***
Смех захлебнулся, когда уже шагнувший из воды Шемаар был схвачен сначала за штанину, а потом и за лодыжку и утащен под воду на глубину. Потом это повторилось еще раз, и еще. Невозможно было понять настроение Ирьена — то ли он злился, то ли играл, не давая Шемаару подобраться к выходу из воды, то ли сам не понимал, что и зачем делает. Вынырнув в очередной раз и смахнув волосы с лица, Шемаар понял, что одежда снова не выдержала грубого обращения и расползлась, как мокрая бумага. Он уже начал к этому привыкать. — Ты смеешься! — обвинительным тоном бормотал Ирьен, вновь дергая его за остатки одежды, волосы, руки и ноги, мешая сдвинуться с места. — Почему же ты смеешься? Тебя смешит моя печаль? И это к лучшему. Судьба несправедлива, раз считает, что об дно тонущее в унынье сердце милосердней, чем еда. — Одно тонущее, — поправил Шемаар, понимая, что ведет себя совершенно непедагогично, но уже было поздно изображать строгость. — Милосерднее, чем два. - Я так услышал. Не перебивай, — и Шемаар вспомнил, что этот отрывок из сборника замшелых классиков он зачитывал вслух, не до конца прожевав острую сырную палочку, сунутую ему в зубы. Еще раз попытавшись продвинуться ближе к каменным выступам, ведущим на сушу, он сделал всего шаг и оказался почти обездвижен. Обхвативший его сзади Ирьен сил не жалел. Ну хоть на этот раз не топил. — Сломаете мне руки, кто вам будет заплетать волосы и готовить вино? В ответ тот укусил его в шею, но одну руку из захвата убрал, вцепившись вместо этого Шемаару в бедро. — Это лучше, чем вино, — едва разборчиво пробормотал Ирьен, Возразить нечего. Мало что, по мнению Шемаара, могло быть хуже, чем невыносимый отвар из перцев, меда и вина, который любил Ирьен. Вода бесшумно плескалась на уровне груди, пар словно бы стал гуще, он поднимался вверх, к крыше, оседал на витражах, и, остывая, срывался редкими каплями вниз. Какое-то время звук капели был единственным звуком в купальне. — Наверное, на вкус он тоже сладкий. Белый и сладкий. Вряд ли шея, которую с перерывами на слова и вздохи грыз Ирьен, соответствовала этим сладким фантазиям. Шемаар осторожно сделал шаг свободной ногой. Подвинулся медленно и без резких рывков. Еще шаг. — Ты видел его глаза? — Ирьен вздохнул и, видимо, от воспоминаний начал сжимать и разжимать пальцы. — Ты не видел его глаза. Я таких раньше не видел тоже. Как вспомню, все в животе скручивается. И все встает. — Это не в животе скручивается, — продолжая медленно подбираться к берегу, отвечал Шемаар. — Это вы пересидели в воде и перевозбудились. Пора бы вам выйти и остыть. — Остыть! Это ты горячий, а не я. Тебе нужно сбросить пар! Я помню, что это приятно, постой, не шевелись пока. Смотри, я же говорю, что тебе надо! — Если бы вы не хватались за то, за что хвататься не следует.... — Тебя опять смешат терзания моей души, ты, бессердечный древний старец! Ты сам — иссушенный пустыней одинокий куст, забывший свои корни. Сказал, мой корень страсти — причина моих бед, и оскорбил, назвав неоперившимся птенцом... — Корень страсти, значит? — старясь звучать невозмутимо, поддержал отвлекающий разговор Шемаар. — Где вы это услышали? — Мунго показал книжку. Когда ты уходил, он показал. Я прочел не все и долго не понимал картинки. А сегодня понял. Не двигайся. Не отвлекай меня. Медленно, но выход из воды приближался. Идти стало заметно сложнее, потому что не ограничиваясь словами, Ирьен давно перешел к активным действиям. Так настойчиво к Шемаару со спины еще никто не пристраивался. Это новое превосходство в силе и отсутствие всяческого понимания приличий делали Ирьена тем, у кого это даже может получиться — если Шемаар не успеет вытащить их обоих из