Четверг. 20:39
Все неожиданно стало неважно. Существовало где-то там, на мутном и едва уловимом фоне того, что происходило между ними двумя — взаимность, искренность, честность, смелость в действиях и желаниях. Они наконец позволяли себе то, чего хотели так долго — любили. Целовались нежно и медленно, смакуя каждую секунду. Элиотт запоминал, как же это — целовать Луку, а Лука — как целовать Элиотта. Ведь, по сути, именно он его сейчас знакомил с тем, какими вообще могут быть поцелуи. До стаи мурашек, вновь и вновь накатывающей, словно волны на берегу моря. До покалывания в кончиках пальцев интимные, как когда слишком близко поднёс ладони к костру, желая согреться. Но сейчас Лука в его руках не просто грелся. Он изнутри горел желанием и становящейся только сильнее тягой быть к Элиотту ближе. Увивал его шею руками, соскальзывал ладонями к его плечам, возвращал к щекам и снова зарывался в его чуть влажные волосы, убивая этой своей инициативностью, невозможностью выбрать что-то одно. Элиотт же, лишь мягко поглаживая его тёплую спину, чувствуя, как собственное дыхание рвётся от того, что его ладони касаются поясницы Луки и ему это позволяют, уделял его губам столько внимания, что они, вероятно, уже ощутимо покалывали. Хотелось быть сдержаннее, где-то на задворках сознания маячил страх напугать таким напором, но он и сам ранее понятия не имел, что на такое способен. Что возможно желать кого-то так сильно. Что, почувствовав, как человек, которого ты и мечтать не мог поцеловать, загоняет тебя в ловушку, зажав бёдрами, в ответ в твоей груди будет разгораться необузданное желание, до ужаса приятное жжение, провоцирующее сжать его талию сильнее, закусить его нижнюю губу и услышать неровный выдох, умирая от того, как он держится за тебя, как он льнёт к тебе. И это всё Лука. Его Лука, на которого он был благодарен хотя бы просто смотреть. Невероятно. Боже, неописуемо. Элиотта накрывало счастье, происходящее, Лука в его руках, руки Луки, спустившиеся к его оголенной спине и столь отчаянно, но одновременно нежно гладящие её, находящиеся на ней, как на своём уже законном месте, на котором им разрешил Элиотт находиться. От всей души разрешил. Его руки поднимаются к рёбрам Луки под толстовкой и, он лишь сейчас замечает — ещё и футболкой, как вдруг тот вздрагивает и даже кажется – фыркает ему в губы. Лука. Боится. Щекотки. Какого черта он только сейчас об этом узнал? Элиотт не сдерживается, ведёт мягко кончиками пальцев по его коже, чувствует, как Лука дёргается резко, аж вместе с тумбой, отстраняясь, но Элиотт ему отодвинуться не позволяет. Перемещает ладони обратно к его пояснице, притягивая к себе, в их поцелуй, в котором всё ещё чувствовалась его улыбка и несдержанные смешки Луки. Лишь после секунд двадцати пяти он смог оторваться от его губ, но и то лишь для того, чтобы, коснувшись кончиками пальцев подбородка, приподнять его и вновь примкнуть к коже Луки губами, укрывая линию его челюсти медленными, мягкими поцелуями. — Да ты... — Выдыхает Лука, улыбаясь примерно в ту секунду, когда чужие губы достигают его покрасневшей мочки уха, — поцелуйный монстр. — Хочется усмехнуться от такого комментария, но Элиотт отстраняется, опускает взгляд на его губы и вновь напряженно вдыхает прохладный воздух, чувствуя, как вместе с ним в его груди распространяется желание. Оттенок, который они приняли благодаря его действиям, его ласкам, контур, ставший из-за красноты менее четким — все это ужасно сильно манило. Тянуло к себе обратно. Он поднимает взгляд к глазам Луки, замечает наконец насколько они тёмные и желающие, какие вместе с этим горящие и живые, чувствует, как прокатывается от сердца к низу живота жгучий трепет и резко отстраняется. — Наверное, мне стоит одеться. — Шумным выдохом заявляет он, накрывает свои губы правой ладонью, отшагивая, и