***
Эта ночь обещала быть самой странной в жизни Аластора. Конечно, бывало по необходимости или собственной прихоти он касался Чарли — обнимал её, клал руки ей на плечи, кружился с ней в танце. Но этой ночью он побил свой собственный рекорд прикосновений к девушке. Сперва демону пришлось нагнать Чарли и поймать её, поскольку ступеньки она совсем не заметила, что грозило ей долгим и болезненным падением вниз, от которого её успел спасти Радио Демон. Затем Аластор взял её за руки и осторожно повёл по лестнице, а когда они оказались на улице, то шёл чуть сбоку от девушки, постоянно придерживая её за плечи, чтобы помогать ей идти более прямо и в случае необходимости сразу же подхватить её и уберечь от падения. В целом, Магне шла, сильно шатаясь, но не падала. Лишь когда на пути попадались камни или ямки, которых не было видно из-за разбитых фонарей, девушка опасно клонилась в бок, но Радио Демон всегда её удерживал. Но даже несмотря на это, несколько раз Магне чуть не упала, и спасла её исключительная реакция Аластора. Несколько раз Радио Демон слишком резко потянул на себя девушку, пытаясь уберечь её от поцелуя с землёй, и она упала в другую сторону: на него. Но это было не страшно: Чарли просто опиралась спиной о грудь Аластора — такое небольшое падение было в любом случае лучше, чем падение на землю, где местами валялись шприцы и чёрт знает что ещё. Один раз они всё-таки упали. Чарли начала падать вперёд, Аластор потянул её назад и они оба поскользнулся на какой-то луже под ногами, в итоге упав на бок и скатившись в какой-то овражек на обочине. Благо, овраг этот был пуст и чист, и заполняла его вполне мягкая травка, так что падение оказалось не болезненным. Болезненной, морально болезненной, оказалась поза, в которой они очутились. На самом деле — ничего интересного: Чарли просто сидела на Радио Демоне, и мужчина даже не придал бы этому никакого значения, если бы не странные действия девушки. Сперва она дотронулась до его волос, чуть опустила ладонь, словно собиралась их заправить демону за человеческое ухо, которого у него не было, но вместо этого девушка просто скользнула рукой вниз, нежно поглаживая щеку Аластора, что, конечно же, повергло его в глубокий шок. Никогда, никогда раньше Чарли ничего подобного или хотя бы близкого к подобному не делала, и мужчина просто не знал, как на это реагировать. Окончательно подкосил его опьянённый взгляд Магне, когда её лицо приблизилось к нему на опасно близкое расстояние. Сердце Аластора, казалось, остановилось и с гулким ударом упало куда-то вниз, ещё ниже самого последнего круга Ада. Демон задержал дыхание, боясь коснуться им Чарли, но вот девушка, наоборот, совсем ничего не боялась, и у Аластора возникло предчувствие того, что сейчас произойдёт что-то непоправимое, что-то, чему сопротивляться демон не в силах, что-то, что снова перевернёт его жизнь с ног на голову. И это что-то почти произошло, и произошло бы обязательно, если бы какой-то полуночный демон, проходящий мимо овражка, не заметил их и не крикнул, привлекая их внимания и предотвращая это что-то: — Эй, совсем обнаглели?! Могли бы снять комнату в каком-нибудь лав-отеле, чёрт возьми, для ваших ебучих потрахушек! Магне моментально покраснела, а Аластор побледнел. Мимо проходящий демон же гордо удалился, а Радио Демон с Чарли так и сидели в овраге: тихо, не шевелясь. — Аластор… — нарушила молчание Чарли, но её прервал мужчина: — Пора нам отсюда выбираться, милая. Он ловко подхватил её за талию, приподнял, встал сам и помог подняться Чарли. Отряхнув её, а после и себя, Аластор вернулся на дорогу и, протянув руки к Чарли, крепко схватил её и вытянул из оврага к себе. Пьяная девушка не смогла удержать равновесие и уткнулась лицом в грудь демона, обхватывая его руками, то есть обнимая. И снова Аластор ощутил странное чувство, подобное остановке сердца. Нет, это не было отвращением к прикосновениям, это чувство определенно имело приятный, тёплый оттенок. Демон бы описал его, как желание обнять Магне в ответ и никогда не отпускать её, но мужчина подавил в себе это чувство, считая, что ему в голову лезут какие-то глупости. — Знаешь, Аластор… — снова начала девушка, но Радио Демон опять её перебил: — Мы почти дошли до отеля. Предлагаю продолжить движение. На выдохе Магне сказала: «Да-а…» — и, отпрянув от мужчины, пошла вперёд, правда, по совершенно другому направлению от отеля, так что Аластору пришлось останавливать Чарли и разворачивать её. На лице девушки появилась какая-то вымученная улыбка, и она немо повиновалась Радио Демону. Скоро они уже оказались на пороге отеля. Тень Аластора любезно распахнула перед ними дверь и захлопнула её, когда они оказались внутри. Аластор ожидал увидеть на пороге устраивающую по поводу и без скандалы Вегги с самым грозным взглядом из возможных, но фойе было пустым, чему Аластор был несказанно рад. Подниматься по ступеням с пьяной Чарли оказалось намного сложнее, чем спускаться, так что Радио Демон подхватил девушку на руки и опустил на