купальни вовремя. Особых душевных переживаний на этот счет не было, а вот вполне конкретные опасения от непредсказуемости последствий заставляли стремиться из воды, не останавливаясь ни на миг. — Ты все еще двигаешься. Хорошо же. Я помню. У тебя полоски. Вот тут, — и ногтями медленно процарапал по ним вдоль боков. Ощущение накрыло такое, словно на всем теле резко отслоилась кожа, обнажив каждый нерв. Так же внезапно все схлынуло, оставив после себя воображаемый зуд по телу, покалывание в пальцах и слабость в коленях. Шемаар втянул воздух сквозь зубы, но собрался и сделал еще один шаг, но не той ногой, отчего вместо удобного выхода из воды врезался плечом стену и сразу же был прижат, почти распластан по этой стене. — Его кожа бела, как фарфор, как снега на вершинах северных гор... — услышал Шемаар бормотание над самым ухом. — Что такое «снега»? Она не дает мне покоя. Все внутри щекочет. И лицо ... я закрываю глаза и вижу его. Ах, что же делать, что же делать? — Для начала, открыть глаза, — ответил Шемаар очевидное. — И увидеть, что вы держитесь не за того. — Ах, молчи, ты отвлекаешь, — прошептал тот, не вняв совету. — Его голос совсем другой. — И не только голос, — медленно и плавно продвигаясь вдоль стены, проговорил Шемаар, понимая, что надо поторопиться. — Что вы там вознамерились сделать? Такие вещи делаются добровольно и по согласию. — Мне не нужно ничье согласие. Мне нужно, чтобы ты просто стоял на месте. Шемаар уже коснулся рукой каменного выступа. Как только выберется, он вкинет Ирьена в холодный пруд, а вход в купальню заложит камнями до лучших времен. На какой-то миг показалось, что все получится. Оставалось сделать только одно движение. Но не только Шемаар это понимал. Из памяти истерлось все, что было за несколько вздохов до того, как Шемаар осознал себя, напряженным и замершим, будто вросшим в пол. Внутри будто что-то плавилось, раскручиваясь спиралью от точки где-то под ребрами и растекаясь по венам, напирая на ребра, мешая дышать. Очертания каменной скамьи всего в двух шагах от кромки воды подернулись рябью. Руки на его груди стиснули его так, что чуть не ломали кости. Нужно было быстрее вырваться и бежать из воды, но он не сразу понял, что вместо того, чтобы освобождаться из захвата, стоит и прижимает эти руки к себе еще сильнее. В этом не было похоти, даже удовольствие было весьма сомнительное, он просто стоял и чувствовал себя старым нищим скрягой, которому вдруг нежданно возвращают старый долг, и он не может найти в себе силы от него отказаться. Привел в чувство замычавший ему в плечо Ирьен. Шемаар осознал, что стоит, упираясь животом о камни бортика, среди осколков мыльниц разливаются мыло и масла, по воде плывут сухие цветы. Он не помнил, как это произошло. Преодолевая собственное всеобъемлющее желание оставить все как есть, Шемаар начал медленно, нехотя отцеплять от себя чужие руки. От воды и мыла кожа скользила и, едва освободившись, Шемаар снова оказывался в тисках, но уже не таких сильных, как прежде. Краем глаза увидел поплывший взгляд у себя над плечом, и не медля больше, пользуясь освободившейся рукой, ухватился за край камня и резко вытянул себя и прилипшего к спине Ирьена из воды. Тот рывком дернулся обратно, собираясь нырнуть снова, но Шемаар перестал церемониться, намотал мокрые косы на кулак и за волосы оттащил возмущенно вскрикнувшего Ирьена подальше от воды. Возмущением дело не ограничилось. Словив мощнейший удар локтем в живот, Шемаар получил добавку коленом по ногам и, подскользнувшись на скользком полу, рухнул на бок, удачно придавив Ирьена. Кажется, тот был в бешенстве. Опасаясь, как бы несдерживающий удары Ирьен не навредил сам себе, Шемаар схватил