только уже хочет развернуться к шкафу, как вдруг слышит ответ: — Наверное. — Смотрит опять на его губы, видит, как проходится по ним кончик языка, который он буквально пол минуты назад чувствовал своим, который, он уже знает — горячий и отвечающий, и не справляется. Элиотт делает один широкий шаг обратно к тумбе, хватается за её края, у бёдер Луки, подается навстречу, целует уверенно и через пару секунд уже чувствует, как обвивают его шею руками, встречая. Накрывает по новой. Как при первом соприкосновении их губ, только сильнее, потому что движения уже увереннее, они честнее. Он вновь резко отстраняется, вздыхая жадно. Лука же, держа ладони всё еще в воздухе, видит в его неожиданно светлых, отдающих серебром глазах удивление и не понимает, кому из них оно принадлежит. — Боже. — Выдыхает Демори тихо, опускает на две секунды взгляд к его губам, потому что его тянет обратно, но всё-таки отворачивается, отшагивая к шкафу. Гром протяжными отголосками всё ещё звучит за окном, но Лука, почти его не слыша, поджав горячие от поцелуев губы, накрывает ладонями свою шею, изумляясь тому, насколько чувствительна его кожа, насколько чувствителен он сам, и немножко сутулится, шокированный тем, как честно отзывается его тело на Элиотта. Шокирован, какими смелыми могут быть собственные действия, и тем, что это действительно с ними происходит. Он смущается не очень долго, потому что, поддавшись собственным желаниям, поворачивает к Элиотту голову и со всё ещё колотящимся приятно сердцем скользит взглядом по его голой спине. Кажется, тот не может выбрать кофту. Модник. — А у тебя есть... — Неожиданно для себя говорит Лука и видит, как поворачивается на его голос Элиотт. — Что? — Лалльман подвисает, слыша этот вопрос, замечая даже на небольшом расстоянии красноту губ напротив. Собирая мысленно всевозможные ругательства, он опускает взгляд к полу и сильнее укрывает свою шею руками, почти упираясь локтями в колени. Странный жест, но, видимо, ему присущий. Особенно в моменты смущения. — Что есть? — Повторяет вопрос Элиотт тихим, мягким тоном, и Лука слышит, как немного скрипит дверца шкафа. Видимо, Элиотт её прикрыл. — Забей. — Бубнит Лалльман, чувствуя жар в щеках. — Лука, скажи, — он подходит к нему обратно, всё такой же полураздетый, с взъерошенными после поцелуев волосами. И Лука сдаётся. — У тебя есть большой свитер? — Говорит неожиданно четко, опуская руки, но поднимая к нему взгляд. — Такой, чтобы можно было вдвоём залезть. — Заканчивает, вынуждая Демори округлить глаза удивленно, но одновременно чуть улыбнуться. Счастье опять отражается на его лице. — Вдвоём залезть? — Повторяет он, подходя почти вплотную к его коленям. — Я же говорю, забей. — А Лука смущается опять, выпрямляется немного и отводит взгляд к окну. «Нахрен я вообще это сказал» — он сжимает губы, и мысленно бесится от того, что вечно загоняет сам в себя ловушки. И он ждет уже подкол в свою сторону, как вдруг Элиотт вместо этого разворачивается и идет обратно к шкафу. Неужто он отнесся к этой идее серьёзно? Открывает дверь, хватает с полки свитер, встряхивает его, засовывает резковатыми, немного спешными движениями руки в рукава и поворачивается. Определенно серьёзно. Свитер на нём песочного, почти белого оттенка. На вид мягкий. Весь Элиотт был какой-то мягкий, только кожаная дерзкая куртка всегда выбивалась из его этого образа и, теперь Лука знает, его обжигающее тело, скрывающееся под всеми этими мягкими свитерами и кофтами. — Давай, я готов. — Подходит Демори ближе, расправив свитер на себе не особо старательно, а Лука обомлевает. «Да ладно, Эл, я пошутил» — крутится на языке, но вместо того, чтобы озвучить такой ответ, он выпрямляется немного и, поднявшись с тумбочки, подходит ближе, глядя на Элиотта уже снизу-вверх. Что-то ему уже кажется, что не зря он