Четверг. 7:23
Стоя в прихожей, Элиотт смотрит на то, как колышутся ветви за окном от ветра и, замечая между шторами силуэт перескакивающего через забор Луки, от волнения крепче сжимает челюсти, делая глубокий вдох. Облизнув губы нервно и сжав левой ладонью лямку портфеля на плече, он открывает входную дверь. Чувствует, закрывая её за собой, как проскальзывает прохладный ветер тут же ему под куртку и, оборачиваясь, поневоле застывает, глядя на Луку, как-то вальяжно вышагивающего, опустив ладони в карманы джинсов, к крыльцу его дома. Его голубые в дневном свете глаза блестят, и, хоть Элиотту они всегда казались необычными, невероятно живыми даже, сейчас этот блеск закрадывался по непонятной причине к самому его сердцу. — Привет. — Элиотт делает шаг навстречу, спускаясь со ступеньки. Лука кивает. Поджимает губы и, улыбаясь, смотрит в сторону тротуара. Демори склоняет голову немного, разглядывая его лицо, опускает взгляд к сжатым губам и почти сразу возвращает к его глазам. — Идём? — Лука поворачивается к нему и спрашивает слишком неожиданно, отчего Элиотт, чувствуя, как наполняется волнением грудь, вновь задаётся вопросом о том, как его глаза могли быть настолько... Оленьими? Какими-то ожидающими, удивительно и завораживающе большими и словно даже отчего-то ему одному преданными. Элиотту хочется тряхнуть головой от того, что они стоят рядом от силы пять минут, а его уже не хило так накрывает. Очередной порыв ветра, сопровождаемый шумом листвы сбивает челку Луки на его лоб, отчего тот тут же морщится, опуская голову. Элиотт усмехается, глядя на то, как он пытается свои волосы поправить. — Сегодня ветрено, да? — Проговаривает он, улыбаясь. Лука кивает, заправляет челку обратно и хочет уже еще что-то сказать, но ветер вновь заставляет непослушные пряди упасть к его глазам. — Да бля! — Это совершенно рушит образ невинного мальчика, буквально ангела, которого Демори себе в эти минуты нафантазировал, но одновременно с этим только больше его, начинающего смеяться, очаровывает. Лука волнуется. Черт возьми, он волнуется рядом с ним и самое невероятное — осознавать это. — Да забей ты, — Элиотт тянется левой рукой к его волосам, зарываясь в них пальцами, — пять раз еще пока дойдем, — и замолкает невольно, встречаясь с Лукой взглядом. Прикосновения больше нельзя было списать на случайность. Нельзя было сделать вид, что в них нет того, что вкладывает в них сердце. — Спутаются. — Тихо договаривает он, но ладонь опускать не спешит. Ах, точно. Им же нужно еще в школу. Почему мир не может остановить свой ход, позволив им узнать друг друга лучше? Почему они не в одном классе? Почему не живут хотя бы в одном доме? Почему? — Так у тебя они конечно отросли. — Продолжая медленно ерошить их, проговаривает Демори, стараясь прогнать из своей головы навязчивые вопросы. — Да, — Лука закрывает глаза невольно на несколько секунд и эта деталь тут же отзывается в груди Демори приятной щекоткой, — лень было стричься. — Лалльман смотрит на Элиотта, и сам же где-то внутри гордится тем, как тот пленён даже простым прикосновением к его волосам. — Нравятся? — Не выдерживает, спрашивает, а рука Элиотта тут же замирает и, спустя пару секунд, опускается. — Выглядят неплохо. — Не совсем то, что Лука хотел услышать, но тоже приятно. Они молчат еще секунды четыре, глупо разглядывая друг друга. — Пойдем? — Просыпается первым Элиотт, хотя ему не хочется, совершенно не хочется просыпаться, но они таки отходят после его вопроса от дома. Он не знает, сколько времени проходит, он не хочет смотреть по сторонам, чтобы, заметив знакомые здания, осознать, что они с Лукой вот-вот дойдут до школы и разойдутся по своим кабинетам, а вспоминать предыдущий вечер кажется ещё более дикой затеей, потому что тепло, которым отдаются их прикосновения, их слова друг другу провоцируют его прямо здесь и сейчас схватить Луку и утащить куда-нибудь, обеспечив им возможность остаться наедине на ближайшие дней десять. А то и на всю жизнь. Наедине. Боже. До чего же хорошо звучит. Вот теперь-то сорваться боялся именно он. — Значит, музицировать любишь? — Спрашивает Демори внезапно, цепляясь в памяти хоть за что-то более или менее невинное, касающееся прошлого вечера, и, встречаясь с Лукой взглядом, улыбается мягко. — А. — Лука тормозит. — Ну да. — Опускает взгляд к асфальту. — Почему ты не играл мне раньше? — В голосе Элиотта слышится искреннее возмущение, потому что он действительно хочет знать и, немного переигрывая в своём возмущении, хочет разбавить неловкость, повисшую между ними. Хоть и первопричина её и была ему приятна. «Ты б тогда точно в меня влюбился» — едва не слетает с его губ Луки шутка, род которой сменился с родом отношений между ними, но он держится, глупо улыбается, и, сомкнув губы, судорожно ищет в своей голове другой вариант ответа. — Я б сыграл! Да у тебя дома ни пианино, ни гитары. — Пожимает плечами Лука и, подыгрывая, вздыхает с излишней утомленностью. — Ну простите. — Усмехается Элиотт. — А Манон рассказывал? — Они смотрят друг на друга. — О музыке. — Да. — Лука вновь опускает взгляд к асфальту. — Мы вместе на курсы ходили. Элиотт замолкает, понимая, как много ему еще о Луке предстоит узнать. — Она сказала, ты ей не отвечал вчера. Это не из-за того, что я сказал? Лука, подняв к нему опять глаза, молчит, пытаясь понять, о чем идёт речь. — А. — Наконец доходит до него. — Нет. Я просто не был готов общаться. — Он шоркает подошвой, глядя себе под ноги. — Ну, знаешь, было сложно в тот вечер. «Но мне ты отвечал» — в душе Элиотт улыбается. — Но тебе я отвечал, да. — Признаётся Лалльман, пнув камень, и Элиотт тут же опускает к нему взгляд, замечая