пол лишь перед дверью в её комнату. Чарли бросила на него вопросительный взгляд, но ничего не сказала, несколько долгих секунд искала в кармане ключ, и Аластор уже испугался, что она могла его выронить в овраге, но девушка нашла-таки его и отворила дверь. Прошла внутрь и, споткнувшись о маленький порог, чуть не упала, но была осторожно подхвачена Аластором сзади под локоть и за талию. — Мы спать? — пьяно спросила Чарли. — Определенно. — Отлично. Номер Чарли был соседним с тем, который был кабинетом, потому что девушка хотела всегда иметь возможность быстро оказаться в кабинете, так что принцессе Ада приходилось довольствоваться средних размеров комнатой, где помещался лишь шкаф с одеждой, кровать да двухкомфорочная плита с морозильной камерой и небольшой столик на колёсиках. Зато окно было почти что во всю стену с великолепным подоконником, который можно было использовать как стол, на котором можно было комфортно не только сидеть, но и лежать, и спать. Тень Радио Демона моментально метнулась к постели девушки, привела её в порядок, вернулась к своему хозяину, который не торопясь проводил Чарли до кровати и укрыл её одеялом. Но уйти ему не позволили: девушка крепко схватила его за руку и потянула на себя, так что Аластор чуть не упал на девушку. — Не уходи, — сказала Магне. — Но, милая, — попытался возразить Радио Демон, но Чарли перебила его: — Ты же сам сказал, что мы будем спать, — она чуть подвинулась в сторону, освобождая место на кровати и тем самым приглашая Аластора. — Мне кажется, что это уже перебор, — заметил Аластор. — Друзья не спят вместе, верно? Радио Демон не понимал, чего хочет от него Магне, для чего всё это: чего она добивается? — Ну, мы же не ебаться будем, — пожала плечами Магне. — Просто спать будем. Ну, в прямом смысле слова. Не вижу… не вижу в этом ничего плохого. Язык девушки заплетался, и говорила она крайне медленно, а Аластора с каждой секундой охватывал ужас. Для него даже лежать в одной кровати с девушкой было крайностью, а уж тем более спать рядом с девушкой — было просто непозволительной наглостью. Лежать рядом с кем-то, спать рядом с кем-то представлялось демону слишком сакральным, слишком личным для того, чтобы он мог позволить себе подобное с Чарли. Аластор не мог допустить такого. А ко всему прочему ему вспомнилась достаточно прозрачное предупреждение Люцифера. — Нет, милая, извини, я не могу, — прежде чем Чарли начала спорить, Аластор сел на колени подле кровати и, продолжая держать девушку за руку, сказал. — Но если ты хочешь, я останусь рядом с тобой, пока ты не заснёшь. — Пока я не проснусь, — как капризный ребёнок, запротестовала Магне. — Пока ты не проснёшься, — согласился Аластор. — Обещаешь? — Обещаю. Недоверчиво изогнув бровь, Чарли придирчиво сообщила: — Я тебе говорила, что ты пиздец какой мутный? — Да, — усмехнулся мужчина. — В нашу первую встречу. — Но несмотря на это, мне всё равно хочется тебе доверять, — сказала Магне и, обхватив ладонь демона в ответ, прикрыла глаза, улеглась и почти что моментально провалилась в сон. Долго Аластор молчал, и лишь когда убедился, что девушка крепко спит, прошептал: — Ты можешь мне доверять, милая. Вздохнув, демон подумал о возможности материализации стула, но вскоре он отказался от этой идей, находя, что на стуле ему придётся скручиваться пополам, и это крайне неудобно. Было темно. Была ночь. Аластор был в комнате Чарли и смотрел на неё. Он держал её за руку, и в его голове крутились тысячи мыслей, но все они прямо или косвенно касались Магне. — Война, значит? — в пустоту спросил Радио Демона: вопреки его обычной манере, когда его голос всегда звучал с помехами, сейчас он был лишён их. — Война…***
Это был Ад. Это была война. Это был октябрь 1918-го года. Это должно было быть штурмом Аргонского леса, а стало могилой для солдатов первого батальона под командованием майора Уиттлси. В 1917-м году Аластору исполнилось двадцать один. А шестого апреля этого же года США вступили в Первую Мировую войну на стороне Антанты. Спустя чуть меньше месяца, 18 мая, вышел приказ об ограниченной воинской повинности: всё мужчины в возрасте от двадцати одного до тридцати одного года призывались в армию. Так Аластор оказался в Европе. Так он оказался на фронте. Так он чуть не погиб. Конечно же, сперва он прошёл скоростное обучение на берегах Франции и лишь после был направлен непосредственно в горячую точку. Ужасы начались сразу же. Бои, взрывы, окопы, трупы, стоны умирающих, свист пуль над головой — всё это просто сводило с ума Аластора с и без того расшатанной ещё с детства психикой. Мужчина не плакал, не кричал, не паниковал — лишь его лицо каждый раз выражало первобытный ужас, но тело его уже двигалось, делало то, что требовалось от него. Аластор служил Родине — он воевал. Аластор служил своей матери — он пытался выжить. Он не хотел разбивать её израненное сердце своей смертью, ведь у него была только она одна, а он — у неё. Но это всё оказалось пустяками. Штурм Аргонского леса — вот что было настоящим