завел речь за свитер. Кажется, когда Элиотт подцепляет его край пальцами, приподнимая, что эта идея была просто гениальной. Он стягивает с себя толстовку, чтобы было удобнее, не глядя откладывает её на тумбу, поправляет белую футболку за её немного задравшийся край и походит к Элиотту вплотную. Буквально пара секунд зрительного контакта — и он наклоняется, ныряя ему под свитер. Лука слышит, чувствует, как Элиотт тихо смеётся, опуская руки на его плечи, укрытые ворсистой тканью, и спрашивает: — Ну и чего? — Чего? — Бубнит Лука, уткнувшись лбом ему в грудь. — Неудобно, — добавляет спустя секунды четыре молчания, — я тебя не вижу. — Свитер-то с горлом. Ему даже приходится немного сгорбиться из-за туго натянутой ткани и только больше смутиться от того, что сам предложил подобную идею. Никакой романтики в сравнении с тем, как он это себе представил. Он шумно, почти недовольно выдыхает, мимолетно, не сдерживаясь, касается груди Элиотта губами, выскальзывает из-под кофты резко, сгибая колени, и, выпрямляясь, немного трясёт головой. Его волосы наэлектризовались, пряди спали на лоб, он поднимает глаза к Элиотту и замирает. Тот улыбается ему неожиданно ярко и, протягивая правую ладонь, зарывается пальцами в его спутанные пряди, поправляя их назад медленно. В эту секунду Лука, закрыв глаза, понимает, что это не они. Не те, кем они привыкли являться. Это что-то новое, что-то ужасно волнующее, но одновременно капельку своей неизвестностью пугающее. Но он чувствует, что готов бороться с этим лёгким чувством испуга, потому что одно это приятнейшее ощущение от его прикосновений стоит всего. — Почему ты стоял за дверью? — Голос у Элиотта сейчас тихий, даже хотелось бы сказать, немного сонный. Он успокаивает этой своей сонностью всё внутри. — Изучал местность. — Пожимает плечами Лука и чувствует, как опускает Элиотт ладонь на его левое плечо, медленно притягивая к себе. Он прижимается щекой к его свитеру, демонстрируя то, что совсем не против этих объятий. — Ещё не всё изучил? — Лука замечает, как перемещается широкая ладонь к его спине, смотрит в пустоту и фокусирует взгляд на кровати, стоящей в углу. Он мотает головой лениво и слышит короткий смешок. — Почему пришёл раньше? — И Элиотт этими вопросами, мягко поглаживая его спину, вовсе не давит. Лишь расслабленно ведёт диалог. — Хотел произвести впечатление. — Дёргает бровями Лука, хоть Элиотт его и не видит. «Напугать я тебя хотел, напугать». — Думаю, — Лалльман чувствует тёплую усмешку на своей шее и невольно опускает ресницы, — у тебя получилось. — Тепло. Спокойно. Вовсе не страшно. — Мама там тебе собиралась что-то приготовить. — Проговаривает тихо Элиотт, ведя пальцами по его позвоночнику едва ощутимо. — Да ладно? — Лука резко, нарушая атмосферу покоя, отстраняется, глядя на него по-детски воодушевлёнными глазами. — Ну, я пойду тогда поздороваюсь! — Тараторит, разворачиваясь к двери, буквально вот так просто собирается уйти, но, опуская взгляд к полу, останавливается. Перед ногами лежит шоколадка. Та самая. Так вот куда Элиотт додумался её деть. Точнее, даже не пытался думать. Он наклоняется к ней, поднимает, замечая, что упаковка сгибается пополам, и поворачивается к Элиотту. — Раскололась. — Подмечает зачем-то Лука и, протягивая, поднимает взгляд к его лицу. — Ой, — Элиотт принимает её, — не подумал о последствиях, — они встречаются взглядом, — в тот момент. Лука смотрит ему в глаза. Смотрит, не двигается и ловит себя на одном единственном желании — снова его поцеловать. Он так и стоит, раздумывая и не отпуская шоколадки. — Ты хотел пойти поздороваться. — Разрывает тишину Элиотт. — Точно. — Лука моргает часто, опускает руки и, поджимая губы, разворачивается к двери. — Прекрасная женщина. — Слышится где-то уже в коридоре его забавное заявление, Элиотт изумлённо смотрит ему вслед, но, в конце концов, усмехается.21:10
