20:45
Лука в его руках. Тёплый. Самый настоящий. Цепляющийся за него своими ладонями. Элиотт готов сотни раз подмечать мысленно и проматывать в голове каждый из этих фактов просто потому что это приятно. Каждую деталь, дающую ему понять, что Луку невозможно спугнуть. Он слишком крепко и отчаянно за него держится, чтобы Элиотт позволил себе подумать, что в чём-то перебарщивает. Правая ладонь Лалльмана спускается по его плечу чуть ниже, словно расслабляясь, а Элиотт неожиданно понимает, что ему до ужаса в своём свитере жарко. То ли опускающееся к горизонту солнце его доводило до таких ощущений, то ли Лука Лалльман, которого он наконец держал в своих руках и не готов был ни при каких условиях по своей воле отпускать. Вот так удачно просто зашёл в гости. Шоколадку хотел передать, как говорится. А в эту минуту прижимался к его шее губами и никак не мог найти в себе силы, чтобы отстраниться, чувствуя, как вздымаются медленно рёбра под его ладонями, потому что Лука дышал. Размеренно. Спокойно. Это спокойствие для Элиотта после потока паники было спасительным. Лука дышал запахом его тела, к которому, как он этим летом осознал — всё время так тянулся. Дышал и, улавливая в свитере аромат шерсти, совершенно ни о чем не думал. Он не совсем точно знал, как пахнет шерсть, состоящая в ткани, но, наверное, это был именно её запах. Собственные глаза казались ему по ощущениям распухшими, хоть он и уверен, что не плакал. Не плакал же? Что вообще за последние минуты происходило и что было между ними реальным? Он совершенно не желал сейчас слишком много думать, потому что Элиотт, он верил, был здесь. Был с ним. И Луке ужасно тепло и до-прекрасного спокойно, когда он обнимает его вот так. Мягко. Словно для них это совершенно привычно. Словно это то, на что они всегда имели право. Словно так и надо. Хотя, вероятно, вердикт о спокойствии был поспешным, потому что стоит только Элиотту шевельнуть головой, щекоча его левое ухо мягкими волосами и выдохнуть носом коротко ему в шею, как Лука тут же от прокатывающейся по телу волны тепла вздрагивает. Элиотт. Целовал. Его. Шею. Милый, спокойный, как ему казалось, натурал-Элиотт целовал в течение он понятия не имел скольких минут его шею и дышал так глубоко и так словно даже жадно, как Лука не смел себе даже представить. Его сердце сжимается, когда он чувствует, как потихоньку, едва заметно от него отстраняются. Дыхание становится глубже от подступающей тревоги, потому что пока они в моменте — это их момент. Всё стабильно. И никакая реальность им не мешает. Но если вдруг Элиотт придёт в себя, если он испугается собственных действий или пожалеет о них, то... Но все наихудшие мысли Луки моментально стопорятся, развеиваются, словно неприятная дымка, когда он неуверенно поднимает к лицу Элиотта свой взгляд и видит совершенно обескураживающую, наидовольнейшую улыбку, светлые и тёплые в приглушённом свете заката глаза и розоватые скулы. «Боже, помоги. Он такой красивый» — молит ослабленный в эти чувственные минуты разум мальчишки, в то время как его глаза бегают по мягким, таким родным, но одновременно столь незнакомым в этой близости, в этой теплоте и интимности, до которой они дошли, чертам лица. Элиотт не жалел. Абсолютно точно. Лука читал это в его улыбке. — Успокоился? — Почти шепот. Его шепот, являющийся очередным подтверждением — реально. Всё, на что хватает зачарованного моментом Луку — слабо кивнуть. И кажется, словно всё с ним произошедшее в замедленной съемке повторяется, потому что через несколько секунд он чувствует, как касается