***
Генерал Мортелл предпочитал честные поединки до первой крови или до смерти. В столице подобное не одобрялось, убийства карались законом, как и любая излишняя жестокость. На юге же, наоборот, не прерывают поединок, пока оба соперника еще на ногах. Родившийся в столице, но больше десяти лет назад перебравшийся на юг Мортелл так и застрял где-то посередине, до сих пор так и не сумев полностью избавиться от репутации столичного чистоплюя. Командующий достаточно показательно это еще раз продемонстрировал, сняв Мортелла с казни. Но в этот раз Мортелл не протестовал и с облегчением передал управление в руки генерала Ибо. Надо сказать, что тот день произвел невероятно гнетущее впечатление. Мортеллу хватило бы и одной казни. Он бы плюнул на репутацию и ушел, как это сделал мунго, но никто его не отпускал. Завершающим штрихом худшего дня оказался проклятый холм, хотя и в этот раз Мортеллу удалось почти не запачкать рук - удача или совпадение, но к их прибытию огонь уже начал распространяться, захватывая вершину, подножие и северную часть холма, перекрывая врагам путь к спасению в каньоне и вынуждая тех солдат, которые еще не наглотались дыма, либо бросаться с обрыва, либо выбегать прямо на солдат Мортелла. Но выживших было слишком мало, они неслись не разбирая дороги, и некоторые ослабли настолько, что не могли поднять меч. А те, кто все же пытался сражаться, были расстреляны из темноты отрядом Мортелла. Не смотря на мокрые повязки на лицах и подветренную сторону, Мортелл все равно приказал всем отойти подальше. Тревожными мыслями он был в лагере, но сам возвращаться не торопился, выжидал, пока ссутулившийся в седле Но-Экто не подтвердил, что больше нет смысла тут торчать, на холме не осталось живых, а успевшие сбежать не опасны и деморализованы. К возвращению Мортелла командующий уже был без сознания, и докладывать об успехе было некому. Теперь докладывать будут ему.***
Генерал Мортелл мог бы гордиться тем, как гладко войско прошло через ущелье. Не без мелких происшествий, но единственную засаду отправленные вперед разведчики накрыли у самого входа — спасибо мунго, сумевшему откачать второго прозревателя, пока Но-Экто отдыхал, или точнее, лежал полумертвый, слабо дышал впалой грудью, пил лечебные настойки и выглядел так, как выглядел каждый уважающий себя гильдийный маг — будто голодал с рождения, не смотря на то, что своих прозревателей армия баловала и заботилась о них, как мать о любимом ребенке. У выхода из каньона их встретила утренняя Серая пустошь. Часть войска, сопровождая повозки с раненными, еще ночью выдвинулась к Гранд-Диркейму — южной столице объединенной империи, сам Мортелл тронулся с места только с рассветом. Замыкающие выйдут из каньона ближе к полудню. Мортелл помнил как впервые увидел Серую пустошь своими глазами. Читал о ней в книгах, как и все, но не думал, что когда-нибудь сам будет стоять на краю этой ровной, без единого кустика пепельно-серой равнины и вдыхать ее слабый, едкий запах. Мортеллу тогда потребовалось немало времени и немало смелости, чтобы прекратить заматывать лицо шарфом даже в самое безветренное пекло — он потел, не раз падал от жары, почти теряя сознание, но потом стало легче — то ли молодой организм приспособился, то ли вино генерала Остера помогло. А уж когда появилась возможность пользоваться услугами лекаря мунго, Мортелл вновь почувствовал себя человеком. Хотя, живи он все это время в столице, определенно выглядел бы сейчас лет на пять моложе. И точно не таким пыльным. Даже поход не избавил Мортелла и часть армии от необходимости до конца сезона торчать под стенами Гранд-Диркейма. Мортелл был загружен по самую макушку свалившимися на него новыми обязанностями, урывая минутку, приходил в шатер командующего в надежде, что произойдет чудо. Чудо не происходило, и единственный, на ком можно было хоть как-то выместить накопившееся, был лекарь. В отличие от хилых гильдийцев, этот мунго просто источал здоровье и так необходимую сейчас уравновешенность. А, может быть, Мортелл просто плохо мог