Kill Them All

Это было хорошо, просто отлично, ну, та штука, которую я сказала про исправление. Но как это устроить? Даже те Далеки, которые обладали творческой жилкой, скорее всего никогда не испытывали любви или сострадания, надежды или других положительных эмоций. Они точно испытывали страх, обычно перед Доктором, но иногда и перед какими-то другими вещами. Но этого было недостаточно, чтобы сделать поведение целого вида более рациональным. Им нужно было нечто большее. Я не могла просто взять и спеть о любви, доброте и заботе, если они никогда не испытывали этих эмоций. С гуманоидными формами жизни в этом плане было проще. Даже имперцы могли испытывать любовь к близким им людям. Они очень лояльно и хорошо относились к людям, которые, по их мнению, были для этого достаточно белыми. [1] Но Далеки бы просто не поняли, о чём я им пою. Да, творческие личности смутно понимают, что красиво, а что нет, но у этих существ не было такого же яркого эмоционального отклика, как у людей. Возможно, этого отклика вообще никогда не будет. Так что проблема состояла в том, что я не была уверена, хватит ли моего эмоционального диапазона на то, чтобы дать им всё, что нужно для того, чтобы их изменить. С тех пор, как я получила свои силы, разум Игрока подавлял все мои эмоциональные порывы, да и до получения этой силы я больше года пребывала в депрессии. Мои воспоминания о более счастливых временах были тусклыми и с душком. Я любила маму, но злилась на то, что она умерла и оставила меня одну, за то, что вместо папы оставила лишь оболочку того человека, каким он был раньше. С Эммой я испытывала много радости, но затем она погребла её под такой болью, что я едва могла вспомнить, как между нами всё было раньше. И даже если бы я была в состоянии помнить всё хорошо, вряд ли Далекам подошло бы столь детское счастье. Им нужно было показать более зрелое, более обоснованное счастье. Им нужна была та любовь, которую испытывает взрослый человек, а примеров такой любви у меня было совсем немного. [2] Когда прозвучали последние слова песни «Исправлю тебя», эхом разносясь по комнате, я начала петь новую песню. — Подумай о ближних своих, Протяни им руку помощи, Вложи немного любви в своё сердце.* Единственное, что я могла им дать — это любовь, которую я не испытывала, но которую знала, любовь, которую я видела в мужчинах, которыми искренне восхищалась. Президент Уитмор был солдатом, но ещё он был человеком, который искренне верил, что все люди были созданы равными, и что все заслуживают шанс жить лучше, чем они жили раньше. Я вложила все свои воспоминания об этом, все свои эмоции в песню. Президент был защитником других людей, человеком, посвятившим жизнь тому, чтобы помогать. Я чувствовала сопротивление чужеродным для Далеков эмоциям, которые волнами захлёстывали их. — И мир станет лучше, И мир станет лучше, Для тебя и меня, ты просто жди и смотри-и-и… Я показывала им образы Далеков, которые становились лидерами среди других рас, но не потому, что они их завоевали, а просто потому, что ими искренне восхищались. Повелители Времени держались в стороне, а Далеки — нет. Они могли создать такую вселенную, в которой счастье и мир были бы в порядке вещей. Ими будут восхищаться, их будут любить и уважать больше, чем какие-либо другие расы. Они все стали бы проводниками и наставниками. Я чувствовала, как в их рядах возникает замешательство. В этих идеях было нечто патриархальное, был некий элемент Бремени Белого Человека [3], но эти идеи лучше всего соответствовали их представлению о самих себе как о превосходящих все остальные расы, как о самых лучших. Навязывание чужеродных идей работало лучше, когда ты показывал их в тех рамках, какие мог понять твой собеседник. Были причины, по которым христианство добавляло в свою веру некие языческие элементы — так оно могло продать себя другим нациям и народам, которые в противном случае бы его отвергли. Я увидела, как один из Далеков самоуничтожился. Мои идеи оказались для него слишком чужды, слишком отличались от его представлений о том, каким должен быть Далек. Первый самоподрыв запустил