его нахмуренные брови. Он вроде стесняется, но сам же себе яму копает. — Я ничего не говорил. — Поджимая губы довольно, Элиотт поднимает взгляд к облакам. Они проплывают над ними слишком быстро. — Ты подумал. — Лука немного отвлекается, глядя на пошатывающиеся от сильного ветра деревья. — И часто ты мои мысли читаешь? — Спрашивает Демори скорее в шутку, ничего конкретного не имея в виду. — Реже, чем хотелось бы. Тогда, того гляди, мы не потратили бы столько времени. — Губы Луки резко смыкаются в плотную линию от того, что только что произнесли. Элиотт останавливается резко от услышанного. — А сколько времени мы потратили? — Спрашивает он, когда Лука замирает вместе с ним, чересчур для их невинной беседы серьёзно. Вот же, разговор вернулся к этому. К самому важному. Но в этот раз они стоят лицом к лицу и сердце Луки, не готового произносить смелые признания вживую, сжимается от этого факта. «Сколько времени я уже нравлюсь тебе?» — читает пусть не сами мысли Элиотта, но между строк Лука и, пытаясь собраться с духом, вместо того, чтобы ответить, от очередного порыва ветра морщится. — Замерз? — На Луке в этот раз была лишь светло-серая толстовка, да, возможно, футболка под ней, и такой скудный для мерзляка-Луки набор одежды Элиотта немного волновал. — Да нет, — Лука поднимает взгляд к небу, хмурясь, — дождь, наверное, будет. — Абсолютно естественным путём сменив тему, он неуверенно смотрит ему в глаза. — Пойдём тогда скорее. — И ведь Элиотту всё ещё не хочется. Совсем не хочется расставаться. Поэтому он твёрдо для себя решает, что этот вечер Лука обязательно проведёт в его доме.***
Оказавшись в холле школы, Лука сразу заметил стоящую возле его шкафчика Манон. Пока что угрюмо глядящую в свой телефон, но определенно дожидающуюся его прихода. Демори останавливается, касаясь его правого плеча ладонью мягко. Лука тут же от этого прикосновения разворачивается, ощущая нездоровую волну желания его продлить, развить, встать к Элиотту ближе. — Я пока отойду, а вы поговорите. — Он кивает в сторону подруги Луки, улыбаясь понимающе, а Лука не хочет, чтобы он понимал. Всё так смешалось и всё так непонятно, что прямо сейчас ему даже немного хочется, чтобы Элиотт побыл эгоистом, побыл собственником, цепляясь за каждую минуту с ним, хотя, по сути, и не знает даже, испытывает ли Элиотт столь сильных чувств. Лука точно испытывает. — Но, — Его настроение вмиг меняется, когда Демори отходит на полшага, вновь цепляясь ладонью за лямку своего рюкзака. Лука не был к этому готов. — Увидимся? — Спрашивает он чересчур жалобно, отчего Элиотт останавливается, улыбается и, подходя опять к нему, только в этот раз почти вплотную, говорит: — Увидимся. — Обещает тихо на ухо и, притираясь с Лукой щекой, кивает, отшагивая обратно к выходу. Лалльман хлопает ресницами, сжимает ладони в кулаки, чувствуя, как всё ещё приятно сжимается сердце, но всё так же почти ничего не понимает. Куда он мог сейчас пойти? Воздухом подышать? Покурить? Лёгкие же вроде слабые. — Лука. — Лалльман дёргается, слыша за спиной голос подруги и медленно поворачивается, замечая, что та уже убрала свой телефон. Он совершенно не планировал обижаться или устраивать сцены, банально даже просто не успел об этом всем нормально подумать, но, подходя к ней и, открывая шкафчик резковато, начинает уверенно, но не слишком громко перечислять факты: — Ты не сказала про работу Элиотта. — Манон открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же его закрывает. — Ты не сказала про тусовку Шарля. — Он достаёт учебник и поворачивается к ней лениво. — Может вы уже и переспали, а я не в курсе? — Он чувствует, что перебарщивает с холодом в голосе, но то, видимо, всё ещё отдавался страх быть преданным. Лишь спустя секунды четыре он замечает оцепенение на её лице и отсутствие моментального саркастичного ответа. — Да ну. — Обида моментально сходит с его лица, сменяясь заинтересованностью, и Манон пусть и удивляется этой резкой перемене, но одновременно от неё расслабляется. — Я что, — он медленно закрывает дверцу, — прав? — Ответом ему служит лишь тихий выдох и сжатые напряженно губы. Приняв мысль о том, что мир, похоже, сошел со своей оси, он вытянул губы оценивающе, кивнул, смиряясь с этим фактом, и, закончив с вещами, повел подругу в место потише, да поукромнее. — Как так вышло? — Прямо, даже чересчур увлеченно, словно главная сплетница школы спрашивает он, остановившись с подругой в конце коридора. Его эмоции и отношение к жизни настолько сильно последние дни менялись, что сейчас он просто лишь старался сдержать себя в руках. — Ты серьезно хочешь поговорить именно об этом, а не... — Да, Манон, я хочу поговорить именно об этом. — Перебивает её Лука, скрещивая руки на груди, понимая, что всё равно не готов вновь пытаться оформлять мысли о вечере с родителями. Она поджимает губы, принимая поражение, и, глядя сначала в одну сторону, а после в другую, останавливает серьезный взгляд на Луке. Его поза и нахмуренные брови немного расслабляют, заставляя даже усмехнуться. — Ты выглядишь, как моя мама, когда мы с тобой... — Но на Луку это недоозвученное сравнение, вызывающее в голове моментально ассоциацию, когда они приходили слишком поздно, не действует. Он не позволяет себе улыбнуться, глядя на неё всё так же серьёзно. — Он подвез меня. — Начинает наконец-то рассказывать Манон. — Мы говорили. — Она отводит взгляд, покусывая нижнюю губу. — А потом просто начали целоваться. Лука моргает пару раз, прежде чем, встретившись с ней взглядом, спросить: — Просто целоваться? — Ага. — Кивает Манон и, он замечает, улыбается едва заметно правым уголком губ. — Ну, потом и не только это. — Договаривает