***
Учебник — это книга для учебы. Советник был тороплив и учебники прислал еще до темноты. Шемаар оставил их Ирьену, и сам уже собирался сбежать к своим трубам и бревнам, но Ирьен успел улечься с книгой ему на колени, и тому осталось только сидеть на веранде и вырезать фигурные деревянные столбики — будущие перила для мостика. — Не разрешается пристально рассматривать Его Величество дольше, чем того требуют приличия, — прочел Ирьен. — Долго смотреть нельзя, — перевел он. — Правильно. — Шемаар, кажется, уже машинально погладил его по голове. — Еще, — уже привычно потребовал Ирьен. — Не разрешается первым обращаться к Его Величеству без уважительной на то причины, необходимо подождать разрешения говорить от Его Величества, или от советника Его Величества. Ха! — Возмущенно воскликнул он. — Ждать, что разрешит лысый? Слушаться лысого? Шемаар, нужно слушаться лысого? — Вам — не нужно, — успокоил тот. — Ваше положение выше. — Я выше, — согласился Ирьен. — И я не лысый. А он лысый. — Это невежливо. Оскорбленный вашей невежливостью человек может принести неприятности. Поэтому вежливость важна. — Ты говоришь с ним вежливо, но я выше, я говорю что он лысый. Ты ему улыбаешься. Он же глупый и лысый, почему ты разрешаешь ему трогать тебя? И улыбаешься ему. — Всего лишь вежливость, — кажется, Шемаар даже не понял суть претензий, его больше волновали завитушки на деревяшке. — Вам не стоит из-за этого переживать. — А мне не улыбаешься. Почему? Мне тоже стать лысым, чтобы ты улыбался? Шемаар, кажется, не сразу нашелся что ответить. — Зато я не глажу его по голове, — и сразу же показал, что он имеет в виду. — Да, — подтвердил, успокоившись, Ирьен. — Не останавливайся.***
Императорский дворец и его хозяин вызывали некоторое любопытство, но не более того. Однако, для того, чтобы туда попасть, пришлось не только заучить правила поведения, но и прочесть несколько книг с историями про дворцовые интриги, чтобы, по словам Шемаара, хотя бы приблизительно иметь представление, как общаться в обществе аристократов. Когда Ирьен показывал свои новые умения в диалоге, Шемаар поощряюще гладил его по голове и кивал, но было заметно, что особых надежд он не возлагает. Это несколько злило и уязвляло самолюбие. Ирьен как раз решал, что делать с этим новым чувством, как из дворца пришло приглашение с пропуском, и перед самым рассветом к воротам поместья прибыла крытая карета. — Я не приглашен, поэтому не могу открыто войти во дворец, — сказал Шемаар, выглядывая в окно кареты на улицу. За окном было слишком темно. — Но я буду рядом. Даже если вы меня не заметите, я всегда буду поблизости. — После чего он на ходу выпрыгнул мостовую и закрыл за собой дверь, оставив Ирьена в одиночестве. Над каретой горели два небольших фонаря. Их света было недостаточно, чтобы как следует рассмотреть город, но Ирьен не расстраивался — Шемаар обещал, что скоро сам все покажет. Размеренный стук копыт отдавался эхом от каменных стен домов. Ирьен выглядывал через щель в занавеске, прислушивался к непривычным звукам, провожал взглядом редких людей и запоминал все, что мог запомнить. Небо едва начало светлеть, когда карета пересекла широкий каменный мост и остановилась, проехав сквозь большие ворота. Снаружи открыли дверь, и фонарь высветил согнутую в поклоне спину кого-то из слуг. Шемаар рассказал и про слуг, и про дворец, и про императора, который весь в золотом халате сидит в красивом зале на высоком кресле. Пожалуй, золотой халат интересовал Ирьена больше всего. Важно вышагивая вслед за слугой с фонарем по обрамленными растениями тропинкам, Ирьен делал вид, будто окружающее его занимает мало. Шемаар как-то проговорился, что изображая безразличие и скрывая удивление, кажешься другим людям более опытным и осведомленным, и к тебе начинают относиться уважительнее. Плохая видимость играла на руку. Занимавшийся рассвет окрасил сад в серые краски, и пока не взойдет солнце, Ирьен все равно не сможет рассмотреть детали, поэтому и отвлекаться ему сейчас было не на что. В отсветах садовых фонарей он трудом различал серые молчаливые силуэты, мелькавшие среди деревьев и цветочных кустов. Сам слуга, идущий впереди, был одет в такие легкие одежды, что от взгляда на них становилось еще зябче. Шемаар подарил Ирьену красивые теплые кожаные перчатки и одел в плащ с меховой подкладкой, но это все равно не помогало. Надолго не помогало вообще ничего. Постоянный холод раздражал и утомлял, однако, это чувство как будто было привычным, и Ирьен довольно быстро перестал непрерывно искать, об кого бы согреться. Небольшая