чужая ладонь его левой щеки нежно, как наклоняется к нему Элиотт и, проходясь кончиком языка по своей нижней губе, господи, он даже этот звук слышал, оставляет мягкий поцелуй на его скуле. Вероятно, столь же розовой, как щёки Элиотта, как его губы, которых Лука и не мечтал коснуться. Только сейчас именно они касались его. Элиотт всё ещё обнимал его плечо левой рукой, а Лука, скользя своей правой по его груди, неуверенно вёл указательным пальцем по линии-узору на его мягком свитере вниз. — Тебе не жарко? — Интересуется Лалльман и сам удивляется тому, как тихо это произнёс, но как чувствительно воспринялся звук собственного голоса в окружавшей их тишине. А Элиотт улыбается. Смотрит на его опущенные ресницы и медленно моргает, едва пытаясь собрать себя в кучу. Ему слишком нравится вот так в происходящем, в Луке растворяться. — Очень. — Отвечает честно и отчего-то собой гордится, потому что этот ответ позволяет вновь окунуться в необычайную синеву. Лука поднял к нему взгляд. «И зачем я это спросил?» — думает про себя Лалльман, его щёки горят, шея зудит и до него самого как-то лишь сейчас доходит реальный факт — жарко. Действительно очень жарко. — Надо, наверное, — он поднимает глаза к окну, — окошко открыть. — Опирается левой ладонью на кровать, приподнимаясь на коленях, но почти сразу об этой идее забывает, потому как Элиотт, всё ещё не готовый его отпустить, не позволяет ему уйти: обвивает вновь его плечи руками и перетягивает на себя. — Э... — только и успевает выдохнуть едва приподнявшийся Лука, чувствуя, как из-за возобновившихся объятий теряет равновесие, а через мгновение уже, зажатый в плен, упирается локтями в ковёр. Он медленно, но верно осознаёт, что лежит на Элиотте. Всё, чего он может этим утром и хотел — увидеть хотя бы глазком своего соседа из окна выходящей на сторону его дома ванной комнаты и, возможно, таки отрыть где-нибудь у себя шоколад. Сейчас же, в своей комнате, ставшей неожиданно душной, были и шоколадка, и его прекрасный сосед, а сам Лука, совершенно того не ожидавший, сейчас лежал на своём друге, целовавшем пару минут назад его шею. Растём в уровне наличии удачи с геометрической прогрессией, Лука. В следующий раз надо будет загадать мир во всём мире и вакцины от всех болезней. Авось, прокатит. — Извини, я... — Повторяет произнесённые ранее Лукой слова Элиотт, стараясь по минимуму дышать или двигаться. Их положение слишком тесное. Слишком неожиданное и провокационное. И ему всё ещё чертовски жарко. Он ведь точно не хотел утянуть на себя Луку настолько? Точно не представлял, как он прижмётся к нему всем своим телом, когда притягивал его к себе за плечи? Элиотт всего лишь не был готов его отпустить. Но сейчас, чувствуя напряженный и теплый живот Луки своим, не менее напряженным, ощущая прижимающиеся к нему бёдра, Элиотт чётко осознаёт, что физически со своим жаром, кажется, если они не сделают хоть что-нибудь, не справится. «Не хотел» — крутится окончание собственной фразы на языке, но Элиотт не смеет его произнести, потому что в эту секунду, прекрасно замечая, как Лука волнуется, бегая по его лицу взглядом, понимает, что сделал бы ради одного этого вида подобное снова. И он ничего не отвечает, не договаривает даже, глядя ему в глаза, а Лука взвыть в эту секунду готов от того, как Элиотт сейчас на него смотрит. Он действительно, абсолютно точно, готов поклясться — в жизни не видел Элиотта таким. Таким потерянным в моменте. Таким соблазнительным. Да. Лука почти научился мириться и сдерживать своё восхищение от одного его ежедневного