чуть тише девушка. — И что, — Лука замолкает, но в его глазах, когда она смотрит на него, блестит что-то недоброе, — прям в тачке? — Господи, — Выдыхает Манон пораженно и выпрямляется, — нет! Потом мы к нему поехали. — А, ну это определённо меняет ситуацию. — Топит сарказмом Лука, на деле действительно просто пытаясь поверить в эти новости. — Да ладно тебе. — Успокаивает его Манон, подходя ближе. — Нет. То есть вы. — Лука выставляет руку вперёд, замолкает, поднося её обратно к своим губам, и приподнимает брови. — Охренеть. — Подытоживает, вводя в ступор своей неоднозначной реакцией. — Ну что в этом такого? — Задаёт невинный вопрос Манон, но Лука видит — она и сама еще с этим фактом не смирилась, просто пытается контролировать ситуацию. — Манон, ты полгода мне трещишь о том, какой он мутный и скучный, а потом вот, — он жестикулирует, пытаясь подобрать слова, — вот это? — Сдувается от переизбытка эмоций. — А, хотя, знаешь что? — Лука неожиданно опускает руки, подходя ближе, — Знаешь? — Манон немного отклоняется назад от неожиданности, — мы с Элиоттом нравимся друг другу. — Она смотрит на него после этих слов, никак не реагируя. Две секунды. Пять. Восемь. — Я ему нравлюсь, Манон. Она покусывает нижнюю губу, норовя получить неровности на матовом покрытии помады. — И? — До неё явно не доходит. Лука это видит. — Окей. — Он ведёт плечами и поднимает ладони так, словно собирается объяснять какую-то математическую задачку на пальцах. — Он пришел ко мне — я расплакался. Он исцеловал мне шею — я опять расплакался. Мы долго обнимались и не могли отпустить друг друга. Он хотел поцеловать меня, и я потом ему признался по смс. — Выпаливает, ведя ладонями то в одну сторону, то в другую, а под конец просто их опускает, глядя ей в глаза. Манон чешет затылок неловко аккуратным, идеальной формы ногтем, и то ли улыбается, то ли строит гримасу искреннего недопонимания. — Ты прикалываешься? — Наконец спрашивает она. — А ты надо мной прикалывалась сейчас? — Отвечает вопросом на вопрос совершенно спокойно Лука, на что Манон сначала отвечает улыбкой, а спустя секунду теряет её со своего лица, потом опять открывает рот, а спустя ещё секунду округляет глаза и накрывает губы руками. — Да ну нахрен! — Так-то. — И он горд. Не он один теперь будет ничего в происходящем этого мира не понимать.12:10
Элиотту кажется, что жизнь сегодня точно на его стороне, потому что, придя совершенно в понуром настроении в спортзал, заметив на второй его половине нескольких одноклассников Луки, он позволил себе поверить в вероятность того, что они будут заниматься с ним в одно время. Лука в спортивной форме — Элиотт тут же глубоко от этого представления вздыхает, заставляя себя поспешить. Он пришел в зал как всегда поздно — когда большинство успевает уже переодеться, а ему благодаря этому не приходится находиться в большом скоплении людей. С ними душновато. В зале он Луку, по пути сюда, не увидел. В раздевалке тоже. Это коробит, но он надеется, что эта неусидчивая мартышка просто куда-то спряталась и он просто не успел её заметить. Переодевшись в черную майку и спортивные штаны и выйдя в зал, он понимает, что так оно и произошло, когда, надеясь найти Луку взглядом, почти сразу с этой задачей справляется. Правда сначала приходится столкнуться с преподавательницей, которая говорит, что он вечно от неё «прячется», а после перекинуться парой фраз с парнями, оглядываясь. Лука, Элиотту казалось, был по-привычному бодр и спокоен. Их класс не выгнали на улицу, потому что сильный ветер внушал вероятность скорого дождя. Это совпадение вновь Элиотта дико радовало. Он на одном занятии с Лукой. Проходя через середину зала, окидывая взглядом одноклассников, начавших играть в баскетбол и, повернувшись к классу Луки, он замечает высокие квадратные синие маты и планку, поставленную на довольно большую высоту. Видимо, они уже прыгали до этого. Он останавливается у стены и цепляется глазами за силуэты парней, стоящих возле преподавателя. Они весело что-то обсуждают, и среди них, Элиотт щурится, стоит Лука: переминается с ноги на ногу энергично, смотрит на говорящего, улыбается периодически, а потом внезапно, откидывая голову, смеётся. Элиотт, наслаждаясь этим зрелищем, немного наклоняет голову вправо, засовывая руки в карманы штанов, как вдруг его окликают: — Демори! — Вроде Алекс, если он не ошибается, орёт, когда его пас, не словленный удачно другим игроком, летит в его сторону. Элиотт перехватывает баскетбольный мяч правой рукой инстинктивно, почти в последний момент. — А чё ты не играешь-то? — Подбегает лениво окликнувший его парень, — реакция хорошая. — Даёт мастерскую оценку и принимает пас, когда Элиотт, усмехаясь слабо, передает ему мяч обратно: — Зато дыхалка плохая. — А, ну смотри, это дело поправимое. — К счастью, больше времени он ему не уделяет, погружаясь вновь в игру, а Элиотт, покачав задумчиво головой, возвращая руку в карман, переводит свой взгляд к прежнему направлению. Его глаза. Не столь поражающе на таком расстоянии голубые, но всё такие же парализующие. «Таки заметил меня» — с разгорающейся радостью думает он, даже невольно выпрямляясь от его взгляда. Выстроившись вместе с одноклассниками в очередь, Лука ждал возможности прыгнуть, но, обернувшись и неизвестно сколько времени просмотрев на него, подзабыл о задаче, что ему предстояла. Демори немного склоняет голову, улыбаясь ему, а Лука отвечает неожиданным образом — игривым прищуром. Что? Что он задумал? По идее ничего, но смотрит так, словно у него какой-то зловещий план. Лука отворачивается, переминаясь с ноги на ногу, а Элиотт смотрит. Хмурится невольно, скользя взглядом по