беседка, где его попросили подождать, была открыта любым ветрам, но из нее прекрасно просматривались высокие кусты с огромными белоснежными цветами. В поместье таких не было. Однако, заинтересовали Ирьена не цветы, а садовник с лицом Шемаара, в раздумье замерший с большими ножницами над этими кустами. На Шемааре была одежда того же голубого цвета, которую Ирьен уже видел на слуге, и даже такая же, скрывавшая волосы, смешная квадратная шапочка с завязочкам под подбородком. Рассматривая все это, Ирьен неожиданно для себя пришел в тихий восторг. Не вставая со скамьи, он улегся грудью на перила. Когда Шемаар бросил на него первый косой взгляд, Ирьен просто молча улыбнулся — так, как умел, щурясь, словно от солнца. Когда Шемаар, как будто невзначай, обернулся на него второй раз, Ирьен помахал рукой и не сводил с него взгляд до тех пор, пока ножницы не щелкнули, и полураскрытый бутон не упал на землю. Глядя на то, как озадаченный Шемаар пытается незаметно ногой затолкнуть цветок поглубже в куст, Ирьен уткнулся лицом в предплечье, и только иногда выглядывал оттуда, чтобы убедиться, что садовник со знакомым лицом никуда не делся. Увлеченный весельем, он не сразу заметил, как рядом с беседкой появился еще один слуга, или это был все тот же — сложно было сказать. Молодой, в такой же голубой шапочке. Выглядел он немного сонным и не очень приветливым. Ирьен с удивлением увидел, что на столике посреди веранды уже стоят чайники, чашки и кувшины. Принесли, наверное, когда он отвлекся. До Ирьена вдруг дошло, что раз Шемаар к нему до сих пор не подошел, то, наверное, не хочет, чтобы кто-то знал, что они знакомы. Разве он не говорил, что ему не прислали приглашение? Мысленно похвалив себя за догадливость, Ирьен с каким-то внутренним удовлетворением отвернулся, сделав вид, что потерял интерес к цветам и саду. — Командующий Сула, — присаживаясь напротив сказал слуга. — Для встречи с императором еще слишком рано. Скоротайте ожидание за утренним чаем, а я составлю вам компанию. Если не возражаете. Ирьен предпочел бы компанию Шемаара, но он помнил из книги правил, что нужно быть вежливым даже со слугами, а соглашаться на подобные предложении — это более вежливо, чем отказываться. Поэтому он ничего не ответил, ограничившись неопределенным кивком. — Мои соболезнования, — наливая воду из горячего металлического чайника в белый чайник поменьше, услышал он. — Это невосполнимая потеря, которую никто не мог предвидеть. Ирьен постарался изобразить печаль, перестав щуриться и опустив взгляд на обувь слуги. Когда соболезнуют, хорошим тоном считается грустить, или хотя бы делать вид. Это у Шемаара получалось красноречиво двигать бровью, Ирьен же учился показывать эмоции другими способами. — Печали сердца закаляют душу, — со вздохом произнес он. И подумал о том, что у него начали мерзнуть ноги. Вспомнился горячий песок, греющий подошвы. И яркое теплое солнце пустыни. Ирьен заметил, как на миг остановилась рука, бросавшая в чайник сухие травы и лепестки цветов. — Какая несвойственная вам высокопарность. За вами раньше не водилось привычки быть излишне драматичным. Ирьен с грустью вздохнул. Нужно было попросить у Шемаара обувь с теплым мехом, как в перчатках. — Ужель проклятье не достаточный повод для печали? — произнес он расстроенно. В наступившей тишине громко щелкнули ножницы садовника. — Невосполнимая потеря — потеря памяти? — на всякий случай уточнил он, взглянув на слугу и встретив пристальный взгляд светлых глаз. На Ирьена еще никто не смотрел настолько неприветливо, но Шемаар и об этом предупреждал — хорошие слуги всем своим поведением будут демонстрировать отношение своего хозяина, поэтому еще до встречи с самим императором можно будет догадаться насколько будет холоден прием. Ирьену уже было достаточно холода на сегодня. — Для империи. Один из четырех командующих теряет разум и память — в первую очередь это невосполнимая потеря для империи. — Если рассматривать с этой точки зрения, тогда несите соболезнования ей, — и замолчал, бросив короткий взгляд на Шемаара — слышит ли тот, как Ирьен справляется с разговором. Судя по застывшим в воздухе ножницам, Шемаар был впечатлен. В ночь перед поездкой во дворец Ирьен запоминал приемы, делающие фразы длиннее и умнее, когда их вставляешь в речь, и если не знаешь, что сказать. «В таком случае», «если рассматривать с этой точки зрения», «как вы можете видеть», «возможно, я соглашусь с вами, но не сейчас», «не было необходимости», вместо «зачем», и еще много способов при встрече «пустить пыль в глаза». Слуга долго