отследить эмоции на покрытом черными татуировками лице. — У нас с генералом Хловером с каждым днем крепнет подозрение, что ты просто тянешь время, — раздраженно высказывал лекарю Мортелл. Стоящий рядом Хловер молча, но активно кивал. — Четвертый день никаких изменений! Он до сих пор не проснулся! — Вы и сами прекрасно понимаете, что он предпочел бы не просыпаться вовсе. — То есть, ты признаешь, что не собирался его будить? — Я никогда этого не отрицал. — Лекарь не смутился даже когда Мортелл приподнял его за грудки. — Отпустите мою одежду, генерал, если вы не знали, то это не просто красивый узор, а наша клановая вышивка. Будете и дальше хвататься за халат — можете заработать диарею до конца сезона. — Что ты ему дал? — Мне удобнее говорить, когда я стою на ногах. — Голос стал совсем приглушенным. Мортелл ослабил хватку, и мунго мигом отступил на два шага, оказавшись рядом с кроватью, на которой все еще без признаком жизни лежал командующий Сула. — Ближе к делу! — Какая грубость! Четвертый день я работаю без сна и отдыха, и вот что получаю вместо понимания и благодарности? И не тяните ко мне руки, генерал! Это не поможет. Дело не в том, что я не хочу его разбудить, я пока не знаю, как это сделать! Когда генерал Хловер прибежал ко мне после казни венита, я, признаться честно, растерялся. Командующему очень сложно подобрать лекарства, знаете ли, как и любому аристократу с подобной грязной родословной. Рецепт обычного снотворного для него я подбирал больше полутора лет! Вы только подумайте — полутора лет! И все для того, чтобы оно перестало действовать через месяц. — Тогда что ты ему дал? — То, что свалит с ног любого. Убить — не убьет, по крайней мере сразу, но — да, это сильный наркотик. В какой-то мере яд. Правда, я не ожидал, что вы захотите его разбудить. Мне требовалось всего лишь довести его в живом виде доставить к границе, потому что мертвое тело по такой жаре везти, сами понимаете… Уверен, что ему самому не понравилось бы быть захороненным в неподобающем виде! Мортелл потер лицо ладонью и взглянул на Хловера. Тот вынужденно молчал, но тяжелое дыхание говорило о том, что он готов сорваться. — Противоядие? — спросил Мортелл. — Конечно, есть! —возмутился мунго. — Вернее, было. Оно закончилось два дня назад. — Ну, так сделай еще! Ты же настоящий мунго, или нет? Или эти загогульки на лице — фальшивка? — Сделай еще, — проворчал лекарь, еще раз поправил и без того хорошо сидевший балахон и перекинул за спину длинную черную косу. — Из чего? Из песка? Или, может быть, из лошадиной мочи? Не забывайте, генерал, простое противоядие уже не поможет. Я сильно превысил дозировку. Более того, пока мы возвращались, пришлось поить его этим ядом минимум, по два раза в день, а под конец — и по три раза в день, чтобы избежать неожиданностей. Да-да, генерал Хловер, вы лучше всех понимаете, о каких неожиданностях идет речь. Можете подтвердить, что я не преувеличиваю. Ах, вы молчите? Наверное, кости челюсти еще не срослись? В таком случае махните правой рукой, буду считать это кивком. А если бы генерал Морте… о. О! Мунго обернулся к кровати и как будто к чему-то прислушался. Потом склонился над лежащим, заслонив своей спиной весь обзор. — Что? — почти шепотом спросил Мортелл. — Подождите, мне нужно убедиться… генералы! — его голос зазвучал удивленно и как-то торжественно. — Кажется, получилось! Да, он определенно… приходит в себя. Ну до чего же живучий у вас командующий! — Да, с этим уже можно работать… Неужели организм сам вывел яд? Или помогло какое-то из прошлых рецептов… Или заклинание… Не знаю уж, к счастью это или нет… и потребуется какое-то время… но в чувство я его приведу. А вот с последствиями вам придется разбираться самим. Вы ведь согласны со мной, генерал Хловер? Не трясите так головой, иначе разрушите мне заклятье и у вас неправильно срастется челюсть. Сделаем так. Сейчас я схожу к себе за необходимыми вещами, а когда вернусь, в этом шатре не должно остаться ни одного постороннего. Да, вообще и совсем. Да, генерал Хловер, вас это касается в первую очередь.***
