***
Произошло то, чего Ирьен опасался — незаметно для себя он уснул. Зато пробуждение не заметить было невозможно. Он словно вяз в грязной и холодной жиже - она заполняла его изнутри, давила снаружи, не давала дышать и мешала думать. Он не чувствовал тела, или же оно было слишком тяжелым, неподъемным даже для Ирьеновых немалых сил. Может быть, он все-таки, умер? И единственное, что ему теперь остается — бесконечные дни и годы тонуть в этом грязном холоде? Но — нет. Где-то далеко вяло и нехотя стукнуло сердце. И затихло, будто смертельно устав. Двигаться Ирьен и не пытался — не думал, что сможет шевельнуть хоть пальцем, а если и сможет, то этого не почувствует. Ему оставались подвластны только мысли. Он видел свет только в своих воспоминаниях. Там же он сейчас сидел на веранде и пил горячее пряное вино, опираясь спиной о согревающую спину. В чистом пруду плескалась разноцветная рыба, мерно шуршала грубая бумага, полируя перила для резного мостика... Значит, Шемаар не пришел. Что его задержало? Он еще не вернулся в поместье? Или вернулся, но, увидел сгоревшую кухню и занялся ремонтом? И крышу он еще не чинил. А вдруг он так и не простил Ирьена за то, что тот делал с Мортелом? Может быть поэтому Шемаар и пошел в бордель? А вдруг тогда, со слугами, Ирьен слишком поторопился? Эти слуги резали мертвецов на том же столе, где Ирьен иногда ел. Неужели, они тоже ели? Сырых мертвецов? Все же правильно Ирьен их убил и сжег — Шемаару рядом с ними было опасно. Даже лучше, чтобы он оставался в борделе, а то вернется и все неправильно поймет... Только почему от этих мыслей так ужасно обидно? Почему, когда Ирьен встречался с Хонатери, Шемаара это ни в малейшей степени не волновало? Если не отворачиваться от ответа, то он очевиден — Шемаару было все равно. Может быть ему и сейчас все равно, и он даже не собирается искать Ирьена.. Да и зачем? У него остается поместье, у него остается бордель, он даже может подружиться с Мортеллом и Хловером, зачем ему, в таком случае, Ирьен, который ломает деревья, сжигает кухню и портит пруд? Утонувший в переживаниях Ирьен настолько отвлекся от окружающей действительности, что стал забывать, где находится. Из бесконечно-долгого, муторного болота мыслей его вытащил шум. Кто-то идет. Вспыхнувшую на миг надежду затушил голос Кове. — Тут все осталось по-прежнему. — А я бы решил, что ты принялся добывать руду, — незнакомый голос. - Раньше было чище. — Осторожно, Эт, не подходи к нему близко, — а это снова Кове. — Да этот парень мертвый, как бревно. И такой же твердый. Смотри сам. — Фириш перед смертью говорил то же самое, а потом этот мертвец ожил. — Ерунда. Как мертвец может ожить? — Перед смертью Фириша я говорил то же самое. Я уже, признаться, начал немного верить в мертвинец. — Не пугай коней - уже пуганные. Сам думай, сколько дней он у тебя сидит без еды и воды? Если раньше он мог притворяться, то сейчас ... а, впрочем, — он замолчал. -... тише.. Ирьен чувствовал тепло руки на своем горле. Этого было ничтожно мало, но сейчас не время привередничать. — Мне кажется, — сказал голос с сомнением. — Есть слабый ток крови. Может быть, он при смерти и без сознания, - он хмыкнул. - Мертвинец, надо же. Кове, брат мой пугливый, принеси ему еды и воды. В воду добавь кору чинака и пару капель крови желтохвостой змеи. Попробуем привести его в чувство. — Он убил Фириша, а ты собрался его кормить? У тебя голову осы съели? — Ну-ка, отойдем, — рука с горла исчезла раньше, чем Ирьен успел сделать хоть что-то. Кажется, они вышли в коридор шахты и заговорили полушепотом. — Ты что, боишься, что он услышит? — Если он жив, то все может быть. И — да, я хочу его оживить. Он убил Фириша, а ты собираешься оставить это без наказания? Ты Нине не сказал? — Нина уехала в столицу. Когда узнает, будет горевать, Фириш ей как сын.. — У Нины таких приемышей три десятка, и будет еще столько же. Погорюет и переживет твоя Нина, ей не впервой. Но сам рассуди, что сейчас полезнее — получить за него очень много золота и уехать подальше от этого леса, или уморить парня голодом ради мести? Кстати, что Нина делает в столице? — Этот парень сказал, что у него поместье в столице, я и подумал.... — Напомню, в империи пять столиц. Молчание было красноречиво. — Об этом я не подумал, — признался Кове с удивлением, видимо, от собственной забывчивости и глупости. — Правильно я тебя позвал. Тогда