unease

Чимин паникует, когда Тэхен вырубает телефон, и приходит раньше обычного. За ним тащится Юнги, как приложение по умолчанию, и у них с собой целый баскет крылышек из кфс. Нахрена Тэхен накануне расщедрился на приготовление лазаньи, неясно. Но теперь они сидят все вместе в комнате Тэхена, что недопустимо в обычные дни, и перед их приходом он не успел стандартно забаррикадировать дверь креслом. Право слово, стоило бы. — Ты не можешь просто вот так взять и укатить к родителям, никому не сообщив! — сокрушается Чимин, пытаясь спрятать от Тэхена его гель для умывания, чтобы тот не смог засунуть его в дорожную сумку. — Не могу я выгнать вас из комнаты, потому что это твой дом, — отвечает Тэхен, запыхавшись, потому что умывашка все еще у Чимина, а он быстро бегает, — А вот уехать могу и хочу! — Да что такого произошло у тебя с Чонгуком, что ты такой бешеный? Тэхен поджимает губы, мысленно решив купить новую умывашку по пути. — Ничего, о чем стоит рассказывать. — Даже мне? Чимин нацепляет на лицо маску извечного трагизма и выпячивает нижнюю губу. В душе Тэхен понимает, что еще немного, и он мстительно выдавит весь его гель из баночки в раковину. Чимин капризный и мстительный. И все еще его лучший (читать единственный) друг. Но Тэхен не может заставить себя признаться ему, что вчера вечером он повел себя как кретин, когда Чонгук поцеловал его, и теперь ему срочно нужно сбежать на другой конец света, чтобы ни в коем случае не пересечься с ним и успокоить нервы. Не то чтобы дом его родителей располагался на другом конце света. Всего лишь в трех часах езды на междугороднем автобусе, но дистанция была достаточной, чтобы никто не посмел беспокоить его своим присутствием. И сообщениями. Телефон Тэхен отключил сразу, как предупредил маму, что приедет. Он долго думает, как помягче отказать Чимину в подробностях произошедшего, но спасает Юнги. Не принимавший участия в попытках предотвратить отъезд Тэхена, он сидит на кровати, уткнувшись в телефон и вгрызшись в куриные крылышки, выступает в роли молчаливой поддержки своего бойфренда. Иногда закатывает глаза. — Слушайте, я один, когда вижу в интернете посты про бездомных животных, хочу плакать и обнимать своего кота? — прерывает он их диалог, не отрываясь от пролистывания ленты. Чимин даже прикладывается ладонью к лицу — настолько вот он разочарован каждым, кто его окружает. — Так, вон дверь, будь добр, закрой ее с той стороны, — произносит он. — Но у нас, как ты выразился, «семейный совет». — А можно, кстати, без этого? — встревает Тэхен, — Вы оба можете пойти обнимать шиншилл Чимина, плач я возьму на себя. — Вы меня оба, блять, в могилу сведете! — Чимин убито всплескивает руками, — Ладно, раз уж так хочется, молчи дальше. Один вопрос: Чонгук тебя обижал? Отпиздить его? Чисто технически, это два вопроса. Тэхен не произносит этого вслух. Невольно по лицу расплывается улыбка. Капризный и мстительный, Чимин также всегда отличался отходчивостью и гипертрофированным чувством заботы. Тэхен никогда не мог обижаться на него долго, даже если забота порой выходила за рамки адекватного. Сейчас Чимин непроизвольно поднял в нем волну тепла и благодарности, сразу напоминая, почему они держатся за их дружбу. — Кого ты отпиздишь, Чимин? У тебя маникюр. — Юнги отпиздит, — не сдается он и наконец возвращает умывашку, успокоившись. — Я перфекционист, — подает голос Юнги, смачно откусывая кусок курицы. Тэхен помечает в мыслях не забыть купить перекус в дорогу. — Может, пацифист? — уточняет он, пока Чимин рядом, кажется, даже похрюкивает от смеха. — Однохуйственно. Друзей не пизжу. — С каких пор вы друзья? — кусок курицы оказывается вырван у Юнги из рук и отправлен Чимином в рот. Тот выглядит настолько разочарованным, будто отняли самое ценное, что было в жизни. — Чонгук платит за меня, когда мы ходим в бар, — с мрачным лицом отзывается он и пожимает плечами. На этом, в принципе, полемика и завершилась. Чимин собирал Тэхена, как в последний путь, пытался засунуть весь дом вплоть до маленького чайника для путешествий, чтобы ехал с комфортом. Тэхен отправлялся всего лишь в пригород, а никак не в поход, поэтому Чимина приходилось периодически тормозить. Провожали слезно и долго — едва не опоздал на автобус. Мама встречает на подходе к дому, помимо дежурных приветствий и расшаркиваний с поцелуями в щеку и укором в излишней худобе, предупреждает, что отец в ночную смену, и до середины следующего дня его можно не ждать. А как придет, дай бог чтобы упал спать где-нибудь, а не