Танец на осколках

      Время летит неумолимо быстро. Казалось, только вчера разложила вещи в своей спальне, а Кира уже выносит мне мозг из-за приготовлений к Хэллоуину. Не знаю чья была идея, но даже Амбридж поддержала идею бала-маскарада в честь этого маггловского праздника. Старостам факультетов выносили мозг старосты школы, раздавая поручения на две недели вперёд, от чего и без того расшатанные нервы едва ли справлялись с такой нагрузкой.       У Куро дела шли неважно. В этом году ушло сразу два Охотника: оба закончили школу, а Куро, забивший себе голову всем чем только можно, но не командой, совершенно не успел подобрать новых игроков. Он тяжело вздыхал, смотря на то, как двое мальчишек из запаса пытались закинуть квоффл в кольца уже больше пяти минут. Картина была ещё более печальной о того, что на кольцах стоял мальчик-вратарь из запаса.       Ойкава уже десять минут кружил по полю, пытаясь поймать одуревший от его расслабленности снитч, и тут и Трелони быть не нужно, чтобы понять прописную истину: сегодня он явно не настроен на тренировку.       — Позволишь попробовать? — киваю на двух неумех, один из которых чуть не врезался в кольцо, засмотревшись на девиц Ойкавы.       — Валяй, — Куро настолько заколебался, что едва ли находит в себе силы со мной спорить или что-то запрещать. — Суга, составишь ей компанию?       Блондин кивает, подлетая к парням, прося ненадолго оторваться от тренировки. Не знаю, что он там напел, но «игроки» отдали мяч, отлетев достаточно далеко, чтобы в случае чего не попасть под раздачу.       Парни, изображавшие игроков другой команды, всполошились, готовясь идти в атаку. Их трое, но на моей стороне опытный Суга. Блондин кивает мне, отдавая пас, тут же срываюсь с места, уходя вниз от двух «вражеских» охотников, замечаю третьего всего в двух метрах от меня и слева маячит светлая макушка Сугавары. Взлетаю вверх, одновременно пасуя и как только игроки отвлекаются на эту передачу в руках вновь оказывается мяч. Замахиваюсь, целясь в правое кольцо, парнишка сразу дёргается в его сторону, но в самый последний момент отвожу руку левее, забрасывая квоффл в центральное. Суга показывает поднятый палец вверх и разворачивает метлу, возвращаясь в исходную позицию. Следую его примеру, готовясь принять пас или отвлечь на себя внимание, тут как пойдёт.       Во втором заходе играю роль приманки постоянно перетягивая на себя внимание, отдавая пас в самый последний момент, когда по идее пасовать нельзя, перебрасываю квоффл Суге и тот без проблем забрасывает в незащищённое правое кольцо.       В третий раз к нам решает присоседится Тсукишима и решивший, что со мной можно иметь дело, Куро. Дела пошли сложнее: Куро всё-таки опытный и тяжёлый во всех смыслах противник. Он уверенно держался на своей позиции, пресекая любые посягательства на все три кольца. Но и Сугавара не первый день числится в Охотниках. Он умело разыгрывал комбинации, позволявшие легко обходить хлипкую защиту и через раз дёргаться Куро совсем в противоположную сторону от кольца. Быть Охотником оказалось намного интереснее, чем ловить маленький снитч, но не скажу, что хотела бы променять возможность почти безнаказанно ловить кайф от выброса адреналина в кровь.       — А ты неплохо играешь и на этой позиции, — Куро довольно урчит, остановившись рядом со мной. Его настроение резко поднялось с минимальной отметки до того состояния, когда он вполне настроен на шутки и комплименты. — Не хочешь побыть Охотником до конца года? У нас всё равно нет никого, кто бы чувствовал себя так же свободно в воздухе.       — Кто ты и куда дел Куро?       Усмехается, но так лениво, словно и не хотел этого делать. Так по привычке растянул губы в неком подобие улыбки. И это настораживает. Что с этим парнем не так?       — Знаешь, за два месяца я видел не меньше двадцати раз, когда ты могла разбиться насмерть, — говорит слишком спокойно. Не так, как в прошлом году, когда впервые познакомился с этой отвратительной стороной моей личности. — Сначала меня одолевал страх и ужас, потом настигло смирение. И сейчас я понимаю: у тебя просто чудовищный контроль над своим телом и метлой.       — С тобой всё хорошо? — мне не нравится этот потом откровений. Куро скорее удушится, чем признается в своих переживаниях. Он никогда не говорит о них так прямо. Он говорит намёками и метафорами. Ему проще наорать и отпустить едкий комментарий, чем сказать всё что гложет вот так. — Только не придуривайся, я знаю тебя много лет.       Разводит руками, мол подловила и пожимает плечами. Его взгляд холодный, цепкий, немного затравленный. Может быть это усталость, может быть это что-то лично. Но это «что-то» очень сильно давит на вечно весёлого Тецуро. Пришло время платить по счетам, да? Он вытащил меня из омута злобы и отчаяния. Пора бы и мне вернуть должок.       — Ладно, — в примирительном жесте поднимает ладони, едва не навернувшись с метлы. Прыскаю и даже недобрый взгляд не остановил. Ещё сильнее раззадорил. — Кто сегодня патрулирует?       Хмурюсь, силясь вспомнить, какие факультеты стояли в графе.       — Когтевран и Гриффиндор, кажется.       — Отлично, — кивает, усмехнувшись чему-то в своей голове. — Встретимся в девять на Астрономической башне.       Киваю и тут же спикирую вниз, чтобы вырвать у зазевавшегося Ойкавы снитч. Шатен громко ругается, обещая завалить меня работой, какую только сможет придумать, а я, смеясь выпуская золотого беса. Тот сделал круг вокруг головы Ойкавы — не иначе как издеваясь — и улетел.       Машу рукой Куро, мол с меня хватит, и спустившись на землю быстрым шагом направляюсь в раздевалку. Надоело оно мне.       Успеваю только дверь открыть дверь в раздевалку, как кто-то, подкравшийся со спины, толкает внутрь, и тут же прижимает к закрывшей с оглушающим грохот двери. Даже возмутиться не успеваю, а губы уже накрывают чужие.       Даже гадать не нужно, чтобы понять, кому хватило наглости на такую выходку. Сухие обветренные губы касаются моих именно так, как нужно: как нравиться и от этого ноги резко подкашиваются. Отвечаю на поцелуй и тут же толкаю потерявшего бдительность парня. Он, к сожалению, даже не реагирует, прижимает оба моих запястья к двери, вжимаясь всем телом. Как будто пытается слиться со мной в один единый организм. Гадость какая.       — И как это понимать? — шепчу зло и недовольно, но так противоречиво своим словам цапаю брюнета за подбородок. Он в ответ недовольно шипит, наконец-то отпускает меня. Тянусь к палочке, что пристёгнута к голени, и взмахнув ей, зажигаю свет.       — Захотелось, — прячет взгляд и отворачивается, но даже так успеваю увидеть пылающие скулы. Какой ты у нас стеснительный, оказывается.       — Зря ты пришёл, — фыркаю, снимая мантию и защиту, оставаясь в тренировочной водолазке и штанах. Парень вскидывает голову и тут же отводит взгляд, как будто увидел что-то, что не должен был. — Если тебя увидит Кей, то непременно затеет драку. А я не уверена, что захочу его остановить.       О нет, я точно не захочу останавливать. Потому что хочу увидеть, как Тсукишима собьёт костяшки о лицо этого невыносимого и наглого гриффиндорца.       — А теперь извини, я очень хочу принять душ, — левитирую полотенце из шкафчика прямо в руки, наблюдая, как в тёмных глазах начинает сменяться противоречивые эмоции. От понимания и шока, до такого правильного смущения. Он не может выйти отсюда раньше меня. Ему придётся сидеть здесь и ждать. Бороться с собой и своими тёмными желаниями. Бороться с таким правильным для его возраста желанием подглядеть. А у меня крышу сносит от того, насколько приятными кажутся чужие муки совести.       