и серьезно смотрел на Ирьена своим полусонным взглядом. Потом медленно моргнул — Генерал Хловер докладывал, что вы почти не разговариваете. Советник Дарэ же утверждал, что разговаривать с вами все равно, что разговаривать с капризным ребенком. Кому же верить? — Советник Дарэ? — Ирьен моментально вышел из печальной роли. — Этот лысый трусливый советник, который сидел у ворот? Он не стоит разговора! — он помахал рукой, словно отгоняя комара. — Он прислал книги, и я читал, и научился, как вы можете видеть. — Лысый трусливый советник? — этот слуга умел не выдавать удивление. Он потянулся к чайнику. Шемаар рассказывал, что если нужно время подумать, лучше взять перерыв, промолчать и, к примеру, налить чай или отпить вина. Значит, этому слуге нужно время на размышления, и со стороны Ирьена будет правильным ему не мешать. Он следил за движениями бледных пальцев, которые придерживали крышечку чайника, пока две совсем неглубокие чашечки наполнялись жидкостью. Однако, движение у ножки столика отвлекло, и только что разумные рассудительные мысли, за которые Ирьен сам себя, не стесняясь, мысленно нахваливал, замерли и испарились. Он не моргая, широко открытыми глазами, следил за каждым движением непонятного и странного. Непонятное обогнуло ногу слуги и вдруг оказалось у него на коленях. Ирьен помнил, что нужно притворяться невозмутимым, но это было выше его сил. — Что это? — не сводя потрясенного взгляда с белого меха, по которому безразлично прошлись почти такие же белые пальцы слуги. — Оно живое? — Всего лишь кошка. Что вас удивляет? — Кошка, — повторил Ирьен и, наклонившись, аккуратно ткнул пальцем в шерсть. Сквозь перчатку ничего не почувствовал. — Зачем кошка? — Зачем кошка? — Их едят? — Нет! Разумеется, нет! Вы как будто впервые видите кошку. — Впервые. — Ирьен, постукивая в задумчивости пальцем по подбородку, осматривал кошку со всех сторон. У нее были светло-серые, с голубинкой, глаза. Пауза затянулась. — С какими животными, в таком случае, вы знакомы? — осторожно спросил слуга, не прекращая почесывать кошку между ушей. Наверное, приятно, когда так чешут. Ирьен захотел сам подставить голову под эти бледные пальцы, чтобы проверить. — Животными? — он задумался. — Я видел два коня. — Дваконя? — Один конь — там, где было тепло, второй конь привез во дворец. Еще я видел мясо кур, Шемаар готовил. Обещал показать кур не в тарелке, но не показал пока. Еще я видел шкуры в шатре. Шкуры тоже животное, или уже нет? Он поднял взгляд с кошки на слугу и увидел, что тот смотрит на него почти так же пристально, как и кошка с его колен. У них даже цвет глаз похож, отметил про себя Ирьен. — Что с вашей речью? Увлекся, забылся, Шемаар за такое точно не похвалит. — Язык отняло удивлением, прошу быть снисходительным к неподобающим речам, — попытался исправиться он. — Итолер «О Возвышенных мыслях высокого света», — перебил слуга. — Вы издеваетесь? — Я… удивлен, — Ирьен забеспокоился и заговорил тише. Шемаар не должен услышать и догадаться о его хитрости. — Когда удивлен, не всегда вспоминаю нужную фразу. Слова плохо подбираются. Помню из книг, но не всегда подходит. И не всегда на месте. — Не всегда к месту, — поправил юноша. Взгляд его стал задумчивым и изучающим. — Самому говорить сложнее. Запомнить проще, — он как будто невзначай обернулся в Шемаара, но тот со своими ножницами оказался уже довольно далеко и был почти скрыт высоким цветочным кустом. Возможно, он даже не слышал этот разговор, понадеялся Ирьен. — Когда волнуюсь, сложно говорить. — Отчего же вы волнуетесь? Вас пугает встреча с Его Величеством? Надо сказать, сейчас вы меньше всего похожи на жертву печально известного проклятия. Ирьен уже пришел в себя, поэтому промолчал, сделав вид, что не расслышал — Шемаар говорил, что так можно избегать неудобных вопросов. Еще он думал о том, что нужно выбирать другие книги. Будет неловко, если собеседник будет узнавать чужие фразы в речи Ирьена. — Если собираетесь и дальше разговаривать цитатами, рекомендую не выбирать известных классиков, — словно прочитав его мысли, сказал слуга. Ирьену кажется, или тот стал более дружелюбным и менее сонным? Ирьен кивнул, а слуга, едва заметно усмехнувшись, пододвинул ему чай. — Прошу. Если вы, и самом деле, ничего не помните, то этот чай будет для вас новым удовольствием, — одну из чашек он взял сам. — Однако, вижу, ваша брезгливость не пропала даже с потерей памяти. — Брезгливость? — переспросил Ирьен, не торопясь брать чашку. Она выглядела слишком хрупкой. Он боялся ее сломать. — Не знаю такого слова. — Перчатки, — сказал