Вы, 18:24 раскрашиваю декорации для театральной труппы
В задумчивости Тэхен не замечает, как раздербанивает зубами деревянный кончик кисти, гипнотизируя взглядом телефон. У него холодит коленку, потому что все еще не убрал ее с гуашевой кроны дерева. Экран загорается, оповещая о пришедшем ответе, Тэхен остается на месте, старательно прогрызая дыру в кисточке, а мыслями находясь далеко от закиданного ватманами и красками помещения. Хорошо, что он сейчас занят. Достоверное вранье и мастерство в придумывании отмазок никогда не были его сильными качествами, если бы Чонгук его куда-нибудь сейчас позвал, он бы не смог выдумать достойную причину, почему не сможет пойти. Уведомление на телефоне ввергает в нервозность ввиду неясного содержания: от Чонгука ждать можно чего угодно. Он упорно совершает по направлению к их тесному общению шаг за шагом, заставляя Тэхена боязливо ступать назад. Чонгук видится кем-то вроде заскучавшего ребенка в конце класса: настолько нечем заняться, что начинает доканывать ботаника за соседней партой, вцепившегося нервно в книгу. Не то чтобы Тэхен ботаник. Но у него в сумке и правда книга. Всегда. И дома на каждом углу — Чимин задолбался подбирать. С книгами проще, нежели с людьми: если становится страшно — закрой и отложи. Чонгука не отложишь — он сам подойдет. Хмырь, 18:24 ты умеешь рисовать? Умеет Тэхен только мастерски загоняться с нихуя и отгораживаться от людей.Вы, 18:32 нет, но люди вокруг считают иначе
Хмырь, 18:32 хахахах уверен, ты классный художник Тэхен так быстро зардеется, что даже становится стремно. Смотрится в камеру телефона: из-за слепящего предзакатного солнца румянца особо не видно — и хорошо. Простой комплимент вдруг так бьет ему в голову, что он забывает ответить, с двойным рвением хватаясь за подпорченную им кисть и выводя на зеленых листьях более темное окаймление. Вроде и правда неплохо выходит, по крайней мере, издалека эта размазня должна выглядеть ярко и хорошо. Пожалуй, за то усердие, с которым он вляпывается второй коленкой в краску, руководитель труппы должна будет ему еще пару пачек печенья сверху. Телефон вибрирует снова. Хмырь, 18:36 ты давно там сидишь? Тэхен смотрит на время, немного ужасается, но быстро приходит в себя. Он часто рассеянный — это нормально. Всегда погружается во все, за что берётся, с головой. В рисование, чтение, дистанцирование от общества и ступор при необходимости социальных взаимодействий с малознакомыми людьми. В мангу еще, сериалы. Есть ли резон говорить правду, если она может разозлить? Из Тэхена все еще отвратительный лгун.Вы, 18:37 часов с двух вроде
Невольно вырывается нервный смешок. «Вроде» — потому что в два он тут уже сидел, во всю кромсая ножиком для бумаги шаблоны будущих деревьев. Хмырь, 18:37 сейчас почти семь вечераВы, 18:37 типа того во всяком случае, тут тихо и никто не докучает
Это правда. Отчасти Тэхен согласился батрачить на труппу с кистями и красками наперевес оттого, что это было отличным способом сбежать ото всех и подумать. Юнги буквально прописался в доме Чимина в последние дни, они постоянно шумят, порой в том самом смысле, что мгновенно пунцовеют щеки, стоит заслышать. Это несколько… давит. Встречать их довольные лица при выходе с кухни. Дрочить, запершись в ванной, не выдержав напряжения. Неожиданно вспоминать, как проступают канаты вен на предплечьях Чонгука и какие красивые у него пальцы. Опять дрочить. От Чонгука ответа нет неожиданно долго, но, когда он все же приходит, Тэхен осознает, что лучше бы не. Хмырь, 18:43 Тэхен я докучаю тебе? И что ему, такому порядочному и осторожному, сказать? Извини, Чонгук, твои руки заставляют меня сгорать от желания, лицо — от умиления, но ты целиком — от стыда и чувства собственной ущербности? Ты слишком классный, чтобы катить ко мне? Я слишком пугаюсь, когда начинаю чувствовать непонятную ересь где-то в груди? Мне неуютно, когда кто-то проявляет ко мне интерес? Даже если я хочу проявлять интерес в ответ? Тэхен так долго раздумывает над тем, как стоит на подобные вопросы отвечать в случае, если с враньем у тебя хуже некуда, что просто решает забить. Опять пачкает