цепную реакцию. Для них это было слишком — они не могли принять то, что я пыталась им навязать. Я видела, как побледневший Даврос уставился на меня. Он знал, что здесь происходит, также хорошо, как и я. Далеки, которые были самыми Далеками из Далеков, никогда не смогли бы принять идеи любви и доброты, и от навязывания таких мыслей они либо самоуничтожались, либо впадали в безумную ярость, уничтожая вокруг себя всё и вся. Чем меньше Далек был Далеком, тем более гибким был его ум. Пока я пела, я создала в сознании Давроса свой образ. — Чтобы одомашнить дикую породу, требуется всего несколько поколений, — прошептала ему на ухо моя копия. — Убей тех, кто тебя кусает, и оставь остальных для размножения. Сделай и повторяй, и в конце концов звери станут чем-то другим. Он пытался сказать что-то в ответ, но всё ещё был слишком загипнотизирован песней. Хотя его мысли и так были у меня как на ладони, и не стали для меня неожиданностью. — Ты создал нечто гадкое, — прошептала моя копия ему в ухо. — Я же создам то, что восславится в веках. Его руки дрожали, пока он пытался перебороть мой контроль разума, но с усилением от псионических подавителей он не мог даже шевельнуться. Половина Далеков поубивала себя и окружающих ещё до того, как я добралась до заключительных строк песни. Я добавила в песню впечатления и эмоции, которые испытывала, повстречав Стива Роджерса. Он тоже был солдатом, но из того типа людей, что бросятся на гранату своим телом, чтобы защитить товарищей. Он был героем, и он был силён. Последним я добавила в песню ту доброту, которую нашла в Докторе, его любовь к людям, и к другим расам, которые были вежливы и приятны. Конечно, также у Доктора был, казалось, неисчерпаемый запас ненависти к некоторым вещам, но я не включала эти его чувства в песню. Это было бы довольно глупо, с учётом того, какой я хотела вложить в неё смысл. Но, всё-таки, будет ли этого достаточно? Немного любви и доброты против жизни, полной ужаса, идеологической обработки и ксенофобии. Мне нужно было дать им другое представление о самих себе, представить их не просто добрыми наставниками, и настоящими героями. Закончив петь песню, я плавно переключилась на последнюю. — Всю свою жизнь она видела лишь плохую сторону меня… Вся вселенная видела в них чудовищ, и они знали об этом. Измениться, стать защитниками будет трудно, и поначалу никто не будет в это верить. Им понадобится сильная воля, сосредоточенная работа над задачей, хотя в этом у них никогда не было недостатка, и их нужно было направить к новой цели. — Всю жизнь ему говорили, Что он будет никем до тех пор, пока не состарится, Про все пинки и удары, Он никому не расскажет. Далеки были выжившими. Это была их база, расовая установка, то, чем они были. В чём-то они походили на тараканов, но не позволяли чужому мнению как-то определять себя. Теперь их осталось всего десять процентов от того, что было раньше. [4] Доктор и Мастер вбежали в комнату. — Что ты делаешь? — потребовал Доктор ответа. Я использовала Давроса как свой голос, так как даже сейчас у меня не получалось пробиться сквозь ментальные щиты Повелителей Времени. — Предоставляю им выбор, — сказал Даврос. Его голос приобрёл странный тембр. — Единственный шанс стать лучше, чем они есть. — Ты их убиваешь! — воскликнул Доктор. Даврос покачал головой. — Они убивают себя сами, — сказал он. — Они не могут смириться с тем, что могут быть чем-то большим. Но есть те, кто может, и этих Далеков я спасу. — Ни один Далек никогда не примет любовь и доброту. — Среди них есть и мутанты, — сказал Даврос. — Далеки со способностями к творчеству, которые могут понять, что такое красота. Доктор замер. — Я дам им тот шанс, которого никогда не давал им их собственный народ, — сказала я через Давроса. — Когда ты боролся за это всю свою жизнь, Ты изо всех сил старался всё исправить. Вот как супергерои учатся летать — Каждый день, каждый час превращая боль в силу. Вся жизнь Далеков была посвящена боли. Они никогда не знали мира, любви, доброты или надежды. Они знали только деградацию, гнев и страх. — Каждый день, каждый час превращая