выгодный союз, принеся роду как можно больше пользы. — Расскажи кто там будет.       — Не уверена, что знаю весь список, — пожимаю плечами, силясь скрыть своё раздражение. — Там будет мой хороший знакомый — Куроо. Личности остальных для меня загадка.       — О, наследник «Железного» Куроо? — только чудом не закатываю глаза. Отец Куроо известная личность — винодельни, патенты на зелья, инвестиции в многообещающие проекты. Ещё связь с тёмными магами и теми, кто презирает нынешнее правительство. Но этим, пожалуй, грешат все представители древних чистых родов. — Достойно. Он был бы выгодной партией. Хотя будь моя воля, я бы отдал тебя за кого-то вроде Куними или Ушиджимы.       — Мы просто хорошие знакомые, дедушка, — мягко улыбаюсь, чувствуя, как слова старого хитрого лиса проникают под кожу. Будь его воля. Во имя Мерлина, да ни за что в жизни! — Прошу меня простить, мне пора, не хочу опоздать.       — Конечно, Акира, — мужчина кивает, поправив очки на переносице, возвращаясь к чтению газеты. — Поспеши, не вежливо заставлять молодого человека ждать.       Киваю на прощание и направляюсь к камину. Бросаю горсть пороха и уже спустя несколько секунд оказываюсь на оживлённой, кипящей жизнью улице. За пару минут добираюсь до кафе, игнорирую немногочисленные косые взгляды и замираю, увидев за одним из столиков Кея и Футакучи. Парни о чём-то переговаривались, но заметив меня, резко замолчали, оборвав диалог на полуслове.       — Вы как будто дементора увидели, — усмехаюсь, сев за стол рядом с Футакучи. Парень перевёл вопросительный взгляд на Кея, на что блондин просто покачал головой. Мол потом.       — Кхм, мы не ожидали, что ты и правда появишься.       Усмехаюсь, скрыв за натянутой улыбкой толику разочарования. Вот она, показанная дружба? Стоит чему-то бросить тень, как люди, кричавшие о дружбе, быстро ретируются.       — С чего это? Когда это я была затворницей?       — А, да я не об этом, — Футакучи качает головой, махнув рукой. — Просто Тецуро говорил, что после ареста отца ты была не в лучшем, кхм, настроение.       О, это ещё мягко сказано. Боль до сих пор перекручивает все внутренности, сжирая заживо. Но это заперто где-то глубоко и едва ощущается. Закатываю глаза, расправив плечи, и откидываюсь на спинку стула, демонстративно разведя руки в стороны. Смотрите, я жива. Даже не похожа на ходячий труп. Смеюсь, скалюсь и говорю так, будто ничего и не было. Будто летние каникулы не подвели меня к той черте, за которой уже ничего нет. Будто Кагеяма не вытащил меня из ледяной воды, спасая от неминуемой гибели; будто Куро не трясло каждый раз, когда меня швыряло в разные стороны, стоило метле зацепиться за что-то.       — Даже если и так, то сейчас всё нормально.       Кей смотрит с подозрением, но быстро отвлекается на вопрос Футакучи о каком-то громком деле, в которое был вовлечён его отец. Они разговаривают не больше пары минут, прежде чем к нам подбегает взъерошенный Ойкава, которого подгонят злой как чёрт Куро.       — Мерлин! Ты такой копуша! — сетует брюнет, плюхнувшись на стул возле меня, от души треснув севшего рядом шатена. Ойкава громко ойкнул, махнув всем присутствующим в качестве приветствия.       Парни обмениваются колкостями, пытаясь втянуть меня в их глупый спор, но у меня нет настроения зубоскалить, пускай и в шутку. Кей вызвался сходить сделать заказ, поэтому следующие несколько минут парни выбирали, что они хотят. В конечном итоге Тсукишима психанул, сказав, что возьмёт на свой вкус.       — Тебе что взять?       Парни недовольно загалдели, закатывая глаза на очевидную заботу Кея и его предвзятость.       — На твой вкус, но я не особо голодна.       Блондин кивает, стремительным шагом удаляясь от столика.       — Эй, Амано, что с вами не так? — неожиданно говорит Футакучи, скосив осторожный взгляд на только что ушедшего Кея. Приподнимаю брови, как бы спрашивая, что он имеет виду и Футакучи, которого никогда ничего не смущало, решает продолжить. — Ну, вас с Кеем обычно было не отлепить друг от друга. А сейчас даже по разные стороны стола сели.       Куро усмехается, закатив глаза, но ждёт пока я сама скажу то, что он знает уже очень давно. Хитрый котяра.       — Мы расстались, — почти смеюсь, когда Футакучи и Ойкава открывают рты от удивления. Ведь именно они громче всех кричали, что мы отличная пара. — Ещё в конце июня.       — И вам нормально? — аккуратно спрашивает Ойкава, сцепив пальцы в замок. Его привычный весёлый взгляд стал холодным и цепким. Выжидающим. — Ну сидеть вот так? Общаться?       — Ойкава, не все стараются держаться от своих бывших как можно дальше, — не намекаю, а прямо осуждаю его постоянные увёртки и смену «дам сердца». Куро громко прыскает, едва не получив удар от лучшего друга. — Мы были друзьями много лет до этого. Так что, да, нам нормально.       