он может быть откуда угодно. — Давай рассуждать разумно. Ни я, ни ты не были нигде, кроме Эрдола. Но слухи моя лучшая соль к мясу, я умею слушать, поэтому всякое слышал и кое-что знаю. Главную столицу отметаем сразу — длинноволосые мужики там не в почете, это я тебе говорю точно. А никто из высокородных, особенно безусых, не хочет быть посмешищем в глазах других высокородных. У них с этим строго! — Он со значением помычал, будто раздумывая. — Южная столица — тем более не место для длинноволосых мальчишек в побрякушках. Там кроме песка и солдат разве что проходящие купцы и осевшие у границы дешевые шлюхи. И все от солнца темные, как копченая рыба. Этот парень не похож на копченую рыбу. — Восточная столица слишком далеко, — сказал Кове. — Ничего про нее не слышал. — Да и я, в общем-то, тоже. Слишком далеко, даже запамятовал, как она называется. А вот с севера к нам частенько плавают за рудой и деревом. Их мужчины плетут косы, как женщины, и ходят тут почти полуголые — им у нас жарко. А еще они у себя там почти круглый год носят перчатки и пропитывают их какими-то маслами, после чего даже у лесорубов руки белее, чем у наших девушек. — Все совпадает! Только волосы у него черные, а у северян... — Это у простых людей, а аристократы, говорят, частенько берут жен из другой империи. Там и черные, и красные, каких только не бывает. — Своих мало, что ли? — проворчал Кове. — Зря я, получается, отправил Нину! — Может и не зря. Время покажет. Подождем. — А стоит ли ждать? Закопать его и забыть. — Да погоди ты. Закопать всегда успеешь, но подумай сам. Сколько нам могут отсчитать за сыночка столичного аристократа? Во много раз больше, чем за дочку градоначальника. — Я просто хочу, чтобы он не ушел отсюда на своих двоих. — Не уйдет. Даже не уползет. Но сначала, надо бы узнать, кто он такой и откуда здесь взялся. Ты искал следы? — Искал. Дождь лил, посмывал все. Я два дня бродил, нашел что-то странное, вроде кучи деревяшек. Будто что-то строили, а потом разобрали. Что это было - совершенно не понятно. Ловцы все следы позаметали. — Тогда тем более надо его оживить. Пообещать свободу, задобрить, напоить-накормить и одеть. Знаешь, какой несмываемый позор для высокородных светить голой жопой перед лесным сбродом? Слышал, один после такого напился ядовитого вина. Ха-ха. Не хмурься ты так, твой Фириш будет не в обиде. И потом, ты в еду ему добавь толченого подкоренника. Чтобы рассказал нам все свои самые грязные мысли и тайны. Не может же быть такого, чтобы в семье богатенького аристократа все было чисто. А мы потом будем еще долго менять их грязные тайны на чистое и большое золото. Лекаря сможем нанять, и вообще уехать отсюда всем вместе. Купить или отстроить десяток домов на побережье, рыбу ловить, нормальное мясо есть, пить чистую воду. Завязать с такой жизнью.... Приглушенные голоса стихли, и спустя время Ирьен опять почувствовал чужие пальцы на своем горле. Так делали когда-то лекарь и Шемаар. Но им хватало быстрых прикосновений, а сейчас чужая рука слишком долго держала его горло. Едва теплая рука, но даже это сейчас лучше, чем ничего. — Кажется, все же жив. В рот влилось немного воды, но Ирьен не мог глотать, и она вся потекла обратно. — Эй, ты меня слышишь? Похлопывающий по щекам немолодой мужчина выглядел крепким — шире и мощнее, чем Фириш. Эту темную мускулисную шею будет сложнее сжать одной рукой. Зачем вообще такой маленькой голове такая широкая шея? И сможет ли Ирьен ее легко раздавить, и будет ли она так же приятно хрустеть в его ладони? — Вот, ты уже и глаза открыл, — доброму тону Ирьен не доверился ни на миг. — Поговоришь со мной? Даже если бы Ирьен и мог сжать горло, чтобы выдавить из себя хоть звук, то отвечать он бы не стал. Дураку понятно, эти двое его убьют, как только узнают, что им нужно. А дураком себя Ирьен не считал, даже понимая, что пара поспешных и неразумных поступков привела его в эту шахту. Еще раньше, в темноте, у него появилась цель. И сейчас, глядя на этого крепкого мужчину, у Ирьена созрел план. На этот раз не нужно тянуться до горла, даже более того, нельзя было этого делать — если этот человек тоже умрет, то ничего не получится. К счастью, человек по имени Эт не соизволил прислушаться к словам Кове. Вместо того, чтобы быть настороже и держаться подальше, он начал делать совсем уж неожиданное — растирать Ирьену кисти рук. — Вот так, — заметив, что