слуга и, увидев непонимание, пояснил. — Вы как-то сказали, что носите их, чтобы не прикасаться к неприятным вам вещам. Правда, в тот раз вы были не так тактичны, как я сейчас, и оскорбили уважаемого человека. «Вежливость» — напомнил себе Ирьен. Надо убрать перчатки. Они чем-то не нравятся этому милому парню. — Холодно, — сняв одну перчатку, объяснил Ирьен. Вторую он стягивал медленно и неохотно. — В них теплее. — Сейчас очень тепло. Это зимняя одежда? — слуга увидел меховую подкладку, когда Ирьен убирал перчатки во внутренний карман плаща. — Вы больны? У вас жар? — Холод. У меня холод. Теплая одежда, — сказал Ирьен. — Все равно холодно. Тут всегда холодно. — почему-то захотелось объяснить, чтобы на него не обижались за перчатки. — Плохо, когда холодно. Думаю плохо, говорю плохо, сильно злюсь. — Возьмите, — белая, почти как сама чашка, рука, протянула чай. — Он еще теплый. Возможно, чай, и в самом деле, был теплым — этого Ирьен узнать не успел. Стоило коснуться бледных пальцев, как чашка потеряла всякое значение. — Теплый, — сказал Ирьен, когда его ладони скользнули вдоль белой ладони, и осторожно, даже нежно, сомкнулись на запястье. Он легко погладил кожу с просвечивающимися голубоватыми венками, и не заметил, как сразу же начал щуриться от удовольствия, совсем позабыв и про достойное поведение, и про все наказы Шемаара. Отставив переставшую быть интересной чашку, он едва ли заметил, как треснул от нажатия пальцев хрупкий край. Чужое запястье он не отпустил. Приятное тепло сочилось сквозь кожу. Это гораздо лучше, чем перчатки, думал Ирьен, когда его ладони забирались все дальше, задирая голубой рукав слуги чуть ли не до локтя. Почувствовав резкое движение, Ирьен послушно отпустил эту руку, но вместо того, чтобы отодвинуться, наоборот, привстав, оказался близко-близко и привычным жестом положив ладони на белую, без малейшего изъяна, шею. Человек у него в руках замер, запрокинув голову. Кажется, он даже перестал дышать, но прижатые к шее ладони чувствовали, как часто бьется под кожей голубоватая жилка. И глаза у него светло-голубые, полупрозрачные, как камни на найденной в доме заколке. Возможно, раньше он просто не слишком хорошо рассмотрел эти глаза в слабом свете предутреннего солнца, иначе увидел бы, какие они красивые. Немного припухшие то ли по природе, то ли все еще ото сна, веки, придавали лицу чуть сонное выражение, и вызывали почти такое же ощущение в груди, как Шемаар в дурацкой шапочке. Кожа под пальцами только что была такая белая, что отсвечивала голубоватым, но Ирьену показалось, что щеки едва едва начали розоветь. — Горячий, почти, как Шемаар, — прошептал Ирьен. Где-то за спиной дважды нервно щелкнули ножницы. — Как вы… — бледные губы приоткрылись и Ирьен не удержался и провел по ним пальцем — они были такие же нежные и мягкие, как и лепестки цветов у него в саду, название которых внезапно вылетело у Ирьена из головы. — Что вы… себе позволяете? — Нельзя? — с заметным расстройством спросил Ирьен. Задержавшись еще ненадолго, он с неохотой оторвался от живого тепла и спрятал руки под плащ, всем своим видом показывая, что не собирается причинить вред. Он же его не удерживал, он его едва касался, боясь повредить, как недавнюю сломанную чашку. Неужели нельзя даже прикасаться? С большим беспокойством подумал, что, вероятно, светлоглазый парень испуган. Ирьен отсел подальше. Хотелось прикасаться, но не пугать хотелось еще сильнее. — Вы еще спрашиваете! По тому, как почти процедили этот ответ, Ирьен понял, что Шемаар был прав — нельзя трогать людей без разрешения, они это не любят — нервничают и злятся. Он пообещал себе в следующий раз выполнять все наказы и правила хорошего поведения, но что делать сейчас, чтобы исправить положение, он не знал. Долгое время оба молчали. Ирьен закутавшись в плащ, прилип взглядом к сломанной чашке, а слуга отсел как можно дальше, к самому выходу, готовый в любую секунду спешно покинуть беседку. — Я соболезную. Сожалею. Не хотел пугать, — он никак не решался посмотреть снова на эту белую шею, желая показать свою безобидность. — Не знаю, как сказать. Не помню нужной фразы. Я читал книгу, я учил, как нельзя. Не все понял. Не удержался. — Тогда прочтите другую книгу! — с сильным напряжением в голосе отозвался слуга. Ирьен воспрял духом — по крайней мере, с ним разговаривают. — В поместье почти нет книг. Я многое спрашиваю, но Шемаар тоже знает не все. — Сходите в библиотеку, в конце-концов. — Я не знаю такого слова. — Тогда просто уходите. — Император… — Кто вас подпустит к императору, если