Танец на осколках

      Собрание в вагоне старост оказалось недолгим. Новоявленные старосты познакомились со старшекурсниками, что ещё не были сняты с постов, и с теми, кого тоже, только-только назначили. Несмотря на то, что нам предстояло работать вместе минимум год, атмосфера была весьма напряженной.       Я сидела между Кеем и Ойкавой, взгляды которых так и кричали: «Ну давайте, рискните что-то вякнуть». Наверное, поэтому бросавшие презрительные взгляды студенты сидели молча, слушая наставления главных старост, не решаясь начать показывать свои «зубки» прямо сейчас.       — Графики дежурств мы выдадим завтра днём, — заканчивает Шимизу, сделав пометку в своём ежедневнике, тем самым поставив точку в пробном собрание старостата.       Кто-то начал собираться, как старосты Гриффиндора, а кто-то, как старосты Когтеврана, остались на месте, ожидая каких-то наставлений. Ойкава помахал какой-то девчонке через окно купе и повернулся к нам, привычным жестом поправляя волосы.       — Ну, как я вам?       — Да как обычно, Ойкава, не обольщайся, — Кей сама любезность. Шатен только фыркает в ответ, поправляя значок старосты на своей мантии. Он шёл к этому долгие семь лет и впервые, наверное, смог обойти Иваизуми не только на поле для квиддича. — Может уже вернёмся?       — Какой ты противный, — Ойкава закатывает глаза, махнув своей напарнице на прощание, но покорно встаёт на ноги отряхнув несуществующие пылинки с мантии. — Не удивительно, что вы разбежались.       Мерлин, у Ойкавы язык без костей! Кей реагирует мгновенно. На висках начинают играть желваки, а пальцы сжимаются в кулаки. Ойкава понимает, что, кому и где ляпнул, когда кулак Кея пролетает в дюйме от его уха. Шимизу громко ахает, а старосты Гриффиндора замирают на выходе из купе. Прекрасно.       — А вот это уже не твоё дело, — шипит блондин, уже намереваясь достать свою палочку. Старосты! Какие из них старосты, если один не может держать язык за зубами, а другой слишком остро реагируют на всё, что касается меня.       — А ну-ка прекратили, — мальчишки замирают в нелепых показах, а во всём купе устанавливается звенящая тишина. — Со стороны себя видели? Как дети себя ведёте, особенно ты, Ойкава.       Кей фыркает, разворачиваясь на каблуках, и оттолкнув плечом застывшего в проходе Кагеяму, уходит прочь. Закатываю глаза, бросив осуждающий взгляд на Ойкаву, но не спешу догонять своего «бывшего парня», а остаюсь со старшекурсником, ожидая, когда он наконец-то перестанет изображать каменное изваяние.       Ойкава несколько секунд непонимающе хлопает глазами и наконец-то поняв, что отчитывать его больше никто не собирается, галантно указывает на все ещё открытую дверь купе, жестом приглашая выйти первой. Усмехаюсь, но почти покорно выхожу из купе, бросив короткий взгляд на старост Гриффиндора, которые уже вдоволь налюбовались разладом в нашем тесном и «дружном» змеином клубке.       — Ты в порядке? — спрашивает тихо, придержав за спину. Не люблю, когда они так делают. Все они: Куро, Тсукишима, Ойкава и так далее по списку. Терпеть не могу, когда они начинают показывать своё воспитание. Как будто я не знаю, что, перебрав, они могут пойти купаться голышом или начать танцевать что-то не поддающееся логике и здравому смыслу. Будто я не видела, как пьяный Ойкава лежал на диване в общей гостиной, свесив голову с подлокотника и разговаривал сам с собой о «хитрой морде вон той горгульи».       — А почему не должна? — сама любезность. Лучше бы они молчали, продолжали шутить и не делать вид, будто я хрустальная. Так было бы проще переносить всё происходящее. Они защищали меня на протяжении многих лет в школе, но никогда не пытались залезть в душу, не пытались спасти. Но что-то неуловимо изменилось, между нами. Новые грани появились из неоткуда, а некоторые, наоборот, стёрлись. Это пугает.       — Ну твой отец и…       — Хватит, Ойкава Тоору, — останавливаюсь так резко, что старшекурсник почти налетает на меня. В тамбуре мы одни и это меня радует, не хочу выносить всё это на всеобщее обозрение. — Заруби на своём носу и передай остальным, что я в порядке. Не нужно относится ко мне как-то иначе или бояться сказать в моём присутствии лишнее слово. Я пережила первый арест родителей, смерть матери и поверь, переживу и это. Я не хрустальная фигурка, которую нужно оберегать.       — Но, Тецуро…       — Куро был со мной, когда я была не в лучшей форме, — тяжело вздыхаю, заправив выбившуюся прядь за ухо. — Но последнее, что мне нужно, так это иное отношения.       — Ладно, как скажешь.       Возвращаемся в купе, которое до этого заняли Куро с Сугой и больше не возвращаемся к искомой теме. Мальчишки все ещё стараются не говорить про лето, но стараюсь не обращаться на это внимание, закинув ноги на колени Куро и уткнувшись в учебник по Чарам.       До самого Хогвартса стараюсь не обращать внимание на бредни старшекурсников, изредка отрываюсь от своего занятия, чтобы вклинится в какой-то интересный диалог. Кей возвращается к нам, когда до прибытия в Хогсмид осталось не больше часа, и выглядит порядком успокоившимся. С неприкрытой злостью смотрит на Ойкаву, но уже так явно почесать кулаки не спешит.       Когда поезд наконец-то останавливается, а мы выходим на платформу, мальчишки быстренько сбиваются в группу уходя вперед, смеясь над чем-то. Ко мне почти мгновенно подлетает Кира, начиная радостно щебетать о том, как трудно подступиться, когда рядом столько парней. Закатываю глаза, как бы говоря, что вообще-то это не сложно, но покорно выслушиваю сплетни, собранные ей за время поездки.       — Тсукишима выглядит злым, что-то случилось?       Ох Кира, твой несостоявшийся — или всё-таки состоявшийся? — кавалер случился, а также его длинный язык и полное отсутствие тактичности и контроля.       — Случился Ойкава и его длинный язык.       Кира закатывает глаза и на удивление никак не реагирует на упоминание Ойкавы. Возможно, она не стала его очередной жертвой? Или они разбежались так и не поговорив нормально, а сейчас она хочет верить, что у них всё серьёзно? Не зря же Ойкава так бегал от неё по углам в Косом переулке?       — Он большой ребёнок, — усмехаюсь в ответ, но не могу не признать её правоту. Иногда он и правда большой ребёнок, потому что его не научили многим вещам, зато вбили в голову принципы семьи и её идеалы.       — Они все такие, — машу рукой в ту сторону, где идёт компания семикурсников с Гриффиндора. Парни во главе с Бокуто громко хохочут, иногда подмигивая идущим рядом студенткам. Впереди нас точно так же ведёт себя компания слизеринцев, где громче всех смеются Ойкава и Куро. — Они смеются, делают глупости и бегают за каждой юбкой.       — Не все такие, Акира, — вроде бы упрекает, но смотрит так, будто где-то глубоко согласна со мной. — Некоторые не склонны ко всему этому.       — Уверена? — Кира кивает, скосив взгляд куда-то в сторону, где мелькнула светлая макушка Суги. — Даже Сугавара не всегда бывает серьёзным. В прошлом году, например, он превратил Ойкаву в филина ради забавы.       — Ладно, твоя взяла, — закатывает глаза, взбираясь в повозку. Сажусь рядом, невероятно радуясь, что из-за не самой положительной репутации моего отца и моей семьи, никто больше не решился сесть. — Как дела с Тсукишимой? Вы как-то странно себя ведёте.       — Мы разбежались, — пожимаю плечами, устав говорить на эту тему. Хватило и одного разговора с Ойкавой, чтобы понять, как много людей считали ли нас чуть ли не будущими супругами. — Ошибочно приняли дружескую привязанность за нечто иное.       — Серьёзно? — брюнетка удивлённо ахает, прижав руки к груди. — Вы были такой красивой парой.       — Так бывает.       Продолжает болтать даже после того, как мы заходим в Большой зал и садимся за стол. Пробегаю взглядом по столу преподавателей, находя ведьму, о которой говорил Кей. Так выделяется на фоне других, строго и скромно одетых, преподавателей, со своим взглядом полном ненависти и презрения; она смотрит так, будто все вокруг ничтожества, обязанные целовать ей ноги.       