Адом. Штурм начался первого октября 1918-го года. Три батальона должны были равномерно наступать. Но два батальона не смогли выполнить свою задачу: вперёд продвинулся лишь один батальон, а две роты, которые прикрывали им тыл, пали. Они оказались в окружении немцев, отрезанные от внешнего мира: связь была перерезана врагами. Утешало лишь то, что они заняли стратегически выгодную позицию — холм: они могли обороняться. Но в то же время окопы на холме были вырыты слишком близко друг к другу, что делало солдат лёгкой добычей для миномётных обстрелов и снайперов. Третьего октября были разосланы бегуны во все стороны в попытке восстановить связь с союзниками. Тщетно. Никто не вернулся. Если до этого ещё теплилась надежда, что они не окружены, то сейчас она погибла — у них не было никакой возможности спастись. А самым ужасным было то, что враги тоже это понимали. Весь день батальон подвергался жёсткой атаке: припасы у них стали заканчиваться, воевать было просто нечем, и без того тяжёлая ситуация ухудшалась. Была предпринята попытка прорваться — Аластор в ней не участвовал, возможно, не зря, поскольку она провалилась и почти что все участники погибли. Даже сам офицер, который её возглавил, лишь чудом остался живым. Аластор не знал, как он пережил последующий миномётный обстрел с гранатами, зато он прекрасно знал, почему никто из воющих не сдал позиции: бежать им просто было некуда. Всё, что они могли, это сражаться и умереть без надежды на спасение. Атака закончилась вечером. Огромное количество раненных, ещё больше — убитых. Аластор продолжал сидеть в окопе, он смотрел безжизненным взглядом в пустоту и молился, чтобы стоны умирающих и тяжело раненных прекратились. Стоны — вот что было хуже всего. Не так страшно было воевать, не так страшно было умирать, как страшно было осознавать, что можно не сразу умереть — можно получить смертельную тяжёлую рану и умирать в невыносимых агониях несколько часов, несколько дней, как те несчастные, чьи голоса доносились отовсюду. Но и это не было ещё Адом. Настоящий Ад начался на следующий день, четвертого октября. Несмотря на разосланных во все стороны голубей, которые, очевидно, не долетели до союзных войск, ситуация стала крайне плачевной. Не зная координаты батальона, артиллерия союзников открыла по ним огонь, а сразу же за этим последовал снайперский обстрел немцев. Трупов становилось всё больше, стоны усиливались, ужас возрастал и душил Аластора, не давая ему вздохнуть полной грудью. А может, то и к лучшему, ведь ничего иного, кроме как пота, земли, уничтожающего страха и запаха смерти, он уловить и не мог. Особенно Аластору запомнился этот день, потому что он стал его личным Адом. У Уиттлси остался всего один голубь, чтобы связаться со своими и прекратить дружеский огонь. И он его послал. Все понимали, что если этот испуганный и одинокий голубь не найдёт свой чердак, то всем пока ещё живым предстояло стать подобными другим, которых разорвало и искромсало на куски мяса. Птица взлетела, и все возликовали, с отчаянной надеждой смотря на её полёт. А потом села на дерево рядом с одной из палаток. Все солдаты дружно стали бросать в голубя куски земли и камни, чтобы заставить его полететь. Аластор бросал тоже, к тому же он был совсем близко к птице. Но, казалось, сам Бог отвернулся от них в этот день. Снаряд врага разорвался прямо под птицей, оглушив её и убив пятерых солдат. Взрывная волна накрыла с головой и Аластора, и следующим, что он увидел, стало голубое небо, покрытое серой дымкой от взрывов. А следующим, что он почувствовал, стала невыносимая головная боль, которая лишь усиливалась болезненными стонами раненных, вокруг него. Аластору повезло. Его не ранило, его контузило взрывной волной, и он потерял сознание. Очнулся спустя несколько минут, сел и его сразу же вывернуло наизнанку. Слух сильно подводил: все звуки, казалось, доносились издалека и смешивались в один отвратительный, ужасно громкий гул, срывающий Аластора с катушек. По-хорошему, Аластору следовало сложить оружие и направиться в госпиталь. Но такой возможности не было: они были в окружении. А идти к умирающим и раненным было равносильно самоубийству: их стоны после контузии стали ещё более невыносимыми. С горем пополам Аластор мог стоять на ногах, мог держать оружие, мог воевать, и он это делал: он продолжал воевать, невзирая на частичную потерю ориентации в пространстве. В первом батальоне все уже давно понимали, что они умрут, и всё, что они теперь могли сделать, так уйти в иной мир с честью. Аластор не желал умирать трусом. Аластор не желал, чтобы так о нём говорили его матери. Аластор не желал делать свою мать ещё более несчастной. Вскоре голубь очнулся и улетел. На этого пернатого надеялись все. Все надеялись, что он донёс последние, содержащее следующие мольбы: «Мы идем по дороге, параллельной 276.4. Наша собственная артиллерия обстреливает нас. Ради всего святого, остановите это», — до пункта назначения. Они находились под дружеским и вражеским обстрелом