В этой жизни её мало слушали. Много перебивали, делали неверные выводы из сказанных слов, забывали наставления и советы, словно позабытый кошмар. Незначимость мнения била по самооценке, невидимыми лезвиями проникала в сердце. Наверное, именно этот факт подначил Сару пойти на факультет психологии, ведь утомленные страданиями люди заплатят любые суммы, чтобы им помогли приобретёнными знаниями и на верный путь наставили. Все из пациентов, проходящих у неё терапию, вникали в каждую буковку, которую она озвучивала сухим тоном. И это ей нравилось. Нравился не столько разговор, сколько внимание, сосредоточенное на её высказываниях. В кабинете всегда было красиво: задёрнутые шторы, пропускающие через себя лишь часть солнечного света; вычищенные до блеска полы и все поверхности; сладкий запах манго от ароматических свечей; мягкие кресла, стоящие друг напротив друга и плюсом была маленькая кнопочка, отвечающая за регулирование спинки. На приемах пациенты всегда принимали удобное полулежащее положение, закрывали глаза, начинали эмоционально рассказывать о проблемах. Настолько увлечённые ими, они даже не смотрели на Сару.
Но Майкл никогда не ложился, предпочитая оставаться с ней на одном уровне и видеть её лицо. О’Нил поначалу уж очень сильно смущалась его пытливого взгляда, но глаза не отводила. Ей было важно видеть все эмоции, которые мужчина очень скрытно показывал. Ни разу не повысил голос, пересказывая тревожащие события; ни разу не смутился, услышав её точку зрения, а оставался таким же невозмутимым и бдительным ко всем словам. Приходил всегда одетый с иголочки, вкусно пахнущий, что запах свеч оставался вдалеке, уступая место мужскому парфюму. И он единственный просил раздвинуть шторы, так как вид гор напоминал ему о детстве. Но Сара знала, что в дневном свете лицо собеседника видно куда лучше, и дело кроется далеко не в горах. В один момент хотела спросить у него о настоящей цели посещений, ведь явных признаков беспокойства этот человек совсем не выдавал, помощи не требовал как и её мнения. О симпатии она думала редко, оставив данный пункт на последнее место, пока не заметила, что начинает что-то чувствовать. Вот тут-то и началась пляска в огне, когда встречи проводились все чаще в неформальной обстановке и сопровождались длинными разговорами, связанными со всеми темами, кроме рабочих. У неё было негласное правило: образ доктора оставлять в кабинете. Из холодного и скептичного человека становиться обратно живой и чувствительной ко всему. Такой контраст, словно горячая и холодная вода на всё тело, больше затуманивал мозг, чем приводил силы в прежний ритм. Голова, хранящая все секреты и переживания пациентов, болела всё чаще, как и сердце, но бросать работу из-за этого Сара не собиралась. Рано или поздно привыкнет, что и произошло в итоге.
— Его нельзя выпускать! — Прокричала с порога Сара, готовая в любой момент взорваться от ненависти к комиссии.
— Решение уже принято, — Лаура даже не обратила внимания на неё, продолжая поправлять воротник платья. — и обговорено опытными специалистами.
— Я была его лечащим врачом, — прорычала О’Нил, подойдя ближе к женщине, — и вы не имели права выносить решение без моего согласия! В ваши обязанности входила консультация со мной, а не с чужими людьми, не знающими Тёрнера лично! Никто из вас понятия не имеет о последствиях, но уже воображает себя знатоками.
Лаура дослушала её и повернулась, изумленно приподняв брови. Она прошла к столу, долго изучала документы и с победным возгласом «нашла!» вручила Саре подписанный когда-то ею отчёт, в котором говорилось, что состояние Майкла полностью удовлетворяет требованиям, и в лечении не возникало никаких проблем, напрямую мешающих самому процессу. Все действия владелицы выражали нервозность и толику раздражительности, так хорошо скрытую за приветливой улыбкой.
— Перед своим уходом вы согласились, что он ничему и никому не угрожает, — она довольно смотрела на неё свысока, чуя свою правоту, — и мисс О’Нил, вы верно подметили, что вы были врачом. Все полгода за ним следили члены комиссии и выговор принят на адекватных условиях. За ним круглосуточно будут наблюдать, к ноге прикрепят браслет с трекером, который снять практически невозможно.