его в охапку, прижав руки к бокам, и ногами постарался обездвижить ноги. Удерживал из последних сил — но удерживал. Издав злобное рычание-крик, Ирьен сомкнул зубы на предплечье Шемаара. И тут же добавил мощным ударом пяткой ему по лодыжке. Еще один яростный удар свободной ногой — и часть каменной скамьи с толстыми, основательными ножками, откололась и отлетела к стене, как пушечный снаряд. Шемаар подловил момент и зажал его ноги между своими. Собственные суставы уже трещали, находясь на грани вывиха. Зубы Ирьена впились ему в руку так, что Шемаар с изумлением почувствовал, что они начали прокусывать кожу. И вдруг сопротивление ослабло. Ирьен замер, все еще шумно и тяжело дыша. Напряжение, делавшее его тело жестким, как камень, на котором они лежали, начало понемногу уходить. Сердце все еще колотилось слишком быстро, но мышцы под руками Шемаара уже стали мягче. Ирьен медленно разжал челюсти, подумал, и аккуратно лизнув один раз, начал тщательно зализывать укус, будто он была на его собственной руке, а не на руке Шемаара. Не теряя бдительность, Шемаар осмелился без резких движений осторожно ослабить захват и повернуть Ирьена лицом к себе. От встреченного бездумного немигающего взгляда, напомнившего о первом дне первого пробуждения, о том времени, когда Ирьен еще не умел стоять на ногах, Шемаар только вздохнул. Ну, по крайней мере, он успокоился. Усадив Ирьена подальше от воды, у самой стенки, он, прихрамывая отошел на пару шагов за полотенцами и заодно взглянул на сломанную скамью. Можно вздохнуть с облегчением — никаких магических закорючек задето не было. Сломайся что-нибудь из местных амулетов, кто знает, как бы это изменило воду, и в какую сумму обошлось бы все исправить. Мокрым полотенцем бережно убрал мыло с его губ и лица, быстро обтер с ног до головы и завернул в сухое. — На сегодня купаний достаточно, — поднимая его на руки, сказал Шемаар, и не встретил во взгляде ни капли понимания. — Пойдемте-ка отсюда. Ирьен вел себя предельно послушно, спокойно лежал на руках, молчал, и когда Шемаар дошел до комнаты с печкой, оказалось, что тот уже спал. Пришлось менять планы и нести его в кровать и там потратить немного времени, чтобы убедиться, что тот, действительно, просто заснул раньше обычного. Кожа показалась слишком холодной даже после горячей воды, но, может быть, дело было в том, что самому Шемаару было слишком жарко. Еще и все тело ломило. Массируя поочередно плечи то одной, то другой рукой, Шемаар сделал круг по поместью и снова вернулся в спальню. Жарко и неудобно. Кости словно вынули из суставов и вставили не до конца и не совсем на свои места, тело стало тесным, как надетая не по размеру узкая одежда, и плохо слушалось. Хуже стало, когда он вернулся в спальню и понял, что вдобавок ко всему приходится бороться с неуместными в данном месте и ситуации желаниями. Угораздило же. Чувствуя себя горячей, плохо собранной марионеткой, Шемаар неловко расставил вокруг кровати целых пять согревающих амулетов и спешно покинул поместье.***
Показалось, или у Мариоль в заведении в этом сезоне работает больше мужчин, чем обычно? Их можно было отличить от слуг по легкой одежде без рукавов, открывающей плечи и руки. А еще по поведению — слуги старались быть невидимыми, в отличие от нарядных работников. Мариоль настаивала, чтобы называть их именно так, мол, это повышает уровень культуры заведения. — Душа моя, что это на тебе вот тут, — она мазнула пальцем по шее Шемаара. — Мыло? Ты опять сбежал с виселицы, когда намыленная веревка уже болталась на твоей шее? Или всего лишь забыл, что ты уже не в пустыне, и тут не нужно экономить воду? Шемаар провел ладонью по затылку и понял, что мыло