одновременно, казалось, целую вечность. Надежды на спасение на было. Но совершилось чудо: может быть, Бог ниспослал свою милость на умирающих воинов, а, может быть, им просто Дьявольски повезло, но союзные войска перевели обстрел на врагов. Солдаты первого батальона ликовали, хотя это не сильно увеличивало их шансы на спасение. За артиллерийским обстрелом союзника моментально последовало сокрушительное нападение немецких войск: начался рукопашный бой. И Аластор бы погиб в нём, если бы ему в самый подходящий момент, совершенно случайно не подвернулся бы под руку камень, огромный булыжник, которым он смог проломить противнику шею. Но с поля боя Аластор не уходил — уползал: шальная пуля насквозь пробила его ногу, окрашивая его грязные армейские штаны в багряный. В таких условиях каждая мелочь считалась везением, и Аластор считал таковым то, что пуля не задела его кость, прошла насквозь, разорвав лишь мягкие ткани. Аластора поместили к раненным. Всю ночь он не спал, страдал от рвоты, слух постепенно стал восстанавливаться, но от резких движений голова начинала кружиться, а к горлу подступал неприятным ком тошноты. Аластор мог лишь удивляться, как в таком состоянии после контузии он смог находиться на поле боя несколько часов назад и воевать. И не умереть. Выжить. К утру тошнота прекратилась, но мужчина не ел, боялся, что его снова начнёт выворачивать наизнанку, хотя есть было и нечего, со зрением и речью всё было в порядке, а вот слух всё ещё сильно подводил. Поворачивать головой Аластор был не в состоянии: у него моментально начиналось сильное головокружение и возникали рвотные порывы. Но это было ничего, по сравнению с сильной утомляемостью, общим плохим самочувствием и повышенной чувствительностью, когда даже шепот мог заставить мужчину зажать уши руками и свернуться калачиком на земле от боли. Больше в военных действиях Аластору участия не следовало бы принимать по медицинским соображениями. Но Аластор принимал — не мог не принимать. Несмотря на рану в ноге, он худо-бедно мог передвигаться, ясно соображал и был в состоянии стрелять из оружия и размахивать ножом или камнем. Начальству не пришлось объяснять Аластору, почему он должен воевать — каждый солдат знал, что он должен: он должен сражаться до тех пор, пока может держать оружие в руках, до тех пор, пока он жив, до последнего вздоха и взгляда, просто — до последнего. И Аластор сражался. Сражался из последних сил, без надежды, сражался отчаянно, превозмогая боль и облизывая потрескавшиеся сухие и искусанные до крови губы. Сражался, как и его товарищи. А по ночам он сидел среди умирающих, слушал их стоны и, перемещаясь с помощью палки, оказывал первую помощь, которую он был способен оказать, раненным. Хотя ему вовсе не хотелось помогать им — хотелось их убить, чтобы они, наконец, заткнулись и перестали стонать. Пятого октября были выставлены белые щиты, чтобы союзники могли сбросить им боеприпасы и еду. Но враги выставили такие же, и часть припасов отправилась в их руки. Шестого октября во второй половине дня вернулся рядовой Лоуэлл Р. Холлингсхед, который ранее был взят немцами в плен. Он принёс с собой следующее послание, текст которого передавался между солдатами из уст в уста: «Носитель послания, Лоуэлл Р. Холлингс, был взят в плен в октябре. − Он отказался отвечать на вопросы немецкого офицера разведки. Рядовой весьма порядочный человек, чествующий свою родину в самом строгом смысле этого слова. Он понес это послание против своей воли, веря, что поступает неправильно перед своей страной, доставляя настоящее письмо офицеру, отвечающему за 2-й батальон 308 пех. полка 77-й дивизии с целью рекомендовать ему сдаться со своими силами, поскольку будет совершенно бесполезно, с учетом нынешних обстоятельств, сопротивляться дальше. Страдания ваших раненых можно услышать даже здесь на немецких позициях, и мы обращаемся к вашим человеческим чувствам, чтобы это прекратить. Белый флаг в руках одного из ваших людей будет для нас знаком, что вы согласны с этими условиями. Пожалуйста, отнеситесь рядовому Холлингсхеду как к честному человеку. Он настоящий солдат, мы вам завидуем». Но разве могли они сдаться? Разве могли они после стольких потерь сдаться убийцам их товарищей? Разве могли они предать свою страну? Разве мог Аластор решать что-то в этой ситуации? По приказу они убрали белые щиты, чтобы враг по ошибке не принял их за условный сигнал. Они выбрали выжить, что казалось невозможным, или умереть, но не сдаваться. Седьмого октября Ад продолжился. Нога Аластора болела всё сильнее, хотя слух полностью восстановился. Он был небоеспособным, но всё ещё отважно и самоотверженно, как и все другие, воевал, иногда находился среди раненных и помогал им: перевязывал им раны, менял повязки, пытался облегчить боль, когда они умирали. А умирали почти что все. Оторванные конечности, открытые переломы, искаженные агонией лица — всё это несказанно давило на психику Аластора, и грешной мыслью он думал:«Как хорошо, что на их месте не я».