его темно-синей футболке, светло-серым штанам и белым кроссовкам. Глаза стопорятся ещё где-то на талии и согнутых в локтях руках. Он готовится. Отставляет назад правую ногу, вынуждая Элиотта сглотнуть невольно, переносит вес на свою левую, и, оттолкнувшись, начинает бежать. Какие-то несколько секунд, череда четких шагов и он отталкивается, выгибается изящно, а Элиотт думает лишь о том, что стоило свалить с любого предмета, который проходил в его жизни в то время, когда Лука прыгал в высоту. Изящно, легко, то ли как птица, скользящая в воздухе, то ли словно пантера, вытянувшаяся в прыжке. Это стоит даже того, чтобы после этого получить мячом по голове. Но он вроде не летит. Элиотт не следит за этим, вперившись взглядом лишь в Луку, развернувшемся лицом к покоящейся на своём месте планке и улюлюкающим одноклассникам. Следит за тем, как он, убедившись в своем успехе, шлепает гордо, закусив губу, по мату ладонью. Какой довольный. Какой горящий. Живой. Лука внезапно переводит к подвисшему Элиотту свой взгляд и, соскакивая ловко с матов, идёт в его направлении. — Видал, как я её? — Не успев даже подойти, изящно вышагивая, спрашивает он. — Высоту-то? — Элиотту моментально становится в этом зале комфортно, только непривычно волнительно. — Ага. — Щеки Луки розовые, а сам он после прыжка всё ещё растрёпанный. Элиотт, держись. Ты не можешь обнять его сейчас, здесь, при всех. Пока не можешь. — Великолепно. — Честно отвечает он, а Лука замирает, словно совершенно не спланировал, как пойдет диалог дальше. — А ты чего не занимаешься? — Спрашивает он уже менее уверенно, окидывая взглядом одноклассников Элиотта. — Да мне не... — «дали задания» — хочет сказать Демори, оборачиваясь, но, передумывая, смотрит вновь на Луку. — На тебя смотрю. — А. — Возникает какое-то напряжение, от которого Лалльман замолкает и то опускает взгляд к вороту футболки Элиотта, то поднимает его обратно к его лицу. Глаза же Демори прикованы лишь к его глазам. Ему до расцветающей на лице улыбки нравится наблюдать за тем, как Лука волнуется. Это бывало раньше? Какого черта он не замечал? — Сегодня получится к тебе? — неожиданно спрашивает Лалльман, вынуждая напрячься от желанности этого вопроса. Лука. У него. Да, боже. Как ему этого не хватало. — Работа. — Элиотт откашливается, — сначала работа, а потом можно ко мне. — Можно к тебе на работу? — Понимает Лука ответ так, как угодно ему, на что Элиотт усмехается мягко, но замирает резко, задумываясь. Лука до этого хотел к нему на работу, потому что он нравился ему? — Не уверен. Артур сказал, что сегодня будет много поставок, так что вряд ли мы сможем пообщаться. «Пообщаться» — Лука отчего-то улыбается на этой фразе, но когда до него доходит, что его отшили — хмурится. — Да ну? — Реагирует он так, словно у него уже имелся четкий план, который Элиотту до чертиков хотелось узнать. — Как есть. — Он пожимает плечами неловко. — А в восемь можно ко мне. — Улыбается он, но Лука остаётся всё таким же серьезным. — Восемь, — повторяет он тихо и отшагивает лениво, — понял. — И просто уходит. Элиотт виснет еще секунд десять, наблюдая за тем, как присоединяется к своим одноклассникам и ловко вливается в разговор Лука. Всё же было в порядке? Что он сделал не так? Он вздыхает напряженно, пытаясь понять, отчего так быстро тепло в груди сменилось неприятным холодком, и поворачивается к одноклассникам, окинув взглядом тех ребят, с которыми он должен был заниматься растяжкой. Чертова физкультура. Чертова работа.***
Дождавшись окончания занятия, заметив, как стремительно все отправились переодеваться и как удачно остановил Луку преподаватель, чтобы что-то обговорить, Элиотт пытался выловить момент, когда они смогут остаться одни. Не сумев такого случая дождаться, потому что Луке усиленно продолжали что-то объяснять, он всё же пошёл в раздевалку и, остановившись возле своего шкафчика, медлил, вытягивая с полки песочный джемпер. Почти все за шесть минут успевают из-за начинающегося обеда переодеться. Лука. Какой-то уже совсем не такой воодушевленный, более медлительный и, Элиотту кажется, обиженный заходит в раздевалку, пропустив пару хохочущих парней. Словно Элиотта и не заметив, он останавливается возле противоположного шкафчика, лениво начиная цепляться за низ своей футболки. Элиотт наконец сдвигается с места. Подходит сзади, увивает руками его талию и прижимает его к себе мягко, прислоняясь щекой к его правому уху. — А, — Выдыхает изумлённо Лалльман, пытаясь обернуться. Запах шампуня его моментально успокаивает. — Т-ты, Элиотт, чего? — Мямлит он неразборчиво, чувствуя трепет в груди от становящихся крепче объятий. — Хочу видеть тебя на работе, но не хочу, чтобы тебе было там одиноко, чтобы к тебе приставали, не обижайся. — Лука всё еще пытается схватить что-то руками в воздухе и молчит, разомлевая от тепла, которое исходило от обнимающего его и объясняющегося неожиданно перед ним Элиотта. Он обнимает его. Как тогда. Как сейчас. Каждый раз, на самом деле, как-то по-особенному. — Да я, — Лука неуверенно накрывает его правую руку своей. — Я и не обижался. Скорее просто... — Он чувствует, как поднимается по его груди широкая левая ладонь Элиотта, как сжимает она его футболку, и замолкает от прокатывающейся по телу волны жара. Каждое действие Элиотта кричало о том, что он в нём нуждался. И это чертовски непривычно заряжало, убеждало во взаимности их чувств. Лука пытается в его руках развернуться и Элиотт ему это позволяет, отпуская и, чтобы держать себя в руках, упираясь со скрипом ладонями в шкафчики. А Лука смотрит на него обалдевше и ему вновь хочется озвучить неуместную банальность: «ты в порядке?» — Я