This was never meant to be All the signs were there to see From the first moment that we met
***
Это пиздец. Серхио нервно теребит в пальцах четки, губы быстро и беззвучно шепчут молитву, но с каждым мгновением все труднее двигаться — тело словно не слушается, язык ворочается все медленнее, а пальцы бессильно разжимаются. Четки ударяются об пол с глухим дробным стуком, тупой болью отдающимся в голове, и все слова застревают в горле, когда он делает шаг вперёд, показываясь из густой клубящейся тьмы. Взгляд невольно скользит по всей его фигуре — шелковая рубашка небрежно расстегнута, а узкие брюки плотно облегают ладные ноги и округлые ягодицы. Тяжелые, массивные, будто обгорелые крылья волочатся за ним по полу, оставляя на каменных плитах сажу и угольки. Демон будто соткан из тьмы, из черноты, лишь издевательски поблескивает на мертвенно-бледной шее кулон-чокер, рубиновое сердечко, своей пошлостью вызывая ассоциации с самыми дешёвыми блядями, каких только можно представить. — Изыди, — выдавливает Серхио, видя, как красный рот изгибается в хищной улыбке, обнажая острые маленькие клычки. «Лука… Люк… Люцифер…» — проносится в голове, и кажется, будто сам Падший, сам владыка ада перед ним… — Лестно, — усмехается тот, прищуриваясь. — Но ты ведь знаешь, что это не так. — Тебе не место в храме Господнем, — выплёвывает Серхио, отступая на шаг и чувствуя, что вот-вот подкосятся ноги. — Тебе и твоим черным чарам. — Но ты сам меня позвал, — Лука пожимает плечами и легко усаживается на край жертвенника. — Или это не ты думал обо мне во время вечерней молитвы? — Убирайся, — щеки горят огнем, пальцы сжимаются в кулаки, но демон манит пальцем, и противиться невозможно. Пара мучительных секунд, пара шагов — и Серхио подходит совсем близко, слишком близко. — Я знаю все твои тайные мысли, папочка Серхио, — издевательски тянет демон. Когтистый палец касается шеи под воротничком, и тело словно током прошибает. Он хочет отпрянуть — но не может, и мысли разлетаются, слова молитв будто стираются из памяти. Взгляд невольно скользит вдоль края чужой рубашки, на полуобнаженные грудь и живот, а горячие ладони обхватывают за шею, притягивая ближе. Цепкие горячие губы впиваются в шею, руки скользят ниже, разрывая одеяния, и сладостная тьма греха окутывает святые своды. Серхио знает — это путь в никуда, и ни одной молитвы не хватит этот грех замолить, но грани пересечены давно, и его собственный судный день наступает вновь.