нахождения рядом с ним, но такого не ожидал совершенно. Чеширский кот. Обольститель. Сам Дьявол под ним лежал, опуская медленно на его талию ладони. Но точно не Элиотт. — Я это, — мямлит Лука, пытаясь приподняться на ладонях, но чувствует прижимающуюся к пояснице руку и замирает, вновь переводя к лицу Элиотта ошарашенный взгляд. — Ты такой, — тихо, немного хрипло проговаривает Демори, напрягая каждый нерв спины Луки, по которой медленно поднималась его ладонь. А Лука пленяется — не двигается, слушает. Ему слишком важно узнать, "какой" он. — Волшебный. — Искренне заканчивает свой комплимент Демори, дёргает бровями и улыбается блаженно. А Лалльмана оглушает. — Ты в порядке? — Спрашивает он серьёзно, удивляя их обоих, лежащих друг на друге, своим вопросом. Он выглядит спокойным, но его уши горят. Его тело ноет, потому что не было к такому окончанию вечера готово. Лука лишь никак не может избавиться от ощущения, что Элиотт, выглядя настолько под ним блаженным, пьян. Сам Элиотт же, засматриваясь, всё ещё не до конца понимая услышанного вопроса, не успевает даже обдумать на него ответ, как вдруг видит резкую перемену в настроении Луки, когда тот неожиданно поворачивает голову к порогу своей комнаты. Это напуганное, вырывающееся из их идиллии движение вынуждает его свести брови у переносицы. До одурманенного их близостью мозга медленно доходят доносящиеся с лестницы шаги. Он быстро переводит взгляд к Луке, замечает на его лице оцепенение и, сглатывая сухо, понимая, что ситуацию надо брать в свои руки, напрягается, приподнимаясь на ладонях вместе с ним. Приходится взять Луку за плечи и отодвинуть немного от себя, освободить свои ноги от его и хотя бы немного отсесть. Всё это происходит так быстро и резко, что у самого Элиотта начинают пульсировать от неприятного волнения виски. Он успевает бросить короткий взгляд на ошеломлённого Луку, прежде чем его уши оглушает короткий стук. Он замечает лежащий слева от себя портфель и тянет его на себя резко. — Лука? — Слышится за дверью женский голос и Элиотт, осознавая, что Лука не отвечает, что он всё ещё где-то в своих мыслях, поворачивается к нему, касаясь ладонью его плеча. — Всё хорошо. — Шепчет Демори и, встречаясь с его глазами своими, утверждающе кивает. Все действия на инстинктах. Вновь. — Да. — Спустя пару секунд зрительного контакта громко отвечает Лука, переводя взгляд, становящийся осознаннее, к открывающейся двери. Элиотт успевает опустить свою ладонь, прежде чем, подняв глаза, вновь встретиться с матерью Луки. Взгляд этой женщины в этот раз кажется теплее, и он не может разобрать, была ли эта перемена из-за последних солнечных лучей, освещавших комнату, или оттого, как сильно дал по его мозгу произошедший контакт с Лукой. Всё, что было сейчас для него важно — удержать ситуацию под контролем. Обойтись без последствий. Он просто не мог позволить иметь тому откровению, что между ними произошло, хоть какие-то последствия. — Вы не... — Лука сжимает челюсти крепче, глядя матери в глаза, — засиделись? — А они оба не знают, что ответить. Не помнят даже, сколько времени вот так друг с другом провели. Элиотт, на самом деле, от этого вопроса даже подвисает. Неужели Луке необходимо было подобные вещи ей объяснять? Это было так непривычно. Так странно и напряженно. — Нет. — Отвечает спокойно Лука. Видимо, к нему возвращались силы. — Мы ещё не договорили. — Почти сразу Элиотт замечает перемену в его голосе, проскальзывающий в нём, незнакомый ему холод, и видит, как приподнимаются от этих слов брови женщины. Приходится невольно