что, настолько волшебный? — Спрашивает он вместо этого серьезно. Он не признается, насколько ему приятен был тот комплимент и как крепко он засел в его голове, но сам же сейчас этим вопросом сей факт доказывает. — Ты будто накурился. — То ли шутит, то ли серьёзно продолжает Лука, глядя Элиотту в глаза, но розоватые пятна на его щеках выдают тот факт, что это взаимно. Поэтому Элиотт на это лишь, опуская взгляд, облизывает губы. Радуется, что Луки не касается, потому что иначе точно что-нибудь сделал бы с ним. И самое страшное — он сам не знает, что. К Луке хочется прикасаться. Хочется видеть, что ему эти прикосновения нравятся, хочется убеждаться по сотне раз, что ему тоже этого хочется. — И кто ко мне там может приставать? — Только сейчас доходят до Лалльмана его слова. — Ну, — Демори отводит взгляд, выпрямляясь немного, — Баз, Артур. — Так что ты им всё-таки обо мне говорил? — Лука немного приближается. Опасно приближается, провоцирующе. И думает при этом в эту секунду, что может вечно смотреть на то, как двигаются губы Элиотта, как он дёргает их уголками и поджимает их. — Только хорошее. — Увиливает, улыбаясь, Элиотт, а Луке этого недостаточно. — Да ну тебя. — Он отходит на полшага назад, разворачивается и, выдыхая разочарованно, хочет уже проскользнуть под его левой рукой, но Элиотт перехватывает его за предплечье. Притягивает обратно к себе, повторяя прежнюю позу и силу объятий, но в этот раз Лука, чувствуя, как он прижимается к нему всем телом, как утыкается носом в шею, теряясь в этих прикосновениях, перестает дышать. Но слышит, как дышит Элиотт. Всё так же глубоко и жадно. Дышит им. И от этого мурашки пробирают, кажется, до костей. — Пока буду на работе, выбирай фильм. — Ладони Элиотта на его солнечном сплетении и рёбрах широкие. Крепкие. Удерживающие его при себе. Господи, как приятно это чувствовать. — Я напишу, когда будет пора идти ко мне. «Звучит так, как будто мы уже десять лет вместе, а я домохозяйка» — думает Лука, улыбаясь невольно. «Мне нравится.» — Уговорил.19:42
— Миссис Демори? — Луке на месте не сиделось. Он готов был в любую минуту подорваться, не в силах дождаться назначенного времени их встречи. Точнее, времени, когда он наконец выскочит, чтобы встретить Элиотта в его же доме. — Лука, привет! Ты когда к нам придешь уже? — Так, как он и любил, то, от чего он каждый раз смущался, но одновременно радовался — его всегда в этом доме ждали. — А я, вот, спросить хотел... Могу ли я через часа пол пробраться в ваш дом? — Мямлит, чувствуя, что соскучился. — Что? — Она смеётся. — Через окно. — Не помогает абсурдности своей просьбы этим уточнением Лука. — Почему не через дверь? — Я должен напугать Элиотта. — Почти угрожающе говорит он. — Вы поспорили? — В её голосе всё еще слышатся смешинки. И стук ножа. Только этот стук Луку вовсе не напрягал, а скорее дарил покой и ассоциировался с вкуснейшими ароматами. — Что-то вроде того. — Он опускает голову, ощущая, что расчувствовался. — Хорошо, я открою то, что в коридоре, у его комнаты. — Спасибо. Я в долгу не останусь! — Он опять слышит её смех. — Ты делаешь достаточно. — И на этой её беззаботной фразе он зависает. — Спасибо. — Глупо отвечает, не успевая понять смысл её слов и, слыша частые гудки, опускает телефон. Он невольно подвисает, сидя на краю ванной и, лениво оборачиваясь, поднимается к небольшому окошку, раскрывая жалюзи. Обдумывая слова Рени и то, как может пройти их вечер, он совершенно не замечает, как пролетает время. Как и не замечает, вернулся ли уже домой Элиотт. Лука опускает взгляд, снимая блокировку с экрана телефона. «Я напишу, когда можно будет идти» — сказали ему, но уже восемь десять, а засранец так и не пишет. Не то чтобы Лука хотел отомстить Элиотту за недавний его внеплановый визит, но зато он отлично знал, каково это — переживать подобное. И он хочет, чтобы Элиотт тоже это пережил. Хочет увидеть удивление в его глазах. Хочет увидеть его искреннюю на него реакцию. Спустившись на первый этаж, Лука хочет уже натянуть кроссовки и выбежать к назначенному времени из дома, но, сжав губы напряженно, делает несколько шагов назад, к порогу кухни. Мать сидела там с какой-то книгой. Одна. Отец уехал в командировку, по этой же они причине день назад ругались. — Я пойду прогуляюсь. — Говорит он тихо, чувствуя тяжесть в груди, когда она поднимает к нему свой взгляд. Лишь бы без ссор. Лишь бы без попыток поддеть. Бога ради. — Выздоровел? — В её голосе вряд ли можно уловить волнение, и все же этот вопрос немного удивляет Луку. — Да. — Покусывая внутреннюю сторону правой щеки, он надеется, что этого достаточно. И, неожиданно, она кивает. — Иди. Он чувствует себя неправильно от того, что уходит. Он в принципе в этом доме слишком часто чувствует себя неправильным.20:12
Выскочив из дома, Лука сразу ощутил, как его встретил порыв холодного ветра, вынудивший поморщиться и поджать к шее плечи. Он шёл к дому Элиотта уверенно, ловко перескакивая забор, и поглядывал на небо, всё так же хмурясь, встречая неожиданно на коже своего лица мелкие капли. Таки ливень решил разразиться что ли? От этой мысли он ускоряет свои шаги и, не доходя до входной двери, идёт между стеной чужого дома и забором. Окошко открыто. Шикарно. Всё по плану. Он обязательно ещё Рени за эту помощь отблагодарит, а сейчас... А сейчас нужно в это окошко как-то забраться. Ни со второй, ни с третьей попытки у него это не вышло. Как оказалось, прыгал он хорошо, а карабкался по стенам определённо хреново. Поэтому, схватившись за свою затею покрепче, он упёрся правой ногой в цоколь дома и, ухватившись ладонями за подоконник, уверенно оттолкнулся от земли. Окинув глазами