Дамблдор завёл свою привычную речь, от которой меня начало клонить в сон и когда я почти задремала, чьё-то громкое покашливание, прервало речь директора и мой сон. Амбридж собственной персоной. От её тонкого слащавого голоса и речи о Министерстве стало так тошно, что пропал не только сон, но и зачаток аппетита. Перевожу взгляд на сидящего напротив Куро и понимаю, что он точно такого же мнения о ней, если не хуже.       — Я навёл справки, — негромко начинает Ойкава, склонившись над столом, совершенно игнорируя эту особь. Его шёпот привлёк внимание других студентов и они, притихнув, тоже начали вслушиваться. Закатываю глаза, обращая всё своё восприятие в слух. — Скользкая особа. Говорят, готова пойти на всё что угодно ради Министерства.       — Не удивил, Ойкава, — девица с младших курсов фыркает, закатив глаза с завитыми и густо накрашенными ресницами. — Мой отец встречался с ней в суде, говорит, завалит, даже если человек невиновен.       — Замечательно, — фыркает Куро, бросив косой взгляд на стол преподавателей.       Как только ведьма заканчивает, свою речь продолжает и директор. А после его привычной фразы о начале пира, на столах появляются блюда с самыми разными яствами, появляется стойкое желание уйти и скрыться за дверью спальни старосты и просто лечь спать. Но увы, сегодня мы должны сопровождать малышню в их первый путь до общей гостиной.       Когда многие студенты уже уходят из Большого зала, мы наконец-то решаем отвести первокурсников в общую гостиную. Ойкава стойко досиживает с нами до этого момента и, гордо вышагивая впереди, вещает первокурсникам о том, где и что находится.       — Ойкава, я рада, что ты, такая добрая душа, вызвался помогать, — закатываю глаза, остановившись перед спуском в подземелья. — Но кажется, Башня старост вообще не в этой части замка.       — Как скажешь, милая, — усмехается, подмигнув и не обращая внимание на Кея, машет рукой мне и всем первокурсников. — Всем доброй ночи!       — Позёр, — фыркаю ему в спину, услышав негромкие смешки малышни. — Так давайте знакомится ещё раз, мы старосты факультета. Тсукишима Кей, — хлопаю блондина по плечу и он, закатив глаза, кивает. — Амано Акира. К нам вы можете обращаться по любому вопросу. Вы уже услышали от Ойкавы, где находятся кабинеты и библиотека, хочу добавить, что находится в коридорах после отбоя запрещено. В случае, если вас поймают, вы можете не только лишить факультет баллов, но и попасть на отработку к декану.       — А вы попадали на отработку? — выкрикивает мальчишка из первого ряда и в нём я признаю вроде как племянника Ойкавы. Уже не помню, как его зовут, но если верить Ойкаве, то его племяшка очень надоедливый ребёнок. Кей прыскает, закатив глаза, и я, не нахожу ничего умнее, как толкнуть друга детства и «бывшего парня» в плечо.       — Все рано или поздно попадают, — фыркаю, услышав короткий смешок сбоку. — Но довольно об этом. Запоминайте дорогу, иначе можете с лёгкостью потеряться.       Дети недовольно загалдели, но им хватило одного грозного взгляда Кея, чтобы успокоится. Показываем путь до общежитий, говорим пароль и прочую мелочь, на которую уже давно не обращаем внимание. И как только в гостиной остаются только старшекурсники, наконец-то падаю в кресло, с удовольствием откинув голову на мягкую спинку.       — Устала? — напротив садится Кира; наверняка в привычной манере свела брови к переносице.       — Нет, — нет желания открывать глаза. Так и сижу, погрузившись в темноту под веками. Так привычно и правильно что ли. — Но это был длинный день.       — Хорошо тебе, теперь у тебя отдельная спальня.       