— Вы слышите себя? — Сара разорвала отчёт и клочки бумаги швырнула в лицо Лауры, — прошло достаточно времени, так что это бесполезная вещь не играет роли. А недавний случай, когда он причинил вред мне? Это в счёт не идёт, да?
— Ведите себя спокойнее, — холодно подметила Нельсон, сузив глаза.
— Мы не состоим в деловых отношениях уже давно, — огрызнулась О’Нил, — а глупость, которую потом исправлять мне, не оставляет в покое.
Обе замолчали, прожигая друг друга гневным взглядом. Злость кипела в них, но в разной степени и выдержка, прокаченная годами, у Лауры была куда лучше. Поэтому одна Сара в кабинете желала влепить другой пощечину, чтобы образумить и уберечь от неверных действий.
— В городе убивают девушек и неизвестно, кто будет следующей, — женщина обошла Сару и сцепила руки за спиной, — я не буду просто так стоять в стороне и наблюдать за этим ужасом. Простите, мисс О’Нил, но ваш Майкл не представляет такой угрозы, какую преподносит нам активный убийца. Подумайте о том, сколько ещё убийств произойдёт лишь из-за вашей неохоты идти на сотрудничество.
— Дело не в этом.
— А тогда в чем? — Лаура резко развернулась к ней. — Разве у меня был с ним роман, окончившийся на плохой ноте? Я действую из соображений совести, а вы — от непонятного страха и собственных иллюзий насчёт него, — грубо выразилась она, намеренно затронув больную тему, — и не смейте отрицать очевидного.
Правда в этом была настолько сильной, что уйти не заплаканной оттуда не получилось. Все аргументы Лаура превращала в щепки, даже не пытаясь понять девушку и встать на её место. Бесчувствие в ней убивало всякое желание идти на контакт и компромисс. Никсон почти такой же, но понимание в нем всё же присутствовало, а вот сестра этим похвастаться не могла. Выросшие в суровых условиях, выстроенных на принципах родителей, оба уважали дисциплинированность и не терпели эмоциональных встрясок. Спорить с Лаурой — всё равно, что разговаривать с непробиваемой стеной. Выматывало больше нервов, чем приносило хоть какие-то плоды. Сара знала это всегда, но вспыльчивость брала своё и в разговоре с ней не оставалась в тени. Она чувствовала, что ещё немного и не выдержит, поэтому лишь пожелала удачи и выбежала из лечебницы, оставляя позади неприятный осадок. Пускай делают, что хотят. Может удастся за пару часов переехать в другой маленький городок и выйти из игры без потерь. Неприветливые чащи леса, окружавшие больницу, пугали темнотой и неизвестностью, Сара завела машину, закрылась изнутри, переваривая произошедшее. От одного вида указателя коробило и бросало в дрожь, ночью тут было страшнее, чем днём.
О’Нил бесспорно признала себя поехавшей на сомнениях, но разве это была её вина? Беспочвенных страхов не существует, как и неуверенности в самой себе. Уезжая с территории, Сара не могла избавиться от ощущения, что слышит коварный смех из нижних уровней, раздающийся в пятой камере, принадлежащей Майклу Тёрнеру.
***
— Я одна из всех пыталась их отговорить, — сказала Адель, заваривая чай, — доказывала, что без твоей оценки опасно даже думать об этом, но меня никто не слышал. Тебе с молоком или без?
— Разбавь кипячённой водой, — понуро опустив голову ответила О’Нил, рассматривая узоры на скатерти.
Все восемь часов беспокойного сна вызвали большую усталость, чем лёгкость. Ей снились его зелёные глаза, неожиданная встреча в любимой кофейне, где Сара покупала ореховый капучино, разбавленный ванильным сиропом и с рисунком сердечка из пенки. Майклу нравился эспрессо без сахара и сливок, и остывшие напитки он не любил, предпочитая выпивать их ужасно горячими.
— Какая мерзость, — попробовав капучино сморщился он, — слишком приторно, но я не удивлён твоими вкусами. Дай угадаю, ещё и шоколадный чизкейк заказала, да?
— Ничего это не мерзость! — С наигранной злостью ответила Сара, отобрав чашку. — Имеешь что-то против шоколада?
