Листья шелковицы

Домой они добрались уже в начале девятого. За всю дорогу никто не произнёс ни единого слова, и даже когда машина припарковалась возле дома — все лишь молча выбрались из салона. Вей Ин осторожно придержал дверь, когда Минцзюэ, так и не выпуская брата из рук, тоже вышел. В дом они зашли так же молча, уже поднявшись в комнату Хуайсана, Минцзюэ медленно опустил его на кровать, стараясь не потревожить и без того беспокойный сон. Укрыв младшего и удостоверившись, что тот действительно крепко спит — Минцзюэ покинул комнату, осторожно прикрыв за собой дверь. Когда тонкая полоска света из коридора исчезла, оставляя всё вокруг в мягком полумраке — Хуайсан открыл глаза. Видимо брат всё же поверил в то, что он действительно спит. Удостоверившись, что в комнате правда никого нет — парень немного приподнялся на кровати. Нужно было срочно сходить в душ — место прикосновения всё ещё будто горело огнём, а вся кожа казалась липкой, вызывая желание в сию же секунду смыть это неприятное ощущение, будто он весь извалялся в грязи. Торопливо скинув с себя одеяло, Хуайсан поспешил в ванную комнату. Быстро скидывая на ходу пропитавшуюся потом одежду, он думал о том, что сегодняшняя прогулка была большой ошибкой. Как он мог забыть о том, что подобное может произойти. И было ещё полбеды если бы приступ случился только в присутствии Ванцзи и Усяня. Но это видел брат! Если раньше можно было надеяться на то, что тот спустит на тормозах странное поведение младшего, ведь если брать за пример последние несколько лет их отношений — они не так много времени проводили вместе, то что же будет теперь? Как объяснить Минцзюэ его сегодняшнее поведение? Ведь он наверняка начнёт задавать вопросы. И что Хуайсан должен на них ответить? Что чуть больше полугода назад его изнасиловали? Что кому-то понадобилось, чтобы он немедленно покинул страну, а он до сих пор так не понял, зачем это нужно? Что теперь он едва ли может переносить прикосновения чужих людей? Что за эти несколько месяцев только редкие разговоры с братом были той тонкой гранью, которая не позволяла ему раз и навсегда покончить со всем этим? Что именно, чёрт возьми, он должен будет сказать?! «Что же теперь делать?» Признаться во всём? Нет. Нет-нет-нет! Ведь тогда получится, что всё это было зря. Он не посмеет рассказать правду Минцзюэ. Да и вряд ли сможет. Признаться ему в подобном? Рассказать, что его имели ночь напролёт несколько мужчин? Чтобы Минцзюэ понял какой его брат грязный и отвратительный? Нет. Он никогда не сделает подобного. Уж лучше вернуться обратно в Лондон и дальше задыхаться по ночам от очередных кошмаров. Он ни за что не признается в этом брату. Не даст ему взять на себя ещё и это. Не позволит прикоснуться к этой грязи. Нужно лишь немного потерпеть, пока удастся узнать всю правду. Быть может у него получится справиться с этим самому. Нет, не так… Он просто обязан это сделать. Теперь у него есть друзья — они помогут. А потом он снова покинет Пекин. Да, так он и сделает. И не позволит брату снова волноваться за него. Даже если ради этого придётся пожертвовать той хрупкой связью, что снова образовалась между ними. Да, это может быть больно, но Хуайсану не привыкать. Сейчас у Минцзюэ всё хорошо, так зачем тревожить его ещё и этим. Он постарается больше не давать поводов для беспокойства. Неважно, как это будет тяжело. Неважно, что ему придётся для этого сделать. Но Минцзюэ не должен ничего знать. *** Минцзюэ, отписавшись Гуанъяо о том, что занят сегодня вечером и не сможет приехать, спустился на первый этаж. Как он и ожидал, парни сидели в большой гостиной и явно ждали его. — Что вы об этом знаете? — спросил он сразу же, как только закрыл за