Усмехаюсь, пожав плечами. Разве можно жаловаться на возможность остаться в гордом одиночестве в, практически любой, момент. Разве можно жаловаться на возможность спрятаться от всех этим презрительных взглядов. Думаю, нет и, это, пожалуй, один из немногих положительных аспектов поста старосты. Мнимая власть и статус уже вступили в силу, а небольшой значок непривычно оттягивает край мантии, и всё это так привычно давит на плечи грузом ответственности и обязанности. Непонятно перед кем, но это отвратительное чувство есть; сжимает глотку своими невидимыми щупальцами и давит на кадык.       — Да, повезло, — открываю глаза и поднимаюсь на ноги, всё вокруг мерцает зелёными искрами, а голова разрывается на части от пульсирующей боли в затылке. Но кому какое дело до этого. Даже если я сейчас упаду и потеряю сознание, об этом будут судачить не больше пары недель и благополучно забудут, что это вообще было. Прекрасно. Почти идеально. — Доброй ночи, Кира.

***

      Хуже, чем ЗОТИ в первый день первым уроком, только встреча с дементором или оборотнем в полную луну. Лениво ковыряю вилкой омлет, изредка бросая взгляд на розовое нечто за преподавательским столом. Первокурсники то и дело подскакивают ко мне — видимо мой хмурый и отсутствующий вид пугает меньше, чем привычная не выспавшаяся мина Тсукишимы — задавая тысячу и один вопрос. Это раздражало и выкачивало силы.       — Ты помнишь про патрулирование? — закатываю глаза на реплику Кея, но киваю, спрятав саркастическую усмешку за кубком какао. Ещё бы я не помнила. Ойкава, чересчур довольный, вручил чёртов график за десять минут до прихода Кея. Он светился ярче «Люмоса», а у меня зубы сводило от записи в строке: «Слизерин-Гриффиндор». — Ты в порядке?       — Более чем, — клацаю зубами, наверное, слишком громко, потому что Кей разом напрягся, чуть отодвинувшись. Даже не пришлось просить не лезть; какая поразительная проницательность. — Встретимся в классе.       Решительно отодвигаю тарелку в сторону и поднимаюсь на ноги, крепко сжав ручки сумки одеревеневшими пальцами. На выходе из Большого зала сталкиваюсь нос к носу с Кагеямой и, зло шикнув на сонного и удивлённого брюнета, ухожу прочь. Ещё успею насмотреться на него.       Коридор встречает меня львиной долей косых и злобных взглядов, но едва ли они меня тревожат. Пройдёт месяц другой и, если расследование не будет иметь широкую огласку в прессе, о моём существовании забудут. Или, по крайней мере не будут обращать внимание. Так часто.       Кабинет был открыт, но Амбридж ещё не появилась. Воспользовавшись случаем, решила занять одну из предпоследних парт, чтобы лишний раз не мозолить глаз министерской крысе. Мало ли, что ей в голову может взбрести.       За десять минут класс наполнился ещё сонными, но вполне работоспособными студентами. За партой рядом оказалась Кира, что показалось немного непривычным. Обычно рядом был Кей или Куними. Зашедший следом Тсукишима фыркнул, бросив сумку на скамью рядом с ранее упомянутым сокурсником. Прикрываю глаза, подперев кулаком щеку, надеясь немного отдохнуть.       Когда по аудитории разносятся томные женские вздохи, фыркаю, переводя взгляд на объект этого восторга. И это оказался бумажный ворон. Птица размахивала своими острыми общипанными крыльями — её создатель видимо использовал рваный лист пергамента — паря над партами, то и дело задевая головы слишком высоких студентов. Её создатель стоял около своей парты, плавно водя палочкой, направляя птицу. Кагеяма Тобио умеет работать с такой тонкой магией? Неожиданно. Это скорее женская магия: она требует контроля, собранности и чуткости, как бы странно это не было. У нас с Куро отлично выходит создавать бумажных змей, у Кея — каким бы он не был вспыльчивым в последнее время — хорошо получались бумажные ласточки. Но чтобы Кагеяма… неожиданно.       Мгновение. Птица вспыхивает, за несколько секунд превращаясь в пепел, что так парадоксально осыпался на мою часть стола. Мой глаз нервно дёргается, а Кагеяма опустив голову, садится на место. Спрятав палочку в карман мантии.       — Доброе утро, дети! — от слащавого тона женщина начало подташнивать. Вся такая сладкая, преувеличено добрая и понимающая. Да только гадина она, самая настоящая. Таких давить нужно, как только они на свет появляются.       Пока женщина вещает что-то о экзаменах, на парту приземляется совершенно новенький и доселе невиданный мной учебник. Обложка его больше походила на обложку детской сказки и судя по речам этой женщина содержание будет не менее смехотворным. Пролистываю учебник до самого конца, пробегаю глазами по оглавлению, не находя то, что хотелось бы видеть. Опасение, закравшееся в голову из-за отвратительной обложки, нашли своё подтверждение. А слова о том, что программа одобрена Министерством только усилили подозрения. Неужели они и правда решили вмешиваться в дела Хогвартса? И Дамблдор позволил?       Вскидываю руку, прерывая потом бесполезной информации от которого уже уши в трубочку сворачиваются. Женщина замолкает, удивленно приподняв брови, но позволяет задать вопрос.       — Профессор, в учебнике нет главы об использование заклинаний.       — Использования? — женщина притворно ахнула, словно мои слова были каким-то ужасными и приравнивались к произношению Непростительного в стенах школы. — Зачем Вам использовать магию в моём кабинете? Мисс?..       Вот только не надо разводить весь этот спектакль. Ты прекрасно знаешь кто я, а если не знаешь, то должать быть последней дурой, если не изучила того, за кем тебя послали наблюдать.       — Амано Акира, профессор, — в её взгляде промелькнула тень понимания и осознания. Горло сжалось, как от приступа сухого кашля, но это всего лишь истерических смех пытается вырваться наружу.       — Мы не будем использовать магию? — спасибо Киндаичи, ты избавил меня от необходимости задавать настолько глупый вопрос.       — Наше Министерство Магии считает, что теоретических знаний будет достаточно, чтобы освоить материал, на что и нацелена школьная программа.       — И как же нам использовать заклинания, если на нас вдруг нападут?       Ох Акира, куда же подевалось твоё благоразумие? Зачем гуляешь по лезвию ножа, давая ещё больше поводов зацепиться за свою персону?       — Не говорите глупостей, кому понадобится нападать на детей, таких как вы?       Губы сами изгибаются в усмешке. Ей и невдомёк, что иметь хорошие отношения с главой Аврората в моём возрасте и в моём положение возможно и почти нормально. Она не догадывается, что мы обсуждали не только арест моего отца и хлипки доказательства его виновности. Незаметно. По капле я вытягивала у это добродушного человека информацию — секретную и не очень — об убийствах. И мне достоверно известно, что тот или те, кто стоит за этими убийствами не жалеют никого: стариков, женщин и детей. Грудные младенцы, дети, что не многим старше или младше Тоши, и подростки, мои ровесники или младше. Они убивают не только магглорождённых или магглов; они убивают полукровок, а недавно начали покушаться и на тех, в чьих жилах течёт исключительно чистая кровь. Те, кто это делают — редкостные ублюдки и мрази. Но она искренне верит, что никто из нас не окажется под ударом. Что организатор сидит за решёткой отбывая заслуженное наказание. Она верит и Министерство верит, а кровь кого-то из нас может оказаться на её совести.       — Не знаю, может те, кто устраивает нападение на волшебников, — на губах холодная усмешка, уверена, взгляд тоже ледяной. Два месяца оказывается не сломили меня. Нет, вернули на четыре года назад, когда внутри бушевали страх и отчаяние, заставлявшие смотреть на всё с холодным расчётом и прагматизмом. Кажется не сломали до конца, ещё нет, но сделали куда злее.       — Виновные уже понесли наказание, мисс Амано, — надо же, как чётко выговорила мою фамилию. Почти ткнула носом, указав, где моё место. Кира схватила меня за локоть, не сильно потянув. Молчаливо прося прекратить, пока не сделала хуже. Но печь внутри уже разгорелась и этот чёртов поезд внутри уже не остановить.       — Уверены, профессор? — откуда в моём голосе столько желчи и холода? Какой демон вселился в меня? Или кто-то за завтраком подлил мне в какао сыворотку правды? — А мне говорили, что последнее нападение было совершено всего две недели назад.       — Довольно! — женщина перешла почти на писк, да такой высокий, что уши начали болеть. Браво, Амано! Ты добилась своего. — Мисс Амано, зайдите в мой кабинет после занятий. А теперь уберите ваши палочки, мы начинаем наш урок.       Закатываю глаза, почти покорно открывая первую страницу книги. Женщина начала что-то ещё говорить, но уже не обращаю внимание. Покорно переписываю страницу учебника. Да так быстро, что рука начинает болеть, а через десять минут на странице и вовсе заканчивается место. Усиленно делаю вид, что слушаю, выполняю задания, иногда бросая взгляд на Кея, который почувствовав его, осуждающе покачал головой. Еле шевелит губами, но даже так могу услышать его голос, полный осуждения и упрёка: «Дура». Да, Тсукишима, всё так. Дура без чувства самосохранения и искажённым восприятием действительности.       Почти засыпаю на лекции Бинса, что идёт следующим уроком, а на Зельях приходится проснуться, чтобы не взорвать кабинет к драккловой матери. Снейп бросил короткий взгляд на наш котёл, процедив сколь зубы: «Превосходно, Амано», даже не проверив качество содержимого и проследовал дальше вдоль столов, то и дело делая замечания.       Кагеяма, которому в очередной раз досталась участь моего партнёра, потупил взгляд, невнятно шепча слова благодарности. Бросаю на него быстрый взгляд, пожав плечами, и собрав вещи без лишних слов покидаю аудиторию, оставив гриффиндорца наедине с зельем и профессором.       Древние руны высосали из меня все силы, поэтому даже не осознала, как добралась до кабинета Амбридж. Пару раз постучала по двери и дождавшись разрешения, приоткрыла скрипучую тяжёлую дверь. Меня сразу же обдало запахом сладких духов, от которых закружилась голова, в глазах начало рябить от количества розового, а в ушах зазвенело от кошачьего «мяу», доносившегося со многочисленных тарелок на стенах.       Женщина восседала за своим столом с фарфоровой чашкой в руках, на лице её играла умиротворённая улыбка, которой она меня одарила, стоило переступить порог. На её голове все ещё был тот отвратительный чёрный бант, который, как мне казалось, был совершенно не к месту.       — Добрый вечер, мисс Амано, — женщина улыбнулась, но мне эта улыбочка совершенно не понравилась. — Присаживайтесь.       Ставлю сумку на свои колени, сев за крохотный, похожий на чайный, стол. Женщина встала со своего места, но так и не вышла из-за стола, прожигая меня своими карими глазами.       — Я хочу, чтобы вы написали несколько строк, — удерживаю себя от того, чтобы закатить глаза и уже тянусь к своей сумке, чтобы достать чёртово перо, но женщина прерывает меня многозначительным жестом. — Не вашим пером, а моим специальным.       Пожимаю плечами приняв из её рук странно чёрное перо и листок пергамента. Что-то кольнуло внутри, когда перо попало в руки и от этого нехорошее чувство зародилось внутри.       — Что мне написать?       — Напишите: «Я не должна мешать», — женщина встаёт у меня за спиной, наблюдая за тем, как я заношу перо над листком.       — Вы не дали мне чернил.       — Они вам не понадобятся, — что-то в её тоне меня настораживает и старается оттянуть неизбежное.       — И сколько писать?       — Сколько понадобится для того, чтобы вы уловили смысл.       Закатываю глаза, прекрасно зная, что она этого не увидит. Быстро строчу сказанную ей фразу и стоит поставить запятую, как тыльную сторону ладони на левой руке начинает печь. По коже словно раскалённым лезвием провели; раз, второй, третий. Шикаю, переведя взгляд на руку и понимаю, что чёртова фраза буквально вырезается на коже. Пишу ещё раз на пробу, и понимаю. Что боль усиливается, а порезы на руке начинают кровить сильнее. Того гляди, залью кровью мерзкую розовую салфетку на столе.       