На самом деле Лука хотел отойти, чтобы прийти в себя и хотя бы немного вернуть контроль своему телу. Точнее, себе вернуть контроль над непослушным телом. Не особо обязательно теперь его было иметь рядом с Элиоттом, правда, хотелось лишь просто потом не слишком сильно стыдиться своих закидонов, которые он себе невольно позволял. Как, например, со свитером. Лука улыбается невольно сам себе и, мотая головой, заходит на кухню. — Добрый вечер! — Говорит он воодушевлённо и улыбается. Рени стоит у плиты, что-то явно по аромату мясное помешивает в сковороде и, оборачиваясь, отвечает ему улыбкой. — Ну что, напугал? — Ага, — В голосе Луки слышится сарказм, когда он подходит ближе, заинтересованно наклоняясь к накрытой крышкой кастрюле, — скорее я себя. — Они усмехаются вместе. — Ну, он не особо щедр на эмоции. — Говорит женщина беззаботно и, понимая, чего Лука хочет, приподнимает крышку, открывая его взору перемолотую картошку. — Да ну, — Он улыбается изумлённо то ли гарниру, что она приготовила, то ли её комментарию. — Ты так не думаешь? — Опуская крышку на место, Рени поворачивает голову к Луке, замечая в его взгляде лёгкое непонимание. — Нет, наверное, нет? — Звучит не очень уверенно, но на деле он правда не знает, что ответить. — Хорошо. — Кивает женщина, а Лука вспоминает улыбку, которую видел буквально минуты две назад и только сильнее подвисает. Хочется увидеть её вновь. У Элиотта много эмоций. Это точно. Манон заикалась как-то, что он в разговоре холоден, но Лука подобного наедине с ним никогда не ощущал. Сердце необъяснимо тянет от этих мыслей. — Чай будете? — Отвлекает его от мыслей Рени. — Да! — Отвечает он моментально и, немного расслабляясь, вновь улыбается. В этот момент, наблюдая за тем, как она продолжает помешивать кусочки мяса, Лука замечает выбивающиеся из её привычного домашнего образа синяки под глазами. «Биполярное расстройство второго типа» — неожиданно звучит эхом в его голове и он немного напрягается. Элиотт сказал, у неё просто бывает плохое настроение. Но суть ситуации в том, что он и представить её в плохом настроении не может. Элиотта да: то, как он куксится из-за физкультуры, то, как иногда уходит в себя — к этому Лука давно привык. Но Рени, когда бы он её ни видел, всегда ему улыбалась. Как много он не знал? — Я принёс шоколадку. — Произносит внезапно для себя Лука. — Ну, вообще, её Элиотт купил. — Она поворачивается к нему, всё так же улыбаясь, а он не может не думать об усталости, отражающейся на её лице. Он не видел этого раньше потому что не знал о проблемах со здоровьем? Или сейчас видит то, чего нет? От чего она так устала? — Но мы можем её съесть вместе. — Лука пытается натянуть улыбку и думает о том, что, видимо, никогда не избавится от желания отплатить этой семье хоть как-то за то тепло, что она ему дарила. — Я не очень люблю шоколад. — Признаётся женщина, поворачиваясь к нему всем корпусом, — но у нас есть овсяное печенье, — указывает ладонью на стол с лежащими на ней пакетиками, улыбается, а Лука вновь отключается от разговора. Как же ему тут было комфортно. — Я поставлю чайник. — Немного склоняя голову, возвращает опять Луку своим голосом и улыбкой Рени к реальности. — А, да, хорошо. — Энергично реагирует он и, кивнув, неловко отступает к выходу из кухни. Слишком много чувств. Слишком много. Руки ноют от желания обнять. И её. И его. Сердце ноет от желания опять увидеть, как Элиотт ему улыбается. Оказываясь на пороге его комнаты, он замечает, что свет уже включен, видит стоящего у окна Элиотта и, немного наклонившись, видимо, разглядывающего небо. Он оборачивается на его шаги. — Мы поставили чайник. — «Мы» — почему-то иначе выразиться не получилось. Элиотт усмехается, выпрямляясь, и, подходя ближе, окидывает Луку взглядом. — Я тогда