вы не в состоянии держать при себе руки? Ваше поведение совершенно недопустимо. Слово «недопустимо» Ирьен выучил хорошо. Так же, как слова «неуместно», «неприемлемо» и другие любимые слова Шемаара. Если золотой халат сегодня увидеть не суждено, то еще больше тревожить этого слугу Ирьен больше не смел. Чтобы не беспокоить сидящего у выхода слугу еще больше и чтобы не давать себе повода нарушить еще какое-нибудь правило, Ирьен одним прыжком перемахнул через перила, поправил плащ и, не оборачиваясь, собрался уже уйти, но Шемаар от неожиданности снова не совладал с ножницами и отрезал голову очередному цветку. Ирьен успел подхватить падающий стебель у самой земли. В руку лег полураскрытый бутон, сквозь его белые тонкие лепестки просвечивались линии на ладони. Он нежно погладил лепески пальцем и, плюнув на все правила, которым он себе обещал следовать, двумя широкими шагами вернулся к беседке. Слуга даже не обернулся, сидел, даже не прислоняясь напряженной спиной о резные перила. Ирьен тихо подошел сзади, обнял его за плечи и провел бутоном по белоснежной шее. — Кожа, как лепестки, — прошептал он на самое ухо, не отказав себе в удовольствии прикоснуться щекой к чужой щеке. — Посмотрите, как красиво. Не желая слушать, как его снова прогонят, Ирьен оставил цветок на перилах и сбежал в сторону гостевой конюшни, не дожидаясь, когда найдется слуга, который чинно его туда проведет.***
Шемаар прекрасно слышал шаги, но уклониться не мог — в руках и на столе перед ним лежали приправы — нужно было их правильно смешать, насыпать в бумажные кулечки и уложить все в короб, ничего не просыпав. Мягкая грудь надавила на плечи, и женские руки обернулись вокруг его шеи, уверенно взяв в плен. — Ну что, душа моя, еще не надоело глотать эту южную пыль? — Мариоль, — не оборачиваясь, он придержал одной рукой бумагу, на которой горкой лежал молотый острый перец. — Еще рано. Почему ты не спишь? — Значит, рассчитывал, что я сплю? Прокрался тайком, забился в темный угол и думал, что никто тебя не заметит? Ты снова разбиваешь мне сердце. И что еще за «Мариоль»? Я ожидала, что услышу от тебя, в лучшем случае, «слезай с моей шеи» или «твоими сиськами можно задушить лошадь». — Они, и в самом деле, слишком… — он продолжал упаковывать перец. — Будешь перешивать всю одежду. — Уже перешила, не переживай, солнце мое. — она взяла его за подбородок и повернула лицом к себе. — Это мне стоит за тебя переживать. Приехал и не сообщил, тихо сидишь на кухне, даже не зашел ко мне. Я ожидала, что услышу много нелестного о моих новых красотках, — она сильнее прижалась к нему грудью, показывая, о каких «красотках» идет речь. — Что произошло? Тебя ранили? Били по голове? Отравили? — Меня не били по голове. Он подвинулся, давая ей место на длинной скамье дорогого дерева. Мариоль расправила складки на платье и раскрыла маленький ажурный веер — не для кокетства, ей и в самом деле было жарко. Шемаар поспешил завязать открытый пакет, чтобы перец не разлетелся по столу. Мариоль, по мнению Шемаара, была женщиной красивой. По крайней мере, та ее часть, которую позволяли увидеть длинное платье — неприлично оголявшее ее сзади, и наглухо, до шеи, закрытое на груди, и ажурная маска, скрывавшая половину лица. В последние годы длинные волнистые волосы она красила в винный. Судя по растрепанной прическе и отсутствию косметики, ее подняли из постели буквально только что. Наверняка, кто-то сообщил, что Шемаар вернулся. — Ты была достаточно красивой и без них, — проворчал он, кивнув на заметные выпуклости под платьем. На ней они смотрелись чужеродно и непривычно. Веер в ее руках застыл, Мариоль проследив за его взглядом, фыркнула, и сразу же расхохоталась — свободным, открытым смехом уверенной в себе женщины. — И это все, что ты можешь мне сказать после долгой разлуки? — она облокотилась о его плечо. — Я тебя не узнаю, мой драгоценный. Ты вернулся от своих солдафонов, но… — она наклонилась к его виску и сделала неглубокий вдох. — Почему же от тебя пахнет чистотой и свежим деревом, и… чем-то очень дорогим. Благовониями? Духами? — она отодвинулась и осмотрела его с ног до головы. — Обычно после возвращения ты еще три дня не можешь вытряхнуть серую пыль из волос. И где ты, радость моя, ночевал после возвращения? На тебя это совсем не похоже. О Небо! Неужели ты успел жениться, и, наконец-то, вместо своей любимой пустыни ты провел этот сезон в новом семейном гнездышке? — Шемаар приподнятой бровью дал ей понять, как относится к ее предположению. — Хотя, какая жена позволит своему мужу расхаживать по городу в