застыло не только на коже, но и склеило волосы. Нет, раньше он определенно не был таким рассеянным. — Пойду к себе, переночую сегодня тут, — сказал он негромко. — Солнце моей жизни, сейчас полдень! И ты же буквально утром говорил, что тебе есть, где жить? Или уже выгнали? Говорила тебе, что одежда слуги до добра не доведет. Шемаар только дернул плечом и тут же машинально его помассировал. — Что-то случилось? - сразу же отозвалась Мариоль. - Ты ходишь, как старик. — Пройдет, — он ступил на первую ступеньку лестницы и подумал о том, сколько нужно еще пройти ступенек, чтобы подняться на четвертый этаж. — До утра буду у себя. Пускай слуги не беспокоят. — Конечно, родной, как скажешь. Я сама принесу тебе все, что нужно? Хочешь вина? Шемаар надолго задумался над ответом на этот простой вопрос. — Понятно, — решила за него Мариоль. — Хочешь что-то еще? — Ничего не нужно, — оставив Мариоль внизу, он неловко переставляя ноги, поднялся к себе и сразу же улегся в пустую, прохладную роскошную ванну и начал набирать в нее холодную воду. Когда-то тут не было не только водопровода, но и просто колодца с безопасной питьевой водой. Знай в то время Шемаар, сколько времени, усилий и денег потребуется, чтобы получить разрешение и начать работы по прокладке водопровода, наверное, отказался бы от этой затеи и переехал бы с Мариоль в другое, более благополучное место. Это было бы, и в самом деле, проще, чем месяцами получать отказы министерств, мол какой идиот будет вести воду туда, где говно течет по улицам, а у людей нет денег платить даже за еду, не говоря уже о чистой воде. Да эти нищие разберут все трубы и продадут все амулеты для очистки воды, лишь бы заработать лишнюю монету. Министерства были непобедимы. И проще оказалось избавиться от нищеты в квартале, а потом уже получить разрешение на воду, чем бодаться с министерствами и магами. Нет, второй раз Шемаар добровольно в это точно не ввязался бы. Пока он раздумывал об отвлеченных и малоприятных вещах, остывая в воде и вяло массируя то шею, то плечо, на столе в комнате появился кувшин с вином и расписные вазы с сухофруктами и орехами. Мариоль знала его вкусы. Иногда он выныривал из своих мыслей и понимал, что сидит, ссутулившись над столом и разминает пальцами шею. Перед ним стоял нетронутый кувшин с вином и пустой кубок рядом. Небрежно накинутая на плечи шелковая простыня давно сползла. Это ощущение, как будто каждая кость хоть немного, но сдвинулась со своего места, не давало покоя и безумно раздражало. Он машинально разминал пальцами мышцы, пытаясь хоть немного уменьшить неудобство, когда на его плечи опустились грубые, широкие ладони и надавили пальцами там, где он сам бы не дотянулся. — Хозяйка сказала, ты выглядишь как похотливый старик, которого сразил приступ радикулита, — пальцы надавили сильнее, и по позвоночнику пробежала приятная судорога. Спина распрямилась сама собой. — Послала меня узнать, что с тобой, и облегчить, чем смогу, твои страдания. Я ей напомнил..., — пальцы опустились чуть ниже и нажали под лопатками. — Нет, так не пойдет, ложись-ка лучше на пол и покажи мне свою спину. Будь это кто-то другой, я решил бы, что он всю ночь таскал на плечах своего коня сначала с одного берега реки на другой, а потом обратно. Мне, кстати, как-то пришлось носить так своего коня. Трусливая тварь испугалась водопада и норовила сбежать. Сам тогда потянул спину, но к утру все прошло. Шемаар без возражений позволил уложить себя на живот и, прикрыв глаза, уткнулся лбом в мягкий ворс ковра. — Даже не ругаешься? Может, тебе помочь и язык размять? У меня есть несколько проверенных способов... Шемаар не отвечал — он весь сосредоточился на этом неповторимом ощущении — когда кости словно встают на свои места, как ювелирно подогнанные детали в пазы. Крепкий, вспомнил Шемаар свою же характеристику. Хорошо, что он настолько крепкий и сильный. — ...