обстановку, он убедился, что на горизонте, вроде как, никого не было. Дождь же уже начинал уверенно мочить его толстовку частыми каплями. Надавав себе мысленных шлепков по лбу, оказавшись с горем пополам в коридоре, Лука глубоко и тяжко вздохнул, отряхивая свои колени и думая о том, стоила ли его затея всех этих мучений, или зайти тихонько через дверь было логичнее и куда менее энергозатратнее. Выпрямившись, ещё пару раз тяжело вздохнув, он окинул тёмный коридор взглядом и прошёл немного вперёд. Первой шла комната Элиотта, справа, а следом за ней была дверь в душ, откуда доносился шум воды, смешивающийся со звуками ливня за окном. Sound: Protocol — Thunder and Rain Ага, так вот почему он ему ещё не отписался. Лука щурится и, поворачивая голову вправо, смотрит на приоткрытую дверь в комнату Элиотта. Губы невольно поджимаются от волнения, которое он неожиданно ощущает, когда ловит себя на желании в эту комнату зайти. Он протягивает правую ладонь и, открывая от себя дверь, делает шаг к порогу. Как же он соскучился. Свет не горел. Глаза легко концентрировались лишь на окне и ветках, по которым уже били крупные капли и мучили порывы ветра. Тело покрывалось мурашками от этой атмосферы. Комната Элиотта. Странно, но именно со всеми этими обстоятельствами — темноте, грозой за окном и чуть тёплым, но отчего-то свежим воздухом — видимо окно было приоткрыто, он отчетливо чувствует и понимает — эта комната принадлежит Элиотту. Взгляд скользит по вещам вправо и, натыкаясь на диван, останавливается на нём. Черт возьми, он не был тут всего несколько дней, а хочется буквально на этот диван прыгнуть, пощупать и даже понюхать, погрузившись в моменты, когда они с Элиоттом на нём смотрели фильмы. Теперь же они на нём могут не только фильмы смотреть? С губ срывается тихий, взволнованный выдох от этой мысли. До чего же он соскучился. Внезапно, простояв так на пороге еще несколько минут, он слышит щелчок за спиной, по всей видимости, от дверного замка. По иронии это происходит одновременно с раскатом грома, заставляя его испугаться ещё сильнее. «Твою мать!» — думает он, поворачиваясь. «Какого черта ты тут ещё стоишь? А дальше-то что делать?» — в мыслях бардак, а сердце от неожиданности заходится. Лука вновь осознаёт всю абсурдность своей затеи и абсолютное отсутствие плана, поэтому, когда дверь слева от него открывается, он резко заходит в комнату Элиотта и, отшагивая к стенке влево, прячется за дверью. «Идиот. Ну просто придурок. Ладно. Тихо. Его всё ещё можно напугать» — успокаивает себя тщетно Лалльман, беззвучно выдыхая и держа свои ладони поднятыми так, словно его пытаются арестовать копы. Его дыхание и какие-либо мыслительные процессы останавливаются, а сам он весь как-то цепенеет, когда, услышав шаги, из-за двери он замечает, как заходит внутрь хозяин комнаты. Элиотт. Реально он. Он в своих домашних серых штанах и… Всё. Потирает волосы полотенцем и свободной рукой тянется к телефону, лежащему на тумбе, возле дивана. Лука его даже не заметил. И ему бы вспомнить, зачем он сюда пришел, ему бы понять, что делать дальше, как вдруг телефон в кармане джинсов вибрирует и этой самой вибрацией вынуждает бедное сердце испуганно сжаться, потому что Элиотт на этот звук моментально оборачивается. Он ему что ли набирал сообщение? «Я напишу, как можно будет приходить» — отдаётся эхом в испуганном разуме. Вот и написал. А у Луки дежавю: немая сцена, глаза в глаза. Им стоит сделать подобные встречи традицией. И даже хочется уже отчего-то расхохотаться, потому что хоть дыхание постепенно и восстанавливалось, но сердце, когда Элиотт, стоя в своей комнате, смотрит ему, спрятавшемуся за дверью, в глаза изумленно, все ещё ненормально быстро колотится. Освещение приглушенное и Лука, опуская всё-таки свои руки и взгляд, замечает, что, кажется, всё ещё немного влажная кожа Элиотта выглядит сейчас до невероятного мягко. Но на самом деле Луке даже хочется, чтобы света было больше. Чтобы он мог его видеть. Мог разглядеть и запомнить этот образ, пока имеет такую возможность. Ладонь Демори с телефоном опускается, и ему вроде хочется что-то сказать, хочется спросить: "почему ты здесь?", "почему спрятался?", "не дождался?", "хотел напугать?". А как-то смотришь на Луку, стоящего в этой комнате, прячущегося неловко, в его внимательные, всё такие же большие и глубокие глаза, на светло-серую толстовку с надписью «romance», делающую его отчего-то еще более мягким, и ничего на ум не приходит. Либо смотреть. Либо прижимать к себе. Чувствовать его уже. Комната наполнена шумом дождя, колотящим по крыше и подоконнику, и Элиотту как-то не удается понять: этот звук мешает их контакту или только сильнее укрывает от окружающего мира? Вот уж действительно «романтика». Лишь одно действие Луки моментально обжигает, напрягает каждый нерв тела: он давит пальцами правой ладони на дверь, медленно её закрывая. До щелчка. — Я не съел шоколадку, — говорит Лалльман внезапно, доставая виновницу многих событий последних дней из заднего кармана своих джинсов, — принёс вот, чтобы вместе съесть. — Такой милый, такой неожиданно неловкий, что всё в груди Элиотта, хоть ему даже немного холодно, горит теплом и радостью, но и, он не может не заметить, Лука в эти секунды кажется ему каким-то ненормально притягательным. Ему же всё ещё неизвестна причина того, почему он прятался. Элиотт опускает небольшое белое полотенце на край дивана, разворачивается, делает несколько шагов к Луке и замечает, как резко поднимаются к его лицу цепкие глаза. — Съесть? — Спрашивает он тихо, останавливаясь рядом, забирая из рук его же подарок, а Лука молчит. Чувствует запах его геля для душа и, опуская