замереть, когда она переводит к нему свой не читаемый на эмоции взгляд. — О биологии. — Добавляет серьёзным тоном Лука и его мать на это, возвращая к нему своё внимание, коротко кивает. — Хорошо. — Просто отвечает она и, вновь кивнув, даже коротко и неожиданно улыбнувшись, прикрывает дверь. Еще секунд десять Элиотт прислушивается к её удаляющимся шагам, прежде чем, откинувшись спиной к кровати, шумно и расслабленно выдохнуть. Он зарывается левой ладонью в свои волосы, поворачиваясь к Луке, но того, кажется, всё ещё укутывал слой напряжения. — О биологии? — Усмехается Элиотт мягко, опускает ладони к ковру и немного наклоняет к Лалльману голову. Надеждой является то, что тот, видимо, всё же оторвавшись от своих глубоких мыслей, опустил взгляд к его правой ладони. Все было совершенно правильно в моменте. Но сейчас, когда этот Их момент завершился, Лука наблюдает за расстоянием между их бедрами в сантиметров пятнадцать и боится сделать хоть что-то лишнее. Поднимает взгляд к лицу Элиотта, тут же сталкивается с лёгким волнением в его глазах и неожиданно осознаёт, что эти мысли взаимны. И эта взаимность медленно возвращает ему покой. Господи. Элиотт же натурал. Неужели не настолько, насколько они оба думали? Луке неожиданно хочется от этой мысли рассмеяться и он, сам того не ожидая, фыркает, опуская голову. Какой-то один сплошной переизбыток эмоций, а не вечер. — Смешно те... — Хочет уже сказать Демори, но замолкает, как только Лука поднимает к нему свой взгляд резко. — Как ты тут оказался вообще? Она так просто пустила? — Он становится вновь неожиданно серьёзным, и у Элиотта складывается такое впечатление, словно его мозг способен был обрабатывать вопросы по очереди, но никак не вместе. Потому что конкретно сейчас Лука выглядел гораздо более озадаченным фактом его прихода, чем тем, что между ними, друзьями, недавно произошло. — Сказал, что конспекты тебе решил занести. Про твой каприз в виде шоколадки не заикался. — Он пожимает плечами коротко, вглядываясь в его эмоции. — Да Вы, Элиотт Демори, — Лука неожиданно улыбается, — умелый врун. — И меняется его настроение так быстро, потому что лишь сейчас до него действительно доходит, что Элиотт приходил к нему ради того, чтобы просто передать ему треклятую шоколадку, о которой сам Лука весь день заикался скорее в шутку. — Кто бы говорил. — Абсолютно беззлобно парирует Элиотт и улыбается, немного склоняя к нему голову, но неожиданно появившаяся на лице Луки улыбка, столь же неожиданно, пугая, начинает от этих слов потихоньку сходить. — Я скажу тебе. — Неожиданно уверенно и твёрдо говорит Лалльман, но, коротко вздыхая, вновь смыкает свои губы, отводя взгляд к двери. — Думаю, — он пытается подобрать вернее слова, а Элиотт слушает. Внимательно, пытаясь понять, какая именно мысль завладела разумом Луки. Он имел в виду их разговор о ситуации с родителями? — Думаю, если продолжим сидеть, она опять придёт, а я не знаю, — его дыхание сбивается, проявляясь как последствие от накрывшей его пятнадцать минут назад паники. — Не знаю, как лучше это объяснить. — Его взгляд опускается к коленям, а Элиотт вновь поднимает ладонь к его плечу, поглаживая его мягко. И для них обоих этот жест после прерванной близости значит слишком много. — В переписке не будет легче? — Предлагает он, и брови Луки приподнимаются. — Не знаю. Просто, это же не так просто выразить? — Элиотт поджимает губы, имея в виду недавние попытки Луки всё ему рассказать. — Может текстом будет проще? — Всё лето Лалльман ждал, чтобы поделиться с Элиоттом лицом к лицу