льнее. — Не слышу, что? — Сильнее, — потребовал Шемаар. — Первое слово, которое ты мне сказал за такое долгое время, — он окончательно перестал осторожничать. — Так вот, хозяйка отправила меня сюда, и я ей напомнил, что вообще-то, я уже не преступник на отработке, а охранник, у которого совсем другие обязанности. Ну что, уже легче? «Легче — не то слово», подумал Шемаар, но сообщить об этом не счел нужным. — Она в ответ сказала мне завязать мой болтливый язык узлом на яйцах и живо двигать к тебе, мол, желающих работать охранниками у нее целая очередь, а вот способных размять тебе спину пока только я. Что, конечно, лестно, но... предпочел бы размять тебе кое-что другое, — его ладонь, спустившаяся пониже спины, красноречиво показывала, что он имеет в виду. — Расскажешь, где тебя так скрутило? Не расскажешь, конечно. Слушай, у меня нет иллюзий на твой счет. После всего, что у нас было, ты даже не удосужился узнать мое имя. А я тут сижу, как дурак, и... Потому что после завершения наказания он должен был уехать, как сделал бы всякий нормальный человек, но этот дурак почему-то остался. Попал он к Мариоль по приговору суда, который давал военным-насильникам небогатый выбор — либо год каторги, либо полгода в каком-нибудь захолустном борделе. Скидка срока за позор. Где-то в промежутке между судом и приговором его перекупила Мариоль. Поначалу он доставлял некоторые проблемы, но ровно до того дня, пока Шемаар не вернулся с границы — не успев даже смыть пыль, в весьма дурном расположении духа, и обнаружил у себя в комнате незнакомого мужика, который в обуви развалился на его кровати, пил его вино и ел его еду. — Между прочим, я собирался отсюда уехать сразу, как освобожусь. Но потом передумал. Прошвырнулся по окрестностям, думал, что начну все заново, займусь чем-нибудь. Из армии меня погнали. В отличие от ваших южных отморозков, у нас с таким мириться бы не стали. Ходят слухи, что у вас в пустыне так туго с женщинами, что солдаты по ночам потрахивают своих тощих лошадок, — локоть как следует надавил на поясницу Шемаара. — Но видел я разок этих лошадок, это же страшная каланча, на которую хрен запрыгнешь. Есть же более удобные и низкие животные. Свинки, например, или овцы? Или ослы, на худой конец? Нет, ты не думай, что я... просто слышал, что такое бывает... — он оборвал себя на полуслове. — Зря я об этом вообще заговорил. Закончившие разминать поясницу ладони переместились ниже. Шевелиться Шемаару не хотелось, казалось, что стоит сдвинуться — и он снова превратится в большую расхлябанную марионетку. — Даже слова не сказал. Если так и будешь лежать, я решу, что ты не против, если я продолжу. — Шемаар почувствовал дыхание у самого уха. — Но если я продолжу, мою спину ты на этот раз не увидишь. Он почти растекся по ковру и пока не нашел в себе готовности беспокоиться о вещах, которые беспокойства не стоят. Одно только мешало. — Хватит болтать, — сказал Шемаар, но его не послушались. — Ты что-то сказал? Будь добр, повтори, я не расслышал, — под тяжестью придавившего сверху тела Шемаара еще сильнее вжало в ковер. — Знаешь же, у меня встает от одного твоего голоса. Чувствуешь? — Сказал же, хватит болтать, — Шемаар повторил это громче, и ленивым плавным движением приподнялся и уложил бывшего военного западной армии, а ныне — охранника в борделе, на ковер лицом вниз. И прижал сверху рукой. Вопреки опасениям, спина чувствовала почти ожившей. И не только спина. Он внимательно, а не как обычно, посмотрел на лежащего под рукой мужчину. Тиджин, да? Как кстати. — Эй, так и будешь пялиться? — нисколько не смутился Тиджин. — Или займемся вещами поинтереснее? Пялиться впустую, и правда, не самое интересное занятие, решил Шемаар.***