Тихое спокойствие было потревожено вновь, теперь не голосами, а сухим жаром, зарождающимся где-то глубоко в груди и растекающимся по телу до самых кончиков пальцев. По коже словно рисовали горячими углями, и от этого изнутри пекло еще сильнее. Тело ощущалось большим неподвижным монолитом, в самом зародыше гасившим все попытки сдвинуться с места. А пошевелиться хотелось — зной, запертый в теле, не находя выхода, распирал изнутри, наполнял каждую частичку тела, ускорял дыхание. Смутно слышался уже знакомый голос, неразборчиво напевающий что-то тихое и заунывное. Внезапно бормотание оборвалось. — Ты наконец перестал прятаться? Отпусти руку, мне нужно закончить. Я не сделаю ему ничего плохого, отпусти, говорю. Я лекарь, если ты не знал, я лечу пациента, а не то, что там себе мог подумать. Почему молчишь? Неужели немой? Тебя прислал генерал Мортелл? Эй, стой, остановись, не стирай! Болван! Это же совершенно безвредное… Это обычное лечебное заклинание. Пациенту нужно разогнать кровь и помочь избавиться от лекарств, а ты взял и все испортил. Его недвижимое тело приподняли, прислонили спиной к чему-то теплому и обхватили поперек груди рукой. Обнаженная кожа чувствовала грубость ткани, царапающиеся застежки и швы на одежде, прохладу крепко держащей ладони. Щека оказалась прижата к чему-то шершавому, и глаза, наконец, сумели едва приоткрыться. Темнота, казавшаяся до этого момента единственно возможным состоянием мира, отступила и превратилось в мутную и неразборчивую картинку. — Занятный побочный эффект, но для него будет полезен. Разгонит застоявшуюся кровь. Ну, что ты так смотришь? Можно хотя бы радоваться, что мужская сила его не покинула, — и добавил тише, — Чего нельзя будет сказать о его разуме. Ну, в чем дело? Сам же видишь, ему нужно успокоить жар, ты слышишь, как часто у него бьется сердце? Хочешь, чтобы он скончался от приступа? Если не хочешь это делать сам, после того, как ты все испортил, то это сделаю я. И не надо хвататься на нож! Ты вообще осознаешь, кому смеешь угрожать? Ладно-ладно, делай как хочешь. Ты же тоже мужчина, прекрасно знаешь, что да как. Ощущения менялись, смешивались, топили с головой. Мутная картинка перед глазами начала проясняться, и теперь он видел перед собой маленький кусочек мира — участок обнаженной кожи на шее. Он глубоко дышал в эту кожу и дыхание возвращалось ему обратно. — Хм. Я, конечно, старый и циничный лекарь, и всякое повидал, но… — голос звучал заметно ниже и более хрипло, чем обычно. — Признаться честно… второй раз в жизни вижу настолько… У тебя похвальная выдержка, молодой человек. Смотри, кажется, он открыл глаза. Там, под смуглой ровной кожей билась жизнь. Он, не моргая, смотрел на открытый участок шеи. Потерся щекой о ткань на плече и случайно оттянул ворот вниз, шея оголилась еще больше. Он слышал свое глубокое частое дыхание, чистое незамутненное возбуждение и удовольствие накатывало, как прилив. Ему было мало. Эта манящая кожа была словно создана для того, чтобы утолить его голод, она пахла раскаленным песком, иссушенной зноем травой, чем-то уютным, знакомым и очень… аппетитным? Потянувшись всем телом, он ткнулся носом в эту шею и медленно, тягуче, проскользил по ней языком. Этого недостаточно. Рот наполнился слюной. Он приник губами к этой горячей сухой коже, словно хотел ее выпить, а потом пустил в ход зубы. Так и замер, не разжимая челюсти, пока с его телом происходило что-то восхитительное. И когда это восхитительное достигло пика, из горла прямо в прикушенную шею вырвался тихий гортанный звук. Когда жар начал стихать, челюсти расцепились сами. На коже остались глубокие следы зубов, и между ними — бордовое и влажное от слюны пятно. Почувствовав движение, он поднял глаза и увидел, что на него смотрят. В голове не было ни одной связной мысли, он просто понимал, что ему нравится вкус этой кожи, и тепло этого тела, и нравится смотреть на это лицо, и нравились все эти прекрасные ощущения, и все все правильно и должно быть именно так.***