ситуацией, связанной с Яном, потому что "простая" переписка не казалась ему стоящим вариантом, а сейчас, глядя ему в глаза, отчего-то не мог и предложения воедино связать о том, что тревожило его едва ли не сильнее. Перегрелся. Тема не простая. Точно. Их подгоняла мать. Да, наверняка влияло и это. Элиотт целовал его шею. Лука моментально принимает все факторы, мешающие ему нормально функционировать и, выпрямившись резковато, отвечает: — Может быть. Да, давай попробуем. — Элиотт кивает, воодушевляясь. Всё, что угодно, если они смогут поговорить. Если смогут быть друг с другом открыты. Если Луке станет легче. Сейчас, он понимает, сейчас он, не желая отпускать его плечо, чувствует, что этот разговор чертовски для них важен.21:17
Проводив Элиотта до первого этажа, договорившись по возможности сразу списаться в Line, Лука, не столкнувшись к своему счастью с матерью, поплёлся обратно в свою комнату, всё ещё чувствуя, как горят щёки. Схватив с кровати телефон, который так на ней и покоился с того момента, как он решил, что к нему в комнату решила зайти мать, Лука пошлёпал в своих мягких коричневых тапках в ванную комнату. Он никогда не ложился спать так рано. И точно никогда так рано не чистил зубы. Но сейчас его заведённое состояние по какой-то причине привело его именно сюда. Телефон лежал на деревянной тумбе, возле раковины, а Лука, усердно начищивая свои зубы, не мог решить: в окно выглянуть, чтобы увидеть свет в его комнате, или продолжить сверлить взглядом открытый с Элиоттом чат. Минуты шли, а произошедшее между ними становилось всё менее реальным. Поэтому он проматывал в голове это из раза в раз, смотрел на себя в зеркало, менял направление движений щётки и пытался понять, в какой именно миг что-то между ними переменилось. «Не отпускай» — кисть, держащая щетку замирает. Он действительно это ляпнул. «А я и не хочу» — Лука медленно ведёт челюстью, не моргает. Попавшая на язык паста оказывается слишком на вкус ядрёной и он, хмурясь, опускает щётку к раковине, врубая в кране чуть тёплую воду. «Ты такой... Волшебный» — сердце сжимается, а всё, чего он желает — наклонившись, прополоскать спокойно рот и не захлебнуться в собственном волнении. Это действительно происходило с ним. С ними. Короткий звон телефона заставляет его повернуть голову к тумбе и, сполоснув щётку, поспешить вытереть о полотенце руки. Элиотт: Ну что. Я тут. Я готов. Стоит ли мне засесть с кружкой на подоконнике или пойти в комнату? На лице Луки постепенно расползается улыбка и он, выключая свет в ванной, плетётся обратно к себе, уткнувшись взглядом в светящийся в темноте коридора экран. Лука: Можно в комнату) Лука: Ну то есть Лука: Я пошёл в кровать Он останавливается у приоткрытой двери резко, задумываясь, с каким подтекстом это могло звучать. «Я иду в кровать и ты тогда, Элиотт, тоже иди в свою кровать, переписываясь со мной». Хочется накрыть своё лицо ладонью, потому что он вновь вместо того, чтобы просто и коротко ответить, уже себя не контролирует и начинает в переписке неоднозначить. Уведомление заставляет его отвлечься от самобичевания: Элиотт: Оу Сердце сжимается и именно сейчас Лука, осознавая, что между ними что-то есть, что-то было, видит, как меняется по восприятию даже самая простая переписка. Элиотт: Хорошо! Успокаивает Элиотт его своим простым ответом, и Лука, возвращаясь в комнату, выдыхает. Проходит несколько минут отсутствия сообщений, позволяющих ему, переодевающемуся в свою спальную серую футболку, опять погрузиться в свои мысли. «Волшебный» — вновь невольно проматывает