С началом темноты, чувствуя себя уже намного лучше, Шемаар застегивал рубашку, ловя себя на нехарактерном желании начать что-то напевать под нос. Настроение было приподнятое, в будущее он смотрел с незнакомым ему прежде оптимизмом. Одевшись, он с некоторым сомнением перевел взгляд на ковер, раздумывая, оставить тут этого парня, переложить его на кровать или вовсе вынести из комнаты. Тиджин приподнялся на локтях, но сразу же упал лицом вниз и эмоционально, но без злобы выругался. — Бессердечная ты сволочь. Нельзя обращаться с людьми, как с мебелью. Когда-нибудь я завалю тебя и отыграюсь за все. Ты у меня неделю ходить не сможешь, — последние слова почти заглушил ковер. — Эй! Тебе не кажется, теперь ты должен размять мне спинку? У меня все ребра разъехались. Ага, до встречи, был рад поговорить. Говнюк. Решив, что в комнате кто-нибудь уберется и без него, Шемаар вышел, даже не прикрыв за собой дверь. Почти сбежав вниз по боковой лестнице, он оказался в вечернем, набирающем жизнь квартале развлечений, зовущимся также кварталом неспящих садов, благоухающей весны, певчих птичек, ночного забвения, и множеством других, разной степени нелепости названий, придуманных теми, кто стыдится называть вещи своими именами. На улице было шумно, многолюдно, и никто не обратил внимания на Шемаара, когда он проскользнул сквозь толпу и оставил весь этот вечный праздник позади. Чувствуя небывалый прежде душевный подъем, он быстрым шагом пересекал улицы на юг — туда, где еще остались нетронутыми старые трущобы. При нынешней политике им осталось существовать недолго — город понемногу откусывал от безобразных улиц по кусочку, переваривал и выплевывал на месте криминального крысятника приличный квартал для порядочных граждан. За непримечательной, побитой жизнью и ногами покосившейся дверью, одной из тысяч подобных дверей, находилось весьма приличное для этого района жилище. С первого взгляда на добротную мебель, ровные стены и порядок в доме было видно, что владелец точно не имел никакого отношения к беднейшим слоям местного населения. Шемаар, открывший дверь без стука и даже без ключа, не зажигая свет, прошел на кухню, отыскал среди посуды чайник и поставил его на огонь маленькой горелки. У полки с мешочками, из которых сильно пахло травами, он задумался, да так, что пропустил момент, когда чайник начал закипать. — Ну надо же, — раздался у входа в кухню тихий слабый голос. — Думал, больше не зайдешь уже. Завари мне вон тот, с веткой на мешке. Это от ночного кашля. Давно ты не заходил, снова дышать тяжело стало. Сутулый тощий мужчина, которого из-за побитых сединой волос и неловких движений ошибочно можно было бы принять за старика, присел за стол и принялся разглядывать Шемаара. — У тебя случилось что-то хорошее, — сказал он почти беззвучно. — Твое сочащееся из всех пор самодовольство сейчас испортит мой чай. Надеюсь, ты пришел не просто так и тебе нужна от меня услуга? Шемаар кивнул, молча пододвигая кружку размером с миску для супа кутавшемуся в теплую накидку мужчине. Мужчина просил называть себя Мортиаменисом, но Шемаар его вообще никак не называл — в этом наспех придуманном имени не было ни жизни, ни силы. Пустой набор звуков. Посмотрев на тщедушную фигурку, дышавшую над паром, поднимающимся из кружки, Шемаар плеснул чай и себе — понравился мощный едкий аромат. Этот запах отвлекающе щекотал ноздри. Принадлежность хозяина дома к гильдии магов уже не так бросалась в глаза, как раньше. За