***
Сначала доставили запрет. До следующего, напрямую отменяющего предыдущий, приказа, высшим чинам и командующим запрещалось даже подходить к транспортным кольцам, настоятельно рекомендовалось избегать гильдийских лекарей и исключить любые контакты с магами, способными повлиять на здоровье и ясность суждения. Следующим приказом Его Величества командующему Майдкюгену надлежало незамедлительно выступить в направлении столицы. Взять с собой необходимое сопровождение, но не больше тысячи солдат, и остановиться, не доходя пять лин до столичной стены. Все это было бы странным и нервирующим, если бы Майдкюгену не поступило тайное шифрованное донесение об исчезновении командующего Сула. Обстоятельства пропажи не разглашались, но исходя из предыдущих сообщений можно было предположить, что замешаны маги. Попытка захвата власти гильдией? Или же помощь Запада нужна, чтобы сдержать Юг, если он начнет реагировать слишком бурно? Он шел вслепую, полностью доверившись приказам и не смея требовать объяснений. Само по себе разрешение подойти к столице с тысячей солдат было высшим проявлением расположения и признанием заслуг. Солдаты Майдкюгена хорошо вымуштрованны и, пускай у них не было опыта больших сражений, но тренировки они прошли жесткие, лучники бьют на скаку змею в открытую пасть, копейщики владеют минимум, тремя видами копий, а мечники одним ударом рассекают дюжину стволов шильного дерева. Если Его Величество, зная силу западных солдат, все же разрешил приблизиться к столице, значит, Майдкюген заслужил доверие, не дал ни словом, ни даже мыслями повода усомниться в своей верности. Сыновьям предателей редко выпадает шанс искупить преступления отцов, поэтому, едва унаследовав титул, командующий старался — каждый день готовый при малейшем сомнении отдать себя на проверку имперским дознавателям. И за десятилетия привычка хранить верность Его Величеству просочилась в вены, а решительность исполнить любой приказ стала крепче костей. Его Величество не мог не знать, сколько времени требуется командующему, привыкшему использовать услуги магов и транспортные кольца, чтобы собраться в многодневный поход, поэтому полагал, что разводить лишнюю суету нет никакой необходимости. В приказе написано «незамедлительно выступить», а не «спешно явиться». В таких формулировках Его Величество не бывал небрежен. Однако, в сухом и официальном сообщении сквозила обеспокоенность. Ирьен Сула, молодой командующий южной армией. Впрочем, это просто время летит слишком быстро. Молодым он был двадцать лет назад. Наверное, правильно его назвать — очередной Сула, который не сумел дожить до пятидесяти. Майдкюген с ним почти не был знаком. Впервые они встретились, когда право опекунства переходило от Де-Эмеев семье Хловер. Мальчик Майдкюгену не понравился. Он выглядел хилым и напомнил ему какое-то древесное насекомое, вроде ядовитого веточника и каждым своим движением выдавал преобладание нелюдской крови в своих венах. Старший Сула был слишком не разборчив в любовных связях. Мог бы постараться, найти нормальную женщину и устроить согласованный брак и произвести на свет нормального наследника. Не может быть, чтобы во всех четырех империях не нашлось подходящей жены достойного происхождения. Во второй раз они они встретились во дворце, когда уже не мальчик, но юноша, принимал печать своего уже несколько лет как покойного отца. Майдкюген обменялся с ним клятвами верности трону и несколькими фразами, и подросший Сула не понравился ему снова. Хотя в его движениях стало больше человеческого, а немногословные, но внятные речи убеждали, что будущий командующий югом не убог умом — что печально часто случалось в смешанных семьях — однако, Майдкюгену все равно было не по себе. Возможно, потому что лицом парень — вылитый отец, но стоило ему начать двигаться и говорить, как сходство сразу же пропадало. Как будто тебя пытаются обмануть плохой иллюзией или продать фальшивую картину известного художника. Юноше не хватало ни отцовской харизмы, ни расслабленности, ни некоторой разудалой легкомысленности. Наверняка плохо танцует, — подумалось тогда Майдкюгену при взгляде на скупые скованные движения. Впрочем, какие танцы на южной границе. Мальчик сам не понимает во что ввязывается. Так думал тогда Майдкюген. А теперь Сула пропал. Он однажды уже пропадал, на целый южный сезон. Но только в прошлый раз Его Величество не проявил подобную обеспокоенность. Значит, и Мадкюгену стоит отнестись к этому делу серьезно. Например, прислушаться к просьбе хитрой выдры Дагила, который, рискуя шеей, в ужасной спешке пролетел по нескольким грузовым транспортным кольцам, в компании ящиков с необработанной драгоценной троевой рудой и распилами янтарного дерева. Буквально одним днем Тан Версенто пересек почти всю Западную Империю ради встречи с Майдкюгеном, чтобы просить помощи с поисками вдоль тракта. Тан редко проявлял столь явную неблагоразумность и оттого был вдвойне убедителен. Поэтому, прислушавшись к своему чутью, Майдкюген разделил свою «свиту» — большую часть отправив дальше к столице кратким путем, а сам свернул на тракт. Путешествие грозило затянуться. Бесконечно-длинные гладкие стволы молодых донебок смыкались кронами где-то над головой, превращая дорогу в бесконечный огромный шатер, заслоняющий небо и солнце. Деревья по краям тракта рубили, не прекращая, корни выкорчевывали, землю выравнивали, глиняные участки укрепляли камнями — без этого тракт давно превратился бы в тонкую тропинку в непроходимом лесу. Работы на тракте было много, золота на это уходила — прорва, но он не возмущался и не просил поблажек и финансовой помощи у Его Величества. Однажды, еще в юности, он посетил южную границу. После этого он больше никогда не жаловался ни на ядовитых змей в западных лесах, ни на быстро зарастающие дороги. Ни даже на разбойничьи банды, нападающие на торговцев. Стоило лишь подумать о несправедливости судьбы, тратах, он тут же вспоминал вкус серой южной пыли во рту и резь в глазах от полуденного солнца, скрытого пыльной дымкой, и начинал думать, что жаловаться ему, в общем-то, не на что. Как бы ни была внимательна и опытна охрана, но того, что случилось на одной из петель тракта, не ожидала даже она. Какой отчаянный сумасшедший полез бы голышом по тонкому стволу на самую верхушку ради того, чтобы упасть с такой высоты и свернуть себе шею? Есть и более простые способы закончить жизнь. Поэтому когда сверху, откуда ни один человек не спрыгнет, не сломав себе половину костей, прямо перед лошадью Митриша рухнуло что-то огромное, не все среагировали вовремя. — Копья! Лошадь Митриша, не бывавшая в схватках, не приученная к резким нападениям, шарахнулась в сторону, испуганно взвилась на дыбы и повалилась на бок. Митриш, ловко подскочил, уберег ноги, но вдруг получил в лицо резкий удар древком копья — один из охранников вздернул его наизготовку, повинуясь команде. — Лекаря! — крикнул Майдкюген, поворачивая коня и убираясь с дороги, чтобы не мешать солдатам. В свалившемся на головы гиганте не сразу можно