пальцы начали шевелиться, проговорил Эт. — Уже легче? Тебе нужно поесть. Я сейчас принесу горячей воды и сырых яиц. Однако Ирьен отпускать его не собирался. Чужая рука была совсем рядом. Ирьен взялся за нее сначала осторожно, а когда Эт не стал вырываться, то прилип пальцами намертво, стиснув запястье, как тугим браслетом. Вот тогда-то Эт и крутанул рукой — не помогло, попытался расцепить пальцы Ирьена, но добился лишь того, что и вторая рука оказалась в тисках. Поймал. — Эт? — забеспокоился Кове. — Ничего-ничего, просто вцепился, как клещ. Если я его ударю или пну, могу ненароком убить. Помоги-ка.... — Выходи оттуда! Быстрее! Это Ирьену и было нужно. Ноги еще плохо слушались, и он не мешал, когда Эт привстав, потащил обоих к барьеру. Но это не сработало. Его руку оттолкнуло, и Ирьен понял — не пройдет. Он уперся непослушными ногами в пол и перехватил левое предплечье Эта второй рукой. С той стороны, за правую руку тянул Кове, и Ирьен с удовлетворением увидел в его взгляде испуг. Если бы не барьер, служивший для Ирьена опорой, эти двое легко утащили бы его за собой. Особенно, когда Ирьен усилил хватку, и Эт, зарычав, начал рваться с удвоенной силой. От усилий и паники он становился теплее, а руки Ирьена от чужого тепла — сильнее. Затрещали кости. — Он мне руку сломает! Крик Эта подстегнул Кове — он выхватил нож, и на Ирьена посыпались беспорядочные удары. Не имея возможности уклоняться, и не желая отпускать свою добычу, Ирьен приготовился к крови и грязи, но лезвие оставляло на коже лишь неглубокие надрезы и царапины. Это чувство собственной неуязвимости так приободрило, что он совершенно потерял всякую осторожность и даже не отдернул голову, когда удары посыпались в лицо, и острие прорезало левый глаз. Боли не было, только появилась кровь на ноже, и стало хуже видно слева. Ирьен отшатнулся, чтобы нож окончательно его не ослепил. Тогда Кове, не рискующий сам заходить за барьер, начал метить в пальцы, но первым же ударом промахнулся и глубоко резанул уже переломанную руку Эта, сам же этого испугался и, отбросив нож, с рычанием потащил Эта к себе. Эт взвыл. Кровь щедрыми брызгами плеснула из раны, залила Ирьену лицо и оставшийся глаз. Кожа стала слишком склизкой. Захват Ирьена съехал с предплечья к запястью. Добыча ускользала. Ирьен усилил хватку, но все, чего добился — новый крик, когда кисть смялась, размякла и выскользнула за барьер вместе с рухнувшим на колени Этом. Ирьен остался стоять один. Чужая кровь забрызгала правый глаз, но он не моргал — внимательно следил за каждым движением по ту сторону барьера. Того удовольствия, как с шеей Фириша, не было. Злорадствовать не получалось, потому что он уже знал, что будет дальше,когда эти двое уйдут — а они точно скоро уйдут — Ирьен останется наедине с собой в полной темноте. От мысли об этом в груди как будто появлялся холодный тяжелый камень. А если он уснет, и ему порежут второй глаз? Он не сможет видеть даже на свету. А если ему просто отрубят голову? Отрезанные косы вдруг показались сущей мелочью. Он встретился с горящим взглядом Кове, и тот не выдержал — отвернулся. Показалось странным, что у Эта, когда он уходил, опираясь на Кове, подгибались ноги. Ноги ведь ему Ирьен не ломал. Только когда шаги стихли в глубине шахты, Ирьен отвернулся к стене и закрыл ладонью пропавший глаз. Убрал ладонь. Попробовал прикоснуться пальцами, у которых еще не до конца пропала чувствительность. Сравнил с прикосновением к целому глазу. И едва сдержался, чтобы не ударить изо всех сил стену. Он неожиданно для себя испугался сломать пальцы. Кажется, он слабеет. Еще недавно, он уверен, что сумел бы удержать руку Эта. Еще недавно стрелы даже не сумели его поцарапать, а теперь на руке заметны неглубокие порезы. Время не на его стороне. Знать бы, сколько уже прошло и сколько осталось. Убить Ирьена проще простого — достаточно дождаться, когда он уснет. Наверное, надо радоваться, что Кове приходит так редко, а не караулит тут все время. Ирьен вдруг остро почувствовал, насколько ценны оставшиеся ему кусочки времени. Он вовсе не хотел умирать. Раньше он об этом не задумывался всерьез, принимая как должное, что что бы ни происходило вокруг, его это не затронет, потому что на помощь придет Шемаар. Или противники окажутся слабы. Кове вернулся, когда последняя горелка давно погасла. Он принес с собой новую и долил масла в потухшую, поменял