несколько лет, проведенных в трущобах, чахлый организм заметно окреп и, хотя Мортиаменис до сих пор выглядел старой развалиной, но, по крайней мере, перестал задыхаться после каждого слова и хвататься за сердце после пешей прогулки вокруг стола. — Говори давай, обычно из тебя не нужно тянуть слова. Что у тебя со спиной? Болит, что ли? Как у тебя вообще могут быть какие-то проблемы со спиной? Это ненормально. Шемаар неопределенно махнул рукой, предлагая оставить тему своего самочувствия. Оно, к сожалению, переставало его радовать. Он едва сдерживал себя, чтобы не расстегнуть ставшую неудобной одежду и не разлечься на полу, желательно, на холодном. При этом душевное состояние по-прежнему, было приподнятым и, как правильно заметил хозяин жилья, почему-то самодовольным. — Нужен амулет, — сказал он в кружку. Нестарик в плаще молча дышал над парящей жидкостью и ждал продолжения. — Снять приворот... и защитить от внушений подобного рода. — Ну? К сапожнику тоже приходишь с просьбой сделать тебе сапоги или обувь подобного рода? Нет, к сапожнику ты приходишь с четким заказом и размерами. Амулет не для тебя? — Шемаар покачал головой. — Мужчина, женщина? — Мужчина. — Как его угораздило? Через еду? — Нет. Точно нет. — Через подарок, амулет? — Не уверен. — Через прикосновения, голос? Шемаар снова прокрутил в памяти все виденные события. — Может быть. Похоже. — Как быстро подействовал? Насколько сильно? — Быстро, возможно, сразу. Точно не знаю. — Ничего точно не знает, ни в чем не уверен, но почему-то уверен, что это не простое человеческое влечение? Шемаар промолчал, спрятавшись за кружкой — на вкус чай был еще хуже, чем можно было предположить по его запаху, но это как-то еще больше бодрило. — Тогда на, держи, — в руках мага оказался знакомый амулет — резная металлическая пластина на цепочке. — Услышал, как кто-то хозяйничает на кухне, понял, что ты вернулся. И не жадничай, кашель совсем одолел. Стоит лечь в кровать, как начинается, проклятый, остановить не могу. Уже думал, помру до твоего возвращения. Шемаар распутал цепочку на амулете и повесил его на шею под рубашку. Одним глотком прикончил чай и достал из кармана заколку для волос — богато украшенную, с какой-то висюлькой на конце — и передал магу. — А заколка женская, — заметил тот очевидное. — Ну ладно, лишь бы носил с собой. Возвращайся в конце ночи, там и посмотрим, что получится. С первого раза ничего толкового не обещаю, если нужны будут корректировки, ты знаешь, где меня искать. До конца ночи еще была целая ночь, и Шемаар вернулся в веселый квартал. С таким амулетом на шее в поместье делать было нечего. Бывшего военного он встретил у дверей комнаты — тот, несколько преувеличенно покряхтывая, пытался повязать на голову белую повязку охранника. Удачно, значит, он вполне способен самостоятельно ходить, и Шемаару не придется выносить его на руках. Пройдя мимо, он на ходу скинул всю одежду, в которой стало почти невыносимо тесно и неудобно и упал лицом на кровать, на никем не согретые, блаженно-прохладные простыни и символически накинул сверху тонкое одеяло. Повел ноющими плечами и замер, решив пролежать так всю ночь. Возможно, к утру все образуется. Плохо было, что он не совсем понимал, что с ним происходит, но хорошо, что это непонимание почти не нарушало его душевного равновесия. — Что, совсем худо? — с некоторым злорадством прокомментировал так и не ушедший Тиджин. Кулак ткнул Шемаара между лопаток, и костяшки с силой помассировали около позвоночника. — Так лучше? Шемаар повел плечом, показывая, что да, так лучше, продолжай. Кулак спустился ниже и снова помассировал. — Может, тогда хватит смотреть на меня меня, как на пустое место. Я