было опознать обнаженного, в корке застывшей грязи и крови человека необыкновенно мощного и непропорционального телосложения. — Копья! В кольцо! — гаркнул командующий охраной, и голый великан оказался окружен. Майдкюген соскочил с коня и выхватил из притороченного к седлу ножен меч. Он не собирался бросаться в бой и мешаться под ногами солдат — они и без его приказов реагировала четко, копьями оттесняя великана от лежавшего без движения Митриша. — Лекаря! — снова крикнул Майдкюген, сумев, наконец, приблизиться к племяннику. Митриш дышал. Лоб в том месте, где он неудачно встретился с копьем, был мягкий и при нажиме вдавливался внутрь. Сейчас как никогда нужен был лекарь из гильдийских, но из-за приказа Его Величества с Майдкюгеном поехал лекарь Горицэ — из опытных и потомственных, но магией почти не владеющий. А великан между тем буйствовал. Даже согнувшийся, он возвышался над самым рослым охранником минимум на полторы головы. Окровавленный, огромный, как у жабы, рот зиял черным беззубым провалом. Слипшиеся пряди волос вились по потному лицу, как длинные белые черви. Маленькие круглые глазки почти скрывались под тяжелыми веками, придававшими уродливому лицу злобное и тупое выражение. Непропорционально большие длинные руки одним своим ударом вырывали копья захватов. Перехватив одно копье, урод резким взмахом отправил двоих солдат в полет, будто они были чучелами, набитыми соломой Силища урода поражала, но против обученных опытных воинов и оружия даже она была бесполезна. Три солдата метнули три коротких копья, и все три достали урода со спины, вошли наискось прямо под ребрами. Длинное легкое копье взвилось и глубоко резануло острием по толстой шее. Густая кровь не брызнула, а толчками выплеснулась, окатила округлое плечо и потекла по необъятному грязному торсу. Любому нормальному человеку уже пришел бы конец, но великан оказался живуч. Он взмахнул руками, что-то неразборчиво и горестно провыл, и Майдкюген увидел, как дорожки прозрачных слез прорисовали неровные линии по измазанной кровью морде. Урод еще раз что-то обиженно вскрикнул и вдруг напролом кинулся в лес, раскидав всех, кто стоял на пути. Наверняка от таких ран он скоро умрет и сам, но Майдкюген приказал преследовать и добить. Так же он распорядился сбавить ход и внимательно искать засады и любые следы, ведущие вглубь леса. В этой части тракта проезжающие люди старались не уходить дальше придорожных канав, иначе, сняв штаны под ближайшим кустом, можно было больше никогда их не надеть. Большого зверья тут не водилось, зато птиц и всякой ядовитой дряни кишело в изобилии. Иногда попадались разбойники, умудряющиеся жить в эти лесах годами. Бережно, со всеми предосторожностями Митриша перенесли в спальную карету командующего и уложили на обшитую кожей кровать, оберегая раны. Путешествие в столицу, обещавшее быть долгим и скучным, снова пошло не по плану. После первого визита Тана Майдкюген разослал распоряжения всем соглядатаям и слухачам о чем слушать и кого искать. Без имен, без особых примет, чтобы ни намека на личность пропавшего не просочилось. Любой подозрительный слух о высокородном неместном молодом мужчине. Они заглянут к лекарям, к торговцам награбленным и даже сунут нос в погребальные ямы. Доклады стекались к нему не сразу — посыльные мчались в ближайшему кольцу, ждали новостей и снова летели докладывать. Это еще больше задерживало Майдкюгена. Довольно быстро нашлась некая немолодая женщина, осторожно разузнававшая то же, что и Майдкюген. Ее задержали, и сразу же допросили — сначала обычным методом, потом в дело вступили дознаватели — рядовые гильдийцы небольшого провинциального суда, которым было далеко до умений имперских дознаватлей. Так что с женщиной Майдкюген поговорить не успел. Ему сообщили только, что ей пятьдесят два года, приехала в столицу из лесного поселения неподалеку от тракта. Разбойники, сироты, бывшие шахтеры, жившие там же, регулярно промышляли грабежами. Один из приемышей-сыновей просил съездить в столицу и пораспрашивать. Никаких подробностей она не знала, в глаза никого не видела. Стараясь вытянуть из нее подробности, дознаватели выжгли ей разум, оставив от женщины по имени Нина только пустую оболочку. Когда лекарь осмотрел Митриша и дал добро, караван тронулся дальше. За дорогой хорошо следили, и карета с раненным ехала плавно, только мягко покачиваясь из стороны в сторону. Великан, за которым не прекращалась погоня, далеко от дороги не уходил — по-глупому бежал вдоль, теряя много крови, иногда в каком-то своем безумии выскакивал перед солдатами, но каждый раз лишь получал новые раны. Он бежал и бежал, будто бессмертный загнанный зверь. По дороге, следуя за голосами и треском, в окружении копейщиков и лучников, ехал Майдкюген, положив ножны с мечом поперек седла перед собой. Когда доложили, что с уродом покончено, Майдкюген приказал кинуть тело в повозку, и всем смотреть в оба, быть настороже и продолжать поиски. Путешествие обещало затянуться еще сильнее. Лес по обе стороны тракта обыскивали тщательно, и к полудню нашлись-таки следы. Старая колея, почти невидимая под кустами и травой. Заметно было, что этой дорогой пользовались редко, осторожно и старательно скрывая свое присутствие. Вот последнее-то и насторожило больше всего. Шахту нашли сразу — стоило проследить направление по колее. Жалкая маскировка на деревянном щите, служившим дверью, оказалась бессильна — у входа изрядно наследили. Первой пошла охрана. Майдкюген признался себе, что в груди все-таки екнуло, когда ему доложили о запертом под землей человеке. Майдкюген приказал всем посторонним выйти и сторожить снаружи. Под землю командующий пошел сам. Он ступал осторожно, освещая путь фонарем. Неглубокий молодой рудник. Не разработан, но уже давно заброшен. Спертый, неподвижный воздух не позволял идти быстро. Майдкюген был немолод, хотя до старческой немощи ему было еще лет сорок, но возраст и спокойная для его положения жизнь как-то постепенно превратила его из крепкого военного в крепкого, но уже не мускулами, хозяйственника. Сейчас он немного досадовал, что Алориш видит его взопревший лоб и несолидную одышку. Тут, и правда, очень душно, темно и воняет. До места добрались быстро. Ступив следом за Алоришем в тупик, Майдкюген почувствовал себя тараканом, пробравшимся в кувшин через узкое горлышко. Он прижал к носу рукав — всего на один вдох — и сделал вид, будто у него просто зачесалась переносица. В шаге от входа лицом вверх лежал однорукий мертвец. Майдкюген едва взглянул на него и перешагнул свежую лужу крови. Мазнув взглядом по еще живому, связанному преступнику, он все свое внимание уделил мужчине, сидящему у дальней стены. Если бы он не надеялся его здесь найти, то вряд ли бы узнал. — Выйдите все, — приказал Майдкюген, забыв на миг, что все лишние уже давно вышли. — Этого оставьте. «Этот» — немолодой мужчина с лживыми улыбчивыми глазами — Майдкюгену хорошо знаком такой типаж — валялся мешком у сломанной тачки. Руки стянуты за спиной, ноги связаны и веревка перекинута