фитиль, после чего устало присел на низкую сломанную тележку, поверх брошенного пыльного мешка. — Ты безумен, — сказал он. — И это все моя ошибка. Нельзя было относиться к тебе легкомысленно. И почему я, дурак такой, решил, будто твое падение со скалы — всего лишь удача? Ты — безумен, а я — старый дурак. И это стоило жизни Фиришу и руки Эту. А ты? Зря ты это все затеял, поговорили бы сразу, глядишь, мирно бы разошлись. А ты молчишь и молчишь. Презираешь, да? Все вы, высокородные, презираете лесной сброд. Они смотрели друг на друга долго, Кове первый моргнул и отвел взгляд. — Давай я расскажу тебе одну давнюю историю, — сказал он, глядя на свои грубые руки. — Лет тридцать назад нам повезло заловить одну аристократочку. Из самой столицы. Люто заносчивую, хуже тебя. Она не молчала, как ты, наоборот, называла нас всяким, угрожала казнью. Но, в отличие от тебя, она была слабой девушкой. Ей тогда было лет пятнадцать-шестнадцать, она ехала к своему жениху, с которым ее родители устроили согласованный брак. Как ты понимаешь, не доехала. Нам тогда здорово повезло, мы получили выкуп и от ее семьи, и от семьи ее жениха. Но, пока то да се, разговоры-переговоры, девушку возвращать стало поздно. Да и она уже была в положении. От кого именно, до сих пор понять нельзя. Да и сама девица давно была не в себе, и совсем потеряла разум, когда начал расти живот. Ну и, пока то да се, ребенок, конечно, долго в животе не задержался, на половине срока вылез, и сразу же остался сиротой. Самое забавное в этом то, что ребенок выжил. Я хотел оставить его в лесу — больно уж страшненький родился, но был у нас один, вбил себе в голову, что это совершенно точно его сын и взял его на воспитание. Назвал Дуком. Кове бросил на Ирьена слишком уж картинно-оцениващий взгляд. — Ты, конечно, не девица, но для жабоголового Дука это не будет иметь значения. А потом я сделаю вот что. Когда мы узнаем, откуда ты родом, я уж постараюсь сделать так, чтобы о том, что с тобой сделает Дук, узнала каждая крыса в городе. Чтобы твой род опозорился на несколько поколений вперед. Чтобы в дешевых борделях пересказывали подробности шепотом. Хочешь такой славы своей семье? Бесчестье страшнее смерти, так ведь? Но избежать этого просто — тебе нужно сказать свое имя, и если я получу за тебя достаточно денег, то даже отпущу живым и целым, не смотря на то, что ты убил Фириша и покалечил моего старого друга. Ты меня понимаешь? Ирьен не шевелился. Нет, он не понимал. Слова звучали, не затрагивая его. Пока Кове, не сказал как очевидное: — За тобой никто не придет. Никто тебе не поможет. Только мне решать, кто перейдет эту линию. А я тебя не выпущу, иначе не смогу смотреть в глаза Нине. Тебе нужно было быть послушным, мы наверняка смогли бы поговорить и договориться. Но вы, высокомерная элита, привыкла смотреть на нас, как на червей. А мы не черви, парень. И таких, как ты, я повидал много. Поверь, спесь слетает со всех одинаково — рано или поздно. Я никуда не тороплюсь. Кове некоторое время сверлил его угрюмым взглядом, но вновь сдался первым. — Ты уже много дней без еды и воды, не понятно, как на ногах еще стоишь, — сказал он, положил у невидимой линии мягкую бутылку, похожую на ту, что Ирьен снял с тела мертвого лучника, и пять крупных яиц и подтолкнул все это через барьер. — Ешь, чтобы прожил подольше. Ирьен не чувствовал голода, поэтому посмотрел на серые в крапинку яйца без интереса. Курица, которая их снесла, наверное, была очень большой. Когда Кове ушел, Ирьен отвернулся и оперся ладонью о стену. Вдруг стало особенно тяжело дышать. Взять себя в руки получилось не сразу. Прошло так много времени, а Шемаар даже не появился. Ирьен выдохнул и постарался выбросить из головы мысли, которые делали его ожидание еще тревожнее. Однако, чем больше он старался не думать о плохом, тем сильнее мрачные картины вставали перед глазами. Темнота вязкой жижей расползались по телу, сдавливая грудь. А ведь все, что нужно было сделать — не идти за «дядюшкой» Кове. И не было никакой необходимости заходить в темную пещеру. Но главная ошибка — не следовало убегать из столицы. Или же еще раньше... Время даже не тянулось, оно ползло, как черное тесто. Ирьен все реже возвращался мыслями в тот несчастный бордель, и уже не испытывал и крох прежнего возмущения. Иногда он думал о Хонатери — печалиться о нем было намного приятнее и легче. Вспоминать его