в своей голове он голосом Элиотта, снимая носки, и закусывает нижнюю губу, чтобы удержать расползающуюся на лице ухмылку. «Элиотт думает, что я волшебный» — опять повторяет мысленно Лука, снимая с себя шорты и, забираясь ловко под одеяло, чувствует, как начинают уже побаливать от самодовольной ухмылки щёки. Только хорошенько завернувшись с телефоном в одеяло, он, понимая, что в комнате всё ещё душно, поднимается, цепляясь ладонью за ручку на окне, к которой собирался потянуться около часа назад, но Элиотт обнял его. Элиотт обнял его. Опускаясь обратно на подушку, зажав белое одеяло между ногами по привычке, Лука утыкается взглядом в потолок и, замечая, как едва заметно колышутся прозрачные занавески, блаженно закрывает глаза от накрывающей его тело прохлады. Тело, которого касались, и которое, ощутив на себе эти прикосновения, Лука признавал, вновь этих прикосновений желало. Он невольно подносит ладонь к своей шее, с левой стороны — там, где Элиотт его касался. Поджимая губы, он медленно скользит пальцами по своей коже. Телефон неожиданно гудит возле головы, вынуждая Луку открыть глаза резко. Он быстро переворачивается на левый бок и, приподнимаясь на локте, снимает блокировку с экрана. Элиотт: Сделано ✅ Я в кровати, я готов Лука усмехается сам с собой от его сообщения и, поджимая губы, приподнимается, усаживаясь спиной к изголовью кровати. Лука: Готов опять слушать мои трагические рассказы? Улыбается взволнованно и отправляет. Но проходит секунды три — и его улыбка начинает угасать. Он ведь действительно не хотел Элиотта грузить. Элиотт: Ну если ты не наркодиллер И не переправляешь пони через границу Элиотт: Тоо Лука усмехается, вспоминая свои допросы. А оказалось ведь, что Элиотт работает в самом безобидном и уютном месте. Интересно, он мог надумать себе чего-то столь же нелепого или жуткого из-за его сегодняшней лжи? Вопрос к самому себе вынуждает его стать серьезнее. Элиотт: Я готов ко всему Пальцы замирают над сенсором и Лука, отвев взгляд к окну, тихо выдыхает, сжимая губы напряженно. Лука: Я говорил тебе уже, что не сильно обрадовал родителей своей ориентацией «Прочитано». Лука: И что вся та ситуация с Яном хреново повлияла на погоду в доме Он глубоко вздыхает, по-прежнему не понимая, как лучше это выразить. Элиотт: Да, я помню Сжимая телефон крепче, Лука потирает между собой большие пальцы рук над вкладкой клавиатуры, задумываясь. Лука: Ну и, по сути, мы просто в очередной раз поссорились Лука: Я загрузился И не хотел грузить этим еще и тебя И он знал, что Элиотт ответит. Практически на сто процентов был в этом уверен: Элиотт: Лука, меня это не грузит Именно так. Его Элиотт. Добрый и всегда понимающий. Такой хороший, что совсем не хочется, чтобы его касалось что-то столь холодное и несправедливое. Он ведь в самом деле ещё не до конца поверил в то, что у самого Элиотта в жизни порой было холода не меньше. Элиотт: Я думал, мы уже перешли этот уровень Губы приоткрываются невольно от мысли о том, какой еще «уровень» они успели перейти, и Лука, облизывая их, спешит набрать следующее сообщение: Лука: Конечно! Лука: Просто это сложно Почти. Он почти готов. Элиотт: Я понимаю. Но постараюсь понять лучше И он выдыхает шумно, понимая вновь, что с ним просто невозможно не быть честным. Именно поэтому он не готов был встретиться сегодня лично. Знал, что Элиотт его прочитает от и до. Лука: Мама думает, что я полезу к тебе Лука: Что у меня есть чувства к тебе Лука: И что всё повторится как было с Яном Выдаёт всю суть на лету и его сердце сжимается от страха. Вздыхая