руки, понимает, что совсем не был к такому откровению готов. Он ведь даже не изляпывал нарочно его кофту. Не успел спланировать, что столкнётся с таким видом. «Почему Рени не сказала, что он в душ попрётся? Наверное, не знала». «Почему Элиотт не одевается сразу после душа? Может потому что ты его прервал?» Луке приходится глубоко вздохнуть, прогоняя бесполезные мысли, и посмотреть Элиотту в глаза, опять столкнувшись с этим взглядом. Постепенно становящимся знакомым, но всё ещё вводящим своей интимностью в ступор. Элиотт смотрит так, словно желает. Или уже, того гляди, владеет. Он меняется в своем поведении и настроении так незаметно, столь быстро переходит от состояния «добродушный парень» в «опытный обольститель», что у Луки кожа мурашками укрывается, хотя Демори ничего еще даже не делает. Его немного потряхивает и от грома за окном, и от его этого честного, закрадывающегося в душу взгляда. Луку тянет к Элиотту. И потому что его каждый день к нему тянуло, и потому что конкретно сейчас он испытывает острую необходимость в том, чтобы коснуться его. Ощутить его тепло. И, может быть, объятия. Становится даже страшно. Как бы он справился, если бы ему не позволили в них снова оказаться? Конкретно в эту секунду у Луки складывается ощущение, что он прямо здесь бы сел на пол и заревел как ребенок, пока его не обнимут, пока не укроют вновь своей заботой и... Любовью? Как он только мог столь быстро к этому привыкнуть? Sound: Roland Faunte — Levers И сколько бы Лука не подшучивал, что Элиотт пьян или одурманен действием травы, но прямо сейчас, когда он стоит к нему так близко, смотрит на его губы, видя в них своё спасение и самое большое еще неизведанное желание, пьяным себя чувствует именно Лука. «Мы просто начали целоваться» — буквально двенадцать часов назад он не понимал этих слов так хорошо, как в эту секунду. Его опыт в поцелуях был до ужаса скудный и до подступающегося стыда неудачный. И всё же ему хочется снова рискнуть. Сейчас это кажется не просто риском. Это желание. Одно на двоих. Он понимает это, замечая, как приподнимаются плечи Элиотта от глубокого дыхания. Он знает это, видя, как он к нему наклоняется едва заметно. Элиотта тоже тянет. — Хочу, знаешь, — Лука говорит тихо, чувствуя приятное жжение в груди, когда уголки губ перед его глазами приподнимаются. — Что? — Бьёт по ушам, вынуждая выдохнуть неровно. Раскат грома заставляет Луку заморгать часто, отвлекаясь от дурманящей атмосферы. — Хочу поцеловать тебя. — Выпаливает резко, смотрит в глаза Элиотту тут же и, замечая, как он к нему подходит ближе, набирает в лёгкие побольше воздуха. — Ты трезв? — Склоняя голову, спрашивает Демори неожиданно, а до Луки лишь спустя секунды четыре доходит и шутливость, и волнение в его голосе. Он выдыхает нервно и усмехается от собственных угроз, которые ему в начале недели озвучил. «Я такой. Так что будь со мной осторожнее» — ему тогда было чертовски неловко, но то, как Элиотт отвечал, как сбавлял напряжение шутками, успокаивало. Неужели уже тогда? — Более чем. — Отвечает Лука тихо и чувствует, как в эту же секунду ложатся ладони Элиотта на его талию. Куда он дел шоколадку? Ему сейчас так на это плевать, потому что всё, на чём он сконцентрирован — пальцы, обхватывающие его талию мягко, у тазовых косточек. Но Лука его тела коснуться не торопится. Чувствуя, как Элиотт ведёт его куда-то назад, боится, вновь подняв перед собой ладони, даже дёрнуться. И лишь оказавшись прижатым спиной к шкафу, из которого Элиотт столько раз по его вине доставал новую кофту, он позволяет своим ладоням опуститься на его плечи. Его кожа мягкая, немного холодная после душа, но если продолжать касаться её — становящаяся теплее. Господи, прости, он реально наконец трогает его голого, а не просто смотрит. И какой же Элиотт красивый с этими своими мокрыми волосами. Лука понял это еще позавчера, когда они бежали под дождём. Только сейчас он может позволить себе эти волосы без малейшего страха трогать. Может же? Словно проверяя себя на смелость, а происходящее на реальность, Лука протягивает правую ладонь к его волосам и, зарываясь в них от виска, отводит немного влажные пряди назад. То, как Элиотт закрывает глаза от этого жеста, то, как наклоняет голову, вторя этому прикосновению, отдается жгучим желанием продолжать действовать, видеть, как еще он на его прикосновения может отреагировать. Какую еще эмоцию его привычно добродушное и расслабленное лицо ему покажет. Словно прочитав его мысли, пленив Луку видом дёрнувшегося кадыка, Элиотт наклоняет к нему голову и, опираясь локтями о дверцу шкафа, вздыхает глубоко. Самый настоящий плен — стены из его рук по обе стороны. Клетка, разгоняющая трепет по телу, в которой Лука по счастливой случайности, по воле судьбы, по сказочной взаимности чувств Элиотта оказался. А всё, что происходит сейчас в его голове: «ну же», «наклонись сильнее», «умоляю», «я хочу узнать, как это — целовать тебя». Дернувшись от шума за окном, испугавшись очередного раската грома, Лука не выдерживает и, скользнув руками от шеи Элиотта к его груди, подаётся навстречу. Сталкиваясь с горячими губами, чувствуя, как рёбра вместе с воздухом наполняются незнакомым, распаляющим огненным ощущением, он осознаёт, что Элиотт сделал совершенно то же самое — подался навстречу, чтобы поцеловать. Словно раскат грома был для них сигналом. Ощущая наконец мягкие губы Луки своими, чувствуя его инициативу в их поцелуе, Демори моментально выгибается в спине, желая быть ближе. Он выдыхает носом шумно и, перемещая свои ладони к его плечам, сжимает их мягко в попытке сдержаться. Но Лука не даёт ему такой возможности: приподнимаясь на