одежде слуги. Разве только она сама будет из служанок, но это точно невозможно. — Было не до одежды. — Какой же ты сегодня немногословный, дорогой мой! И какой замороженный! Ты уверен, что тебя не били по голове? Может быть, ты просто забыл? — Это временно. Пройдет. — Он бы сейчас не назвал себя немногословным. Ему все еще было сложно разговаривать с чужими людьми, но с Мариоль было все же легче, чем с кем-то другим, кроме Ирьена. — Ты придешь ночевать, солнце мое? Твоя комната тебя ждет. — Пока нет. Возможно, комната мне больше не понадобится, но пока попридержи ее. У меня сейчас есть место, где жить. Не знаю, надолго ли. — Мог бы и не просить, она всегда будет себя ждать, даже если ты насовсем переселишься куда ты там хочешь переселиться, - Мариоль вдруг прищурилась. - Ты же обычно забираешь эти перцы перед возвращением на границу, зачем они тебе сейчас? Или, ты все же привез свою подружку сюда? Давай я принесу твою одежду, нельзя же ходить по городу в этом. Что она о тебе подумает? Он встретил Мариоль давно, в очень непростой для себя период жизни, когда ему самому не помешала бы чья-нибудь помощь, и именно в это неподходящее время незнакомая мелкая, злая и настырная девочка, с которой он случайно пересекся в подворотне, вцепилась в него, как колючка в лохматого пса. Услышав смех Мариоль, он вынырнул из задумчивости и заметил, что его рубашка уже распахнута до самого пояса. Кажется, он настолько привык к подобному за эти несколько дней, что даже не заметил, как его раздевают прямо во время разговора. — Сердце мое, я говорила, что рано или поздно эта южная пыль выест тебе все мозги. Еще немного и ты остался бы без штанов! — она шутливо ткнула его сложенным веером в грудь, и Шемаар, отмахнувшись, быстро застегнул рубашку до самого воротника, отчего Мариоль весело зафыркала, еще пару раз потыкала в него веером и спросила. — Расскажи, ты ходил в поход на венита? — Собираешь сплетни? — Сплетни сейчас интересуют всех. Как только вы ушли, в столице стало неспокойно. Приходили забирали всех, кто хоть как-то связан близким родством с Де-Эмеем и даже тех, кто не приходился ему родственником. — Мариоль взмахнула веером. — Когда казнят предателей и преступников, на площади объявляют приказы и развешивают листовки, но в этот раз все происходило так тихо. И оттого было очень неспокойно. Приходили по ночам, без лишнего шума забирали людей, наведались даже к нам, представляешь. — Она наклонилась поближе к его уху и понизила голос. — Хоть они и были без формы, но некоторых мои девочки знают в лицо. И не только в лицо. Знаешь, кто это был? — Гвардейцы, разумеется. — Пфф, это для тебя — разумеется. А у нас тут многие думают, что Сула тайком прислал часть своей армии в столицу, чтобы расправиться со сторонниками венита. Я им еще говорю, где вы видели южан с таким бледным загаром. Не понимаю я эти войны знати. Жили бы себе мирно, чего им в жизни не хватает? — веер в ее рука задвигался агрессивнее, волосы от ветра взметнулись над плечами. — Говорят, он колдун. Подумаешь, раньше этих колдунов здесь было — каждый второй венит. Сколько времени они никому не мешали, а тут смотрите-ка, враг страны, общается с демонами. Ну, демоны и демоны, раньше никого не волновало, все мы немного… попробуй сейчас найди среди знати хоть кого-нибдь с чистой кровью. Может, на севере только, где слишком холодно. Ты вон, смотри, точно какой-нибудь незаконнорожденный какого-нибудь дворянчика-полукровки. Шемаар продолжал слушать, смешивая приправы, заворачивать получившуюся смесь в бумажные пакетики, связывать их хлопковой ниткой и складывать аккуратными рядами в короб. По пути нужно будет еще закупить жгучих стручков, чтобы подкоптить и смолоть их уже дома. В присланных Хловером запасах еды, которой обоим хватит еще дней на сорок, почему-то напрочь отсутствовали специи. Еще не помешает сводить Ирьена, чтобы выбрать одежду по вкусу не из числа халатов южных купцов, а что-то более приличествующее жителю столицы. Или сшить на заказ, что будет даже лучше, но дольше. Кстати, Мариоль должна знать хороших портных. — Мариоль, мне нужны адреса… — и тут ему на голову хлынула вода. Много воды. —…портных. — закончил Шемаар. С него текло в который раз за последние несколько дней. Он поднял руку, и с рубашки закапало. — Хотела проверить, — Мариоль с грохотом поставила на стол большой и уже пустой таз для воды. — Я думала, мне показалось, но с тобой, и в самом деле, что-то сильно не так. Да раньше этот таз оказался бы у меня на голове быстрее, чем я успела бы моргнуть. И это сейчас я ходила