Мортелл попал к командующему только следующим утром. Вход в шатер на миг приоткрылся, выпуская на уже прогретый солнцем песок потрепанного мунго, имевшего вид то ли утомленный, то ли озадаченный. Густой дымный запах благовоний, лекарств, сладких смол, жженых трав и чего-то еще разносился от его вышитого балахона почти осязаемой волной. Длинная коса растрепалась, синяя — в цвет балахона, головная повязка, сбилась на одно ухо. На щеке и подбородке змеились, переплетаясь с татуировкой, неровные, как будто нарисованные детской рукой, чернильные линии. — Доброе утро, генерал Мортелл. Пожалуйста, прикажите генералу Хловеру пока остаться у себя. Генерал Хловер, простите, но вы физиологически не способны вести себя сдержанно в данных обстоятельствах, поэтому ждите, пока я не разрешу войти. То есть, пока не буду уверен, что вы не навредите моему пациенту. Или не навредите себе… моим пациентом. Мунго поманил Мортелла пальцем и немного понизил голос. — Я вижу, вы нервничаете, генерал. Не переживайте, вы здесь такой не один. Признаться честно, последние сутки я ни секунды не был спокоен и ни минуты не спал. Заходите, только закройте выход и не делайте резких движений, я не хочу, чтобы вы превратились в копию генерала Хловера. Внутри шатра стоял тот же самый запах лекарств и дыма, что пропитал одежду лекаря. У Мортелла после нескольких вдохов слегка закружилась голова, а вот нервозность, терзавшая его с самого дня злополучной казни, начала чудесным образом отступать. Кажется, мунго за сутки сжег тут годовой запас успокоительных трав. В этом душном кумаре, куда не проникали прямые лучи солнца, и почти весь свет исходил из ночных светильников, расставленных в центре шатра, медленно вдоль стены двигалась фигура в длинном темном одеянии. В груди защемило то ли от надежды, то ли от страха, что эта радость преждевременна. Он обуздал вспыхнувшие чувства и взял себя в руки. — Почему на нем ваш халат? — негромко спросил Мортелл. — Почему бы вам сначала не попробовать надеть на него штаны, а потом задать этот вопрос еще раз? — шепотом ответил мунго. — Насколько все плохо? — так же шепотом спросил Мортелл. — Для человека, словившего это паршивое проклятье, его состояние гораздо лучше, чем ожидалось. По крайней мере, он быстро научился ходить вертикально и не ходить под себя. Я еще не разобрался, почему проклятие не отработало до конца. Нужно больше времени на изучение. Я буду наблюдать. Со спины командующий выглядел почти неузнаваемо — в свободном синем халате с узорами клана мунго и разлохмаченными длинными волосами, не заплетенными, как обычно, в четыре косы. Он странными движениями водил рукой по пустой деревянной подставке для мечей, но широкие рукава не давали разглядеть подробности. — Что он делает? Он нас не слышит? — Слышит. Но, кажется, не понимает. Забрал мой чернильный карандаш и теперь развлекается, как видите. Мортелл покосился на изрисованное лицо лекаря и тактично промолчал. Глаза уже привыкли к приглушенному свету шатра, и вопросы отпали сами собой — все ровные поверхности оказались покрыты тонкими черными линиями. Фигура у стены, наконец, обратила на них внимание. — Тише, — напрягся лекарь. — Он идет сюда. Без резких движений, генерал. Только благодаря успокоительному, растворенному в дыму, сердце Мортелла не выскочило из ребер, пока он напряженно всматривался в знакомое лицо, не узнавал его и не находил в рассеянном взгляде ни намека на узнавание. Сула не заинтересовался генералом, он шел к мунго. В каждом движении, даже смазанном свободным одеянием, сквозила нехарактерная для командующего ленивая расслабленность. А еще уверенность в том, что на своей территории он хозяин положения. Одна рука все еще держала остаток карандаша, а вторая — резко и по-хозяйски, видимо, уже не в первый раз, сжала подбородок мунго пальцами и повернула его голову вбок. Сула приблизил свое лицо так близко к лицу лекаря, что Мортеллу показалось, он собирается по-животному обнюхать добычу. Но быстро понял, что на самом деле командира интересовало другое. Карандаш