собою дверь, сейчас у него совершенно не было желания ходить вокруг да около, нужно было как можно быстрее во всём разобраться. — Когда мы познакомились — он уже был таким, — непривычно было слышать голос Вей Ина таким серьезным, — Мы сначала думали, что это что-то вроде мизофобии, но потом стало понятно, что он не просто боится запачкаться, микробов, или что-то вроде этого. Ему невыносимы сами прикосновения, будто…- парень замялся, подбирая правильное слово. — Будто они приносят ему боль, — закончил за него Ванцзи. — Но я никогда не замечал за ним ничего подобного, — задумчиво проговорил Минцзюэ, с каждой минутой хмурясь всё больше, — Что с ним такое? — Думаю, гаптофобия… Или что-то в этом роде, — ответил Усянь и, увидев вопросительный взгляд мужчины, продолжил, — Ты ведь сам всё видел. Простое столкновение, которое в нормальных обстоятельствах, не причинило бы большего беспокойства, чем просто неловкие извинения — привело к самой настоящей истерике. Мы и сами не сразу разобрались. Но, живя с ним в одном доме, мы начали замечать это всё больше. Ванцзи смотрел в интернете — большинство симптомов сходится. Минцзюэ молчал, вспоминая поведение младшего в супермаркете, а потом снова заговорил: — Но ведь он совершенно спокойно переносит, когда я прикасаюсь к нему… Если подобная реакция была из-за того, что кто-то едва дотронулся до него — вряд ли он бы стал терпеть, когда я его расчёсывал тогда, или, например, сегодня, — мужчина вопросительно смотрел на парней, надеясь, что они смогут помочь ему во всём разобраться, — Он ведь успокоился, когда я обнял его… — Не знаю, — задумчиво проговорил Вей Ин, — Может дело в том, что ты его старший брат? Или же потому, что ты, на самом деле — единственный человек, которому он может доверять. — Но ведь вам он тоже доверяет, — задумчиво проговорил Минцзюэ, переваривая сказанное парнем, — Иначе он бы не стал жить с вами в одном доме столько времени. — Да, но ведь наших прикосновений он тоже не переносит, — ответил Усянь, и в его голосе отчётливо было слышно сожаление по этому поводу. — И часто с ним подобное происходит? — дальше спрашивал старший, сейчас слишком занятый беспокойными мыслями о брате, чтобы обращать внимание на чужие переживания. — Нет, — Вей Ин задумался, — Обычно он более осторожный. Но видно рядом с тобой он немного успокоился и ослабил бдительность, поэтому и не заметил того парня. На некоторое время в комнате повисла тишина. Минцзюэ переваривал услышанное, а оба парня благоразумно не вмешивались, понимая, что тому нужно многое обдумать. — Мне нужно будет с ним поговорить, — наконец заговорил мужчина, всё ещё задумчиво смотря перед собой. — Будь осторожен с этим, — в голосе Вей Ина послышалась тревога, — Мы пробовали несколько раз поднять эту тему, и в каждый из них Хуайсан закрывался в себе… Словно в ракушку прятался. Тогда из него нескольких длинных фраз получить не удавалось, не то, что полных объяснений. Может лучше подождать и… — Нельзя ждать. Ты говоришь, что это с ним уже давно, а что если дальше будет только хуже, — Минцзюэ говорил решительно и твёрдо, очевидно уже что-то для себя решив, — Ладно, спасибо, что всё рассказали — я рад, что у брата есть такие друзья, как вы, — он поднялся, — Идите на кухню и перекусите что-то — мы ведь так и не поужинали. И отдыхайте, сегодня был тяжёлый день. Я пойду проверю, как он там — вдруг проснулся. — Тебе не следует спешить, — послышался спокойный голос Ванцзи, — Не уверен, что Хуайсан так просто раскроется и всё расскажет. — Доброй ночи, — лишь ответил Минцзюэ, выходя из комнаты. Вей Ин устало прислонился лбом к плечу Лань Чжаня и тяжело вздохнул: — Не стоило ему всё рассказывать, — тихо проговорил