через шею, не давая разбойнику пошевелиться без риска задушить себя. Майдкюген вновь обернулся к неподвижной фигуре у дальней стены. Из-под длинных спутанных волос блеснул глаз. Черный, как дырка в черепе. Если бы не ответный взгляд, можно было бы решить, что Майдкюген опоздал и нашел свежий труп. — Не входить, пока я не позову. — Алориш, хоть и повиновался приказу, но наверняка ушел недалеко, чтобы слышать каждое слово. Он заслуживал доверия, но все же не подобает лишним глазам видеть во что превратился один из четырех командующих Объединенной Империи. Небольшое пространство подземного тупика разделяла полоса, проходящая ровной линией по полу. За ней — грязь, замешанная на крови и нечистотах — он не хотел знать, из чего именно состояла эта грязь. Но воняло так, что Майдкюген не постеснялся снова приложить к носу рукав, где в манжете скрывался кожаный ремешок, пропитанный душистыми маслами. По эту сторону барьера было намного чище — несколько темных пятен, свежая кровь, труп, шахтерское старое барахло у стены и ничего больше. Майдкюген постучал обнаженным мечом по воздуху над линией и ожидаемо встретил сопротивление. Умел ли связанный обращаться с барьером, Майдкюген выяснять не стал. Он готов был потратить немного времени и самостоятельно убрать преграду, но не подпустить к нему этого разбойника. Майдкюген и сам знал, что делать. Он поднял из угла пыльную сломанную кирку и начал искать. — Глупец! Не делайте этого, — подал голос связанный. — Он безумен. Он непоправимо безумен. Если вы его освободите, он убьет нас всех. Сначала поимеет, а потом убьет. Замолк он только после того, как скомканный кусок пыльного мешка заткнул этот шумный рот. А Майдкюген продолжил искать следы магических рисунков и ключевые камни, намеренно замаскированные под неровности скалы. Про проклятье Сула ему докладывали, однако Митриш утверждал, что поведение командующего было хоть и возмутительным, но не настолько безумным, чтобы спутать его с животным — как должно было случиться после посмертного проклятья сильного колдуна. Возможно, Де-Эмей был не настолько силен? Сула впервые пошевелился и тяжело и медленно встал. Пошатываясь, как оживший мертвец из страшных сказок, он прихромал вплотную к линии на полу. Длинная, с чужого плеча, рубашка без рукавов, прилипла к телу, пропитанная заскорузлой кровью и грязью и шуршала при каждом шаге, как дешевая бумага. Поверх рубашки наброшен кожаный жилет — огромный, его явно носил великан. Возможно даже тот самый. Мадкюген из деликатности старался не глазеть, понимая, как мог бы сам чувствовать себя на его месте. Но, опуская взгляд, он все равно видел раны и уродливо искалеченную ногу. — Сейчас я вас освобожу. Не вставайте. Словно не слыша, Сула, не двигался и пристально наблюл за каждым движениями кирки. Взгляд Майдкюгена то и дело соскальзывал на эту его ногу, на открытые раны на руках и голени, похожие на укусы — будто его рвала голодная собака. Нога изуродована недавно, раны еще свежие. Гноя нет. Либо же это заслуга барьера — за некоторыми из них не портятся не только еда, но и плоть. Эта нога постоянно отвлекала, и Майдкюген не сразу заметил, что Сула смотрит на что-то за спиной. Майдкюген резко обернулся. — Митриш! — воскликнул он. — Вернись немедленно в карету! Лекарь не разрешал вставать, — Тот послушно исчез, и Майдкюген вновь поднял кирку. — Держитесь, я сейчас. Наконец, все нужные камни оказались разбиты, а скрытые магические узоры на стене превратились в мешанину линий и царапин от кирки. Сула неверяще сначала протянул руку, а потом шагнул за границу грязи и крови. От вида его ноги Майдкюгена вновь передернуло. Он поддержал его за локоть. — Лекарь ждет снаружи. Ложитесь, сейчас распоряжусь о носилках. Но Сула вместо этого пристально смотрел на связанного мужчину. Тот отползал и отползал, как гусеница, пока сам не оказался на грязной половине тупика. Будь на месте Сула сам Майдкюген, он без сомнения, убил бы любого, кто загнал его в эту грязную дыру. Но тот лишь отвернулся и, хромая, медленно побрел к выходу. И сразу же был остановлен возникшим ниоткуда Митришем, притащившем походные носилки. У племянника заплыл глаз, повязки туго обматывали голову и грудь, ему полагалось лежать, но он, видимо, едва очнувшись, прилетел сюда. С несвойственной для него предусмотрительностью и заботой он усадил Сула на носилки, деловито накинул ему на плечи свой длинный плащ с капюшоном, смело, не пугаясь ран, обмотал ногу чьей-то рубашкой, плеснул из бутылки воды на свой рукав и без церемоний обтер им грязное усталое лицо. Сула не возразил ни словом, ни жестом. Майдкюген только молча наблюдал. Ситуация была слишком деликатной, и он не был уверен, что сумел бы подобрать нужные слова. К счастью, как будто бы его шебутной племянник все делал верно. Не такой он и балбес. Мальчик, кажется, вырос. Начальник охраны явился по первому зову и помог вынести носики. Майдкюген приказал ему идти вперед и не сметь оглядываться. Сула вел себя тихо, его лицо полностью скрылось под натянутым до подбородка капюшоном. Наверняка ему невероятно больно, но он ни одним словом об этом не обмолвился. Упрямый, как и раньше. Уже то, что он беспрекословно дает себя вести, говорило, как глубоко его затронуло это заключение. Возможно, то, что не доломало проклятье Де-Эмея, могло окончательно уничтожить пребывание в этой грязной дыре. Не нужно сейчас идти рядом, иначе могут решить, что найденный человек слишком важная фигура. А может, просто зная, что не силен в разговорах и утешениях, Майдкюген убеждал себя, что поступил разумно, оставив командующего в надежных руках — охрана сумеет лучше защитить, а Митриш, кажется, сходу сумел найти правильный подход. Майдкюген обернулся к ползающему в грязи разбойнику. Он собирался узнать, что здесь произошло.***
Только ближе к ночи, когда лекарь пожаловался, что пациент не хочет засыпать, Майдкюген решился навестить раненого командующего. До этого на него внезапно навалилось десятки срочных дел, которые необходимо было обязательно решить лично. Ну ладно, если быть откровенным, Майдкюген надеялся, что Сула заснет и избавит от необходимости смотреть ему в глаза хотя бы до следующего дня. Человек по имени Кове под конец жизни оказался словохотлив. Даже излишне. И Майдкюген теперь не знал, что делать со всем этим знанием. Будь это кто-то другой, а не Сула, нужно было проявить понимание и милосердия, невзначай оставив рядом меч, а после сказать родным, что смерть была достойной и героической. Но сейчас подобное недопустимо — Сула должен доехать до столицы живым. Впервые за долгое время он проявил малодушие и сбросил часть забот на Митриша — молодого, тоже неопытного в таких делах, вдобавок, серьезно раненного. Борясь со стыдом, Майдкюген активно и лично допросил всех жителей безымянного лесного поселения, имевшего отношение к Кове. Он не допустил к допросам даже Алориша. Лишние уши могли бы услышать что-то, порочащее достоинство и без того опороченного командующего. Не хотел вставать перед необходимостью