пойду чаю налью? Лука мнётся. Вот же, Элиотт улыбается, а сердце всё ещё отчего-то ноет. — Да, давай. — Отвечает вновь чересчур радостно, прошмыгивает справа от него и направляется к окну. Капли всё ещё стучали по подоконнику, видимо, падая с деревьев. В комнате стояла приятная свежесть, Лука медленно и глубоко дышал, осознавая, что Элиотт вышел. Чувств слишком много, но он самому себе кажется с ними невероятно живым. Настолько, что даже страшно от мысли, что ему рано или поздно придётся отсюда уйти. Но они же с Элиоттом всё равно будут вместе? Да, верно. Хватит нагонять тоску на ровном месте. Лука разворачивается резко к комнате, глубоко вздыхает и окидывает её взглядом. Первыми на глаза попадаются наброски, висящие на стене, слева от дивана, и он медленно к ним подходит. Зарисовки рук, различные мелочи, лепестки цветов, от которых он почему-то улыбается, допуская в мыслях: «да, это определенно Элиотт». Он вспоминает о вывеске с енотом, о словах Базиля и поджимает задумчиво губы. Надо будет расспросить об этом подробнее. Взгляд стопорится на толстовке и он, чувствуя себя действительно в эти секунды уже немного зябко, обратно её на себя натягивает. Лука оборачивается, цепляясь глазами за кровать, укрытую тёмно-синим покрывалом, и делает к ней короткий шаг, склоняя голову. А ведь эту местность он почему-то действительно ещё не изучил. Они однажды будут спать с Элиоттом? Вот так просто? В одной кровати? Под одним одеялом? Он резко и глубоко вздыхает, выпрямившись. «Ну ты совсем оборзел» — думает он про себя, разворачивается, уверенно направляется к дивану, опершись ладонью о его спинку перепрыгивает её и, плюхнувшись на мягкую поверхность, замечает лежащую на столе шоколадку. Точно, шоколадка. На полу Луке было отчего-то привычнее, поэтому, спустившись ниже, на мягкий ковёр, он принялся рвать упаковку и делить шоколад на более или менее равные кусочки. Делать нечего. Он ждёт и всё ещё немного волнуется. Кажется, он будет чувствовать себя по-настоящему спокойно и уверенно, лишь когда ощутит вновь, как Элиотт его обнимает. На самом деле, ждать его заставляют не слишком долго. Минут пять — и он вновь видит друга, или уже совсем не друга, медленными шагами проходящего вглубь комнаты. Он наблюдает за тем, как тот подходит к столу и осторожно опускает кружки, так увлечённо, как, вероятно, наблюдает щенок за опускающейся к нему миской с ужином. — Манон с Шарлем переспали. — Выпаливает Лалльман внезапно, отчего Элиотт, боясь пролить чай, цепенеет. — Окей. — Тянет он, улыбаясь немного недоумевающе, и, всё же справившись со своей задачей, выпрямляется и садится на диван. — Ты, — Лука мямлит, больше всего в эту секунду желая шлёпнуть себя по лбу и просто научиться молчать, — как-то интересовался, что между ними. Затягивающееся молчание его немного напрягает. И как-то вроде тему не сменишь и за чай поблагодарить ещё не время. — Я спросил это тогда, потому что в голове был бардак от твоих прикосновений. — Произносит Элиотт честно и Лука замирает. Он медленно поднимает к нему, сидящему на диване, взгляд. Да ну нахрен. Уже тогда. Правда ведь, Элиотт был не против и касался своей рукой его руки. Лука не сходил с ума. Это были не ложные надежды. Уже тогда, господи. — Она пригласила нас на ту вечеринку, пойдём? — Отвечает Лука неожиданным вопросом на это признание, на что Элиотт, приподняв брови, улыбается. — Давай. — Он лишь сейчас отчетливо осознает, как Лука далеко. На полу, а не рядом. Да еще и в толстовке. — Замёрз? — Да нет, просто, — Лалльман вновь опускает глаза. «Без тебя стало как-то зябко» — в этот раз он даже отчего-то смог сдержаться, хотя как раз таки это был бы и не прочь произнести. Элиотт же тогда его тут же бы обнял? Лука еще не знает точно, не успел привыкнуть, но после сегодняшнего дня ему почему-то кажется, что