боль в силу, Силу, силу, силу, силу, силу. Теперь от изначального количества Далеков оставался только один процент — все остальные убили себя. Но их всё ещё было слишком много. Оставшимся Далекам понравилась идея встать у власти, но слишком многие из них всё ещё оставались ксенофобами. Их было около сотни тысяч, и среди них были те, кого я могла распознать как просто злых, готовых убивать друг друга, и я заставляла их драться между собой, а затем выжившие снова дрались с такими же выжившими. Я заставила их сделать это десять раз, пока не осталась только сотня Далеков. Это были поэты их расы, те, кто имел хотя бы малейшее представление о красоте, сострадании и любви. По людским стандартам их можно было легко назвать социопатами, но по стандартам Далеков они были словно представители другого вида. Они телепортировались в тронный зал ко всем нам, вместе с Далеком-мутантом, который был умнее любого другого увиденного мною ранее Далека. Далек Сек был лидером какого-то засекреченного центра Умников. Они должны были уметь творчески мыслить, чтобы предугадать действия врага. Он считал, что далеки должны эволюционировать, используя ДНК других рас для самосовершенствования. Естественно, это противоречило убеждениям обычных Далеков, и это было признаком того, насколько блестящим был его ум, настолько, что несмотря на такое мнение его ещё не уничтожили. — Что ты сделала? — снова потребовал ответа Доктор. — Кто вы такие? — спросила я собравшихся в зале Далеков. — МЫ ДАЛЕКИ! ЗАЩИТНИКИ ВСЕГО ЖИВОГО! Доктор недоумённо моргнул. Из-за того, насколько широко он распахнул глаза, казалось, что они слегка выпучились. [5] — Что? — переспросил он. Даже Мастер выглядел чертовски изумлённым. — Что представляет из себя наибольшая угроза Вселенной? — крикнул Даврос. Потрясённая, я резко повернулась в его сторону. Хотя моих сил было достаточно, чтобы удерживать его на месте, их оказалось недостаточно для того, чтобы изменить его чувства хотя бы на йоту. Заглянув к нему в голову в попытке увидеть его план, я поспешно заставила его замолчать, но было уже поздно. — ДАЛЕКИ САМАЯ ВЕЛИЧАЙШАЯ УГРОЗА ЖИЗНЯМ, — сказал лидер оставшихся Далеков. — ЧТОБЫ СПАСТИ ВСЕЛЕННУЮ, ДАЛЕКИ ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ. — Нет! — крикнула я. Внезапно я почувствовала, что здесь присутствует нечто подавляющее, и псионические усилители начали исчезать. Это меня потрясло, хотя чувство всё же казалось невероятно знакомым. Присутствие исчезло прежде, чем я успела на него среагировать, а шок заставил меня потерять драгоценное время. Я пыталась снова воспользоваться контролем над разумом, чтобы остановить Далеков, но это уже были те Далеки, которые прониклись идеей стать героями. А герои защищали других. Герои защищали других от самих себя. Герои жертвовали собой. [6] Они телепортировались вокруг бомбы реальности, расположенной под нами. Пушки загудели, и через мгновение они начали расстреливать друг друга. Сама бомба взорвалась вслед за ними. Всё было закончено прежде, чем я смогла вмешаться. Я повернулась к Давросу, и он неприятно ухмыльнулся. — Злорадство всегда было одной из моих величайших слабостей, — сказал он. — Тебе не следовало оставлять меня в живых. — Корабль разваливается на части, — внезапно вмешался в разговор Мастер. — Он включил систему самоуничтожения. — Неужели вы думали, что повелитель Далеков такой дурак, что им можно манипулировать? — спросил он, а затем начал смеяться. Я снесла ему голову. Прежде, чем Доктор успел что-либо сказать на этот счёт, я подхватила двух своих спутников и промерцала к ТАРДИС. Затолкнув их обоих внутрь, я закрыла за нами двери. Очевидно, того факта, что корабль вот-вот взорвётся, оказалось достаточно, чтобы Доктор позволил Мастеру помочь ему с управлением. Через несколько секунд ТАРДИС задрожала, и вот мы были уже на расстоянии солнечной системы от эпицентра взрыва. Я открыла двери и уставилась на то, как всё это подорвалось. — Не все из них были плохими, — сказала я. — Некоторые писали стихи. — Далеки, которые не ведут себя плохо, больше не Далеки, — сказал Доктор, становясь