краской одежду и елозит кисточкой по деревьям. В этой сказке Тэхен — дракон. Который когда-то похитил принцессу, но ее спас прекрасный принц. И вот он один. Как был до этого и как будет все обозримое будущее. В этом нет ничего страшного, криминального, обидного. Ладно, обидное есть — но только на первых порах. Все остальное время просто больше… не хочется связываться. Уже ни с кем. Особенно ни с кем, у кого глаза так смотрят, что хочешь сквозь землю провалиться или заняться самосожжением — ты все-таки дракон. Так или иначе, чужой интерес уже не вызывает как таковой эйфории — только что-то колкое и ершистое за клеткой ребер. Минут через двадцать он уже сдается и откладывает израненную кисть: в оконную раму вовсю херачит солнце, такое рыжее, закатное, напоследок напоминает всем, кто здесь главный, прежде чем скрыться за горизонтом и оставить после себя необъятный лиловый шлейф. Облака рваные еще так красиво плывут, дым с завода, что через пару кварталов, картинно взметается в небо совсем черный на фоне закатных разводов. Тэхен решает собраться и уйти, когда стемнеет. Сейчас слишком красиво. Он фоткает вид из окна раз десять, скидывает Чимину, чтобы отвлекся от лобзаний с Юнги, думает, стоит ли кидать Чонгуку или будет как-то неловко. Тэхен, вроде как, проигнорил его сообщение. Пожалуй, просто скинуть фотку будет невежливо даже для такого, как он. Вдруг раздается шум — открывается дверь, Тэхен вынужденно отворачивается от окна, мгновенно испытывает желание повернуться обратно. — Ты чего здесь делаешь? — удивленно произносит он, а Чонгук в ответ не улыбается. Это несколько идет вразрез с привычными правилами их диалога: Чонгук улыбается часто и ярко. Но не сейчас. — Ты прочитал сообщение и не ответил. И я принес тебе еды. А, точно. То есть, в смысле? Чонгук показательно поднимает руку, с нее свисает белый пакет. В пакете и правда еда — Тэхену видно лейбл магазина. — Я тебя проигнорил, а ты мне еды принес? — неверяще уточняет он. — Типа того. Ты по-любому сидел здесь весь день голодный. Подумаешь, голодный. Главное, что весь день он сидел здесь вне зоны досягаемости волнений, которые вдруг пробуждались у него внутри при виде… вот этого всего. Чонгук в своей белой толстовке и кепке вынуждает не отрывать от него глаз. — Ого. Спасибо. Чонгук помогает раскидать по углам подсыхающие деревья, попутно в пределах допустимого восторгается тем, как они сделаны. В пределах допустимого — это когда комплимент сделать душа требует, но не особо есть, чему. Деревья все-таки хороши только издалека. Так что они садятся от них в противоположном углу на приютившуюся там парту, и, облитый лучами закатного рыжего солнца, Чонгук выглядит как восьмое чудо света, в чем Тэхен никогда вслух не признается. — Решил привнести разнообразия и взять клубничное, — Чонгук протягивает ему бутылку с молоком. Боже, они что, и правда собираются пить из одной бутылки? Тэхен искренне надеется, что слепящее солнце все еще скрадывает алый румянец, которым полыхнули щеки так, словно он двенадцатилетняя девочка, впервые узнавшая про «непрямой поцелуй» или как его там… — Круто, оно тоже вкусное, — Тэхен благодарно кивает, а потом вдруг спохватывается, — Два вопроса: откуда ты узнал, где я нахожусь, и как ты сюда проник — здесь пропускной режим и недовольный жизнью охранник на входе. — Ответ номер один: я спросил у Чимина. Ответ номер два… останется в тайне. Будем считать, что это мое ноу-хау. Что-то подсказывает Тэхену, что ноу-хау его — наглое взяточничество в размере пачки сигарет. — Ясно, — кивает он сам себе, — Чимин опять за свое. — Он искренне обеспокоен тем, что ты никого не подпускаешь к себе уже очень давно, и пытается хоть чем-то помочь. — Ему не о чем беспокоиться, потому что я не испытываю неудобств, никого не подпуская к себе. — Но тебе ведь хочется. Тэхен вздрагивает. Отводит глаза — Чонгук опять смотрит слишком пристально, чтобы это было приемлемо. С чего вдруг их разговор вырулил на эту скользкую дорожку его закидонов? Чувствуя на себе чужой взгляд, пробирающийся в самую суть, Тэхен знает: он хочет одновременно любви и скрыться, навеки оставшись