жертвовать верным человеком ради сохранения тайны. После допросов от поселения осталась едва ли треть, а оставшихся в живых — в основном, женщин и малолеток, забрали с собой, чтобы передать в тюрьму в Бриге. Но в конце-концов, даже допросы закончились, и настало время делать то, что должно. В спальной карете Майдкюгена пахло лекарствами и чем-то вроде острого перечного супа и горячего вина. Обмотанный повязками Сула выглядел... чище. Длинные, серые от грязи волосы он не разрешил никому вымыть или даже перевязать лентой — они так и лежали вдоль спины не чесанной копной. Он полусидел в кровати Майдкюгена, обложенный подушками, и держал на коленях пустой кубок из-под вина. Карета двигалась так мягко, что стоящий на столике кувшин не опрокинулся бы даже без специального держателя. — Наверное, вы меня не помните... — Командующий Майдкюген, — негромко отозвался Сула. — Видел ваш портрет. Во дворце. Значит, и правда, не помнит. Удивительно, но в сипловатом голосе не чувствовалось ни надрыва, ни какой-то ожидаемой душевной боли. Разговаривал он медленно, будто забыв, как это делается. Лекарь напоил успокаивающим отваром? Спрашивать о самочувствии — бередить еще свежие раны. О чем вообще можно спрашивать и говорить, если привык больше распоряжаться и приказывать? Душевные и проникновенные беседы Майдкюген предпочитал оставлять своей жене и советнику, но ни того, ни другого рядом не было. — Здесь вы в безопасности. Я лично позаботился, чтобы никто из причастных больше никогда не открыл рта. Жизнью клянусь, мы вернем вас домой. Вам нужно поспать. — Позже, — Взгляд единственного уцелевшего глаза уперся в Майдкюгена, как древко копья. Ему мало кто осмеливался смотреть так прямо в лицо. — Я благодарить... подблагодарить. Должен. Как же правильно... — он будто пытался вспомнить слова незнакомого наречия. — Отвык говорить. — Не благодарите. Я сделал то, что должен. — За долг тоже... стоит благодарить. — Лучшей благодарностью будет ваше желание живым и здоровым предстать перед Его Величеством. Не думайте ни о чем, кроме того, что вы живы и все уже позади. Если все же хотите кого-то благодарить, то благодарите случай, если бы не он и не один жаболицый урод, мы бы вас не нашли. — Жабо...лицый? — переспросил, будто плохо расслышал. — С ним покончено, забудьте о нем, — весомо произнес Майдкюген и сразу же занервничал, не уверенный, что урода вообще стоило упоминать. Никто не забудет только потому что ему сказали забыть. — Он умер? — Митриш лично вспорол ему брюхо и вытащил потроха. На лице Сула не появилось ожидаемой радости. Он только вздохнул. Майдкюген надеялся, что это был вздох облегчения. — Если хотите кого-то винить, вините меня — я готов понести ответственность за то, что мы не сумели найти вас раньше. Мы так катастрофически и непростительно опоздали. На исхудавшем лице не дрогнул ни один мускул. Поразительная выдержка. — Вы успели, — он смотрел, не моргая, и не отводил взгляд, как должен был бы поступить любой, кому напоминали о болезненном. — Они ждали, когда усну. Хотели отрезать мне голову. Повезло, что вы успели. Представления и ожидания Майдкюгена непрерывно менялись. Он не не понимал, видит ли он перед собой окончательно уничтоженного унизительным пленом человека или же обычную усталость и скованность от боли и многочисленных ран. Он хотел бы сейчас посоветоваться с женой, но... Майдкюгена спас деликатный стук. Оказывается, очередной посланник просит встречи. Неужели так быстро пришел ответ из столицы? Воспользовавшись этим предлогом, командующий оставил карету, постаравшись, чтобы его уход не был воспринят, как малодушное бегство. Посланником оказался ни много ни мало, а Тан Версенто. С последней встречи он как будто помолодел и стал... энергичнее? — Я не поверил в свою удачу, когда узнал, что вы свернули на тракт. В том деле крайней важности появилось больше ясности... — Тише, — Майдкюген взглядом показал, что не стоит говорить лишнего. — Я прислушался к твоим словам. А как ты оказались здесь? Снова скакал по кольцам? — В этот раз меня привел поисковый амулет, — Тан выглядел как-то по-другому, отдохнувшим, что ли? И разговаривал он иначе. — Этот амулет был неточен и уже сломался, но я бы очень убедительно попросил задержаться. Мы сузили район поисков, поэтому... — Мы? — Со мной был один... лекарь. Я оставил его позади, чтобы не терять время. Он позже присоединится, если еще не доехал. Но нам стоит поторопиться. — Ты уже опоздал, — жестко сказал Майдкюген и увидел, как спал с лица обычно сдержанный Тан. Не похоже на притворство. — Я уже нашел то, что ты ищешь. Тан, или, как его с возрастом начали называть — Зирас-Тан, напряженно ждал, будто боясь неверным словом спугнуть надежду. — Жив? — не выдержал он. Майдкюген выдержал паузу и после чего солидно кивнул. Этого хватило, чтобы Тан выдохнул, и будто в благодарности поднял взгляд к зелени над головой. — Мне нужно его увидеть. — Вон карета, загляни в окно — он не спит. Все разговоры отложи на потом. И никаких имен, — предупредил Майдкюген.***
День встретил их в дороге. Тан, необычайно воодушевленный, каким Майдкюген не видел его, наверное, с детства, рассказывал байки о своем путешествии и высматривал своего заплутавшего лекаря. Сула до сих пор не спал и большую часть времени бездумно смотрел в окно сквозь полупрозрачную штору на проплывающий мимо лес. А вот Митриш окончательно свалился обморок, и лекарь не отходил от него ни на минуту. Перестарался, племянник. — И что же вас задержало, господин лекарь? — с непонятной насмешкой спросил вдруг Зирас-Тан. И только тут командующий Майдкюген заметил, что из леса к ним вышел молодой человек. — Рельеф, — лаконично ответил он. И Мадкюген его понял — рельеф тут хуже мятой бумаги. Если уйти с дороги и заблудиться, или, понадеявшись на карту, попытаться сократить путь, то либо сгинешь в скальных щелях, либо пойдешь на корм червям и змеям. Конь под Майдкюгеном недовольно затряс головой и нервно начал топтаться на месте. Поздоровался молодой человек сдержанно, но вежливо. Кажется, он не только не узнал командующего, но и даже не стремился узнать. Голос у него оказался примечательный, у лекаря и должен быть такой голос. Остальное примечательным не было. Собственно, молодой человек выглядел, как самый обыкновенный лекарь, которого даже закутанного в дорожный плащ не спутаешь ни с торговцем, ни с солдатом. У Майдкюгена вертелись на краю создания какие-то вопросы, но лекарь успокаивающе сказал: — Я вас нашел, теперь все в порядке, — и Мадкюген сразу без слов согласился, что все, и правда, наконец, в порядке. А лекарь, не став больше тратить слова на вежливость — как и должен поступать истинный лекарь, погруженный только в лечебное дело — отряхивая по пути с плаща иглы и сухие ветки, уже спешно последовал за Таном к карете. Видимо, они давно знакомы, раз понимают друг друга без слов. Майдкюген подъехал поближе, собираясь послушать чужой разговор, но когда он справился с вновь решившим проявить своеволие конем, внутри кареты было уже тихо. И только