белую горячую кожу, невесомые волосы, вечно недовольное милое лицо и светло-голубые, почти прозрачные глаза. И как тот плакал, глотнув пряного вина, и его покрасневшие глаза — позже, после смерти того лекаря. И удивляться, каким слепым дураком Ирьен тогда был. Погрузиться в воспоминания оказалось проще всего. Хорошая память позволяла бесконечно долго перебирать в уме дни — с того первого, в шатре. Когда он впервые увидел Шемаара. Самые первые шаги, когда он впервые взял в руки чернильный карандаш, когда впервые выпил горячего пряного вина, впервые согрелся в купальне... Не прошенно всплыли и совсем незнакомые картины. Чьи-то босые ноги, висящие перед лицом, дергающиеся, как в диком танце. Уродливое лицо ребенка, надвигавшегося неудержимо, и свою неспособность убежать. И вдруг, вместо этого лица, как живое, возникло лицо Шемаара, и Ирьен захлебнулся такой острой смесью чувств, что резко очнулся — снова в темноте посреди камня. Сердце глухо и тревожно било в висках. Когда незнакомая внутренняя дрожь унялась, Ирьен вновь вернулся в приятные воспоминания. Дышать становилось тяжелее, если так будет продолжаться, то в один прекрасный миг он просто не сумеет сделать следующий вдох. Кове возвращаться не торопился, и Ирьен окончательно застыл в безвременье. Прошлое развлечение — бить камни в надежде как-то повредить барьер он прекратил, когда не сумел понять — сжаты его пальцы в кулак или еще нет. Да и удары стали слабее. Беспокоиться он себе не разрешал — лучше вспоминать приятное и в перерывах думать о том, что он сделает со следующим, кто попадется к нему в руки. Очень хотелось бы, чтобы этот кто-то оказался теплее, чем предыдущие. Он еще не спал — он уже слишком давно всеми силами не давал себе заснуть, частью не занятых воспоминаниями мыслей отмечая каждый звук и шорох вокруг. Ему казалось, что прошло уже слишком много времени, больше обычного, и каждый вдох может стать последним перед сном, или окончательно последним. Но пока еще не стал — Ирьен неподвижно сидел у стены, когда из медленных и застывших мыслей его выдернули голоса. Несколько человек приближались решительно и быстро. Четверо — посчитал по шагам Ирьен. И среди нет Кове — тот ходил по-другому. Его голоса тоже не слышно. Единственное, что еще не подводило в темноте — слух и память, и если сложить первое и второе, то... даже если он лишится второго глаза, он сможет слышать. Если все же Шемаар захочет прийти, то и без глаз можно будет выпить кувшин пряного вина и окунуться в горячую воду купальни. А об остальном позаботится Шемаар. — Спит? Или умер? — Надеюсь, что жив. Эй, ты! Ты тут живой или уже совсем тухляк? Кажется, это был пинок. Ирьена качнуло, но он, уже наученный прошлым опытом, ждал другого. Чтобы кто-нибудь начал сжимать его шею. Сойдет даже, если захотят ударить кулаками. У них все равно не хватит сил, но немного тепла перед нападением Ирьен попробует накопить. — О, живой! Притворялся, скотина! Он всего лишь приоткрыл глаз — не ожидал, что эти безопасные пинки так его взбесят. Ему казалось, вся эта злость давно остыла, но, оказалось, холодная — она даже хуже — тяжелее и острее. — Держи его! Зачем держать? Он не собирается убегать. Но его все же вздернули под руки, дождались, пока Ирьен не встал на подгибающиеся ноги и заломили руки за спину. Он не сопротивлялся. Сначала его зачем-то дергали за волосы, потом ударили кулаком в лицо. Голова дернулась вправо. Ирьен аж застыл — не от боли, от изумления — он не привык, что его бьют. От второго удара он не стал защищаться. — Убьешь его, — с сомнением спросил тот, кто стоял рядом. Он потянул голову за косу, и Ирьен впервые рассмотрел его лицо. Ничего, подумал он, скоро это лицо никто не узнает. — Не убью, Кове сказал, этот типчик крепче, чем кажется. — Он замахнулся, и Ирьен напрягся, ловя удар. — Уай! Чуть кулак не сломал! — Слабак. Дай-ка я. Он был ниже Ирьена и ему удобнее было бить в живот. Руки были едва теплые, и этого тепла не было достаточно, чтобы вернуть чувствительность или чувствовать боль. Но даже не чувствуя боли, Ирьен почему-то с каждым ударом бесился все сильнее. А когда от ударов под колени он рухнул лицом на чужой ботинок, то чуть не взорвался от бессилия. Захотелось укусить этот ботинок, оторвать кусок вместе со ступней, чтобы послушать, как громко его владелец будет вопить. — Кулаками тебя бить бесполезно, да? Может, у тебя что-нибудь