Захожу в душевую, быстро ополаскиваюсь, и завернувшись в полотенце возвращаюсь обратно. Гриффиндорец, услышав, что дверь открылась, развернулся ко мне спиной, пробурчав что-то нечленораздельное. Только и видно было, как загорелись его уши от смущения.       — Даже не интересно? — спрашиваю, лениво натягивая узкие брюки, стоило задать этот вопрос после того, как надену блузку, но уже поздно забирать слова назад. Не повернётся же он, купившись на такую глупую провокацию. Кей бы не повёлся, потому что прекрасно знает, что получил бы премерзкое проклятие в ответ.       Но я его переоценила, и он правда повернулся. Залился краской, но взгляд не отвёл. Бесстыдно прошёлся по всем интересующим его деталям и по взгляду вижу, что хотел бы изучить не только глазами. А у меня даже слов не нашлось, чтобы это хоть как-то прокомментировать. Сама же спровоцировала, так теперь отвечай за свои слова.       — Понравилось зрелище? — усмехаюсь, надев блузку, и принимаюсь за ряд мелких пуговичек. Шелк приятно холодит разгорячённую кипятком кожу, заставляя ту покрыться мурашками. От контраста температур, а не от этого обжигающего взгляда.       — С ним ты так же играла? — о да, ему определённое понравилось зрелище. А мне нравится эта ревность, на которую он даже прав никаких не имеет. Кей ревновал, потому что так было нужно. Нужна была демонстрация: яркая и запоминающая. Чтобы никто не смог усомниться в искренности наших отношений. Но у этого парня нет причин для неё, нет прав на ревность и чувство собственности. Если я позволяю ему приблизиться ко мне чуть ближе, чем позволяет грань приличия, это ещё ничего не значит. Совсем ничего.       — Не задавай вопросы, на которые не хочешь знать ответ, — усмехаюсь, подойдя непозволительно близко. Провожу пальцами по его щеке и тут же, словно испугавшись собственного порыва, одергиваю руку. Взмахом палочки собираю вещи в сумку и заставляю ту оказать в моих руках вместе с метлой. — До встречи.       Замечаю, как синих глазах загорелось пламя злости, но меня это не колышет. Около двери, прислонившись спиной к стене, стоит Кей. Он привычно протягивает руку, чтобы взять мою сумку, а у меня нет причин отказываться, как и давать ложные надежды на восстановление нашей сделки.       — С кем ты разговаривала?       — Сама с собой, — перевожу серьёзный взгляд на парня, всем видом показывая, что это правда. — Приятно поговорить с умным человеком.       Кивает, как бы принимая к сведению и больше мы эту тему не поднимаем. До самой гостиной разговариваем ни о чём, а там уже расходимся по комнатам чтобы оставить вещи и пойти на ужин. Голода почти не чувствую, но что-то мне подсказывает что, если опять перестану ужинать, Кей мне весь мозг проест со своей заботой.       На ужине пересекаюсь взглядом с хмурым Кагеямой и, отослав ему одну из своих самых ехидных и самодовольных усмешек, возвращаюсь к обсуждению состава команды на приближающийся со скоростью «Молнии» матч с Гриффиндором. Куро настаивал на моей персоне в качестве Охотника, Футакучи морщил нос, сомневаясь в моей компетентности на этой позиции, Сугавара, подоспевший к разгару спора, сказал, что поддержит любое решение капитана. Тсукишима не имел никаких возражений, а Аоне и вовсе сказал, что ему всё равно, кто будет Охотником, лишь бы приносил очки. В итоге спор разрешил Ойкава, появившийся за пятнадцать минут до конца ужина. У него был до ужаса взъерошенный вид, а на шее и вовсе болтался галстук Пуффендуя. Парни загоготали, заставив Ойкаву замереть.       — Галстук, Ойкава, — поясняю я, прикрыв рот рукой. — На тебе не твой галстук.       Старшекурсник чертыхнулся, снимая галстук, и уселся рядом со мной, остервенело набрасываясь на отбивную и запечённые овощи. Он в пол уха слушал краткий пересказ нашего спора, активно работаю челюстью, изредка кивал, показывая, что слушает и ещё не потерял нить разговора и хмурился, обрабатывая информацию.       — Давайте попробуем, у нас всё равно не так много вариантов.       