коснулся уже изрядно изрисованного виска и двинулся вдоль черных линий, прослеживая замысловатый узор — от кончика брови и ниже — туда, где татуировки прятались под воротник. Первая застежка воротника порвалась, будто была сделана из бумаги. Под таким напором лекарь неудачно оступился и начал заваливаться на спину. Но даже это не смутило захватчика. Придавленный коленом, только что потерявший вторую застежку на верхнем халате, лекарь беспомощно лежал на спине. На висках его выступила испарина. — Генерал, — неразборчиво прошипел мунго, которому, кажется, едва удавалось шевелить лишенной свободы челюстью. — Сделайте что-нибудь. Мортелл, не на шутку завороженный всем этим, присел рядом. — Тише, мунго, он не собирается вас убивать. Дайте ему поиграться. Лекарь в ответ издал какой-то неразборчивый звук, похожий на всхлип. Если Мортелл собирался и дальше быть простым наблюдателем, то он просчитался. Узоры перестали интересовать хозяина шатра, и на Мортелла в упор уставились черные немигающие глаза. Тени от светильников делали эти глаза еще более непроницаемыми. Ни проблеска узнавания. Ни тени разума. — Все хорошо, — от неожиданности генерал начал разговаривать усмиряющим тоном, как с ребенком или опасным животным. — Все хорошо. Мунго хороший, его калечить нельзя, он еще нам пригодится. Генералу было грустно и как-то странно. То, что ему было всего лишь грустно — несомненная заслуга удушливого дыма. Или это не от дыма так сперло дыхание и что-то тяжело сжалось в груди? Хотелось наружу — глотнуть свежего воздуха и солнечного света. Человек, бывший когда-то командующим армии, медленно моргнул, перевел взгляд на мунго, кряхтящего под прижавшим его коленом, и аккуратно, как будто боялся повредить, убрал с него ногу и освободил челюсть. — Он что, нас понимает? — ошарашенно спросил лекарь, все еще не веря в свое освобождение. — Не знаю, — пробормотал Мортелл, видя, как внимание переключилось на него. — Может быть, вы просто стали ему не интересны? Когда испачканная в сухих чернилах рука мягко надавила на грудь, Мортеллу показалось, будто на него медленно опустилась каменная плита. Если бы он уже не сидел на пятках, он бы позорно упал на задницу. А так — только отклонился и уперся рукой в пол. Лицо, лишенное возраста и признаков нормальных эмоций оказалось так близко, что Мортелл чувствовал шевеление воздуха на коже каждый раз, когда командующий выдыхал — медленно и совсем неглубоко. Прохладные даже в такую жару пальцы прошлись по его щеке и погладили усы. Потом дернули. «Сбрею к храхалам!», — в отчаянии поклялся себе Мортелл. Усы были еще на месте, но он уже понимал, что стоит этим пальцам захотеть — и его маленькая гордость будет выдернута с корнями. — Нравятся мои усы? — все тем же тоном проговорил генерал, стараясь сморгнуть непрошенные слезы. — Нельзя дергать чужие усы, это больно. Два события произошло одновременно. Полог шатра на секунду приоткрылся, пропуская глоток свежего воздуха, утреннего света и солдата с коробом в руках, и — усы, да и сам генерал оказались на свободе. Командующий полностью переключился на новую цель. Мортелл осел на пол и протяжно выдохнул, прижимая руку к груди, унимая сердцебиение. Тем временем молодой солдат уже поставил на стол лакированный короб и открыл крышку. Запах специй и горячей еды пробился даже через лекарственный туман. — Кто это? — шепнул генерал пытающемуся привести себя в порядок мунго. Лекарь помедлил с ответом. — Помощник, — наконец, сказал он. — Не встречали его прежде? — Не припоминаю. Впрочем, я не знаю в лицо каждого солдата, но… мунго, зачем вы его вообще сюда притащили? — Он сам притащился. Заткнитесь и смотрите, — внезапно прошипел лекарь. Молодой солдат совершенно естественно, будто проделывал такое каждый день, достал две глубокие одинаковые тарелки с водянистой кашей и две одинаковые ложки. Один набор поставил рядом с собой, второй — напротив. Медленно спокойно сел за стол. С противоположной стороны так же медленно сел за стол командующий. Без слов, солдат принялся есть — все так же