он. — Я надеялся, что с годами его характер стал не таким вспыльчивым. Но он всё такой же, — ответил Ванцзи, осторожно беря руку парня в свою и переплетая их пальцы. — А может он прав? — парень поднял голову и посмотрел в глаза любимого, — Они ведь братья… Может, Минцзюэ — именно тот человек, которому Хуайсан сможет всё рассказать? — Не знаю… Мы ведь сами до конца не разобрались. — Надеюсь, что у них всё будет хорошо, — снова вздохнул Вей Ин, — Я не знаю, что произошло с Хуайсаном, но он — хороший человек и не заслуживает того, чтобы так страдать. — Мы поможем им, чем сможем, — от спокойствия и уверенности в голосе Ванцзи, Вей Ин почувствовал себя немного лучше. — Да, ты прав, — уже не таким грустным голосом ответил Усянь, и спустя некоторое время оба парня тоже покинули комнату. *** Минцзюэ осторожно открыл дверь в комнату брата, думая, что тот спит и боясь его разбудить. Но, к его удивлению, кровать была совершенно пуста, а младшего нигде не было видно. Не успел мужчина забеспокоиться в полной мере, как дверь, ведущая в ванную приоткрылась, и из-за неё показалась тонкая фигура Хуайсана, одетая в широкую футболку и пижамные штаны. В руках у парня было полотенце, которым он сушил волосы. — А-Сан…– Минцзюэ осматривал брата внимательным и беспокойным взглядом. Младший, погруженный в свои мысли, не сразу заметил, что в комнате ещё кто-то есть. Поэтому, услышав голос брата, он испугано повернулся. — Д-дагэ! — вопреки всем усилиям хозяина, голос всё же дрогнул. Хуайсан знал, что объясняться с братом рано или поздно придётся, но он не предполагал, что это наступит так скоро. Всё ещё не до конца отошедший от сегодняшнего, сейчас он был совершенно не готов к этому разговору. — Ты что-то хотел? — младший постарался говорить максимально спокойным тоном, но получалось из рук вон плохо — дрожь в голосе так никуда и не делась. — Как ты себя чувствуешь? — даже в слабом приглушенном свете Минцзюэ видел весь тот спектр эмоций, которые отражались на лице младшего. «Почему в твоём взгляде столько боли и страха?» — Я… Со мной всё в порядке, — Хуайсан старался говорить как можно увереннее и бодрее, — Не беспокойся. Я… Тогда при столкновении я немного ударился — вот голова и закружилась. Может ещё… Слушая, эти сбивчивые и несвязные объяснения, Минцзюэ старался понять лишь одно — почему брат не хочет говорить ему правду? Настолько не верит? Боится его реакции? Думает, что он не сможет помочь? В голове метались тысячи мыслей, путая, сбивая с толку. А где-то в глубине просыпались непонимание и обида. Обида от того, что его собственный младший брат — человек, который казалось бы, всегда может ему всё рассказать, не может полностью раскрыться пред ним. «Не может? Или не хочет? А-Сан, ты мне настолько не доверяешь?» Да, может, он не был идеальным братом, но неужели он заслужил эту настороженность в глазах младшего? Неужели они и вправду настолько отдалились друг от друга, что теперь Хуайсан не доверяет ему свои тайны так же, как не может довериться малознакомым людям. Непонимание. Обида. Растерянность. Злость из-за собственного бессилия. Он не привык к этим чувствам, не понимал их, просто не знал, как с ними справляться. Так же, как и не знал, что ему стоит сделать, чтобы Хуайсан всё рассказал ему. Неужели этот взрослый ребёнок не видит, что он хочет ему помочь? — А-Сан, — низкий голос Минцзюэ прервал поток оправданий младшего. — Ты можешь мне всё рассказать. Я, правда, хочу помочь. То случилось сегодня — ты уверен, что сможешь справиться с этим сам? Хуайсан испуганно вскинул взгляд на старшего. И от той боли вперемешку с непониманием, что отчётливо читались в темных зрачках, ему и самому показалось, что где-то в районе