На этом и порешили.       После ужина парни направляются погулять, пока погода позволяет, а я вместе с Кирой спускаюсь подземелья, чтобы послушать её завывания по поводу Ойкавы. То, что он бабник и редкостный мерзавец, я, разумеется, знаю и так.       Кира по достоинству оценила привилегию старост — личную спальню. А также кровать, что раза в два больше, чем в общих комнатах. Большой письменный стол и большие окна, которые света всё равно не прибавляли. Особенно сейчас, когда над Чёрным озером нет яркого полуденного солнца.       — Так у вас что-то вроде свободных отношений? — осторожно уточняю, усевшись в кресло возле камина. Да, у меня есть даже личный камин, чем не могут похвастаться жители общих спален.       — Вот именно, что: «вроде»! — девушка сокрушительно вздыхает, сев на самый край кровати. — Он за каждой юбкой бегает. И не только бегает! А потом: «Прости так вышло!». Зато от меня всех отгоняет, будто я ему принадлежу!       — Так скажи ему об этом, — не понимаю причину её негодования. Взяла, заволокла в тёмный уголок и высказала что не нравится, не понял, так пусть идёт на все четыре стороны. Зачем терпеть унижение и унижаться самой ради того, кто совсем не ценит тебя? Зачем терпеть столько боли, если можно самолично сорвать держащие тебя оковы?       — А если он, ну… того… Уйдёт.       Святая наивность. Или просто дура. Не понимаю, что все находят в Тоору. Позёр, любитель лести и женского внимания. Да он чистокровен, амбициозен и красив. У него много качеств, которые так ценятся в наших семьях. И если уж влюбляться в какого-то вроде него, о нужно быть морально готовой, что просто не будет. От слова совсем. С ним нужно разговаривать и не уговорами и такими вот соглашениями, а ставить ультиматумы. Потому что не понимает иначе. Потому что настолько привык к вниманию, что по-другому почти не может.       — Значит пусть идёт к лешему, — фыркаю, бросив короткий взгляд на часы. Без двадцати минут восемь. Ещё есть время. — Не унижайся, оно того не стоит.       — А у вас с Тсукишимой… Как у вас было? — вижу, что её давно интересует этот вопрос, но она всё боялась спросить, потому что я не из разговорчивых, да и личное всегда остаётся личным, что не говори. Нет смысла просить помощи или вот так жаловаться. Потому что изменить можно только изнутри.       — Не так идеально, как все видели, — говорю и не понимаю почему. Потому что до этого разговаривала об этом только с самим Кеем. Обмен откровениями? Могу назвать это так? — Мы много ругались, по большей части из-за его ревности. Но мы и решали это сами. Разговорами, компромиссами, уступками. Главное, что в душу к друг другу не лезли, а остальное решить можно было.       — Но почему?       Наивная ты Кира. Глупая. Всё веришь в чистую любовь, несмотря на то что Ойкава редкостный придурок.       — Чтобы не было лишних привязанностей, — объясняю как маленькому ребёнку. Потому что Кира хоть и чистокровная, немного далека от наших идеалов. И это начинает настораживать. Ведь за что-то она попала на Слизерин? Какое качество её души Шляпа сочла достойным нашего змеиного клубка? Не стоит забывать, кто я и где. Не стоит привязываться и доверять, даже если хочется. Каждый может предать. Всадить нож в спину или не прийти, когда очень нужен. Не только самый близкий друг, но собственный брат; отец может продать за бесценок. — Они могут сыграть злую шутку в самый неподходящий момент.       — Ясно, — протянула как-то грустно, упав спиной на зелёное покрывало. Совсем расслабилась и потеряла бдительность. Глупо. Очень глупо. Быть может я однажды возненавижу её или сочту предателем, а она всё равно подставит спину, потому что, когда мы ладили. — Тоору так же говорит.       — Мы все одной закалки, — пожимаю плечами, не имея никаких доводов в противовес её словам. Кира ещё недолго сидит у меня, неся всякий бред про своего ненаглядного, а потом попрощавшись, уходит к себе. Машу рукой, а сама, накинув мантию и заперев дверь, выскальзываю из гостиной. Не замечаю Куро в гостиной, а значит он либо у себя, либо уже на месте или в пути.       Прячусь в тени алькова, заметив Филча, и тут же замираю, заметив одинокого гриффиндорца, что остановился всего полуметре от моего укрытия. А ведь уже без десяти девять, а до башни ещё идти и идти. И Кагеяма, как назло, не уходит, стоит и будто кого-то ждёт. А если и ждёт, то надеюсь это будет быстро, потому что Куро терпеть не может опозданий, даже если это несанкционированная вылазка на Астрономическую башню за час до отбоя.       — Тобио, прости, наткнулась на Амбридж! — из-за поворота выскочила знакомая девица. Вторая староста Гриффиндора. Как я могла забыть? И ведь сама же сказала Куро чья сегодня очередь. Даже имени её не запомнила, хотя стоим на одной должности уже полтора месяца. Знаю, что грязнокровка, а больше и знать о такой не нужно.       Кивает, как бы принимая к сведению и дожидаясь пока девица наконец-то приблизится.       Девица приблизилась, я бы сказала налетела, вжавшись в него всем телом. А он и не против оказался. Сжал руки на её талии, накрывая губы нежным поцелуем. Наблюдаю за этим безобразием и понимаю, что меня вновь обманули. Опять, я бы сказала. Один и тот же человек. Хочется выйти из тени и показать, что зря они это делают на виду. Показать Кагеяме, что зря он решил вертеть мной как куклой. Но нет. Злиться буду позже. Как и мстить.       — Довольна? — спрашивает, а голос его переходит на хрип. О да, вы ещё прямо здесь своё брачное ложе расстелите.       — Буду довольна, если мы заблудимся где-то в замке, — почти прямо предлагает себя. Пошло и вульгарно. Потерпели бы до своей башни, старосты же. Есть отдельные комнаты, вряд ли кто помешает.       — Пошли, — Кагеяма фыркает, сразу же направляясь вперёд, бросая девицу одну. Да только та быстро догоняет его, начиная что-то щебетать. О своём, девичьем. Наверняка ему не интересном.       Тяжело вздыхаю и, убедившись, что никого нет, покидаю своё укрытие. К назначенному времени я всё равно уже не успела.       Поднимаюсь на Астрономическую башню и нахожу Куро за одной из колонн с флягой в руках. Ничего не говоря, вытягиваю её из рук парня, сделав несколько больших глотков. Горло знакомо обожгло, но это едва ли меня колышет.       — Рассказывай.       Куро выглядит непривычно хмурым и серьёзным. Под глазами залегли тёмные круги, а губы были искусаны почти в кровь. Под подбородком замечаю лёгкую щетину, хотя парень никогда не позволял себе выглядеть «не идеально». Он молча забирает у меня фляжку, делая несколько глотков и хмурится, смотря на выглядывающую из-за облаков луну. Холодный ветер пробивает до костей, но Куро на это не обращает внимание, хотя стоит в тонкой рубашке. Даже если на ней согревающие чары, от простуды они его не спасут.       — Мать написала, что к отцу начали заявляться авроры, — уже понимаю, к чему он ведёт. Да и как тут не понять, если уж сталкивалась с этим. — Не знаю, что у них там, но, когда визит аврор был хорошим знаком?       — Никогда, — киваю, приняв фляжку и сделав глоток. Ему нужен тот, с кем он может поделиться этим. Кто поймёт его и не назовёт паникёром или идиотом. — Нанимайте адвокатов, авось не подкопаются не к чему.       — Уже, — горько усмехается, одарив меня каким-то виноватым взглядом. Не знаю, за что он извиняется, но это в любом случае будет излишним. Я сильно много задолжала ему, чтобы жаловаться на его методы достижения цели, даже если в них буду вовлечена я. — К сожалению, у нас всех есть пример.       Ах вот он к чему. Винит себя за то, что его отец решил подсуетится, а мой нет? За то, что научился на ошибках моих родителей? Что же, не стоит. Они сами сделали выбор, за который я и Тоши будем расплачиваться ещё очень долго. Кому, а Куро не за что извинятся. Только не ему.       — Вы справитесь, — кладу руку на его плечо, прекрасно осознавая, что это не облегчит боль. И лучше ему тоже от этого не станет. Ему не нужная я и мои хлипкие потуги вытащить его из этой бездны; ему нужен отец, которого не упекут в тюрьму за то, чего он не совершал. — А если нет, то всё равно буду на твоей стороне.       — Это пиздец, Акира. Просто пиздец.       — Знаю, — я рядом, но не знаю, как ему можно помочь. Да и хочет ли он вырываться из своих внутренних кошмаров? Хочет ли почувствовать свободу от этой тяжести и злобы внутри? Или ему так проще? Сгорать заживо от того, что разрывает на части душу и тело? Я не знаю, потому что так давно живу в этом кошмаре, и едва ли могу вспомнить, как справлялась со всем навалившимся. — Давай напьёмся. Здесь и сейчас.       — Давай.       Правильно, Куро. Почувствуй жизнь, заставь её бурлить под кожей. Это облегчит боль, на краткий миг. И ты вспомнишь, что не умираешь, как бы не хотелось верить в обратное. Давай, подними голову и борись. Если не со всем миром, то хотя бы с тем, что поселилось внутри. Пожалуйста, не позволяй себе опускать руки. Знаю, что страшно и больно. Знаю, что отчаяние накрывает с головой. Но прошу тебя. Хотя бы ты не сдавайся. Пусть хоть кто-то из нас останется на плаву.

***

      Глаза умудряюсь открыть только с пятой попытки и то, начинаю жалеть об этом сразу, как только в глаза попадает холодный зеленый свет. Судя по тому, как светло в комнате, уже около полудня. Мерлин, я ещё никогда так поздно не вставала. Голова раскалывается, словно по ней весь вечер и ночь стучали чем-то тяжёлым, в горле сухо, а сознание сплошная мутная пелена. Помню, что предложила Куро напиться, но едва ли смогу вспомнить, чем это закончилось.       Понимаю, что уснула прямо в одежде, а значит палочка должна быть где-то рядом. Спустя полминуты нахожу её в лежащей на краю кровати мантии и призываю антипохмельное зелье, что поселилось в моих запасах ещё с прошлого года, и делаю спасительный глоток.       Падаю обратно на кровать, ожидая, пока подействует зелье, а затем с большой неохотой иду в душ, а после, переодевшись наконец-то спускаю в гостиную. Замечаю Кея и сажусь рядом, без зазрения совести стащить яблоко с подлокотника его кресла.       — Рано ты, ещё даже часа нет, — с явным сарказмом тянет блондин и хмурится, поняв, что его яблоко было украдено. — Вон, второй ещё даже глаза продрать не может.       Фыркаю, не имея желания спорить, да и вообще разговаривать. Кей, быстро смекнув, что вряд ли получит ответ, возвращается к газете, наколдовав мне стакан воды. Мысленно благодарю его за это, разом осушая весь стакан.       — Из-за чего вы вчера так?       — Если бы я помнила, — немного лукавлю, но это не моя тайна и как бы близки мы не были, тревоги Куро — это его личное дело.       Куро выходит к нам, когда до обеда остаётся не больше двадцати минут. Он выглядит настолько помятым, что едва ли найдётся смельчак, чтобы высказать ему хоть что-то. Взгляд настолько злой и уставший, что кажется только тронь — убьёт на месте.       — Что-нибудь помнишь? — спрашиваю, стоит ему упасть на диван рядом со мной. От него за версту несёт перегаром и стоит надеяться, что по дороге до Большого зала мы не встретим никого из преподавателей. Проблем не оберёмся потом.       — После того, как к нам присоединился Иваизуми: ничего.       Как к нам присоединился патрулирующий коридоры староста для меня остаётся загадкой. Для Куро как выяснилось — тоже. Его память, как и моя, сплошное серое пятно, без какого-либо намёка на события вчерашнего вечера и сегодняшней ночи. Остаётся надеяться, что староста Когтеврана помнит хотя бы чуточку больше нашего. Если вообще смог проснуться.       