Ночами Аластор почти не спал: он сильно осунулся, превратился в живой скелет, его глаза впали и вокруг них образовались пугающих размеров круги. Ночи были его личным кошмаром. Даже слабые стоны выводили его из равновесия, заставляли зажимать уши руками и ёжиться в неудержимом желании взять оружие и застрелить всех стонущих. Ночью с седьмого на восьмое октября Аластор убил одного раненного. Он был тяжело ранен — отсутствовала половина ноги, рука была сломана, на всём теле наблюдались множественные кровоточащие раны и, как предполагали, было внутренне кровотечение. Смерть этого солдата была вопросом времени. И Аластор сократил это время. Не вынеся его бессознательных стонов ночью, мужчина поднялся и доковылял, опираясь на палку, ведь только так или ползком он мог передвигаться, до него, после чего наклонился над ним и несколько раз ударил его голову о землю. Стоны прекратились. Утром солдата обнаружили мёртвым. Никто ничего не заподозрил — одним мертвецом больше. Да этот солдат и без того, всем было понятно, был не жилец. Аластор не считал свой поступок преступлением. Смерть этого солдата была очевидна, и Аластор всего лишь избавил его от страданий. Это было даже милосердно. Это была почти что доброта. Восьмого октября полк союзников, наконец, пробил окружение потерянного батальона и освободил его, прекращая этот восьмидневный ужас. Многие были ранены, убиты, пропали без вести или были захвачены в плен. Из 545 человек из Аргонского леса вышли лишь 194. И Аластору повезло быть в их числе.***
Как раненный, Аластор был направлен в госпиталь. Контузия его больше не беспокоила, зато беспокоила простреленная нога. От пережитого стресса Аластор начал хромать, хотя абсолютно восстановился: такая хромата должна была пройти, как обещали врачи. Лишь через год с небольшим хромота Аластора пройдёт. Но это — потом, а сейчас… Когда он вернулся домой, его мать плакала от счастья. Аластор еле сдерживал себя, чтобы не рыдать вместе с ней. Пережив Аргонский лес, Аластор считал эту битву Верденской мясорубкой, и он боялся себе представить, каково было участникам настоящей Верденской мясорубки.Мёз-Аргонское наступление сломало жизни многих. Мёз-Аргонское наступление доломало психику Аластора. В 1919-м году он начал убивать.
***
В голове мужчины всплывали ужасные воспоминания: летящие куски тел в разные стороны, крики, вой канонады, выстрелы, дым и стоны. Стоны до сих пор снились в кошмарах Аластору, стоны его умирающих товарищей всё ещё не давали ему спокойно спать, раздражали его, приводили в ужас, заставили сворачиваться на постели и укрываться одеялом с головой, но это никогда не помогало: стоны звучали не извне, стоны звучали в голове Аластора. Радио Демон ненавидел войну. Люди могли учинить такую кровавую бойню только за счёт своих тел и оружий. А какой ужас могли учинить демоны со своими магическими способностями? Мужчина даже не хотел об этом думать. Несомненно, Аластор наслаждался насилием. Ему нравилось смотреть, как умирают некоторые личности. Но ему это нравилось, когда это было скорее исключение, чем правило, когда это было единичным случаем. Насилие и война — понятия разные. Насилие можно учинить и без войны. А война всегда несёт в себе массовое насилие нечеловеческих размеров, и в этом — в этой всеобъемлющей стороне насилия — и заключается ужас войны, заставляющий прошедших через неё спустя века содрогаться из-за воспоминаний о битвах. Аластор прекрасно помнил войну. Он прекрасно помнил Аргонский лес. Он слишком хорошо помнил, как они выживали и сражались. Свою жизнь тогда они не измеряли днями, не измеряли часами — они её измеряли минутами. Каждая прожитая минута считалась счастьем, какой бы ужасной она не была, сколько бы смертей товарищей не принесла, ведь главная задача — выжить и не сдаться. Сидя в темноте и держа Чарли за руку, Радио Демон особенно чётко понимал, что не хочет повторения тех дней, не хочет ничего даже близкого к этому и тем более он не хочет чего-то превосходящего в масштабах, страданиях и стонах. Он слишком хорошо знал, что такое война — он чувствовал её холодные руки до сих пор на себе, а в особенно грустные ночи он подскакивал на кровати и хватался за ногу, чувствуя невыносимую боль и боясь найти там сквозное отверстие. Но раны не было, а фантомная боль до самого утра не отпускала. — Нет, — прошептал мужчина, кладя голову на край кровати и прикрывая глаза. — Никакой войны не будет. Я не позволю.***