бы мокрой кошкой, а не ты. Мне уже начинать за тебя всерьез беспокоиться? Ты молчаливый, задумчивый, и какой-то… — она ласково обняла его за щеки и приблизилась так близко, что почти соприкоснулись носами. — Почему ты ведешь себя, как вялая мокрица? Где ты растерял весь свой огонек, душа моя? Убрав ее руки от своего лица и аккуратно смахнув воду со стола, Шемаар поднялся. — Куда? — Переодеться. И собрать одежду. — Зайдешь ко мне? Нагрею тебе ванную, сделаю массаж, помогу смыть с тебя остатки пыли из самых укромных местечек твоего тела. Может быть, это тебя разбудит, любовь моя? — Чтобы после твоей ванны потом два дня оттирать прилипшие лепестки с кожи? Обойдусь. Мариоль снова расхохоталась, словно забыв недавнее беспокойство. — С лепестками тогда, и правда, вышло не очень удачно, — она зафыркала, вспоминая. — Но я давно не сыплю в ванну всякий мусор — его ужасно вычесывать из волос. Она подхватила его под локоть, не обращая внимания на то, что мокрая рубашка может намочить и ее платье. — Очень большие, — прокомментировал Шемаар, ощутив, как мягкая грудь прижимается к его руке. — И очень дорогие. Будешь ругаться, когда узнаешь, во сколько они мне обошлись. Они поднимались по украшенной позолотой широкой лестнице на четвертый этаж. Ранним утром новых посетителей обычно не было, а задержавшиеся ночные гости сейчас спали. Комната осталась в том же состоянии, в каком он ее оставил перед отъездом. Когда-то весь этаж занимали поровну две жилые части — его и Мариоль, но из-за своего частого отсутствия Шемаар отдал ей треть своей территории. Ему столько было не нужно, а ей всегда было тесно и мало. Он достал сумку и бросил ее на застеленную бордовым покрывалом широкую кровать. Туда же кинул несколько рубашек. Снял с себя все мокрое и быстро переоделся в более привычную одежду. На голову опустилось полотенце, закрыв ему обзор. — Ты забыл высушить волосы, сейчас намочишь все. Давай, помогу. Шемаар складывал одежду в сумку, а Мариоль села за его спиной, чтобы промокнуть полотенцем его волосы и переплести косичку на новый лад. — Ну, вот мы и снова на одной кровати, душа моя, — словив взгляд Шемаара, она шутливо дернула его за волосы. — Опять молчишь. Не хочу привыкать к твоему молчанию. Ха! Вспомнила, сколько же раз я когда-то пыталась затащить тебя в постель, и сколько раз ты в ответ слал меня трахаться с конем. А я тебе вечно отвечала, чтобы ты себе не льстил. — Это было давно. Не понимаю, при чем тут лесть. — Ай, я просто злилась. Думала, что мы говорим про твой размер, а не про то, что после твоих рук чувствуешь себя как будто на тебе конь повалялся. — она поправила его воротник и ладонью разгладила складку на рубашке. — Так и не расскажешь, куда ты уходишь? Надолго? — Нужно кое за кем присмотреть. — М-м-м? — она легонько куснула его за ухо. — Подобрал очередного беспризорного малыша? — У меня нет привычки подбирать беспризорных малышей, — проворчал Шемаар, освобождая ухо из ее зубов. — Но меня же ты подобрал. И посмотри, что из этого вышло. Шемаар промолчал, считая, не напоминать о том, что слово «подобрал» не подходит к девчонке, которая вцепилась в него, как клещ, не только руками, но и зубами. Ему в то время самому приходилось несладко, но отмахиваться от ребенка он не решился, опасаясь по неосторожности пришибить. Так и тащил на себе, только подсадил повыше, чтобы не путалась под ногами. Девочка оказалась проворная, и стоило только слегка подтолкнуть, сразу же повисла на шее во всех смыслах этого слова. А потом они нашли полузаброшенный доходный дом на окраине трущоб, где селились такие же, как они. Потом он решил починить заедающий замок в комнате, затем отремонтировать скрипящую дверь, а спустя почти три десятка лет на этом места разросся самый дорогой квартал развлечений в столице. Впрочем, по большей части это была заслуга выросшей малявки, Шемаар же просто освобождал себе место для жизни и избавлялся от помех. — Я всего лишь пытался обустроить себе жилье. До сих пор не понимаю, как из этого в итоге получился бордель. — Лучший бордель, солнце мое. И не говори, что ты тут не при чем. Кто мне помогал избавляться о конкурентов и превратить этот жалкий район в самый завлекательный квартал развлечений? Или жалеешь, что с самого начала не открыл на этом месте библиотеку? Библиотека в трущобах! Это была самая нелепая идея, которую я от тебя слышала. — Мастерскую. Я собирался открыть мастерскую. — Нет-нет, я точно помню, сначала речь шла про библиотеку. Мастерская — это уже потом. Перед гостиницей. А потом их новую гостиницу подожгли