потом послышались тихие голоса — слов было не разобрать, но радость, звучащая в голосе, совсем недавно бывшим ровным и безразличным, еще крепче утвердила в мысли, что все идет наилучшим образом. — Господин лекарь так мужественно преодолевал невзгоды пути, что, похоже, где-то оставил лекарскую сумку, — заметил нагнавший и поехавший вровень Тан. — Я предоставлю ему все, что потребуется. — Возможно, он сумеет обойтись и без инструментов. Его таланты весьма обширны и велики. Непонятная усмешка сбивала с толку. — Донесение во дворец уже отправлено? — вдруг сменил тон Тан. — Разумеется, ответ еще не пришел. Из кареты показался лекарь. Погруженный в себя, но как-будто поспокойневший. Кажется, он не обратил внимания на то, что карета движется, и когда спускался с подножки, чуть не угодил под колеса. — Если вам нужны лекарские инструменты и лекарства... — начал Майдкюген. — Ножа будет достаточно, — отрешенно сказал тот и будто вспомнив о приличиях, добавил невпопад. — Если не затруднит. — Обычного ножа? Не стесняйтесь, господин лекарь, перед вами сейчас стоит самый влиятельный человек на западе, в его силах выполнить практически любое ваше желание. Лекарь даже не поднял головы, чтобы взглянуть на сидящего верхом командующего. Смотрел куда-то на круп недовольного коня. Может, шею защемило? — В таком случае, я буду признателен, если влиятельный господин распорядится предоставить мне тонкий, очень острый и очень прочный нож. И повязки. И воду. Много воды, лучше горячей. Вдоль пути есть источники, эта вода подойдет. И гребень. И.. — он осекся. — Я составлю список. Майдкюген поманил лекаря и, отъехав к обочине, спрыгнул с коня. Теперь их глаза находились почти на одном уровне. — Как его состояние? — понизив голос до шепота спросил он. — Спит, — кратко отозвался лекарь, все еще предпочитая смотреть куда-то вниз или вбок. — Все хорошо. Майдкюген внимательно всматривался в юное лицо, но понимал, что вероятно, этот человек старше, чем кажется, и не исключено, что у него есть способности при осмотре раненного узнать и увидеть то, что он знать не должен. Нельзя спускать с него глаз. — Он оправится? Глаз и ..все остальное. — Есть вероятность, что глаз восстановится. Но чтобы понять точно, нужно вернуться в столицу. Он никогда раньше не терял глаз. — Видимо, вы давно его знаете? Дружеские связи? — Скорее уж родственные, — вмешался подъехавший Тан, не перестававший сиять ни на миг с тех пор, как увидел живого Сула и вышедшего из леса лекаря. — Но я бы тоже хотел услышать, каковы шансы на его выздоровление? Я знаю, что он исключительно крепок, и пара переломов точно не будут для него испытанием. — У него не хватает костей в ноге, — несколько раздраженно ответил лекарь. — Сомневаюсь, что даже мунго отрастят ему новые. Но это можно будет узнать, когда окажемся на юге. Его лекарь в столицу не поедет. — Значит, вы не его лекарь? — свербящее подозрение зашевелилось на задворках мыслей. — Вероятно, этому мунго все же придется приехать в столицу, потому что на Юг уже отправился младший Кернолахан. С обозом и деньгами. С позволения Его Величества и для успокоения волнений на юге. — На юге волнения? — удивился лекарь. — Почему? — Вероятно, пропажа... вашего пациента имеет к этому непосредственное отношение. Господин лекарь, — Майдкюген намекающе взглянул на Тана. — Я бы хотел поговорить с вами наедине. — Что вы скажете, об истинном состоянии ... больного? — начал он издалека, когда сдержав любопытство, потомок Версенто отъехал к удаляющейся карете. — Меня интересует не потерянный глаз или искалеченная нога. Вы сами, надеюсь, догадываетесь, что я имею в виду. Лекарь впервые взглянул на командующего прямо и внимательно, будто оценивая. Если после такого взгляда он сделает вид, что не понимает, о чем речь, значит, ради Сула он готов врать даже командующему. — О подобном лучше не упоминать даже в разговорах наедине, — уклончиво ответил лекарь. — И у земли есть уши. — Радует, что мы понимаем ситуацию одинаково. Приставить к лекарю круглосуточную охрану — уже решил для себя Майдкюген. Запретить общение со всеми, кроме Сула. Благоразумнее всего не дать этому лекарю доехать не только до столицы, но и до любого оживленного перекрестка, чтобы предотвратить малейшие возможности, что порочащие репутацию семьи одного из командующих слухи просочатся за пределы шахты. Пятно на репутации командующего бросает тень на Его Величество. Чем гуще тень, тем больше коварных предателей захотят ей воспользоваться. — К моему сожалению, я не могу гарантировать, что заставил навсегда замолчать всех, знающих больше необходимого, но, клянусь, я приложу для этого все усилия, — не было похоже, что лекаря испугал этот прозрачный намек, а вот сам Майдкюген подосадовал на свой порыв к откровенности. Наверное, сказывается усталость последнего дня. Обычно он бывал сдержаннее. Надо предупредить охрану, что если лекарь понял посыл, то, возможно, захочет в ближайшее время сбежать. — Кроме того, — добавил он. — Меня всерьез волнует, как все произошедшее воспринял такой гордый человек. Я первый пойму, если он захочет смыть кровью пятно на своей репутации, но это не должно произойти в границах западной империи. Вы меня понимаете, господин лекарь? Присматривайте за ним, не оставляйте рядом ножи, даже самые маленькие. Не оставляйте его одного. Невнятного темного цвета глаза на секунду скрылись за черными ресницами. — Я буду рядом, — от этого голоса у Майдкюгена даже кожа на лице занемела. Он невольно сглотнул чтобы смочить пересохшее горло. — Все будет хорошо. — Вы меня успокоили, — как будто этими словами с его плеч сняли тяжелое дерево. Лекарь спокоен, значит, все понимает и не собирается не бежать, ни болтать лишнее. — Если вам что-нибудь понадобится, не медлите, и сообщите лично или через Тана Версенто. С последним вы, мне показалось, хорошо знакомы. — И, чуть не забыв о важном, добавил. — И при первой же возможности осмотрите моего племянника. Он серьезно пострадал, и я опасаюсь, что умений сопровождающего нас лекаря недостаточно.***