Утро встретило Магне лёгкой головной болью. Некоторое время девушка сопротивлялась реальности, хмурилась, пыталась вновь заснуть, игнорируя и головную боль, и отсутствие желания спать дальше. Но эта битва была проиграна Магне: она открыла глаза и увидела перед собой Аластора. Нежно держа Чарли за руку, он сидел подле кровати, и его голова покоилась на её краю. Мужчина крепко спал. Смотря на него, Чарли начала вспомнить события прошедшего ужина: в её голове всплывали разрозненные, иногда несвязанные, не поддающиеся хронологическому порядку воспоминания. — Ой, дура-а, — в ужасе протянула девушка. — Что за чушь я вчера творила! Аластор недовольно дёрнул ухом, словно пытался тем самым отогнать от себя шум. Чарли понимала, что вчера доставила ему много хлопот, и сейчас ему просто необходимо отдохнуть. Девушка хотела осторожно слезть с кровати, чтобы не разбудить мужчину, но задуманное не получилось. Когда Магне попытался поставить ноги на пол, то запуталась в одеяле, и его шуршание, когда она пыталась от него освободиться, потревожило Радио Демона. Он повёл ухом, чуть приоткрыл глаза, зевнул, прикрыл глаза, а после распахнул их, уставившись на девушку. — При… — начала Чарли, но оборвалась, неловко сглотнула, когда Аластор моргнул, —…вет? — Утро доброе, — ответил Радио Демон. — Как ты себя чувствуешь? — Терпимо. — Сделать тебе чая? — Если это тебе не доставит проблем… — Никаких проблем, милая! Лишь сейчас голос Аластора приобрёл привычный шум радио, и он бодро поднялся, неудовлетворённо окидывая кухонный участок в комнате Чарли. Но делать нечего — ему придётся работать с тем, что есть. После быстрого осмотра полок Радио Демон понял, что чая в этих стенах отродясь не было, поэтому он ловко материализовал милый пузатый прозрачный чайничек и листья зелёного чая для заварки. Пока чай заваривался, мужчина достал кружку, а на блюдце выложил немного печенья, которое нашёл у Магне. Когда всё было готово, Радио Демон подал импровизированный завтрак девушке, которая к этому времени заправила постель и села на неё. Приняв от Аластора чай и блюдце с печеньем, Чарли хотела пригласить демона присесть рядом, но мужчина уже нашёл себе место рядом с подоконником. Облокотившись о него, он удобно устроился и, прикрыв рот рукой, поспешно зевнул. — Не выспался? — сочувственно спросила Чарли. Ответом послужило лёгкое пожатие плечами. — Прости, — отпив чая, девушка опустила взгляд. — За что? Аластор был жутко сонным, уставшим, но рядом с Магне он мог позволить себе расслабиться, поэтому непроизвольно он немного дёрнул ушами вниз. Чарли бы заметила этот жест доверия, если бы не смотрела в этот момент на своё отражение в кружке. — За вчерашнее, — Чарли вздохнула. — Я доставила тебе много неудобств. — Пустяки, милая, — отмахнулся Радио Демон. Магне грустно улыбнулась, выдохнула, приняла решение: не стоит Аластору быть так далеко от неё. Под удивленный взгляд демона она поднялась, поставила на подоконник блюдце с печеньем и свою кружку чая, после чего села рядом с ними, запрыгнув на подоконник. — Угощайся, — предложила девушка. — Благодарю, — и Аластор потянулся к печенью, когда Магне неловко усмехнулась: — Это я тебя должна поблагодарить. Ты же всё приготовил. — Тогда поблагодари, — невозмутимо сообщил Аластор таким тоном, чтобы было очевидно: простым «спасибо» Чарли не отделается. Магне немного напряглась, шумно проглотила чай и спросила: — Как именно? — Наприме-ер… — протянул мужчина, из его голоса пропали помехи, а Магне поймала себя на мысли, что у Аластора ужасно приятный голос. Конечно, до этого она не находила его голос отвратительным, она всегда считала его красивым, но только сейчас акцентировала на этом своё внимание. А Радио Демон тем временем бросил взгляд на печенье и стал водить над ними пальцем. Чарли решила, что он колдует, но демон опроверг предположение девушки, попутно этим действиям говоря: — Кого же мне убить из этого печенья? Раз-и-два — кровавая петля, три-четыре — мы в эфире, а когда мы скажем пять — снова будем убивать! И мужчина схватил рандомную печеньку, показал её Чарли и сообщил: — Я всегда беру их вне очереди, чтобы они все боялись, кого же я покромсаю. А теперь вопрос — твоя благодарность! Позволишь мне беспощадно раздробить это печенье на кусочки? Позволишь этому печенью мучительно умереть, истекая