молча, медленно, не отвлекаясь на стоявших на другом конце лекаря и генерала. Человек напротив него принялся есть так же медленно, только смотрел он больше не в тарелку, а на солдата напротив. — Да вы шутите? — пораженно выдохнул Мортелл. — Генерал, вам пора на воздух. — Мунго протянул его за локоть. — Пойдемте, пойдемте. Вы уже надышались дымом, нужно проветрить голову. Потом вернетесь. — Лекарь тянул вверх все настойчивее и ему удалось сначала поднять, а потом вывести Мортелла наружу. Они остановились у входа, и Мортелл вдруг понял, насколько чистый и освежающий этот утренний пустынный горячий воздух. Он некоторое время глубоко дышал и прислушивался к звукам внутри шатра. — Этот парень остался там один. Он совсем не понимает опасности. — Не тревожьтесь. У него прекрасно получается. Гораздо лучше, чем у меня или у вас. Стыдно признаться, конечно. Впрочем, я лекарь, а не педагог, не нянька и не дрессировщик. Вы, как я увидел, тоже. — Вы говорили, что проклятие сработало не до конца, — вдруг вспомнил Мортелл. — Что это значит? Он сможет, ну… вернуться в прежнее состояние? — Я бы на это не рассчитывал, генерал, — лекарь рассеянно пытался скрепить распахнутые полы халата короткими обрывками завязок. — Если нам повезет, и способность к обучению у него не полностью утрачена, то, возможно… он станет немного более… вменяемым. В любом случае, не стройте лишних надежд, чтобы потом не было лишних разочарований. Нам уже повезло, что он не превратился в то, во что должен был превратиться. — Вы говорите так, будто вам не впервой. А я слышал, что это проклятие — большая редкость. — Сейчас — редкость, а до последнего изгнания было нередким. Кое-где и теперь сторонники кровной вражды считают особой честью умереть, прихватив своего врага на тот свет. Это у варваров доказывает силу и искренность… вот же! — В руках у лекаря оказалась оторванная завязка от воротника. — Доказывает чистоту их ненависти. Или как-то так. У меня скоро закончатся целые халаты, — проворчал он, хотя и не выглядел особенно расстроенным. Генерал признался себе, что удивлен. Мунго, как и многие, имеющие достаточно большую часть демонической примеси в своей родословной, выглядел, как человек без возраста. Никто, конечно, не дал бы ему семнадцать или двадцать — поведение, суждения вкупе с манерой разговора и отсутствием угодливости перед высокими чинами, а также незаурядные лекарские способности указывали на то, что он, как минимум, не молод. Но если он помнит большое изгнание, которое произошло более семидесяти лет назад, то Мортелл сильно недооценил его возраст. — Возможно ли, чтобы генерал Хловер оказался прав, когда предложил усыпить командующего? Это могло смягчить действие проклятья? — Медицина и проклятия существуют в разных пластах бытия, генерал, и ни сон, ни наркотики тут точно ни при чем. Но генералу Хловеру вы можете сказать что угодно, если это хоть немного его утешит. Кстати, постарайтесь пока держать его подальше от моего пациента. Ваш командующий сейчас спокоен и достаточно послушен, но представьте, если он перевозбудится и, например, захочет покинуть шатер? Как вы его будете останавливать? — Я понял. Предупрежу солдат, чтобы были наготове и не навредили ни ему, ни себе. Я могу навестить его днем? — Лучше приходите вечером. И еще, генерал… — Лекарь как будто был немного смущен. — Возможно, у вас завалялись какие-нибудь игрушки или развлечения для совсем маленьких детей? Его нужно постоянно чем-то отвлекать, и у меня, боюсь, скоро закончатся идеи. И чернильные карандаши. Мортелл закатил глаза — и от нелепости предположения, что у себя в шатре он мог прятать детские игрушки, и от понимания, что эти игрушки нужны теперь командующему Сула. — Я понял вас, мунго, — в который раз вздохнул он. — У генерала Хловера есть дети… Он должен знать. Вспомнив, что генералу Хловеру пришла пора снимать повязку, лекарь последовал за Мортеллом. Увидев их, Хловер бросил все дела и в ожидании замер посреди своего шатра. В отличие от шатра командующего, тут были настежь раскрыты все