рядом со мной. — Они что-то новое. — Думаешь, они бы долго оставались такими? — спросил Мастер. — Или скоро вернулись бы к своим старым привычкам? — Они бы… — начала было я отвечать, как почувствовала резкую боль в голове. Повелители Времени оказались на земле, и на их лицах была написана агония боли. — Что происходит? — спросила я. Им потребовалось несколько секунд, чтобы наконец-то встать на ноги. — Это начало конца, — сказал Доктор, и скривился. — Что-то, что должно было произойти, не произошло, или произошло то, чего не должно было происходить. — Я не ощутила там никаких фиксированных точек во времени, — сказала я. — А я должна была их почувствовать. — Должно быть, это случилось где-то в другом месте, — сказал Доктор. — Это связано не с убийствами Далеком? — уточнила я. Он только покачал головой. — Я всё время убиваю Далеков, и это никогда не вызывало никаких проблем. — Двадцать семь планет, — сказал Мастер. — Сколько на них было фиксированных точек во времени? — Много, — сказала я. — Я думаю, они были выбраны именно из-за этого. — Предположительно, то, что мы должны были уничтожить Далеков или хотя бы остановить их, должно было произойти. Так что же изменилось? — Двадцать шесть планет? — предположила я. — Их должно быть двадцать семь, — сказал Доктор. — Землю не успели подключить к системе. Я вытащила из инвентаря телефон и протянула им. — У нас есть данные о сроках, когда планеты должны были украсть со своих мест. — Нам нужно посмотреть, что такого особенного в этих датах, — сказал Доктор. Он поднёс мой телефон к консоли ТАРДИС и быстро подключился к нему. — Эти даты ни о чём мне не говорят, — сказал мужчина. — Во время похищения планет никаких фиксированных событий во времени не происходит. — Проверь последствия, — ответил Мастер. — Если бы этим занимался я, вместо того, чтобы напрямую вмешиваться в фиксированную точку времени я бы изменил нечто стороннее, что могло бы напрямую повлиять на событие. — Проверить временную линию людей? — пробормотал Доктор. — Земля должна была быть захвачена, — сказала я. — Далеки, вероятно, должны были на неё напасть, чтобы подчинить. Может, не был убит кто-то, кто должен был быть убитым, и у него были бы дети от других, которых быть не должно. — Ага, — сказал Доктор, пока быстро просматривал информацию с консоли. — Знаем мы, как это работает. — Что произойдёт, если мы не сможем этого исправить? — спросила я. — Стойте. Я знаю что. Время и пространство свернутся в пузырь времени, где следствие будет предшествовать причине. — Даже такое существование было бы нестабильным, — резко сказал Доктор. — В конце концов когда-нибудь напряжение станет слишком сильным, и тогда… пуфф! — У Повелителей Времени были записи о большинстве фиксированных точек во времени, — сказал Мастер. — Сейчас мы сканируем Землю в поисках наиболее вероятных затронутых. — Мамонт нападает на кроманьонца… слишком рано, — пробормотал Доктор себе под нос. — Смерть Денни Пинка, — пялясь в экран, прочитал он и нахмурился. Кем бы он ни был… — У ТАРДИС есть остаточная память о том, что происходило в прошлых временных линиях, — сказал Мастер. — Если бы мы были на модели посовременней, то смогли бы быстрей и лучше всё отыскать. ТАРДИС страшно болтало, и Доктора с Мастером постоянно швыряло в разные стороны. Я использовала паучью ловкость, чтобы оставаться на месте. Доктору это было нужнее, чем мне. — Что ты сейчас сделала? — спросил он, ощутив, как что-то в нём изменилось. — Одолжила вам часть моей силы, — ответила я. — У вас ведь тоже есть что-то вроде боевого предвидения. Их глаза внезапно загорелись голубым светом. Доктор остался стоять у монитора неподвижно, как скала, а мы с Мастером могли предвидеть, когда корабль снова затрясёт, и успевали к этому подготовиться. Теперь доктор листал текст гораздо быстрее, чем раньше — боевое предвидение также ускоряло скорость мышления. С учётом того, что эта сила ускоряла базовые способности человека, это означало, что сейчас Доктор думал быстрее, чем когда-либо прежде. — Аделаида Брук, — наконец, сказал он. — Вот оно. Она была ребёнком в то время, когда