крошками и ощущая, как я откусываю от него кусочек за кусочком? Голос Аластора шутливо звенел в стенах комнаты, и Чарли подхватила весёлый настрой мужчины. Наигранно серьёзно она ответила: — О, нет! Это слишком жестокая смерть! Как наследница престола, приговариваю её к частичному помилованию: сперва мы её убьём, а уже потом покромсаем на кусочки! Магне схватила за другой конец печенье Аластора и, надломив его, отломила кусочек, который сразу же отправила себе в рот. — Так-то лучше, — сказала она. — Кстати, советую приступить к раздрабливанию. Очень вкусно. Не прошло и секунды, как Чарли и Аластор, смотря в глаза друг другу, рассмеялись. Мужчина съел печенье и, прожевав, заметил: — Действительно. Могу я взять ещё одно? — Пополам? — Пополам. И вновь после обманчивой считалки, которая на самом деле ничего не решала, мужчина схватил печенье и, разломив, протянул одну часть Магне. Рассматривая оказавшийся в её руках кусочек печенья, девушка погрустнела и сказала: — Думаешь, действительно будет война? — Война? — насторожился Радио Демон. В его голосе до сих не было помех, что было крайне нетипично для него. — Война между Небом и нами. Ну, про которую мы вчера разговаривали. — А, эта война. Боюсь, сказать точно просто невозможно. Но исключать такой вариант не стоит: мы должны быть готовы ко всему. — А ты бы хотел? — Хотел что, милая? — Войну. Эту войну. — С чего бы? — Аластор нервно дёрнулся. — Ну, — протянула Чарли, — ты любишь насилие, а война полна этим насилием. К тому же ты вчера так воодушевлённо рассказывал об этой возможной войне. — О, милая, ты глубоко заблуждаешься. Я вовсе не был воодушевлён такой перспективой, я был… — демон замолчал, задавая сам себе вопрос, может ли он доверять Чарли, но ответ на это он уже давно определил, поэтому продолжил, отведя взгляд в сторону и еле слышно шепча: — Я был напуган, милая. — Войной? Удивлению Магне не было предела. Она никогда не видела, чтобы Радио Демон боялся. Она никогда не чувствовала, чтобы мужчина боялся. Она никогда не слышала, чтобы он боялся. Больше того: Аластор был расчётливым, и боязнь чего бы то ни было для него — это слабость, это точка, на которую можно надавить, которой можно подчинить его себе. Чарли никогда не думала, что Аластор может признаться ей в такой слабости. — Войной, — с обречённым вздохом подтвердил мужчина, всё ещё не смотря на Магне. — Довольно весело смотреть, как отдельные личности страдают, весело самому заставлять кого-то страдать, но совсем не весело, когда страдают абсолютно все. Совсем не смешно, когда страдание становится массовым, когда оно становится неизбежной обыденностью. На войне страдания сродни скуке в Аду. Они везде, они повсюду, от них не спастись. О, Чарли, это ужасно! Поверь мне, война — это худшее из возможного. Ты когда-нибудь читала книги про войну или военные хроники? Нет? А стоит, там описаны все ужасы войны, хотя, конечно, такие описания не соответствует действительности: в действительности всё намного хуже. Конечно, ты видела, наверняка видела множество смертей здесь, но согласись, действительно не так уж многих демонов убивают ангельским оружием. Здесь мы можем сражаться ради удовольствия, не боясь за жизни нас самих или наших товарищей. А если будет война, то всё изменится: каждая прожитая минута будет казаться настоящим счастьем, каждый выживший приятель будет видеться навесом золота, каждая смерть, каждая рана, каждое мгновение так чётко отпечатаются в памяти, что, закрывая глаза, ты будешь раз за разом проживать весь этот ужас вновь и вновь, а стоны умирающих, разодранных на части людей, никогда не покинут твоей головы. Война не только убивает всех, она калечит жизни многих, она ломает людей. И такие ужасы друг с другом могут сотворить одни только люди — а на что способны демоны и ангелы? О, если начнётся война, то это будет действительно Конец Света, — демон вздохнул и отрицательно покачал головой. — Я не допущу этого. Чарли поставила кружку чая на подоконник, и от этого звука Аластор едва заметно вздрогнул. — Ты был на войне, — сказала Магне. — Ты всё это испытал на себе? — Я живу с этим, милая. Радио Демон всё ещё не смел смотреть на Чарли, подавляя в себе животный ужас, который возникал лишь при одном воспоминании о днях войны, а Чарли, убрав блюдце с печеньем бесшумно подвинулась к Аластору и крепко обняла его. От неожиданности мужчина на короткий