именно так бы тот и сделал. — Выбрал фильм? — Облокотившись локтями на колени, спрашивает Демори. — Я? Ну, — Лука опускает взгляд к чаю, — вообще, у нас еще куча сезонов "клиники" не смотрено, но... — Он смотрит на свою пузатую жёлтую кружку, чувствуя трепет в груди, — я думал, мы не фильмы сегодня будем смотреть. Повисает тишина. Элиотт улыбается и какой-то промежуток времени просто молчит. — Иди сюда. — Произносит наконец, Лука поднимает голову и, похлопав пару секунд глазами, просто слушается: поднимается с ковра и садится к Элиотту на диван, потому что только этого последние минуты и хотел — вернуться к нему. Этого же хотел и Элиотт. Буквально две секунды и он, подгибая под себя левую ногу, закидывая левую руку на спинку дивана, придвигается к Луке ближе и целует его в висок. — Поцелуйный монстр опять в деле? — Ехидничает Лалльман, не сдерживаясь, а Элиотт усмехается хрипло, обнимает его за плечо и утыкается лбом куда-то ему в шею, над воротом. — Я конечно знал, что ты любишь касания, но... — бормочет блаженно Лука, осознанно недоговаривая. — Знал? Я думал, я неплохо сдерживался. — Элиотт вновь прижимается губами к его скуле, под ухом. — Сдерживался? — Лука удивлен. Вероятно, его некоторое время так и будет кидать от привычного положения вещей между ними, от отрицания того, что Элиотт может к нему что-то чувствовать, к прямому доказательству этого факта, до которого они дошли. — Ну да. — Говорит честно Элиотт, потираясь кончиком носа о его тёплую кожу. — Значит, — Лалльман поворачивает к нему голову, вынуждая его отстранится, — всё это время ты хотел обнимать и целовать меня? — Провоцирует, улыбается. — А ты еще не понял? — И Элиотт, наклоняясь, поддается. Понял. Еще как понял. Так, что, кажется, Элиотт приручил его одними этими поцелуями. — Шоколадка. — Выдыхает ему в губы Лука, отстраняется и придвигается ближе к столу. Демори едва не надувает губы от прерванного контакта, наблюдая за тем, как тот молча начинает лопать его подарок и, всё же вспомнив о нём, протягивает ему небольшой кусочек плитки. Он отчего-то неуверенно принимает её, наблюдает за Лукой, кладёт в рот шоколад, тянет к себе кружку и только уже хочет отпить, как замирает, немного морщась. — Слишком сладко. — Бубнит он, делая несколько крупных глотков мятного чая. — Не нравится? — Лука опускает свою чашку на стол. — Ну, я же тебе её покупал. — Лука видит, как он пожимает плечами и едва заметно улыбается. А ведь Элиотт действительно сладкое особо не любит. Даже напитки обычно берёт странно-травяные. Почти безвкусные. Он задумчиво опускает взгляд. Мысленно что-то для себя решает, отламывает маленький кусочек, кладёт себе в рот и откидывается обратно к спинке дивана. — А если вот так? Элиотт, поворачиваясь, не сразу понимает суть его вопроса. Лишь увидев, как Лука зажимает кусочек шоколада между зубами, он едва не давится чаем. — Лука-а! — Тянет он изумленно, всем своим видом умоляя: «пожалей меня». — Ну и не надо. — Произносит тут же Лалльман, вздернув покрасневший нос. Он хватает свою кружку, начинает шоколад пережевывать, усаживаясь на диване поудобнее, и запивает сладость чаем. А Элиотт же, как он и надеялся, смотрит на него и жалеет, что не среагировал сразу. Он видит, как Лука берёт еще один кусочек в рот, и тут же к нему придвигается. Забирает из его рук кружку, отставляет на стол, опирается рукой на спинку дивана и наклоняется. — Дай попробовать. — Его голос тихий. Такой, что шутливость с Луки моментально сходит, сменяясь приятным, немного обжигающим волнением. «Ты же не хотел?» — крутится в его голове, но на языке тает шоколад и совсем не хочется что-либо говорить. И не приходится. Ещё пара секунд — и Элиотт касается его губ своими, сминая нежно, ожидая, когда Лука разрешит. И он разрешает. Приоткрывает рот, жмурясь от того, как отдаётся