переоделся, поел и вернулся обратно на работу. Врачи, что с них взять, причитает мама всю дорогу до дома. Их отдыхать нужно заставлять силой. Сама она тоже выглядит уставшей: автобус выплюнул Тэхена на нужной остановке, когда солнце уже планировало сорваться за горизонт, а небо поплыло розовым. Мама только недавно вернулась с работы, и Тэхену ничего не остается, кроме как благородно предложить себя в качестве бесплатной рабочей силы. В семье любят его еду. Поэтому он варганит им ужин, а потом, отправив маму дремать к телевизору, добровольно принимается планомерно вылизывать каждый доступный метр дома, вооружившись чистящими средствами. С таким рвением надраивает и без того чистую кухню, что ненадолго покинувшая пост у телевизора мама даже измеряет ему температуру на всякий случай. Лихорадочно краснеющий Тэхен на вопрос о самочувствии может только проблеять что-то неразборчивое: он все еще отвратительный лгун. Но у него понимающие родители. Из разряда тех, которые, узнав о поджоге в общаге, не орут, а прежде всего пытаются выяснить, что к этому привело. Так что мама просит лишь не засиживаться допоздна и не трогать второй этаж — и уходит спать, а Тэхен в попытке очистить мысли от всего лишнего продолжает очищать дом от грязи, которой при наличии педантичного отца и так практически с огнем не сыщешь. Уборка помогает: со всем присущим ему рвением Тэхен натирает до кристальной чистоты зеркало перед собой и уже даже не донимает себя, мол, посмотри, в кого ты превратился. Часа через полтора отпускает совсем, когда все вокруг чуть ли не блестит, а у самого Тэхена нет сил даже на то, чтобы пойти в свою комнату, на загоны и пиздострадания их не остается тем более. Вроде, и правда подействовало: мама всегда говорит, что дома и стены лечат. Ну, если их намывать так тщательно, то, видимо, да. Разложившись на кухонном диванчике, Тэхен думает, а не пойти ли наконец спать, но совершенно некстати вспоминает, что обещал позвонить Чимину и отчитаться о своем самочувствии, а подобное испытание на трезвую голову выдержать — это надо быть совсем отчаянным. В нем все еще сидит литая усталость, но неожиданная мысль о том, чтобы сгонять в круглосуточный ларек за пивом выглядит настолько привлекательной, что пересиливает желание не вставать с дивана уже никогда. Он обувает сланцы и накидывает флисовую куртку отца, осознавая, что получит пиздюлей, если тот прознает, но испытывая к ней слишком трепетную любовь. На улице тихо и свежо, под подошвой шуршит гравийка, пока он, сцепив на затылке пальцы и чуть ли не насвистывая в предвкушении, вышагивает по подъездной дорожке. Где-то вдалеке надрываются цикады, луна соревнуется в яркости с палящими рыжими фонарями. Чонгук неловко переминается с ноги на ногу у их ворот. — Предупреждая вопросы, нет, Чимин не давал мне адрес, но да, я выпросил его у Юнги, — произносит он, поднимая руки, мол, бей. Сдаюсь. Тэхен в своих сланцах и старой куртке с чужого плеча смотрит на одетого, как всегда, с иголочки Чонгука и чувствует себя яичницей рядом с бифштексом. Не хухры-мухры, но в сравнении явно проигрывает. — А зачем? Я, вроде как, пытался сбежать от тебя и разговоров. Весь вечер все обозримые поверхности надраивал, лишь бы перестать вспоминать, какой ты, сука, красивый и как же мне тебя себе хочется. И не можется. Загонам он все еще придает много большее значение, нежели естественной тяге к прекрасному. Заботливому, внимательному, осторожному. Чонгуку. — А разве я мог пустить все на самотек при условии, что, если оставить тебя после произошедшего наедине с собой, ты начнешь думать и додумаешься до того, что больше никогда со мной не заговоришь? Сначала Тэхен даже хочет возмутиться — он не фанат впадать в крайности столь опрометчиво. Но потом осознает: он сбежал от Чонгука, вырубив телефон и не оставив возможности прояснить ситуацию. Он и правда вполне мог бы избегать Чонгука до конца жизни или, по крайней мере, до тех пор, пока тот не выкинет его из головы, сердца и памяти. Тэхена уже выкидывали, поэтому он бы вполне смог с этим справиться. Но, конечно же, не хотел. — Ладно. Мы, вроде как, уже говорим. Все хорошо. Я не виню тебя ни в каких вселенских бедах и пагубных мыслях, которые приходят мне в голову. Ты меня поцеловал, но я не мучаюсь кошмарами по этому поводу. — Но ты наверняка уже придумал тысячу и одну причину, почему не хочешь, чтобы был к тебе в непосредственной близости, — в свете фонаря лицо Чонгука особенно напряженное, поблескивают глаза. Он вовсе не выглядит так, словно