миг прижал уши к голове и перевёл несколько пораженный взгляд на девушку. — Не бойся. Всё будет хорошо. Мы сделаем всё, чтобы предотвратить войну, если будет такая угроза. Лично я сделаю всё, чтобы она не случилась. На лице мужчины появилась лёгкая улыбка. — Знаешь, — сказал он, — самое страшное на войне — это мысли. Мысли о доме, о родных, о всём. И эти мысли всегда такие эгоистичные, что в итоге становится стыдно за самого себя, в итоге становится противно от самого себя. Когда сидишь в окопе во время миномётного обстрела и на твоих глазах товарищей разрывает на кусочки, отрывает им части тела, они корчатся в муках, умирая, когда их просто превращает в фарш, то в итоге, когда вся эта ужасная картина становится для тебя сводящей с ума обыденностью, ты думаешь: как же хорошо, что на их месте не я. — Ты погиб на войне? — спросила Магне, не разрывая объятий. — О, если бы, — усмехнулся Аластор. — Я выжил. Я вернулся домой. Я думал, что мне просто чертовски повезло, раз я не закончил свои дни в каком-нибудь окопе с пулей в голове или с оторванной ногой. Но я ошибался. — Тогда… как ты умер? — удивилась Чарли. — И почему ты ошибался? — Ошибался я в том, что мне повезло, — на лице демона появилась такая яркая, такая характерная ему непроницаемая улыбка. — Моя смерть оказалась намного мучительнее этого. Ответить Чарли не позволил настойчивый стук в дверь, который с каждой секундой всё возрастал, а вскоре его начал сопровождать возмущенный голос Вегги: — Чарли, открой! Чарли, чёрт возьми, ты здесь?! Открой, если ты там, иначе я выломаю дверь! — Я, пожалуй, открою, — сказала Магне, спрыгивая с подоконника. — Ей действительно лучше открыть, — усмехнулся в ответ Аластор и взял ещё одно печенье. — А то она слишком буйная. Как только девушка открыла дверь, Вегги ураганом ворвалась в комнату, хватая Магне за плечи: — Всё в порядке?! — в ужасе воскликнула Вегги. — Уже обед, а тебя всё ещё нет в кабинете! Такое на тебя не похоже, подруга! — Уже обед? — удивилась Чарли, но её вопрос остался без ответа. Острым взглядом Вегги окинула комнату, нахмурилась и спросила, заглядывая в глаза подруге: — Ты, что, переспала с Радио Демоном?! — Что?! Нет! — вскрикнула Чарли, а Аластор чуть не подавился печеньем, но откашлялся, и продолжил делать вид, что совсем не слышит разговор девушек. — Точно? — Вегги недоверчиво прищурилась. — Просто всё указывает на это. — Что — всё? — Ну, например, на подоконнике стоит еда. Значит, вы едите. А это в свою очередь значит, что Аластор не только что зашёл к тебе. К тому же у тебя постель аккуратно застелена. — А чем тебе моя постель не нравится? — возмутилась Магне. — Я её хорошо заправила. Не вижу связи. — Да ты же никогда постель не заправляешь! — воскликнула Вегги. — А сейчас — заправила. И с чего бы?! Явно, чтобы скрыть следы того, что недавно происходило на этой самой постели! Чарли покраснела, ведь Вегги в некотором роде попала в точку. Девушка действительно заправила постель исключительно для того, чтобы не показаться Аластору неряхой. Но Вегги истолковала это смущение совсем иначе: Вегги решила, что её предположение верно и она застукала подругу прямо на месте «преступления». А когда она ощутила перегар от Магне, то впилась в её плечи с такой силой, что девушка даже поморщилась от боли: — Да ты пила вчера! — воскликнула Вегги. — По глазам видно! Чёрт возьми, что за напасть: вчера Даст мучался от похмелья, сегодня ты! — Совсем немного, — призналась Чарли. — Не немного! От тебя знатно несёт! Магне не ответила, отвела взгляд в сторону. — О-о-о, — простонала Вегги. — Только не говори, что ты вчера напилась и по пьяни переспала с ним! Или того хуже: он тебя напоил и в постель затащил! — Вегги резко отпустила Чарли и угрожающе тыкнула пальцем в Радио Демона. — Признавайся, негодяй, что ты сделал с Чарли?! Что за гнусный план у тебя?! На лице мужчины всё ещё ослепительно сверкала улыбка, с которой он невозмутимо доел печенье, а после, подойдя к Вегги, наклонился к ней и саркастично-ласково, с вновь звенящими помехами сообщил: — Ничего, милочка. И улыбайся — улыбайся шире: без улыбки ты всё равно что голая! Демон коснулся лба Вегги пальцем, чуть надавил, заставляя ту приподнять лицо, искаженное гримасой гнева и отвращения, и, с шумом рассмеявшись, покинул помещение. Девушки остались наедине. И Чарли чувствовала: ей предстоял тяжёлый разговор с подругой.