отрезать, чтобы Эту было не так обидно. Отрежем тебе уши, или переделаем тебя из мужика в девку? — Он постукивал широким ножом то по голове, то между ног, но когда нож прошелся мимо здорового глаза, Ирьен невольно отстранился. — Ага! Его снова вздернули под руки, и Ирьен оказался лицом к лицу с тем, кого определенно убьет последним. А в шахте уже какое-то время слышались торопливые знакомые шаги. — Ах вы, малолетние идиоты! — голос, слишком громкий для маленького скального закутка, вылетел из темноты раньше, чем сам Кове. — А ну уходите оттуда, сорочьи дети! Я кому сказал! Подошли все ко мне! — Да что ты, дядя, мы просто проучим... — Сюда, я сказал! Ирьен слышал страх в его голосе. И все четверо, как несогласные, но послушные дети, собрались отпустить Ирьена. Но вот он их отпускать не собирался. Они были неосторожны, уверены в своем превосходстве и, как и прочие — слишком слабы. Ирьен не дал себя отпустить — сам напрягся, прижал локтями чужие руки и с силой спиной налетел на стену. И еще раз — для надежности. И сразу оказался на свободе — больше никто его не удерживал. Эти двое вряд ли умерли, недостаточно сильным был удар. Скорее, оглушены. Оставшиеся двое даже не подумали бежать — им все еще казалось, что они в большинстве. Ирьен сразу же выделил самого теплого из них — того, кто угрожал ему ножом — и вцепился ему в предплечье. Третий был не нужен — его Ирьен не щадил, сильно и быстро ударив в висок. За время, что он провел в темноте, он успел припомнить все книжки по медицине и человеческому телу, которые ему давал читать Шемаар. И пусть тогда Ирьен относился к чтению совершенно безответственно, но, все же, полезное запомнил. Когда он отсюда выберется, то прочтет все книги, которые просил прочесть Шемаар. И все книги из дворцовой библиотеки. Он готов даже забыть про бордель, нет, он даже подарит этой красноволосой свою заколку — это должно порадовать Шемаара. Ирьен до хруста вывернул своей добыче руку, боясь, что если схватит его за горло — тот долго не проживет. Парень вопил и пытался отбиваться ногами и здоровым локтем. Этот молодой парень был заметно слабее Эта, ему не получится утащить Ирьена к барьеру. От сломанной руки не умирают. Даже от двух сломанных рук. И пока по эту сторону есть хоть кто-то живой, Кове точно не унесет свет и не посмеет надолго уйти. Ирьен успел очень сильно устать от темноты, холода и одиночества. Вдобавок, он ожидал, что свет поможет ему дольше не засыпать. Удерживая вопящее тело, Ирьен намекающе поглядывал на Кове — тот был очень зол. — Хватит! — рявкнул Кове. У ног Ирьена зашевелился, застонал один из двух оглушенных о стену, и Кове сбавил тон. — Довольно! Отпусти их, они ошиблись, не надо их убивать. скажи, чего ты хочешь, я тебя выслушаю... Какой глупый вопрос. В ответ Ирьен поднял ногу и резко, с силой наступил стонущему на голову. Стало тихо. Даже тот, кого Ирьен держал за руку, замер и перестал брыкаться. Второй оглушенный уже начал приходить в себя, и Ирьен поставил ногу ему на горло. И вновь взглянул на Кове. Тот сглотнул. Оказалось, что двое — это слишком много. Они расползались, и Ирьен за ними не успевал. Поэтому, он выбрал самого теплого и оставил в живых только его. Остальных усадил вдоль стены так, чтобы их неживые лица смотрели в сторону Кове. Сам же расположился посередине. Так каменный тупик выглядел уютнее и немного теплее. В свое время ему не понравился шумный прием, но сейчас лучше бы оказаться среди разряженной толпы, чем снова застыть в холодном одиночестве. Стоило Кове просто перестать приходить сюда, и Ирьен рано или поздно заснул бы в последний раз и больше не проснулся. Это будет не больно, он наверняка ничего не почувствует. Будет легче, чем медленно бесконечно стыть в темной тишине. Что ни говори, а Ирьен был собой доволен — тишина в этот каменный тупик вернется еще нескоро. — Дядюшка Кове, спасите меня! — Тарик! Продержись еще немного, я что-нибудь придумаю. Достаточно крепкий и самый теплый парень, которого, оказывается, звали Тарик, плакал от страха. Совсем молодой. Хоть и полон энергии, но слабый. Иногда он взрывался и начинал вырываться с удвоенной силой, Ирьену от этого становился теплее. Дважды он чуть его не упустил. Из-за долгого сидения в холоде Ирьен не был уверен, что сумеет всегда успевать перехватывать настолько шуструю и испуганную добычу. Он раздавил ему колени и теперь каждый