бросится на Тэхена и вдруг сожрет. Но он выглядит так, как Тэхен бы хотел, чтобы выглядел его бойфренд. Когда он бежит от Чонгука, одновременно хочет, чтобы его оставили в покое и догнали, заставив остановиться. Это все еще совсем не помогает и взрывает ему мозг. — Так или иначе, я поторопился, — продолжает тот, убедившись, что потупивший взгляд Тэхен все же его слушает, — Прости. В тот момент ты такими глазами на меня посмотрел, что я почему-то решил, что поцелуй может стать началом чего-то. — Началом? Опасливый взгляд из-под челки и в робком удивлении приоткрывшиеся губы. Тэхен наконец, похоже, начинает воспринимать все это всерьез. — Началом чего-то долгого и крепкого между мной и тобой. Это то, чего мне хочется. Но стоило, конечно, спросить тебя, а не полагаться на интуицию. На секунду Тэхен, кажется, задыхается. — И ты поэтому сорвался сюда из города? Чтобы мне сказать? Чонгук кивает, не отрывая глаз. Все еще до боли красивый, спокойный, но не равнодушный. Самый неравнодушный из всех. Слишком хороший, чтобы так крепко привязываться к кому-то вроде Тэхена. Зачем ты такой? Ну хватит за мной, пожалуйста, ходить, — думает он. Тебе надо лучше, чем я. Я — неделями не выхожу из дома и предпочитаю людям книги, потому что зачастую — гребаный мизантроп. Я устроил поджог в общаге, потому что бесил сосед. Я состою из противоречий, вроде — никому не звоню первым, но обижаюсь, если мне не звонят. Я конфликтный, обидчивый, но люблю, чтобы ко мне относились хорошо. Я не верю, что в меня, такого какой я есть, можно влюбиться, но при этом хочу влюбиться сам, конечно, взаимно, так, чтобы с первого взгляда и навсегда, чтобы с утра вместе пить мартини за завтраком, а ночью — бурбон и считать в небе звезды. Я прошел через дерьмо и пугаюсь, когда ко мне проявляют симпатию, но больше всего на свете хочу встретить того, кто поймет меня, примет или хотя бы попробует. — По пути сюда я видел поле, на котором можно лечь и считать с неба звезды, — произносит Чонгук с улыбкой. Тэхен хочет убиться о стену. — Вслух сказал? — уточняет он. — Сказал, — тот кивает, все еще улыбается, и драконы из сказок готовы сами подставить грудь под меч, лишь бы принц всегда улыбался так, — И я нашел пересечение. Общий знаменатель, ты помнишь? — И это — после всего, что я тебе наговорил? Ну почему ты такой… — шумно вздохнув, Тэхен в растерянности прячет лицо в ладонях, цепляет пальцами волосы и тянет да посильней, лишь бы почувствовать то неприятное натяжение, которое в случае чего отрезвит его. В случае, если он все же отрубился на кухонном диванчике, а Чонгук приснился ему — в очередной раз. — Я верю, что, если раз за разом пробовать, мир рано или поздно сдастся. Моя аксиома. — Я — не мир, — отрывая руки от лица, произносит Тэхен, смотрит так потерянно, что хочется погладить по голове. Даже не крохотный мирочек. — Это как посмотреть. Чонгук легко пожимает плечами все с той же мягкой улыбкой, и у Тэхена опускаются руки — буквально. Его капитуляция настолько сокрушительна, что хочется выть. От бессилия, облегчения, неожиданности. Просто враз хочется звезды с неба считать только с ним. Они правда идут на то поле, небо над которым раскинулось необъятной черной махиной. Чонгук берет его за руку. По первости хочется вырвать — и убежать. Тэхен подавляет порыв и обещает себе, что если бежать и приспичит, то лишь в таком темпе, в котором Чонгук его точно догонит. Сидят на куртке Чонгука в траве, в глазах — отражение звездного крошева, внимание Тэхена с небесного полотна все время перетягивает на себя лицо Чонгука — такое умиротворенное и бесконечно красивое. Если это свидание, то из разряда тех, что доводят либо до брака, либо до истерики. Они смотрят на звезды. Истерика периодически занимается отдаленным шебуршением где-то внутри, но лишь оттого, какой иррациональный восторг вызывает в Тэхене просто держать Чонгука за руку. — Однажды я летел на самолете ночью и видел в иллюминатор звезды, — вдруг произносит он, и это, пожалуй, контрольный тест. — Типа как из космического корабля? — тут же поворачивается Чонгук. У Тэхена от неверия натурально вытягивается лицо. Чонгук его — понимает. Далеко не всегда, конечно. Но он, похоже, и правда пытается. Смотрит все еще так, словно видит насквозь, читает, как открытую книгу, любуется, как восьмым чудом света. О базорексии Тэхен доселе лишь читал в книгах. Дурацкое слово, зато какое точное значение. Базорексия. Непреодолимое желание поцелуя. Одни только звезды свидетели, Тэхен тянется к губам Чонгука первым.