носом шумно, видя пугающее «прочитано», он ёрзает, расправляя ногами одеяло и тщетно пытается сесть поудобнее. Элиотт что-то печатает, и Лалльман, сжимая телефон ладонью напряженно, даже не замечает, что хмурится, что сжимает челюсти от тревоги крепко, что почти что в эту секунду от ожидания не дышит. Элиотт: У неё есть повод так думать? Читая это сообщение, Лука вновь замирает, пытаясь понять эту жизнь, Элиотта, себя. Повод думать, что Лука к нему полезет? Что у него к нему чувства есть? Элиотт: Так, забудь этот вопрос Он продолжает печатать, но к Луке внезапно возвращаются силы: Лука: Не хочу Он замирает, как, видимо, замирает и Элиотт, потому что проходит секунд десять, никто ничего не отправляет. «А чего хочешь?» — приходит от Элиотта внезапно. «Чтобы ты обнял меня опять. Чтобы я имел право тебя касаться. Хочу понять, что сегодня между нами произошло». Элиотт: О чем думаешь ты? Забирается в самую душу своими вопросами, заставляя напряжённо сглотнуть и Лука пытается. Чертовски пытается быть с ним честным. Лука: На самом деле, как и она, я боялся, что это повторится Пальцы тянутся к губам и от накрывающих нервов у Луки возникает нестерпимое желание укусить себя за костяшки или кутикулу, пока Элиотт чересчур долго что-то ему в ответ печатает. Элиотт: Знаешь, когда я говорил, что поцелуй с парнем будет интересным опытом, я не имел в виду любого парня Пальцы замирают возле губ и Лука хмурится, глядя на это сообщение. Элиотт: И что даже если бы ты по пьяни меня поцеловал, я бы никому об этом не сказал Лука пугается, потому что думает, что его не так поняли. Что Элиотт мог подумать, что речь шла именно о страхе предательства. Он заставляет последние крупицы сил вернуться к его рукам, чтобы напечатать объяснение получше. Элиотт: Потому что хотел бы, чтобы этот момент остался со мной Большой палец замирает над экраном, а сердце неожиданно стягивается в комок от волнения. Он медленно стирает то, что успел написать. Лука: Почему? Отправляет он вместо предыдущих мыслей этот вопрос и чувствует, что секунды длятся до ужаса медленно. Ему чертовски хочется, чтобы давящую тишину что-то нарушило. Звук дождя. Его голос. Уведомление о пришедшем сообщении. Элиотт: Я хотел поцеловать тебя сегодня Лука не двигается. Не дышит. Воздух покидает его лёгкие и он смотрит на это сообщение и чувствует лишь, как жмётся жалобно в собственной груди сердце, как оно отбивает свой ритм от поворотов сегодняшнего дня перепуганно. Элиотт: И не только сегодня Sound: northwx — Green3yes Добивает его Элиотт ещё одним сообщением, и Луке отчего-то совсем в эту секунду не дышится. Не получается. Он и не пытается, безмолвно продолжая сверлить буквы своим невидящим взглядом. Проходит секунд двадцать пять, прежде чем он осознаёт, что переписка остановилась. Пальцы кое-как находят силы, чтобы напечатать: Лука: То есть, ты думал раньше о таком? Он не выдерживает и, скрещивая ноги, горбится, сжимая обеими ладонями телефон напряжённо. Элиотт: О каком? «Что будешь обнимать и зацеловывать шею своему другу» — проносится безумной мыслью в голове Луки и ему приходится глубоко вздохнуть и выдохнуть, чтобы набраться смелости и напечатать совершенно другое: Лука: Обо мне Лука: Не как о друге Элиотт: Да Этот ответ оказывается слишком быстрым, слишком прямым, слишком необходимым. Легкие вновь перестают функционировать, а Лука, неровно выдыхая, глупо продолжает вглядываться в очертания его «да». Боже. Да быть того не может. «Я хотел поцеловать тебя» — его левая ладонь вновь тянется к шее и Лука медленно трёт