Шемаар вернулся в карету только после того, как быстро осмотрел пробитую голову младшего Майдкюгена и уверил командующего, что взятый в дорогу лекарь сделал все наилучшим образом, однако все же посоветовал в ближайшем городе обратиться к гильдийцам. Травмы головы слишком непредсказуемы. Майдкюген заметно утомился и стал податлив к внушению, но Шемаар сомневался, что сумеет долго дурачить ему голову — чувствовалось, что мешает какой-то защитный амулет либо собственные способности командующего. На скамье рядом с кроватью со всем почтением были уложены несколько мягких бутылок с водой, полная корзина смотанной в рулоны ткани — на повязки. На полу появился таз, крепкий украшенный ящик с лекарскими снадобьями и инструментами. К бутылкам и порошкам Шемаар не прикоснулся — только лекарь знает, что там внутри — болеутоляющее или слабительное. Все равно это было без надобности. Сейчас Ирьен спал. Во сне его часто можно было принять за мертвеца, но сейчас он напоминал мертвеца несвежего, умершего от затяжной и тяжелой болезни и пролежавшего в земле достаточно, чтобы в спутанных волосах вот-вот начала расти плесень. После долгой разлуки Ирьен встретил Шемаара то ли настороженно, то ли недоверчиво. Не лез обниматься, ни разу не укусил за подбородок, как будто его что-то сдерживало — он сидел, напряженный и немой, как камень. Только глаз жил на застывшем худом лице. Шемаар присел на край кровати, успокаивающе погладил по спутанным волосам и оставил ладонь на шее, чтобы проверить здоровье и травмы, скрытые под многочисленными подвязками. — Ты меня нашел. Я думал, ты не хотел меня искать. — Я искал вас с первого дня, — ответил Шемаар тихо. — Но вы слишком хорошо спрятались. Теперь все будет хорошо. Протяните руку. Надо вас осмотреть. В карете повисло молчание. Опасных для жизни травм Ирьен все же избежал, однако, заметно отощал и устал. Похоже, его пытались взять измором. Исключительно крепкое тело и удачно сплетенный узел сложной родословной спасли и на этот раз. Может быть даже, задержись поиски на еще на несколько десятков дней, он сумел бы уйти в спячку и дождаться помощи. Если бы его не убили раньше. Ирьен вдруг сощурился, как делал это, улыбаясь, глаз заблестел, но как будто в теле не было достаточно воды даже для одной слезинки. — У тебя глаза... — начал он. — Спите, — перебил Шемаар, избегая лишних вопросов. — Вам нужно отдохнуть. Все хорошо. Я буду рядом. Спите. Ирьен так и уснул — полусидя, даже не успев сомкнуть веки.***
Короткий разговор с Майдкюгеном был полон недосказанностей. Тот на что-то намекал, зачем-то угрожал, но Шемаар сейчас не в том положении, чтобы требовать у командующего объяснений. Не помогали даже чужие глаза — никто из окружения не обсуждал подробности, а ближайший человек Майдкюгена, начальник охраны, похоже, вообще считал, что они спасли то ли сына какого-то грандоначальника, то ли матушку самого командующего. Может быть, он подслеповат? Или в свите Майдкюгена кто-то владеет внушением? Лекарь если что-то и знал, то помалкивал и сидел над племянником Майдкюгена, как кошка над котенком. Зирас-Тан, оказавшийся старым знакомым командующего, благоразумно не касался деликатных тем и рассказывал только о собственном чудесном самочувствии, об обновленной печени и в подтверждение своих слов готов был на спор выпить корыто крепкого вина. На что Майдкюген с высоты своего положения и коня терпеливо призывал вести себя согласно возрасту и ситуации и не пить вино из корыта, когда есть соответствующие кувшины и кубки. Разговор был прерван , когда к Майдкюгену прилетел очередной гонец. Случайные чужие уши сумели выловить из воздуха только обрывки фраз — нашли капитана Роя Кернолахана. Шемаар продолжил слушать, но переключился уже на арестованных, плетущихся вереницей в хвосте процессии, он хотел узнать хоть какие-то подробности. — ...Дук во всем виноват... — ...жабоголовый солдат навел... — ...предупреждала, что это случится... она все знала и сбежала... — Не наговаривай на Нину... — И Кове сбежал, мерзавец неблагодарный...чтоб его в лесу... Вялая злая тихая ругань ничем не напоминала горе людей, потерявших близких или детей. Поселение, если Шемаар правильно понял, состояло из беглых преступников, бывших шахтеров, сирот, и каких-то случайных людей, связанных друг с другом общим делом и сомнительным статусом. Для Ирьена великан стал спасительной ниточкой, но вряд ли Шемаар встретит понимание, если выскажет это вслух. Привычка залезать на высокие деревья шла из детства, так Дук спасался от гоняющих его подростков, а потом и взрослых. Силищи в нем было с избытком, но убогий ум мешал воспользоваться ей с пользой — типичная история неудачного бастарда очередного любвеобильного аристократа со смешанной родословной. В высокорокодных семьях такие дети доживали до совершеннолетия только если на тот момент были единственными детьми в семье. При редкостной удаче у них могли родиться чуть более удачные дети. Под присмотром Шемаара Дук проторчал на дереве так долго, что почти прирос к стволу, дав время приблизиться достаточно, чтобы получилось взять тело под контроль. С высоты Шемаар и сумел рассмотреть процессию, медленно ползущую по тракту. То, что навстречу ехал сам Майдкюген было понятно за несколько дней — по тракту сновали выехавшие вперед солдаты, на постоялых дворах заготавливали припасы и планировали размещать две сотни человек с лошадьми и каретами. Шемаар нацелился на того, кого точно знал в лицо — молодой племянник Майдкюгена, ехавший верхом, а не в карете — если его схватить и утащить в лес в сторону шахты, это безусловно подтолкнет всю эту толпу вооруженной охраны на поиски. С этими мыслями Шемаар всех сил толкнул своего великана с дерева. А дальше получилось как получилось. Сам командующий Майдкюген своей неловкой деликатностью Шемаару неожиданно понравился. Совсем не солдафон. В нем не чувствовалось запредельного высокомерия людей его положения, и жизнь его была достаточно спокойной и благополучной, чтобы нарастить под одеждами немного мягкого жирка. Вряд ли получится долго его дурачить и избегать неудобных вопросов. Положение здорово спасал Зирас-Тан, своей умеренной назойливостью намеренно отводя от Шемаара лишнее внимание. Хорошо иметь такого союзника. Плотно закрыв дверь и ставни, Шемаар раздел и уже со всей тщательностью осмотрел каждую рану Ирьена. Похоже, либо лекарь отнесся небрежно к своим обязанностям, либо, что вероятнее, Майдкюген предпочел осторожность подобающему внешнему виду. Раны были обработаны, но никто не позаботился ни о чистоте тела, ни о расческе для спутанных, как мочалка, волос, перевязанных около шеи лентой. И только после осмотра Шемаар догадался, что имел в виду Майдкюген, говоря о пятне, смываемом кровью. Мог бы сообразить и раньше, а не притворяться, делая вид, что понял непрозрачные намеки — не пришлось бы недоумевать от угроз. Да, для местной аристократии это весьма уважительная причина закопать у дороги лекаря, который знает слишком много. Раны выглядели устрашающе, но беспокоили Шемаара меньше всего — от таких ран через год-два, скорее всего, не останется и шрамов. Мясо у Ирьена на костях нарастает быстро. Насчет глаза такой уверенности не было. Но один здоровый глаз — это уже лучше, чем ни одного. Неприятно, наверняка больно, но не смертельно. Хуже всего выглядела нога. Пальцы откушены по сочленениям. Кости середины стопы, похоже, перегрызть не сумели или не успели, только оставили следы зубов, зато объедено все мясо вокруг костей — местами до самой лодыжки. Вдобавок ко всему, сильные удары переломали то, что не догрызли чьи-то зубы. Может быть, Ирьен пинался, промахнулся и попал в стену? Очень крепкие кости ломаются только от очень сильного удара. Тут уже стоял вопрос — отрезать ступню целиком или попытаться сохранить эти висящие на остатках мышц и сухожилий осколки. Шемаар накрыл свои колени сложенной чистой тряпицей, устроил на ней сломанную ногу, взял нож, приготовил нитки и деревянные тонкие рейки и принялся, не