окна, затянутые полупрозрачной, но очень прочной тканью, поэтому внутри было достаточно свежо и светло. — Генерал, сначала сядьте. И покажите свою челюсть. Если вы во время заживления слишком часто вот так скрипели зубами от злости, возможно, челюсть срослась неправильно. И тогда придется ее еще раз сломать и зафиксировать заново. Генерал Хловер что-то неразборчиво промычал и замотал головой. Жидкая диета, которой несколько дней пришлось придерживаться, добавила ему покладистости и явно поубавила энергии. Лекарь достал из кармана чернильный карандаш — запасной, который удалось уберечь от вандального использования, и быстро начертил на щеке Хловера какие-то знаки, похожие на неизвестные буквы. Линии на миг посветлели, а потом превратились в обычные черные узоры. — Ну, что же, генерал, вы были неожиданно примерным пациентом. Сейчас я сниму вам повязку с лица и уберу заклятье, потерпите. — Лекарь ловко размотал повязку, под которой обнаружились новые черные письмена. — Готово, можете все смыть. Хловер знал, что от него требовалось, и в один шаг оказался рядом с кувшином с водой. Здоровой рукой плеснул воды на лежавшее рядом полотенце и начал торопливо тереть кожу, избавляясь от любых следов колдовского лечения. Было видно, что чем чище становилась кожа, тем легче двигалась многострадальная челюсть. — Нежнее, генерал, а то снова сломаете, — усмехнулся Мортелл. Хловер что-то неразборчиво ответил, но тереть лицо стал аккуратнее. — Мы вообще к вам по делу, — сказал деловито мунго. — Руку я вам, генерал, пока с повязки не снимаю, там переломы куда серьезнее, и кость прочнее. Поэтому потерпите пока. — Может быть сначала сами умоетесь? — напомнил Мортелл. Мунго небрежно махнул рукой, но делал он это явно оттого, что просто еще не видел себя в зеркале и не представлял реального масштаба бедствия. — Генерал, — продолжил лекарь. — Вы же опытный отец. Нам нужен ваш совет. — Сначала скажите, что с братом? Я хочу его увидеть. — Умывшись, он выглядел утомленным и постаревшим. Возможно, из-за щетины, которую он не брил несколько дней под повязкой. Или из-за темных кругов под глазами — образовавшихся то ли от волнений, то ли от недостатка нормальной еды. Но выговаривал слова он достаточно внятно, хоть и медленно. — Командующий в полном сознании, но вряд ли в своем уме… генерал! — последние слова лекарь договаривал уже в спину Хловеру. — Стойте! Куда вы собрались! — Мунго кинулся следом. — Я не давал разрешения! Пациенту нужен покой! Вы хотите все испортить, генерал? Мортелл немного постоял в опустевшем шатре, задумчиво покрутил потрепанный ус и поторопился следом. Успел подойти как раз в тот момент, когда Хловер, повозившись у входа, чтобы отодвинуть активно протестующего лекаря, практически ворвался в шатер. «Хоть бы не заорал на радостях», — подумал Мортелл. — «И не полез обниматься». Он вошел следом, и потребовалось время, чтобы вновь привыкнуть к полумраку и густому лекарственному дымному запаху. Нет, генерал Хловер не кричал, не лез обниматься, он застыл столбом у самого входа и смотрел, будто не мог насмотреться. На его лице застыло такое выражение, что, казалось, он вот-вот расплачется. Все выглядело почти так же, как перед уходом. За столом сидели двое и, практически зеркально отображая друг друга жестами, заканчивали незамысловатую трапезу. Ввалившиеся с шумом гости были полностью проигнорированы. — Только не делайте… — начал лекарь, но у генерала были свои планы. — Резких движений, — закончил он, когда генерал начал медленно подступать к столу, и подал, наконец, голос. — Ах ты ублюдок! — пораженно прорычал генерал Хловер, и у Мортелла от неожиданности брови взлетели почти к волосам. — Не смей приближаться к нему! Не знаю, почему ты до сих пор жив, но я сейчас это исправлю! Он навис над столом, собираясь схватить солдата здоровой рукой, но был остановлен — крепкая, как ветвь железного дерева, рука была перехвачена на полпути. Все произошло слишком быстро. Хловера дернули вбок, и во внезапной тишине послышался звук дробящихся костей.