её, чувствуя, как горит лицо. Элиотт: А ты? Он моргает часто, пытаясь успокоиться, и дышит глубоко, стараясь не тереть собственную кожу так сильно. Не получается. Ни успокоиться. Ни перестать касаться своей шеи. Ни перестать вспоминать его прикосновения. Лука: Да Сердце колотится в грудной клетке и в какой-то миг Луке кажется, что даже стоя за закрытой дверью его комнаты, можно было бы услышать его стук. Элиотт: Хорошо «Хорошо». Элиотт сказал, что это хорошо. Хорошо, что он думает о нём не как о друге. Пиздец. И с этой панической, неусваивающейся мыслью Лука ложится обратно на подушку, сверля пустоту своим ошарашенным взглядом. Телефон вибрирует в руках и это заставляет его прийти в себя: Элиотт: И о чем ты думал? Думая обо мне не как о друге? Он пару раз моргает заторможенно прежде чем начать быстро печатать: Лука: Я? Лука: Чего? Лука: Куда? Элиотт: Ахахахах Элиотт: Понятно Они оба понимают, что он начинает нести какую-то чушь, когда волнуется. И глаза Луки, подсвеченные светом телефона, в эти минуты горели. Не только из-за искусственного освещения. Они горели, потому что он был счастлив. Хоть и этого своего счастья ещё совсем не осознавал. Хоть и, совершенно еще не позволяя себе в него поверить, просто отключался от реального мира, пытаясь вникнуть в полученную от Элиотта сегодня информацию. Полученное от него тепло и правду. Он трёт напряжённо губы правой ладонью и, вновь принимая сидячее положение, начинает быстро печатать: Лука: Завтра идём в школу вместе? Перед глазами в эту же секунду появляется ответ и он вновь цепенеет. Элиотт: [Голосовое сообщение] Лука волнуется до жути, потому что вряд ли это ответ на его невинный вопрос. Элиотт бы не успел. Что он решил ему сказать? Почему именно вслух? Он сверлит взглядом это неожиданное аудио и, чувствуя жар в теле от тембра, который ещё даже не услышал, сжимает губы в тонкую линию. Ещё четыре секунды — и Лука всё же на это сообщение нажимает, поднося телефон к левому уху. «Я не уверен, что это для тебя значило. И не понял, как это произошло» — обдают затылок дрожью проникающие под кожу своей интимностью слова. «Но я рад, что это произошло, Лу...» — сердце отбивает громкий ритм, и Луке кажется, словно Элиотт рядом. Словно он и не уходил. Он рад. Господи. Он рад. И в его голосе, кажется, даже слышится волнение. Любопытно, сколько раз это голосовое ещё будет переслушано? «Очень рад и не хотел бы, чтобы мы закончили на этом. То есть, ну ты понял. Или нет» — Лука дышит медленно, глядя в пустоту, вслушиваясь. «Мы не просто друзья, да?» — невольно на этот вопрос мотая головой, он сжимает правой ладонью простыню от волнения. «Ты не просто друг для меня, Лука» — и голосовое обрывается. Завершается так неожиданно и резко, что Лука не может с этим справиться. Зря они решили в переписке всё обсудить. Ему так сильно хочется его сейчас увидеть. Так сильно хочется вскочить с кровати и оказаться в его комнате, приглушенный свет которой всегда так сильно его успокаивал. Элиотт его успокаивал. Он медленно опускает телефон, замечая в чате ответ на отправленный Лукой ранее вопрос: Элиотт: Конечно, пойдем Этот день, вероятно, стоит пометить на календаре. День, когда Лука так четко на себе почувствовал, как это "забыть как дышать". День, когда эмоции смешивались и совершенно не позволяли ему себя и свои чувства контролировать. День, когда Элиотт вытащил все эти глубоко запрятанные чувства наружу. Неслушающиеся пальцы, шумный выдох, абсолютное незнание о том, что будет завтра и кнопка "отправить": Лука: Ты нравишься мне, Элиотт