Скоро возвращается Кей, говоря, что заказ скоро принесут. Ойкава обиженно косится на меня, но это напускное, нежели реальная обида. Футакучи ещё раз уточняет сказанные мной слова уже у Кея и получив утвердительный ответ, обречённо роняет голову на скрещенные руки громко шепча что-то о потери красивой пары. Усмехаюсь, заметив игривый взгляд Куро на себе и так не вовремя вспоминаю слова своего дедушки о Куроо. Выгодная партия, да?       Мальчишки выводят нас на разговор о старостах. Ойкава, так ожидаемо, получил значок старосты школы. Может быть поэтому он в таком хорошем расположение духа несмотря на все подколы Кея? Наше назначение на должность старост факультета было очевидным— хотя я до последнего верила, что из-за ареста отца решение изменят — и ожидаемым. Ойкава признаётся, что мельком слышал о назначение Шимизу на пост второго старосты школы, из-за чего Футакучи едва ядом не начал прыскать от зависти. Куро закатил глаза, шепнув, что одним из старост Гриффиндора точно будет Кагеяма. Фыркаю, не имея желания это обсуждать, и отворачиваюсь к Футакучи, что так удачно завёл разговор о Скитер.       После перекуса направляемся прямиком к мадам Малкин. К большому удивлению встречаем там Киру, что ходила по магазинам со своей младшей сестрой. Девушка обменялась какими-то странными взглядами с Ойкавой, а заметив меня кинулась на шею, что-то громко щебеча о том, как скучала.       После этого процесс покупки всего необходимого заметно затянулся. В «Флориш и Блоттс» мы столкнулись с Киндаичи и Кагеямой, но эта встреча не продлилась долго. Спасибо Ойкаве, что в его пустую голову не пришла идея предложить гриффиндорцам присоединится к нам; наоборот, он вспомнил старый обиды, заставляя парней быстро скрыться среди стеллажей во избежание ссоры или, что хуже, драки.       Прошу Куро купить письменные принадлежности и для меня, ссылаясь на то, что мне нужно быстренько сходить в одну неприметную лавку. Брюнет непонимающе хмурится, но кивает. Договариваемся встреться у магазина мётел через полчаса, после чего я ухожу, затерявшись в толпе.       Сворачиваю в Лютый переулок, сразу же направляясь к интересующей меня лавке. Немногочисленные прохожие недобро смотрят в затылок или бросают косые взгляды, но также спешат по своим делам.       Лавка «Горбин и Бэрк» встречает знакомой тяжестью и холодом. Место буквально пропитано тёмной магией. Старой, как сам мир, и чудовищно сильной. Владелец лавки появляется почти из воздуха, встаёт за прилавок и смотрит с осторожностью и интересом.       — Чем могу помочь, мисс?       — Я слышала, у вас есть один довольно редкий артефакт, — пробегаю взглядом по многочисленным витринам, не находя интересующий меня предмет. — Кольцо, способное предотвратить неконтролируемый выброс магии.       — И правда, есть у меня такая вещица, — мужчина взмахивает палочкой, и из-под прилавка показывается небольшая серебряная шкатулка, крышка которой распахивается, стоит предмету оказаться на деревянной столешнице. Кольцо из чёрного золота, предназначенное явно для женской руки, с крупным сапфиром в центре, накладкой, инкрустированной мелкими сапфирами, и резным ободком. — Кольцо принадлежало одной из правнучек самого Салазара Слизерина, потом оно перешло во владение Певереллов, а позже к Мраксам. Кольцо было утеряно сотню лет назад, но совсем недавно я нашёл его у одного скупщика краденого. Бедняга даже не подозревал, насколько мощный артефакт носил при себе.       — Сколько вы хотите за него? — владелец лавки явно набивал цену своим рассказом. Да и без всего этого ясно, что кольцо представляет если не магическую ценность, то историческую. Как медальон Слизерина или утраченная диадема Кандиды Когтевран.       — Пятьсот галлеонов, если мисс потянет такую сумму, — усмехаюсь, кивая мужчине; скорее всего он этого не ожидал.       — Запищите на мой счёт в Гринготтсе, — мужчина недоверчиво косится на меня, но достаёт кассовую книгу. — Акира Риоко Амано.       — О, юная леди Амано, — мужчина расплывается в благоговейной улыбке. И с куда большим энтузиазмом чиркает своим косым подчерком сумму и имя на дешевом пергаменте. — Ваш дядя мой частый гость. Если свидитесь с ним, передайте, что его заказ уже прибыл.       — Заказ?       — Ох, он вам не сказал? — мужчина удивлённо приподнимает брови, но рассказ не прерывает. — Он заказывал клинок гоблинской работы, пропитанный ядом мантикоры. Очень редкая вещь, ума не приложу зачем она ему.       Такой клинок способен разрезать даже самые сильные защитные чары; да что там защитные чары, вполне возможно он и какое-нибудь заклятье разрубить сможет. Зачем моему дяде понадобилась такая опасная вещь?       — Сколько стоит подобная вещь?       — Порядка двадцати тысяч галлеонов.       Баснословная сумма. Масао не способен оплатить такую покупку. Уже нет.       — Я постараюсь передать дяде при встрече, — мужчина кивает, заворачивая крохотную, украшенную камнями, шкатулку в плотную упаковочную бумагу. Протягивает мне свёрток, желая хорошего дня, и скрывается за дверью подсобного помещения.       Прячу свёрток в пакете с мантиями и быстрым шагом направляюсь в сторону Косого. Полчаса почти вышли.       Подхожу к магазину мётел, когда около входа появляется Куро, держа в руках пакеты с покупками. Он нервно ходил взад-вперёд, наверняка бесясь, что я не подошла секунда в секунду.       — Где остальные? — брюнет вздрагивает, раздражённо возводя глаза к небу.       — Уже внутри, — недовольно ворчит Куро, передавая пакет с моими покупками. Заходим внутрь, где мальчишки разбежались кто куда, покупая всё необходимое к новому сезону квиддича.       Этот магазин был последним в списке, поэтому очень радуюсь, когда мальчишки предлагают пообедать и отправится по домам. Время уже клонилось к четырём. Выбор падает на самый простой вариант: «Дырявый котел».       Многочисленные посетители странно косились на наш столик, и к середине трапезы меня начало это раздражать. Хотелось верить, что меня мало кто знает в лицо, но что уж поделать, если я точная копия отца. Это и есть расплата за чужие грехи? Это ведь не школа, где всем, по сути, плевать. Это взрослый мир. Ведьмы и волшебники будут опираться не на твои заслуги, а на заслуги твоих родителей. А мой отец, пускай и невиновен, отмечен клеймом убийцы.       — Меня напрягают эти косые взгляды, — наконец-то сдаётся Футакучи, отставив полупустую тарелку в сторону. — Даже аппетит пропал.       Пожимаю плечами, уже давно привыкнув и спрятав злость глубоко внутри. Не время и не место показывать зубки. Всегда можно найти что-то, что станет отличным способом выпустит накопившуюся злость.       — Добро пожаловать в мой мир.       — Рехнуться можно, — шипит парень, потянувшись к своему кубку с тыквенным соком.       Смех вырывается из груди сам по себе. Это и правда смешно. Потому что с головой я уже давно не дружу. Куро это знает как никто другой. Потому что лично вытаскивал меня с того света. Это знает Кагеяма, хотя скорее всего списал моё падение в воду на ночь, плохую видимость и сильный ветер.       Мы думаем, что знаем друг друга. Что мы друзья, если не на век, то до окончания школы точно. Мы держимся вместе, потому что так заведено в наших кругах. Держаться вместе, ставать спина к спине, если это необходимо, но бежать прочь если твои интересы встают выше общих. Грязнокровки пожертвуют всем, даже самыми близкими, ради спасения мира, мы же уничтожим мир, если нужно спасти близких. Мы так схожи, но так отличаемся. Мы держим палочку, носим мантии и зачастую оканчиваем одну школу. Но законы писаны для тех, кто родился в семье потомственных магов. И этот же закон защищает тех, кто магом стал случайно: тех, в ком случайным образом проснулась магия. Иронично.       — Я слышал, что в школе будет новый профессор по Защите от Тёмных искусств, — неожиданно начинает Кей, понизив голос до едва различимого шепота. Парни напряглись, склонившись над столом, внимая.       — Опять?! — шипит Футакучи, гневно выгнув брови. — Мы можем хотя бы два года подряд проучиться с одним преподавателем? Кто на этот раз?       — Долорес Амбридж, глава Отдела магического правопорядка, — Куро присвистывает, выражая недоумение всех присутствующих. Оно и понятно, Министерство решило пробраться в школу.       — Отлично, теперь в школе будут лишние глаза и уши. Прекрасно! — Ойкава хмурится и говорит достаточно громко, не нарочно привлекая к нам внимание. — И что только этой министерской крысе нужно?       — Это из-за меня, — признание даётся на удивление легко. Словно не из-за меня Куро и Ойкава могут лишиться последних хороших дней в школе. — Я дочь убийцы, а пока дело не закрыто, они будут присматривать за мной. Вынюхивать информацию и ждать, пока я сделаю ошибку, подтвердив их подозрения.       — Но ты не убийца, — мягко парирует Ойкава, закатив глаза так, словно я сказала очередную глупость. Как будто знает, сколько ненависти и злобы скрывается внутри. Едва ли он может утверждать такое, ведь он никогда не видел настоящее лицо человека, сидящего напротив него самого. — Они просто тратят время.       — Детей судят по их родителям, — пожимаю плечами, сложив руки на груди. Пускай голос спокойный, но кто знает, что отражается на дне глаз. Выдают ли они меня? Или делают речь ещё убедительней? Какие они: глаза тиранов и убийц?       — Все скоро изменится.       Не знаю, зачем это было сказано, но легче ожидаемо не стало.