раз, когда тот пытался отползти к барьеру, хватал его за лодыжку и тащил обратно. Ботинки, в которые он недавно упал лицом, оказались впору — Ирьен забрал их себе. Так же снял с Тарика куртку и штаны — больше не имело значения насколько потрепанная и грязная эта одежда. Да и без одежды Тарик радовал больше. А Кове от этого бесился сильнее. Эмоциональные крики поначалу успокаивали Ирьена — Кове не находил себе места, ругался, клялся отрезать уши, переломать кости. Потом пошли совсем уж чудные угрозы, вроде отрезать все, что между ног, затолкать в глотку и в таком виде выставить голову Ирьена на главной площади столицы. Но в конце-концов «дядюшка» выдохся и исчез, не смотря на все слабые мольбы Тарика. Тарик устал, он лежал, придерживая почерневшие колени, иногда вздрагивал, глухо стонал. Иногда спал урывками. Воспользовавшись тем, что погасли все горелки, он несколько раз пытался уползти, но Ирьен каждый раз возвращал его обратно. Кове явился со светом и был как будто не рад видеть воспрявшего надеждой Тарика. А у того ярко и влажно сияли глаза, яркий румянец пятнами лежал на щеках. — У него жар, — сказал Кове. — Дай ему воды, изверг! Он четыре дня не пил и не ел! Не мучай его. Убей лучше. — Нет, дядюшка Кове, — уже хрипел Тарик едва разборчиво.— Я не хочу умирать... Бутылка, которую принес Кове, упала на расстоянии вытянутой руки от Тарика. Внутри булькнуло. Тарик нужен был живой, поэтому воду Ирьен не забирал. И Кове ошибался — в темноте Тарик нашарил те яйца, которые Ирьен так и не тронул, и проглотил их все. Но, видимо, этого оказалось мало. Сейчас он дрожащими руками сминал бутылку, жадно пил, захлебываясь, потом его вырвало, потом он снова пил, пока вода не закончилась. — Дядюшка... , — повторял он. — Дядюшка... ты же спасешь меня? Я не могу больше... Мне очень больно! Я так устал, дядюшка Кове. Кове не смотрел на Тарика. Он уставился в темноту шахты. Ирьен видел, как под кожей ходят желваки, заметил бледный, крепко сжатый рот и глубокую морщину между бровями, которая стала еще глубже. — Прости меня, Тарик, — проговорил Кове, не поворачиваясь. — Ты не должен меня за это винить. Тарик сообразил быстрее, чем Ирьен. — Дядюшка, не надо... — Прости меня. У меня просто нет другого выхода. Голос Кове охрип, будто это он тут кричал от страха и боли в коленях. А потом он, так и не обернувшись, тяжелым шагом исчез в темноте шахты, даже не забрав с собой горелку. Тарик закричал, как в последний раз. И вдруг задышал часто-часто. — Больно, дядюшка, — едва разборчиво просипел он и закашлялся, будто желая выплюнуть выпитую воду. — Почему ты так со мной... А ты, — он повернул голову к Ирьену. — За что? Мы разве тебя убивали? За что ты убил нас? Мы не сделали ничего плохого... Он всхлипнул и вдруг рванулся и отчаянно пополз прочь — извивался, волоча неподвижные ноги, скреб обломанными ногтями по камню, хрипел. На губах пузырилась розовая пена. И Ирьен отпустил его, дал пересечь барьер, где Тарик и умер — с протянутой в сторону выхода в шахту рукой. Вскоре вернулась темнота. И снова осталось только ждать, когда кто-то зайдет и осветит каменный мешок грязным светом коптящей горелки. Снова вернулись холод и онемение, но все же сохранилась иллюзия того, что он не один. Вон там — лежит Тарик, справа сидят двое, и еще один, с обезображенным лицом — по левую руку. Положив голову на чужое плечо, Ирьен смотрел в темноту, и в своей памяти, как живого, видел Тарика. Шемаар как-то говорил, что не нужно убивать того, кто не угрожает жизни Ирьена. Если Ирьену нельзя, то и другим должно быть нельзя. Он ничего плохого не делал Кове, а тот заманил Ирьена в шахту. Кове просто воспользовался возможностью. Ему нужны были деньги. Ирьен тоже пользуется возможностью — злит Кове, надеясь на его опрометчивый поступок. Если повезет, сюда придет еще одна группа желающих отомстить, и среди них найдется тот, кто сможет вывести Ирьена на свободу. Или кто-то, достаточно дорогой для Кове, ради которого он сделает что угодно. Следующим живым человеком, вернувшим свет, оказался Эт. Ирьен еще не спал, и звуки нетвердых, но торопливых шагов услышал заранее. Опиравшийся плечом о стену Эт выглядел больным, настоящим мертвецом, чудом стоящим на ногах. Левый рукав болтался пустой, а остаток руки выше локтя, чем-то замотанный, был привязан к туловищу. На входе Эт чуть не споткнулся о вытянутую руку