Думаешь, сможешь сломать меня так? Думаешь боль это то, через что можно контролировать людей и внушать им свои идеалы. У нас не рабство, а связей деда и хлипких моих, что кажется перешли вместе с баснословным наследством, хватит чтобы внушить этой мерзкой жабе уже наши идеалы. Вбитые под корку десятками Круциатусов. Масао был бесполезным опекуном — но долг перед семьёй он исполнил. Вбил правила рода, подкрепляя каждое новой порцией Непростительного. Пускай жестоко и аморально, может быть из-за мести, а не чувства долга; но он это сделал и это то немногое, за что стоит сказать спасибо.       В итоге мерзкая жаба заставила исписать весь листок. Но к её огромному неудовольствию с губ сорвалось только одно единственное злое шипение, глаза были сухие и не было ни намёка на слёзы. Да, и кровь всё-таки залила приторно-розовую салфетку, застыв грязными бурыми разводами.       — Я свободна, профессор? — отодвигаю пергамент и перо в сторону, показательно разминая пальцы на обеих руках, чтобы кровь с левой руки продолжила капать на салфетки. У Амбридж дёрнулся глаз, а у меня горло начало першить от смеха. Не по зубам я тебе, крыса министерская. Где это видано, чтобы жаба змею душила.       — Надеюсь, вы усвоили урок? — почти шипит, снимая наконец-то свою маску.       — Конечно, профессор, — поднимаюсь на ноги, подхватив сумку и направляюсь к выходу. Останавливаюсь около двери лишь на несколько секунд, чтобы бросить на женщину насмешливый взгляд. — Доброй ночи.       Это вызов. Слишком явный и наглый. Но когда мне это мешало.       По дороге в гостиную забегаю к декану, настойчиво стуча в дверь его кабинета. Снейп впустил меня с таким лицом, будто моё появление последнее, что он хотел бы застать перед ужином. Но стоит показать руку, как профессор сменяет гнев на милость, в привычной ему манере докапываясь до правды. Накладывает компресс на руку, отправляя в гостиную и почти прозрачно намекает на то, чтобы я связалась с опекуном. Но какой в этом смысле, если моей дед старой закалки и если я пожалуюсь на такую мелочь, то вряд ли смогу подняться в его глазах.       На ужине показательно игнорирую вопросы об Амбридж и повязке на руке и стоит мальчишкам и Кире отвлечься сбегаю, скрывшись в темноте коридоров. Поднимаюсь на Астрономическую башню, чудом ускользнув от Филча, когда тот проходил мимо.       Вдыхаю прохладный свежий воздух полной грудью, наконец-то почувствовав себя лучше. Невидимые тиски перестали сжимать рёбра, давая почувствовать свободу. Да и трудно ли почувствовать свободу, смотря вниз с высоты птичьего полёта?       Но одной мне побыть не дают, чьи-то шаги раздаются за спиной. Вжимаюсь спиной в колонну, надеясь, что это какой-то заблудший студент, а не профессор или, Мерлин упаси, Филч. Аккуратно выглядываю из-за колонны и нахожу знакомую тёмную макушку Кагеямы.       — У тебя привычка такая, появляться тогда, когда я хочу побыть одна? — интересуюсь скорее устало, нежели зло, усевшись прямо на холодный камень. Короткий подол юбки задрался от порыва ветра, что, наверное, рефлекторно привлекло внимание парня. — Что смотришь, глаза лишние есть?       — Эм, прости, — краснеет, спрятав взгляд и встаёт боком, уперевшись руками в железные перила. — За всё прости.       Вскидываю брови, совершенно не понимая, что это нашло на Кагеяму. Если он решил вновь подлизаться ко мне из-за Зелий, то не стоит, я и так помогу, чтобы сохранить свою оценку.       — Что это на тебя нашло? — чувствую, что действие компресса закончилось, потому что порезы на руке начали кровить, проступая пятнами на белоснежных бинтах. Прекрасно. Как всегда вовремя.       — Я много думал о твоих словах, — говорит, спрятав взгляд. Смотрит куда-то вдаль, из-за чего не то что увидеть глаза невозможно, даже голос слышно плохо. В голове что-то щелкает, напоминая о минутной слабости, истерике и неконтролируемом выбросе магии, что едва не сжёг ковер в комнате; так сильно скрежетали молнии на поверхности кожи. — И я знаю, что видел то, что не должен был, поэтому скажу ещё раз: прости меня.       