сердца вонзился ржавый стилет. «Я не могу тебе рассказать всего, Дагэ… Не могу. Не проси меня об этом. Пожалуйста!» — О чём ты говоришь, Дагэ, — он и сам удивился тому, как ровно прозвучал его голос в этот раз, тогда как невидимый клинок в груди, кажется, сделал несколько оборотов. — Я не… — Хуайсан, — в голосе Минцзюэ послышалась сталь. Он понимал, что идёт на поводу у своего вспыльчивого характера, который, не находя выхода из ситуации, просто привык грубо переть напролом, но беспокойство и непонимание вперемешку с обидой просто застилали глаза, не давая мыслить трезво. — Почему ты не хочешь рассказать мне всей правды? Не можешь? Поверь, я смогу помочь! Мы сможем справиться с чем угодно. Почему же ты скрываешь что-то от меня? — Дагэ, ты ошибаешься. То, что произошло сегодня — не больше, чем просто последствие долгого перелёта и сбитого режима сна. Об этом не стоит беспокоиться. Пара дней и всё пройдёт. Всё правда хорошо. Хуайсан понимал, почему Минцзюэ злится. Понимал, что приносит боль брату, но не мог иначе. Может это и есть правильный вариант? «Прости, Дагэ. Так правда будет лучше для тебя». Пускай самому Хуайсану каждое слово, произнесённое им же самим, причиняло почти физическую боль. А то, как Минцзюэ смотрел на него — лишь сильнее выбивало почву из-под ног. Но ему каким-то образом удавалось сохранять внешнее спокойствие. В конце концов Минцзюэ, кажется, сдался. Бессильная злость в глазах потухла, оседая пеплом. Но её место быстро заняли грусть и обида. — Как скажешь, — от холода в голосе Хуайсан почувствовал, как тело прошиб озноб. — Не хочешь говорить — это твоё право. Наверное, это я виноват в том, что ты не хочешь мне доверять, — Минцзюэ повернулся к двери и собирался выходить, но, уже почти прикрыв за собой дверь, всё же, не выдержав, обернулся и негромко приговорил, — А-Сан… Просто знай, что ты правда можешь мне всё доверить. Ты — самый важный для меня человек, и я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы сделать тебя счастливым, — он снова посмотрел в глаза младшего, но лишь ещё раз ударился о стену упрямого молчания, — Ложись отдыхать. Хороших снов. — Спокойной ночи, Дагэ, — слова раздались в пустоту, когда дверь была закрыта с той стороны. Хуайсану показалось, что в это же самое мгновенье эфемерный нож в груди, до этого наносящий лишь слабые порезы, вонзился по самую рукоять, причиняя такую боль, что впору упасть и кричать в полный голос. Но он лишь слабо сполз по стене вниз, обнимая себя за плечи и стараясь заглушить глухие рыдания. «Так нужно. Ты всё сделал правильно. Это ради брата. Ради его блага». Он и так это прекрасно понимал. Но продолжал негромко шептать себе это, стараясь успокоить дыхание и подняться. Но не мог. Раз за разом вспоминался непонимающий взгляд и слышался беспокойный, хриплый голос. «Ты — очень важный для меня человек, и я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы сделать тебя счастливым.» — Прости, Дагэ… Но я должен был так поступить. Прости… Слова сказанные тихим, едва различимым шёпотом. Едва ли в них можно было различить уверенность и твёрдость. Но никто на самом деле не знал, сколько сил ему пришлось приложить, чтобы при разговоре с братом просто не взять и не выложить всю правду. Но он переборол эту слабость, пускай и такой ценой. Он обязательно справится. Он обязан это сделать. Он причинил Минцзюэ боль? Да. Но ему пришлось так поступить. Пускай лучше Минцзюэ отдалится от него, думая, что Хуайсан — неблагодарный ребёнок, который не хочет ему доверять. Уж лучше так. «Может, это и к лучшему?» Брат рано или поздно смирится с этой мыслью. У него есть работа, есть любимый человек. Хуайсану всё равно не занять в жизни этого человека