После обеда к нам подходит заспанный и помятый Иваизуми. Он и в обычное время не выглядит особо дружелюбным, а сейчас и вовсе отпугивает желающих поговорить. Вон, Ойкава, желавший поздороваться с ним и передать какие-то записи, протянул их мне и сразу ретировался, не рискуя так очевидно нарываться.       — Я больше с вами пить не буду! — шипит Куро почти в лицо, сверкая злющими глазами, но всё равно принимает из моих рук стопку листов пергамента.       — Да ладно, ты так каждый год говоришь, — Куро усмехается, тут же схватившись за больную голову и жестом предлагает выйти на улицу. Вообще-то я не особо «за», потому что не удосужилась взять мантию, но выбора всё равно нет.       Внутренний двор встречает нас приятной октябрьской прохладой: неяркими, уже давно не греющим, солнцем и слабым ветерком. Куро садится на ближающую скамейку, откинув голову на стену и с полминуты просто сидит, переживая, наверное. Острый приступ тошноты или головокружения. А может и всё вместе.       — Что вчера было?       Иваизуми фыркает, скрестив руки на груди и всем своим видом показывает, что не особо говорит желанием делится своими воспоминаниями. «Пожалуйста» — то ли шепчу, то ли говорю одними губами, но это срабатывает. Парень закатывает, ерошит тёмные пряди на затылке и садится рядом с нами; как-то неловко и на самый край.       — Я нашёл вас в ванной старост, — у меня дёргается глаз, Куро тяжело вздыхает, кажется, начиная что-то вспоминать. — Вы, блин, плавали! Думал от усталости глюк словил, а нет, вы просто подумали, что пить на Астрономической башне, куда кстати вообще нельзя ходить, слишком палевно. Предложили присоединиться, я идиот, согласился.       — Надеюсь, мы были в одежде? — самой противно, насколько жалко звучит вопрос. Но мне и так очень стыдно из-за того, что Иваизуми нашёл нас в таком виде. Хорошо хоть присоединился, а не доложил декану. Страшно подумать, насколько был бы зол Снейп.       — Слава Мерлину! — выходит слишком громко, поэтому когтевранец хмурится, оглядываясь по сторонам. — Вы несли какой-то бред, потом снова пили, плавали, пили, несли бред и плавали…       — Мы поняли, — прерываю этот поток кошмара, наверняка покраснев до самых ушей. Как же неловко. — А как мы вообще добрались до подземелий?       — А кто вас знает, — пожимает плечами невесело фыркнув. — Мы разошлись в шестом часу утра, я пошёл в башню, вы в подземелья.       — Спасибо, что не сдал нас, Иваизуми, — Куро наконец-то перестаёт изображать нечто неживое и отрывает своё тело от стены. Смотрит серьёзно, внимательно и с искренней благодарностью.       — Не бери в голову, — встаёт на ноги, поправив мантию. Смотрит куда-то в сторону, не желая пересекаться с кем-то из нас взглядом. — Не знаю, что у вас там случилось, но это то немногое, чем я могу вам помочь.       — Спасибо, Иваизуми, правда спасибо.       — Какая честь, — усмехается, но по-доброму. Как улыбаются старшие братья своим глупым мелким. Как иногда улыбается Куро, если есть настроение. Как не должен улыбаться кому-то вроде нас. — Не часто слизеринская принцесса расщедривается на слова благодарности.       — Просто ты плохо её знаешь.       Не отвечает, лишь как-то странно фыркает. Машет рукой на прощание, скрываясь под аркой. А мы ещё долго сидим, пытаясь понять и принять произошедшее за последние двенадцать часов.       Прямо перед нами на покрытой инеем траве сидели младшекурсники, играя в шахматы. Чуть дальше бодрые третьекурсники громко обсуждали победу какой-то команды, а на той стороне, прямо напротив нас обжимались старосты Гриффиндора. Так нагло, ничего и никого не стесняясь. И так мерзко на душе становится от этой картины.       У всех вокруг всё хорошо: любимое хобби, друзья, любовь, разрывающая голову радость; а мы медленно умираем, пытаясь сохранить и без того хлипкие понятия чести достоинства. Умираем, пытаясь спасти самое ценное: семью.       Бьёт озноб.       А тем временем в воздухе начал кружить первый снег.