Усмехаюсь, вспомнив его ошалелый и испуганный взгляд, когда он затягивал меня на метлу. Он не видел и десятой части того, что видел Куро или Кей. Он ничего не знает, но и правда видел то, что ему было видеть не позволено до этого.       — Не забивай себе голову, иначе станешь похож на Кея или Куро, — парень дергается, повернув голову в мою сторону. Ловлю себя на том, что кручу кулон, что не снимаю уже много лет и понимаю, что хочу выговориться кому-то вроде Кагеямы: абсолютно постороннему. Тому, кто не будет бегать за мной, проверяя не наложила ли я на себя руки или не пытаюсь захлебнуться в молчаливой истерике. — Знаешь, Кагеяма, единственное, что у меня осталось от матери это этот кулон, — кручу безделушку между пальцев, показав её парню. — Нет ни писем или чего-то такого. Есть недвижимость и счета. Моего отца скорее всего убьют и всё, что он может мне оставить, так это богатства рода. У меня есть всё и одновременно ничего, но, как видишь, я живу с этим дальше.       — Слушай, если сделаю кое-что глупое, ты не скинешь меня вниз? — спрашивает осторожно, отойдя от перил. Вскидываю брови в немом вопросе. Что может быть глупее его обычного несуразного поведения?       — Ну рискни.       Подходит ближе и в его взгляде столько уверенности, что на мгновение становится страшно. Всего мгновение, а он уже садится передо мною на корточки и смотрит в глаза и не выше. Кривлю губы в оскале, ожидая его «глупости». И она наступает. Пожалуй, слишком неожиданно.       Потому что его губы накрывают мои, а рука ложится на затылок, притягивая ближе. Замираю, всего на мгновение, ошарашенная таким поступком, но все же отвечаю на совершенно нелепый и неумелый поцелуй. Не тот, что отпечатался в сознание и остался сечкой на губе. А непривычно нежный и слишком щадящий. Почти детский.       Здоровой рукой прохожусь по его плечу, поглаживаю шею, пальцами вплетаясь в волосы на затылке. Направляя, показывая, как нужно и как нравится. Быстро и жёстко. Сладко и горько одновременно. Его пробирает дрожь, а у меня мозг плывёт как от огневиски. Я, видимо, и правда поехавшая, раз так легко согласилась. Раз продолжила, показав, как нужно.       Ещё месяц назад зубы скрипели от одного его вида. Пару недель назад он спас мне жизнь, а сейчас я целую того, кто совсем недавно меня ненавидел. С тем, кто, будь воля отца и деда, мог стать моим мужем. Будь я безвольной куклой в их руках.       И что-то щёлкает в голове.       Разговор с лордом Кагеямой.       Помню взгляд Кагеямы-младшего, почти по щенячьи преданный. Ну конечно. Браво Кагеяма Тобио! Ты снова меня провёл. Ты снова попался, да так очевидно. Отталкиваю его, но как оказалось слишком слабо, потому что парень вновь ворвался в мой рот, кусая, почти играючи, сплетая языки в каком-то диком танце. От этого всего ноги предательски дрожат, а голова плывёт. Соберись, не дай ему собой воспользоваться. Опять.       Давай Кагеяма, выполняй поручение отца, а я посмотрю, как ты останешься с носом. Униженный и проигравший. Вновь. Радуйся, пока можешь.       — Не делай так больше, — отталкиваю, поднявшись на ноги. Но не упрекаю. Заигрываю, насколько вообще умею это делать. Зачем только? Развеяться? Почему бы и нет.       — Но…       Прижимаю палец к его губам, призывая замолчать и дав себе времени одуматься, щелкаю по носу. Подмигиваю и, усмехнувшись, направляюсь к выходу с башни. Опять Астрономическая башня. Почему на ней всегда случается нечто не нормально?       Вспоминаю, всё то зло, что принёс мне Кагеяма и понимаю, что он сам мне подкинул идею для мести. Усмехаюсь, почти почувствовав больное ликование внутри. У меня есть много времени на исполнение мести. Да и возможностей, тоже, не мало.       Ведь, теперь у меня точно есть всё.