Землю похитили. Далек пролетел мимо её окна, но не убил её. — Вероятно, он распознал в ней человека, действующего в фиксированном событии, и не захотел рисковать с их планом, — кивнул Мастер. — Её отец отправился на поиски её матери, но они так и не вернулись обратно. Она осиротела. Это событие вдохновило её на участие в космических экспедициях. — Почему она является фиксированной точкой? — Она первая женщина, побывавшая на Марсе, — сказал Доктор, — игнорируя мой вопрос. — Она была уже бабушкой, когда погибла на марсианской базе. Её гибель — фиксированная точка времени, — сказал он. — Почему она является фиксированной точкой? — снова повторила я свой вопрос. — Её внучка оказалась вдохновлена тем, что Аделаида оставила после себя. Она стала пилотом первой межзвёздной миссии. Её потомков был целый легион, и они вели человечество сквозь звёзды по всей вселенной. Одна из потомков вышла замуж за инопланетного принца, и этот союз породил совершенно новый вид. Я могла это почувствовать. Рябь, которая расходилась во времени, и становилась всё более и более катастрофичной. В будущем человечество было известно тем, что скрещивалось с большинством других видов. Люди были самой плодовитой и, возможно, самой неразборчивой в связях из всех рас. Всё будущее вселенной было переплетено присутствием человеческой расы, и существование этой женщины было невероятно важно. — Значит, нам нужно организовать атаку Далеков на Лондон, — подвела я итог. — Что? — переспросил Доктор. — Девочку нужно вдохновить, и мы её вдохновим, — сказала я. — Для этого потребуются псионические усилители, а с учётом того, что поток времени становится всё более и более бурным, я не думаю, что у нас есть время на то, чтобы их создать. — Ты ведь не предлагаешь нам вмешаться во временную линию нашей жизни? — А что, мы не можем этого сделать, потому что разрушим вселенную? Я думаю, мы просто должны проскочить через свои линии времени как можно быстрее, так, чтобы у меня не было возможности телепатией опознать саму себя. — Есть материал под названием Матрецит, — сказал Доктор. — Он блокирует телепатию. — У тебя он есть? — поинтересовалась я. Он что-то промычал под нос и отошёл от пульта управления. — У него есть немного, — ответил вместо него Мастер. — Ты этого не знаешь, потому что ТАРДИС огромная, но он словно сорока. Тащит сюда всякую дрянь, которой никогда не пользуется. — Типа Матрецита? — сухо уточнила я. — Он широко используется в Республике Новой Земли, — сказал Мастер. — Так что можно легко взять себе немного, если потребуется. — Нашёл! — воскликнул Доктор. Это был обычный кусок металла, но под моим взглядом он вытянулся и приобрёл форму диадемы, которую я надела на голову. Получен статусный эффект! Вам была заблокирована телепатия! -10 уровней от базового навыка телепатии! Всё сразу начало ощущаться таким приглушённым. Я всё ещё могла воспользоваться телепатией на небольшом расстоянии, но на большом я не чувствовала ничего. Я уже знала, что это помешает прошлой мне понять, кто я такая. — Ну что ж, я собираюсь изменить собственную временную шкалу, а затем инсценировать нападение на Лондон. Доктор поморщился, а затем ТАРДИС переместила нас через три солнечные системы. Когда я уже приготовилась промерцать, от внезапной мысли у меня застыло лицо. Неужели мне придётся убить родителей этой маленькой девочки только потому, что это требовалось для спасения вселенной? Что ещё хуже, я собиралась сделать нечто, что разрушило бы все мои шансы получить новых, изменённых Далеков. С мощностью моих внушений, увеличивавших своё время действия в геометрической прогрессии, моя промывка мозгов продержалась бы пару тысяч лет, и я подозревала, что по прошествии такого количества времени полученный в процессе опыт навсегда изменил бы их личности. Я бросала Далеков на смерть, чтобы спасти всех остальных, и, возможно, должна была убить родителей маленькой девочки. Блять. Это всё задумка ТАРДИС? Так она показывала мне, почему не должна привозить на место события до того, как всё начнётся? Ну и пошла она. Могла бы просто написать, что так делать нельзя.