торопясь, чинить, как чинил бы сломанную музыкальную шкатулку. Будь это обычный человек, оставалось бы только смастерить хороший протез. С Ирьеном во многом было проще — не нужно переживать о гнилостных язвах, попавшей в рану грязи, и о многом таком, о чем бы переживал человек обычного происхождения. Самым лучшим сейчас для Ирьена было бы оказаться в своем поместье, нырнуть на полдня в источник, выпить пряного вина, отъесться и как следует отдохнуть. Но до столицы не один день пути, а с многочисленным сопровождением Мадкюгена и долгими ночевками дорога растянется дней на двадцать, а то и на все тридцать. Зачем вообще ехать в столицу таким длинным путем? Если только для того, чтобы приехать и опоздать. Снаружи постучали. — Помощь нужна? Я вхожу. Невнятно промычав из-за зажатых в зубах ниток, Шемаар даже не повернул головы, когда появился Зирас-Тан — уговорил Майдкюгена, что ему необходимо увидеть Ирьена не только в щели занавесок. — Удивительно, но Майдкюген пока ничего не заподозрил. Обычно он не так доверчив. — Это ненадолго, — пожалуй, лишним будет напоминать, с каким подозрением и сам Зирас-Тан отнесся к Шемаару в самом начале. — Вероятно, нам придется покинуть командующего Майдкюгена и вернуться в столицу с опережением. — Могу сделать вид, что не слышал этой глупости. Это опрометчиво и неразумно. Ваш пациент, господин лекарь, не в состоянии держаться в седле, а это значит, вы решили украсть карету Майдкюгена. И десяток сменных лошадей к ней. Или сам впряжешься и потащишь? Хотелось бы посмотреть, как ты это провернешь, — он взглянул на распотрошенную ступню неопределенно покачал головой. — Тебя как будто не заботят эти раны. — Телесные раны меня не беспокоят, это правда. — Ах да, у тебя же есть особое лекарство... — Не в этом случае, — не очень разборчиво ответил Шемаар. Не хватало третьей руки и он держал в зубах нитки и деревянные обтесанные колышки, отчего речь получалась невнятной. Зирас-Тан потянулся и забрал все себе. — Об этом не может быть и речи. — Тогда в чем дело? Здесь безопасно, Майдкюген — надежный человек, на него можно положиться. — Когда мой пациент проснется, может стать небезопасно для самого Майдкюгена. Вы правда думаете, что сможете всю поездку удерживать его в этом ящике? Никому не нужны ни лишние слухи ни лишние жертвы. — Кощунство называть эту роскошную карету ящиком, но я понял о чем речь. — Поэтому, — не слушая возражения закончил Шемаар. — На вас ляжет обязанность убедить Майдкюгена не паниковать и не слать погоню, если мы вдруг исчезнем. — Ты ведь помнишь, что я могу найти вас в любой момент. — В таком случае у командующего будет еще меньше поводов для переживаний. А сейчас подайте мне вон тот колышек, у меня руки заняты. — Это спасет ему ногу? — Возможно, удастся сохранить немного кости. Отрезать всегда успеем. Зирас-Тан наклонился и долго всматривался в лицо Ирьена, будто пытался на нем что-то прочесть. — Нужно что-то передать моему генералу. Да и Майдкюген слишком нервничает вместо того, чтобы радоваться. Хуже всего, что он скрывает свои тревоги от меня. Возможно, боится обвинения в измене, если решат, что похищение — его рук дело? Его все больше начинает беспокоить твое присутствие, и если бы лошади продолжили нервничать... Шемаар бросил предостерегающий взгляд на Зирас-Тана. За окном всхрапнул конь. — Передайте своему генералу — худшее позади, — чуть повысив голос сказал Шемаар. — Благодаря своевременной помощи командующего Майдкюгена удалось избежать непоправимого. Все будет хорошо, клянусь своей головой, что мой пациент доедет домой живым и в большем здравии, чем он находится сейчас. А теперь идите, вы отвлекаете меня от лечения. Какие вообще могут вестись разговоры, если только тонкая стенка отделяет их от чужих ушей?***
Шемаар просидел в карете до тех пор, пока ладонь, лежащая поверх покрывала, не шевельнулась. Вечерело, и плотные шторы в карете создавали совсем ночную темноту. Шемаару она не мешала, а вот Ирьен, едва смог двигаться, одной рукой вцепился в подушку, а другой нервно зашарил вокруг и успокоился только когда сумел откинуть занавески и впустил слабый вечерний свет, подогретый желтыми отблесками фонарей. Шемаар зажег светильник и закрыл ставни. — Где-нибудь болит? Ирьен начал кивать, но потом мотнул головой. Насторожен и напряжен, твердый, будто деревянный. Смотрит на Шемаара странно искоса и сразу же отводит взгляд. — Нужно поесть, — сказал Шемаар, и Ирьен в ответ торопливо сжал его локоть. После условного стука в стену очень быстро в широкое окно все еще движущейся кареты просунули короб с едой и вином. Карета-кухня ехала следом, и в ней ни на минуту не прекращалась работа — поэтому легкие бульоны, взбитые яйца, какая-то местная травяная настойка были поданы быстро и горячими. Разговора не получалось. Ирьену как будто было достаточно просто молча сидеть, опираясь спиной на плечо или грудь Шемаара. Только раз он открыл рот, не чтобы проглотить ложку бульона, а чтобы спросить про великана. — Дук, и правда, умер? — Его убили, — и вопреки ожиданиям в ответ услышал только глубокий вздох. — Разве вас это не радует? — Зачем нужно было его убивать? Он же был просто глупым. И ничего больше. — Он пытался вас съесть. — Он просто не понял... Он был слишком глупым. Но он меня спас. И грел. И умывал... И мне ... — на глазу вдруг набухла влага, и Ирьен, наконец, подняв взгляд от покрывала и взглянул на Шемаара так, будто сам не ожидал от себя такого. — Мне его так... не хватает. Почему-то... не знаю... И когда все копившееся готово уже было вот-вот хлынуть наружу — со слезами или словами, за окном всхрапнул конь — Майдкюген по-прежнему при каждом удобном случае оказывался вплотную к карете и явно старался услышать то, что творилось внутри. Ирьен вдохнул и в следующий миг его лицо окаменело, а глаз скрылся за ресницами. Плотину так и не прорвало. — Когда приедем домой, вам никто не помешает, — понизив голос сказал Шемаар. — Когда? — встрепенулся Ирьен. — Когда домой? — Еще нескоро. Придется ехать много дней, — и видя, как нервно скомкалось одеяло под пальцами, добавил. — Командующий Майдкюген любезно уступил свою карету, а сам ютится где получится, — например сейчас он подъехал вплотную к карете, стараясь уловить каждое слово. — Не трогайте повязки и не шевелите ногой, а то собьете все щитки. Вы меня понимаете? — на всякий случай спросил он, потому что Ирьен выглядел так, будто его не слышит. — Долго. Отвези меня домой. — Ваша нога очень плоха, много переломов. Кого и зачем вы ей пинали? — Стену. Пнул стену. Чтобы не спать. Ждал тебя, а они ждали, когда усну. Хочу домой. Мне душно. Не замечая что делает, он нервно мял в руке подушку, пока Шемаар осторожно ее не забрал. — Ну что же... — он наклонился к самому уху Ирьена и прошептал едва слышно. — Думаю, будет невежливо и дальше заставлять командующего Мадкюгена, этого со всех сторон достойного человека, ютиться в неподобающей его статусу повозке? Согласны? Ирьен непонимающе скосил на Шемаара глаз. — Как только вам станет лучше, мы незаметно