конкуренты, и Шемаару пришлось искать лекаря и учиться у него ухаживать за ожогами Мариоль. Ей в тот год уже исполнилось шестнадцать — по крайней мере, она так утверждала, хотя Шемаар сомневался, что она знает точный год своего рождения. Через два дня в публичном доме, которым владели устроители поджога, случился крупный пожар, и часть девушек временно перебрались в гостиницу, которая, хоть и пострадала, но не сгорела целиком и вскоре не только была восстановлена, но даже стала выше на один этаж. — Я тебе не говорила еще, но Тиджин решил остаться. — Кто? — Ты ведь сейчас шутишь? — она ткнула его кулаком в плечо. — Я наняла его охранником. Ты сам же говорил, что он крепкий. Чует мое сердце, что остался он не просто так. Кстати, у тебя спина все еще мокрая, с волос накапало. — Хотел бы я хоть раз увидеть эту спину, когда мы были вместе, — послышался голос от двери. Голос был знакомым, и Шемаар, наконец, догадался, о ком только что шла речь. Надо было закрыть дверь и стоит посоветовать Мариоль не позволять работникам разгуливать по четвертому этажу. — Даже не приветствуешь? — прошептала ему на ухо Мариоль и получила легкий щелчок по носу. — Я же знаю, что он тебе понравился, — не унималась она. — И это взаимно. Мне кажется, он был готов ехать за тобой на юг, если бы я не сказала, что ты обычно возвращаешься в одно и то же время. — Мне нужно идти, — сказал Шемаар. Мариоль сразу же оставила его ухо в покое и жестами показала незваному гостю, на которого Шемаар так и не обернулся, выйти и закрыть за собой дверь. — Даже не придешь на ночь? А как же поздний ужин с вином? Соскучилась по твоему ворчанию. Шемаар несколько отстранено похлопал ее по голове и не сразу сообразил, отчего она снова залилась смехом. — Теперь я точно уверена, что ты где-то подобрал еще одного ребенка. Приведи его сюда, дай мне на него взглянуть. — Это будет неуместно. Мариоль внезапно стала серьезной. — Все же я за тебя волнуюсь, радость моя. — Со мной все хорошо, — он поднялся и закинул сумку с одеждой на плечо. — Лучше, чем раньше. Я буду заходить.***
Ирьена он нашел в саду. Тот лежал на земле у куста, завернувшись в плащ, явно замерз, но все равно не надевал перчатки и не уходил. — Что с вами? — Страдает сердце, — тяжело вздохнул Ирьен. — Печали предаюсь самозабвенно. — Но почему под кустом? — Шемаар присел рядом на корточки. — Страдайте дома, там теплее. — Я не специально. Сначала было все чудесно. Настроение хорошее. Потом я пошел в сад. И тут белые цветы. И я вспомнил, что забыл спросить его имя. Хотел вернуться и спросить, но не смог выйти. Как же я его теперь найду? Я даже не знаю кого искать. Подивившись на зрелище, Шемаар протянул руку. — Вставайте, я сделаю горячее вино. — Я долго лежал, совсем застыл. Подними меня. И согрей меня. Это была простая просьба. Когда он донес Ирьена до закрытой теплой комнаты, тот уже и сам расслабился и стал страдать заметно меньше. — Глаза у него, как небо в капельке воды, — чуть позже, прижимая к себе Шемаара одной рукой, а второй удерживая большой кубок с горячим вином, бормотал он. — Кожа белая и нежная, как как вот эта тарелка с фруктами. И он весь горячий, почти как ты. Когда солнце на него попало, у него ушки стали оранжевые. И вот эти… — он ткнул себя в лоб. — Брови, — немного сдавленным голосом подсказал Шемаар. — Брови тоже белые. Как перышки. Он нежный, как воздушное пирожное. — Пирожное, значит. — Я смотрел на него, и у меня даже в глазах все стало ярко. Он такой… такой. — Ирьен снова тяжело и несколько театрально вздохнул, одним глотком допил вино и обнял Шемаара уже обоими руками. — Его хочется вот так… — он помял пальцами бока Шемаару. — И вот так… Шемаар издал тихий неопределенный звук. — С… хм, воздушным пирожным так нельзя, вы поломаете ему кости. — Ах, оставьте! Это бесполезно! Меня никто не понимает! — добровольно оставив Шемаара, он вскочил на ноги. — Пойду я думать о своем. В тяжелом одиночестве. Посмотрев, как драматично взмахнув рукавами, Ирьен скрывается в купальне, Шемаар позволил себе прикрыть лицо ладонью. — Ах, так только хуже! — совсем скоро вылетевший из купальни мокрый Ирьен подхватил Шемаара на руки, — Ты мне нужен! — и мигом вернувшись в купальню, закинул Шемаара в самое глубокое место прямо в одежде. Случайно заглотнув воды, Шемаар вынырнул у дальней стены и, перестав сдерживаться, уткнулся лицом в локоть и начал бесшумно смеяться. Вокруг него кругами, как акула, ходил Ирьен, а смех все никак не прекращался, и вместе со смехом из Шемаара постепенно уходило застарелое и такое привычное напряжение.