закрыл все долги и теперь свободный человек. Может, поумеришь свое высокомерие? Или у тебя только для хозяйки находятся добрые слова? Опять болтает, подумал Шемаар. От особенно сильного нажима костяшек около поясницы словно отпустило одну из внутренних натянутых струн. Даже стало легче дышать. Чужие руки двинулись ниже, и Шемаар даже не пошевелился — не хотел сместить только что вставшие на место кости и суставы. — Нравится? — спросил Тиджин, перестав даже делать вид, что заинтересован облегчить неудобства Шемаара. — Не слышу возражений. Если ты мне дашь хоть раз увидеть твою спину, ты сразу поймешь, что я хорош. Я мог бы заработать состояние, работая тут не охранником. «Снова эти западные эвфемизмы про спину». Увидев, что возражений так и не последовало, Тиджин осмелел еще больше. — Давай-ка я покажу тебе, что умею. Ты не пожалеешь, слово даю. — Хватит болтать, — одним движением Шемаар, как и в прошлый раз, опрокинул его под себя. — Да твою ж! Ну что тебе, жалко, что ли? Не уверен, что я выдержу еще раз за эту ночь. Шемаар пристально смотрел на него — он не слишком всматривался в его лицо раньше, лучше всего он запомнил голос. Да и какая разница, какое у него лицо. Типичный житель западной окраины империи, сероглазый, скуластый, коротко стриженный. Лицо как лицо. — А, хрен с тобой, делай, что хочешь, — сдался Тиджин, хотя его капитуляции никто не требовал. — Только скажи что-нибудь. — Хватит болтать, — повторил Шемаар и накрыл этот незамолкающий рот ладонью. До конца ночи еще оставалось очень много времени.***
Перед самым рассветом он вернулся в дом мага и обменял ставший горячим кулон на заколку. — Как ты расщедрился! С чего бы вдруг? — Забыл снять раньше, — честно признался Шемаар, осматривая заколку и не находя в ней никаких изменений. — И чем это ты занимался, раз забыл? Носил всю ночь? Если он впитает слишком много твоей жизненной силы, ты просто обессилишь и помрешь. И чем тогда я буду лечить свой дрянной кашель? Забирай свою заколку, если плохо подействует, приноси снова, гарантий, как ты понимаешь, что с первого раза все сделано верно, я не дам, — он подержал в руках амулет. — Горячий! Забыл он снять! Голову свою не забудь в следующий раз! Возвращался в поместье Шемаар в умиротворенном состоянии. То ли помогла бурная ночь, то ли амулет, то ли все вместе, но кости больше не беспокоили. Зато клонило в сон. Если после ночи с амулетом всего лишь клонит в сон, значит у него заметный переизбыток энергии. А это уже может быть проблемой, потому что если где-то в одном месте переизбыток, то в другом, вероятнее всего, ее недостаток. Поместье встретило тишиной. В спальне от работы амулетов накопился удушающий сухой жар, и Шемаар открыл нараспашку окна и двери. Присев на кровать и привычно положив голову Ирьена себе на колени, Шемаар принялся освобождать волосы из тугих, еще не просохших до конца кос, пока черный тяжелый ковер не накрыл половину кровати. Можно было бы на этом и закончить, но помня, как плохо чувствовал себя Ирьен после пробуждения, Шемаар решил в этот раз побыть рядом. Прямо в одежде, только расстегнув рубашку, чтобы утром снова не лишиться пуговиц, он лег на кровать и подтащив Ирьена к себе, поудобнее устроил его голову у себя на плече. Не смотря на жару в комнате, и голова, и рука, которую Шемаар закинул себе на грудь, приятно холодили даже сквозь ткань рубашки. Длинные, густые волосы он аккуратно сдвинув на край кровати, оставив только одну прядь, которую он закрутил в пучок и закрепил принесенной заколкой на затылке. После чего накрыл обоих одеялом и почти сразу же задремал, будучи уверенным, что спит достаточно чутко, чтобы проснуться от самого легкого шороха.