носочках, Элиотт чувствует это, Лука продолжает напирать, целуя его нижнюю губу несмело, проскальзывает ладонями под его руками, к лопаткам, и только сильнее этими своими маленькими, но напористыми, желающими действиями рушит его самоконтроль. Желание отдается в теле искрами, по всей коже, давая понять, что это только начало, ведь ему столько всего ещё хочется, а Лука чувствует подушечками пальцев мурашки на его коже и умирает. Элиотту приятно. Элиотт своей взаимностью согревает. Но еще пара секунд — и Лука ощущает, как проскальзывает кончик языка по его верхней губе и, выдохнув рвано, чувствует, как подкашиваются колени. Элиотт обжигает. Чувствовать его руки на своих плечах — невероятно. Чувствовать, как отзывается его тело на малейшие прикосновения — крышесносно. — Лу, — Демори отрывается от его губ неожиданно, прижимаясь к его лбу своим, и выдыхает шумно, пытаясь прийти в себя. — Лука, — повторяет он, словно даже немного покачиваясь, перемещая правую руку к его шее, а Лука, пытаясь сфокусировать свой взгляд на его лице, видит, что его тёмные то ли от освещения, то ли от чувств глаза прикованы к его губам. Влажным. Наверное, таким же красным, как и у Элиотта. Невозможно манящим. И в этих своих попытках дозваться, словно до собственного разума, с этой крепкой хваткой и жадным дыханием Элиотт доказывает то, насколько его от происходящего кроет. И Лука бы оказался самым неумелым лжецом, если бы, чувствуя, как подкашиваются ноги от одного этого вида, сказал, что не чувствует то же самое. Потому что он чувствует. И ему точно так же жарко. Точно так же тяжело не действовать. Поэтому он тянется вперед и, зарываясь левой ладонью в его влажные волосы, сжимая их у затылка, целует Элиотта. Он никогда не думал, что поцелуи могут быть такими. И млея в этих новых ощущениях, он целует напористо, нуждаясь. Целует так, что чувствует на своих губах короткий, заглушенный поцелуем стон, а через пару секунд и вовсе теряет связь с реальностью, последние крупицы рассудка и опору под ногами, потому что Элиотт, подхватив за бедра, рывком поднимает его. Не разрывая поцелуя, он отшагивает с Лукой вправо, к тумбе, и, совершенно не заботясь о том, что на ней лежало — от силы какие-то тетради и пара флакончиков, которые они роняют, усаживает на неё Луку. Демори всё же отрывается от его губ, чтобы вздохнуть, и опускает взгляд к вороту его толстовки. Парень. Лука парень. Самый красивый. Самый невероятный и притягательный парень, какого Элиотт только встречал. Теплый. Льнущий. Горячий. Его парень. Он ведёт ладонями по его талии, к пояснице, и, притягивая к себе, утыкается носом в изгиб его шеи. — Мне нравятся твои волосы. — Шепчет Элиотт, заставляя Луку вздрогнуть от щекотки и удовольствия и, вспомнив невольно утренний диалог, только сильнее разомлеть. Он чувствует, как Элиотт зарывается носом в его волосы, за ухом, как наполняет лёгкие воздухом до предела и медленно выдыхает, пуская по его затылку стаю мурашек. Низ живота тянет, когда, встав между его бёдер, такой теплый и неожиданно твердый, Элиотт прижимается к нему вплотную, всё так же обнимая его поясницу. Словно иначе никак. Иначе не может. — Как же они мне нравятся. — Повторяет Демори, забираясь правой ладонью под его толстовку, и Луку от дикого кайфа ломает. Элиотту нравятся его волосы. Не зря ленился. Не стригся. Уродился таким странным, но понравившимся ему. Сжимая левой ладонью пряди у корней мягко, склоняя голову Луки без малейшего сопротивления к правому плечу, Элиотт склоняется к его шее и целует кожу нежно. Так нежно, что, не будь Лука всё ещё в кедах, он бы точно поджал на ногах пальцы. Да он и поджимает. Вжимается ладонями в его спину, которая в эти секунды отчего-то кажется куда более горячей, и дрожит, чувствуя вновь, как уверенно укрывают его шею поцелуями, как, посасывая кожу не более нескольких секунд, Элиотт оставляет на ней приятнейшие ожоги, вынуждающие жмуриться и дёргать то ли от трепета, то ли от лёгкой судороги левым коленом. Лука не справляется, отклоняется спиной к стенке, на которой висят какие-то плакаты, обхватывает лицо Элиотта ладонями и тянет на себя, желая посмотреть ему в глаза. И именно в этот момент, глядя в эти такие красивые и одновременно пугающие своей чувственностью, своей преданностью и блеском глаза, Лука ощущает боль в колотящемся от их прикосновений друг к другу сердце. Это больше чем дружба. Это больше чем симпатия. Он не знает, что такое любовь, но глядя сейчас в глаза Элиотта, слыша гораздо яснее его шумное и частое дыхание, чем пугавший его ранее гром, Лука желает остаться в этом моменте навсегда. Потому что, если это сон, если он всё же очнётся в своей постели, как это было не раз и не два, даже если он увидит Элиотта на утро в привычно дружелюбном настрое и пойдет с ним столь же привычно в школу, он не сможет забыть эти глаза. Он не сможет потянуться вновь к нему за поцелуем. Не сможет даже вновь уверенно его обнять. И становится так от этой мысли страшно, так, что он тянет Элиотта к себе и целует вновь. Смакует его губы, запоминает их, их вкус, изящность и мягкость и, чувствуя нежное прикосновение ладоней, поднявшихся к его щекам, осознаёт, что просто без этого, без его прикосновений и Элиотта — такого неповторимого, Элиотта — в котором столько чувств к нему и столько взаимности, больше не справится. И он, конечно, знал, что в этом доме, с этим человеком, который научил его быть честным, хотя бы когда будет дождь, сидя на подоконнике, он сможет быть собой. Но не мечтал, что почувствует себя однажды настолько нужным и правильным. Сейчас он понимает — ничто не может быть более правильным, чем то, что происходит между ними.