больше места, чем положено просто брату. Рано или поздно они бы всё равно отдалились друг от друга. Так не проще ли сделать это сейчас? Зачем тешить себя ложными надеждами, упиваясь редкими минутами счастья и выдавая желаемое за действительное? Он честно старался оборвать связь с Минцзюэ, когда уехал в Лондон, думая, что это его шанс. Но в результате лишь лишний раз доказал себе, насколько он зависим от этого человека. Эта зависимость пугала своей силой. Своей неправильностью. Хуайсан и раньше замечал за собой, что его отношение к Минцзюэ трудно назвать просто братской привязанностью, слишком сильной она была. Привязанность? Семейные узы? Любовь… Подобные мысли пугали. Но в то же время были столь ясными и очевидными, что было просто не понятно, как он не замечал их раньше. Он гнал их от себя, отрицая любую возможность подобного. «Нет! Неправда! Всё совсем не так!» Но у него было достаточно времени, чтобы всё обдумать. Невозможно было и дальше отрицать. Все свои чувства за эти несколько месяцев он успеть разобрать на самые мелкие детали, изучить каждую грань и наконец понять. Понять, что всю жизнь любил именно этого человека. Любил не как друга. Не как члена семьи. Не как брата. Неправильно. Отвратительно. Грязно. Противоестественно. Глупо. Отчаянно. Эти мысли отравляли мозг и жгли сердце, словно кислота. Он отрицал их, душил, вырывал, словно вредный сорняк. Но каждый раз они прорастали заново, всё пышнее и ярче, расцветая новыми и новыми красками. И Хуайсан понимал, что не может иначе. Ведь кроме этого человека ему не нужен совершенно никто. Минцзюэ был рядом всю его жизнь, заменил ему весь мир, всю вселенную. Так мог ли он полюбить кого-то другого? Он даже не пытался. Это казалось частью его самого. Любить Минцзюэ = Дышать Простое уравнение, которое незачем глубоко анализировать. Это в один момент показалось настолько естественным, что он просто принял это как факт. Аксиома, которая не требует доказательств. Дважды два — четыре. Днём светит солнце. Не Хуайсан влюблён в своего брата. Но так же, как и это, становилось ясно и другое. Эти чувства никогда не станут взаимными. Никогда не будут произнесены вслух. Минцзюэ не узнает про них. Хуайсан пообещал себе это. Он будет бережно взращивать эту любовь, ранясь о её шипы и зная, что ей суждено увядать, так и не показав миру, что она вовсе не грязная и противоестественная. Это самое светлое и нежное чувство, которое он когда-либо испытывал. Он понял это, принял эту часть себя, зная, что никогда не сможет показать её другим. Для Минцзюэ он будет просто младшим братом. Так будет лучше для него. Так же, как и то, что он сделал сегодня. Всё, что он сказал, каждое его слово — всё это лишь во благо самого важного в мире человека. И когда со всем будет покончено — он снова уедет. На расстоянии не нужно носить маску, а телефонные звонки не позволят увидеть слёз. Он будет далеко, предоставлен сам себе. И сможет и дальше отравлять себя этим ядом, который стал для него возможностью выжить и не сгореть в пламени собственных кошмаров. Он никогда не предаст и не откажется от этих чувств, а продолжит и дальше их взращивать и лелеять в себе, всё так же небрежно раня хрупкую душу острыми шипами. Потому что не сможет иначе. Любить Минцзюэ = Дышать Не любить Минцзюэ =...? А пока он должен быть сильным. Нужно как можно быстрее разобраться в том, кто и что затевает против его брата. А потом он будет свободен. И сможет снова уйти, чтобы продолжить видеть сны, в которых всё сложилось совсем иначе. Сны, в которых не нужно притворяться. Сны, где он может спокойно целовать любимые губы, не заботясь ни о чём на свете. Самые счастливые и желанные, но всё же, всего лишь сны.