для всех оставим это уютное место и окажемся в столице намного быстрее. Только никому не говорите. Ирьен резко вдохнул. Взгляд больше не убегал куда-то внутрь. — Мне лучше, — сказал он. — Прямо сейчас. Уже лучше. — Еще нет. Поэтому ешьте, — приказал Шемаар, смолчав, что не в состоянии был и он сам, точнее, лошади, которые продолжали вести себя агрессивно и непредсказуемо. Нужно время. — Ешьте, пейте, набирайтесь сил. Следующей ночью, если я решу, что вы сможете выдержать путь, мы попрощаемся с командующим Майдкюгеном и отправимся домой. Единственный глаз Ирьена влажно заблестел, как у больного горячкой. — Согласны? Но Ирьен открыл рот только для того, чтобы начать есть. Шемаар посчитал это за ответ. — Тот сверток, что я дал вам ранее. Вы сохранили? Ирьен вытащил из-под подушки в углу кровати тряпичный сверток, умещавшийся в ладони. Шемаар передал его руками Митриша еще когда Майдкюген вел допросы. — Что это? Подумав, Шемаар решил не разворачивать, и просто засунул в нагрудный внутренний карман. — Тсс, — Шемаар покосился в сторону окна. — Потом. Эти несколько косточек, которых сейчас не хватало ноге Ирьена Шемаар забрал из живота Дука не для того, чтобы пытаться каким-то чудом прирастить их к ступне. На эти кости у него были другие планы и определенные надежды. До следующего вечера их никто не беспокоил. Ирьен отмалчивался, только вздыхал, будто забыв, как разговаривать. Шемаар приводил его свалявшиеся волосы в порядок — с помощью гребня, масла и воды распутывал гнездо и сплетал похудевшие косы. И то, что волос стало почти в два раза меньше, не делало задачу намного легче. Чтобы отвлечь Ирьена и не дать уйти в себя, Шемаар развернул красивую карту и начал рассказывать, как искал направление, маятником бегая по перекресткам, чтобы найти место, где амулет нагревался сильнее всего. И как пытался сократить путь, то увязая в болоте, то проваливаясь в щели в земле, едва прикрытые корнями травы и опавшими иглами и листьями. С наступлением темноты Ирьен занервничал. До этого целый день он ел так, будто в последний раз видел еду только в столице, а с приходом сумерек аппетит пропал. Вся процессия остановилась на ночлег за воротами городка Бриге. Взятых в поселении людей передали местным стражам. Майдкюген перед остановкой навестил Ирьена, а Шемаар воспользовался этой возможностью, чтобы начать приготовления к отъезду. Будь у Ирьена меньше рваных ран на ногах, можно было и подумать о поездке верхом. Наверное, Ирьен бы даже согласился потерпеть, хотя было видно, что ему все еще больно двигаться. И чем больше согревался, тем шевелиться было больнее. Лекарства, переданные лекарем, оказались бесполезны. Холод Ирьен не терпел, поэтому предложение окунуться в холодный источник воспринял без понимания. За день были закончены жесткие щитки из сапожной кожи и дерева и закреплены так, чтобы составленные и привязанные к колышкам кости снова не разъехались, даже если Ирьену вздумается пройтись пешком. С помощью перепившего вина работника ближайшей конюшни был подготовлен приземистый выносливый конь, а у перевозчика, которого прогнали подальше от ворот, Шемаар позаимствовал легкую двухколесную повозку с навесом, заплатив за нее по справедливой стоимости. Шемаар так старался, чтобы никто не обратил внимания на их исчезновение, что часть часовых будто заснула стоя с открытыми глазами. Остальные смотрели куда угодно, только не в их сторону. Он пересадил Ирьена из огромной спальной кареты в простую повозку, сам взял поводья, и они не торопясь поехали мимо постов охраны. Тракт содержался в прекрасном состоянии, и повозка мчалась, как под горку. Конь немного нервничал, от этого только бежал быстрее, но в лес не бросался и не замирал посреди дороги, будто перед невидимой пропастью. Зирас-Тан нагнал их через пару дней, но ехал далеко позади, за пределами видимости. Опять будет жаловаться на недосып. Ирьен отказался от всех предложений завернуть в город ради ночевки и горячей воды. Первые дни он мало шевелился, сидел, привалившись спиной к Шемаару и положив голову ему на плечо, ни на секунду не расслабляясь. И молчаливый — не жаловался ни на боль, ни на усталость, не капризничал. Ел без возражений все, не перебирая, и как будто старался не доставлять Шемаару неудобств. И через восемь дней, на закате, не потревожив городскую охрану, повозка успела пересечь столичную стену прежде, чем ворота закрылись на ночь. К поместью подъехали уже затемно. Когда заметно утомившийся Ирьен оказался на земле, то скинул капюшон и обернулся, осматривая обманчиво пустую улицу, и только потом, опираясь на локоть Шемаара, перешагнул порог дома.***
А поместье встретило золотом света, будто готовясь к празднику. Ирьен внутренне напрягся. Весь путь от кареты Майдкюгена до поместья прошел в мутном полусне. Голос Шемаара убаюкивал, погружал в странное приятное оцепенение, в котором не беспокоили раны и усталость, мысли текли вяло, как смола по стволам этих высоких игольчатых деревьев, а дни пролетали незаметно, как страницы интересной книги. Когда время замирало и начинало казаться, будто все вокруг нереально, Ирьен начинал нервничать, и Шемаар снова говорил и гладил по голове. В поместье горели фонари. Шемаар никогда не зажигал столько одновременно. В этом праздничном свете поместье казалось чужим, незнакомым. И в то же время знакомым. Как будто он такое уже видел — когда-то очень давно. И вдруг Ирьен оцепенел. Кухня — не черный обгоревший остов, а чистая, нетронутая огнем. Она не должна быть такой. Он закрыл глаз, открыл и сильно сжал локоть Шемаара. — Все хорошо, мы уже дома. А Ирьен не сразу смог сделать шаг — вокруг все начало казаться каким-то ненастоящим. Он никогда не видел снов, но наверное вот такие они и бывают - зыбкими, ненадежными и пугающими. Двор за домом выглядел чище, чем когда-либо. Колонны перед входом окрашены свежей краской. На веранде стоит поднос, и над безогневой горелкой закипает знакомый кувшин с вином. Ковыляя мимо, Ирьен отворачивался, делая вид, что не замечает ничего необычного. И ему даже удалось убедить себя, что Шемаар перед тем, как броситься на поиски, на самом деле все заранее починил и подготовил. Но вдруг у купальни из тени отделился знакомый силуэт — юный слуга, обнимая метлу, замер на углу и смотрел на Ирьена непроницаемым неморгающим взглядом. Его глаза казались бесконечными черными дырами на неподвижном лице. За его спиной возникла женщина. Она только стояла и смотрела — не моргая и не двигаясь. И Ирьен задрожал от понимания, что все вокруг не по-настоящему, нереально, сон, иллюзия, вызванная голодом и ранами, и на самом деле он по-прежнему лежит в темной пещере, за барьером, и жабоголовый Дук, возможно, прямо сейчас доедает его голову. Или вторую ногу. Или ... Ноги вросли в землю, он зажмурился, и окружающие звуки стихли, а потом сквозь шелест листьев в саду он начал слышать знакомое потрескивание камня над головой и долгие вздохи огромной скалы. Наверное, это и стало последней каплей для его утомленного бессонницей и болью разума.