мертвеца. — Тарик? Тарик?! — он поставил на пол горелку, с трудом перевернул тело. Отшатнулся — Тарик так и умер — оскаленный, с вытаращенными глазами. Кровь из носа и рта застыла на лице потрескавшейся коркой. Нервное подергивание огня в горелке оживляло мертвые черты бегающими тенями. — Эт, стой! — откуда-то из темноты тревожно звал Кове. — Этлаан! Не ходи туда! Тебе еще нельзя вставать! Вернись, Эт! Эт поднял голову и рассмотрел, наконец, Ирьена и его холодную компанию. — Ох, — только и сказал он и тяжело осел у стены, рядом с Тариком. Плечи опустились, будто Эта вмиг покинули все силы. Наблюдавший из-под приопущенных ресниц Ирьен видел признаки болезни — черные, будто нарисованные сажей, круги под глазами, выпирающие скулы и потрескавшиеся сухие губы. Может, болезнь сделала Эта глупее, и он подойдет поближе? — Не приближайся к нему! — заранее из темноты предупредил Кове и влетел следом, точно так же споткнувшись о тело Тарика. — Эти мальчишки.. — как-то устало сказал Эт. — Дурные горячие головы. — Эт, ты должен вернуться. Лекарь... — Это не лекарь, это мясник. Еще неизвестно, что добьет меня раньше — моя рука или этот старый коновал, — взглянув в сторону Ирьена, он отвернулся. — Этот твой аристократ хуже Дука. Тарик... Словно его одолела какая-то внезапная мысль, Эт вздрогнул и надолго склонился на мертвецом. — Почему он умер? — непонимающе спросил он и только сейчас обратил внимание на бутылку, лежавшую по ту сторону барьера. Черные провалы глаз будто просветлили Кове насквозь. — Это не он убил Тарика. Кове и не пытался юлить. — Тарик был все равно что мертв. — Он был достаточно жив, чтобы доползти сюда! — Достаточно жив?! Посмотри на это! — Кове сорвался. Он тыкал пальцем в сторону Ирьена и его молчаливой компании. — Смотри внимательно, Эт! Ты не видел, что он делал с Тариком! А я видел! Посмотри на него, на нем живого места нет. Остальные хотя бы умерли быстро. Тарик четыре дня, Эт, четыре дня был там! И я все время был рядом и ничем не мог помочь! Что бы ты делал на моем месте? Продлил бы его мучения, лишь бы не замарать рук? — Дешевое оправдание! Ты мог попросить помощи... Несколько мечей всегда сильнее обычного человека! — Тебе нужны еще мертвецы? Может, хочешь сам туда войти? Когда я давал ему яд, я надеялся, что воду выпьет не Тарик! Он не пьет и не ест с первого дня, и до сих пор жив. И ты будешь говорить, что он обычный человек? Я его ножом бил, ты видишь на нем хоть царапину? — Он без глаза. — Я ему и второй бы выбил, подождал бы, пока он уснет, и выбил. — И что же тебе мешает? — Он не спит! Я караулил его четыре дня, он вообще не спит! Он только притворяется, как паук, и когда подходишь ближе, как Тарик или Фириш, он хватает их и пожирает. «Пожирает»? — Ирьен зацепился за это слово. Он столько времени пробыл без еды и воды, не поэтому ли силы продолжали его покидать, а слух уже не был таким острым? Вставать почти не удавалось. Может быть, после еды у него прибавится сил и тепла? Шемаар был прав, когда не советовал есть чужую еду — сейчас на месте Тарика мог бы быть Ирьен. Но где тут найдешь безопасную еду? Он вспомнил, как слуги резали мертвые тела на куски. Они их ели? Ирьен представил, как откусывает кусок руки от одного из своих мертвецов. С таким же аппетитом он мог бы откусить кусок подметки их грязных ботинок. Впрочем, если ему в руки попадет кто-то живой и горячий, Ирьен все же попробует. Хотя бы один укус. Шемаар такое точно не одобрит. Но Шемаар не придет и поэтому не узнает. Не придет, потому что Ирьен ему не нравится. Ни капли не нравится. Может, даже он рад, что Ирьен исчез. От этой мысли вдруг нахлынуло облегчение — значит, Шемаар не будет так сильно переживать, как переживал бы на его месте Ирьен. Окатившая теплой волной несвоевременная радость утопила даже пришедшие следом обиду и горечь. А сейчас он сделает вид, что заснул, и будет ждать того, кто первый попадется в его ловушку. — Даже хорошо, что второй глаз цел. Я очень хочу, чтобы он увидел Дука. Я хочу, чтобы он видел все. Если он просто умрет, я больше не смогу спокойно спать. Значит, рассудил Ирьен, он точно доживет до тех пор, пока не увидит какого-то Дука. Этот Дук, должно быть, будет очень теплым. То ли эти мысли немного ослабили настороженность и напряжение, то ли просто время пришло, но он, как и всегда, незаметно для себя провалился в сон.Глава 34. Добыча
4 июля 2023 г. в 00:11