в своей зоне комфорта. Хочет, чтобы его оставили в покое, но притянули к себе за руки и не оставляли уже никогда. Хочет никого не подпускать, чтобы не разочаровываться, но хочет кого-то, кем будет очарован настолько, что подпустит его, не задумываясь. — Откуда тебе знать, чего мне хочется, — он сконфуженно пожимает плечами, — Я и сам не знаю. — Тогда я могу рассказать, чего хочется мне. Мы сравним, отыщем пересечения, разведем об этом полемику и, может быть, придем к общему знаменателю. У Чонгука приятный голос, его можно долго и с удовольствием слушать. У Чонгука красивое скуластое лицо с маленьким шрамиком на щеке и родинкой под губой. Темные глаза, густое марево на дне и выразительный взгляд. Тэхен засматривается, забывая, что от него ждут ответа, потом все же кивает: валяй. Делано равнодушно. Так, чтобы не было ясно, словно больше всего на свете он правда жаждет найти пересечения и прийти к знаменателю с кем-то вроде него. Валяй. Помоги мне найти, пожалуйста. — Не думай, что я весь такой благородный и порядочный, особенно, когда дело касается тебя, — Чонгук разворачивается к нему всем корпусом, от его близости становится трудно дышать, — Когда ты намеренно уходишь от разговора, прячешься в комнате и в мире любимых книжек, я хочу вздернуть тебя за грудки и оставить рядом насильно. Когда ты все-таки снисходишь до разговора, я все еще хочу тебя как минимум пришить к себе нитками, потому что ты постоянно на низком старте, готовый тикать. — Ты точно уверен, что мы должны найти в наших желаниях что-то общее? — Я еще не закончил. Когда ты говоришь о том, что тебе нравится, я хочу, чтобы тебе нравилось все в этом мире, потому что тогда ты не прекратишь говорить. Когда ты сидишь в шаговой от меня доступности, я хочу, чтобы твои руки были в моих, потому что они у тебя постоянно мерзнут, и их ломит от холода, а мне нужно тебя согреть. Когда ты избегаешь всех, кто пытается выйти с тобой на контакт, я хочу, чтобы так и продолжалось, но исключало меня. Потому что хочу, чтобы контактов со мной ты ждал. Чонгук замолкает. — Выдохся? — Нет. Но на сегодня все. — Ясно. Тэхен кивает в пустоту, избегая смотреть в глаза. Забирает у Чонгука бутылку молока и машинально делает глоток. Сладко. Непрямой поцелуй. — Тэхен? — Да? — Что-нибудь скажешь? Что он должен сказать? Удается только повернуться и честно взглянуть в глаза. Чонгук, оказывается, очень простой: ему ничего не стоит честно сказать о том, что на уме. Тэхену это стоит тысячи нервных клеток и сотни кило храбрости. Сказать, что тебе все еще страшно кого-то, столь искреннего, впускать в мирок, замкнутый на тебе самом и твоем одиночестве, не так просто, как кажется. — Я немного растерян. Хотя нет, вру. Много, — отвечает он наконец, пересекаясь с Чонгуком глазами. Зря. Глаза черные и затягивают, такие глаза никогда не расщедрятся на шанс ускользнуть. Такие глаза видят насквозь и без прикрас, таким, какой есть, хоть в сотни слоев напускного закутайся. Тэхен теряется, встретившись глазами с Чонгуком. Они долго смотрят друг на друга, действительно долго и молча. Чем это должно закончиться? Тэхену почти становится неловко — такой продолжительный напряженный диалог — и без слов, когда в тебя смотрят так глубоко, что, может вслух ничего произносить не придется. Ему бы хотелось этого, правда — чтобы Чонгук сам все понял и принял к сведению, чтобы почувствовал, увидел и сделал верный шаг. Чонгук вдруг подается вперед. Он внимательный и осторожный, но не умеет читать мысли. Когда он прикасается к губам Тэхена, тот испытывает много всего сразу: палитра его чувств разливается от ожидаемого удивления до неожиданного восторга, но он бы не был собой, не отойди восторг мгновенно на второй план. — Срань господня! — вскрикивает он, отталкивая Чонгука изо всех сил — так, что сам валится с парты на пол, тут же встает. Саднит бедро. В глазах такое неприкрытое отторжение, что не подступишься. Чонгук подскакивает. Они смотрят друг на друга от трех до пяти вздохов — Тэхен фокусируется на дыхании, чтобы не сморозить что-то обидное. Он чувствует себя драконом, к которому вернулся принц. Чтобы добить.