— Горький обожаю, а остальные не признаю.
— Гадость какая.
Она забыла о том, что из-за горячего кофе стенки нагрелись и лучше было браться за ручку, чтобы избежать ожога. Незначительного, но всё же. Сара моментально опустила чашку, громко приземлившуюся на блюдце и спохватилась за обожженные подушечки пальцев, начав трясти рукой и охлаждать всю ладонь. С губ сорвалось невольное шипение, рассмешившее Майкла. Он перехватил её руку в воздухе, поднёс ко рту и нежно подул на покрасневшую кожу. Оставлял невесомые поцелуи, гладил большим пальцем косточки. Сара уже и наплевала на полученную травму, забыв как дышать и не сводя взгляда с Тёрнера, так умело обращавшегося с ней.
Она выдохнула, когда ком подступил к горлу и в глазах стало двоиться от накативших слез. Адель заботливо протянула бумажные салфетки и глубокую тарелку, заполненную разными шоколадками. На самой верхушке лежали маленькие «Bounty», которые Сара до безумия любила и могла их тоннами есть. Собственно, так она и сделала, съев более семи штук и разбавив тоску в сердце сладким лакомством.
— Как думаешь, — Моринг отпила из кружки и на секунду блаженно прикрыла веки, — он сможет найти убийцу?
— Как бы сам им снова не стал, — фыркнула она, ощутив прозрачный больной укол от осознания всего.
В глубине души О’Нил одновременно боялась и желала этого по причине того, что тогда Лаура признает свою ошибку. Хорошо хоть Адель понимала масштабность проблемы и не поддерживала всей затеи, встав на другую сторону. Сара тревожилась за неё, видя огненно-рыжие пушистые волосы, в любую погоду уложенные с завидной идеальностью. Тут же припомнила предпочтения убийцы, в которые она вписывалась. Если Майкл сможет защитить их обеих, поймав неизвестного, то О’Нил извинится перед Нельсон, но при другом исходе — пустит пулю в лоб и ему, и ей без шанса на раскаяние.
***
Он светился ярче, чем солнце в небе и радость его докучала офицерам, держащих при себе электрошок и дубинки на разные случаи. Тёплая погода без осадков и огромных кучевых туч прибавляла настроения, поющие птицы и хмурые лица сотрудников стали первым, что увидел Майкл, выйдя во двор и вдохнув грудью чистый воздух. Разве может быть что-то приятнее, чем ласкающий ветерок и долгожданная прогулка после заключения в камере? Он бы прямо сейчас пустился в бег, чтобы размять мышцы и с пользой провести отведённое время.
— Веди себя, как положено, — пробубнил старший, усаживая Тёрнера на заднее сиденье, — помни, что тебя не на детскую экскурсию выводят, а на задание.
— Именно этого я и не знал, — с сарказмом сказал Майкл, поглядывая на водителя, — а вы тут все такие грустные будете? И никаких веселых жизненных рассказов, песен по радио?
— Ты не развлекаться вышел, — строгим тоном отдёрнул его один из них.
— Как раз-таки развлекаться! Я же в роли охотника выступаю. Буду ловить непослушного зайца. Вы, кстати, хоть немного соображаете, где носится этот поклонник рыжих?
— Приедем в участок и тебе всё объяснят.
Майкл с удовольствием подметил, что у них вкусы одинаковые. Только вот всех оставшихся забрал другой, тот, что сейчас будет все следы тщательнее заметать.
Тёрнер молча наслаждался поездкой в город, придумывая разные исходы всего приключения и совершенно не тоскуя по камере. В ней себя овощем чувствовал, хотя Рита его деньки разбавила своим появлением.
— У меня есть одно условие, иначе не буду даже думать над поимкой убийцы, — неожиданно выкинул Майкл, когда они остановились на светофоре, — в больнице мне дали право воспользоваться им. Можете позвонить и спросить.
Полицейские недоверчиво переглянулись, вздохнули, но всё же позвонили Лауре и убедившись в правдивости слов, отъехали к обочине и заглушили двигатель.
— Ну? — тот, что покрупнее обернулся к нему.
— Даму своего сердца увидеть хочу и поболтать наедине, – он улыбнулся своим мыслям, – мы давно не виделись, а прошлое наверстать всё же нужно.