поцелуй дрожью в собственном теле, чувствует нежное прикосновение языка Элиотта и медленно расслабляется. Этот поцелуй немного отличался от их первого, да и второго. И дело было даже не в шоколаде, которым Лука столь охотно делился, неуверенно отвечая на ласки. В этот раз их движения были максимально неторопливы, а нежная борьба языков отдавалась теплыми, только сильнее распаляющими волнами в животе. Лука, неосознанно уже зарываясь пальцами в волосы Элиотта, медленно, но верно делал успехи в поцелуях. И если в первые секунды во время подобных прикосновений он чувствовал, как Элиотт улыбается, то сейчас лишь слышал, как становится напряженнее его дыхание, чувствовал, как сильнее сжимает его плечо ладонь Элиотта. Это заводило. Возникает мысль отстраниться, чтобы что-то сказать, но он не торопится это делать, чувствуя, что нижняя губа в плену. Горит, покалывает, а сам он едва заметно дрожит от удовольствия. От того, как напористо Элиотт пробует его. Интересно, губы всегда от поцелуев так покалывает? — А если Рени зайдёт? — Произносит он наконец, выдыхая, мягко надавливая на плечи Элиотта. — Она не заходит без стука. — Получает он торопливый ответ, снова немного отклоняя голову от напористого поцелуя. — Подожди. — Лука шепчет, сжимая пальцами его свитер, — губы болят. — В какой-то мере это оказывается правдой. Подобные ощущения были для него непривычны, но ещё большей ложью было бы сказать, что ему эти ощущения неприятны. — Прости. — Элиотт шумно и глубоко дышит, прижимаясь к нему лбом. — Прости. — Повторяет шепотом, вздыхая и выдыхая носом размеренно. — Нет, — спешит уточнить Лука, пытаясь сфокусировать на его не менее зацелованных губах взгляд, — мне нравится. Элиотт глубоко вздыхает, всё так же прижимаясь к нему лбом, опираясь локтями о спинку дивана. Лука даже не заметил, в какой момент он навис над ним. — Ты невозможный. — Демори всё же садится обратно, но отпускать Луку не спешит, утыкаясь кончиком носа в его плечо, всё так же его приобнимая. — Не могу с тобой, — Он ещё раз выдыхает напряженно, — держаться. Это признание будоражит, ведь Лука чувствует, откинув голову на его руку, то же самое. Просто лишь не успевает даже проявить инициативу, плавясь и теряя силы на что-либо от одних его поцелуев. — Это реально? — Спрашивает он вдруг, поворачиваясь. — Что? — Элиотт поднимает голову, соприкасаясь с ним кончиком носа. Его дыхание становится спокойнее. — То, что сейчас происходит. — Голос Луки похож на шепот, а веки вновь от удовольствия смыкаются. — Я надеюсь. — Элиотт улыбается, поглаживая костяшками правой руки его скулу. — Как точно убедиться, что это реально? — Говорит едва слышно Лука. — Мне тебя щипнуть? — Элиотт замечает, как дёргаются уголки его губ, — или кусить? — Едва заметная улыбка согревает. — Поцелуй. Он замирает. Обводит взглядом контуры лица Луки: длинные опущенные ресницы, розоватые, такие мягкие в эту секунду на вид скулы, изящный нос с аккуратной горбинкой. Он спускается взглядом до самого его кончика. — У тебя же губы болят. — Взгляд останавливается именно на них. Лука ёрзает, открывая глаза, и тихо выдыхает от того, как Элиотт близко, от того, как жмётся собственное сердце вновь от этой самой близости. — Хочу еще. — Просит он по-детски и тут же смыкает веки. Почти сразу Элиотт исполняет его желание — целует мягко, но коротко, успевая заметить, что его губы действительно припухли. Какая невероятная деталь, делающая его счастливым. Лука перед ним, такой мягкий, даже немного разморенный, кружит ему голову своим довольным лицом, очень знакомой, умиротворяющей улыбкой. У него же все на лице написано, как он мог раньше этого не замечать? Не позволял себе? Не надеялся? Лука моргает медленно, дёргает уголками губ, сидит на этом диване и выглядит, как лучшее, что было и будет в жизни Элиотта. Этот невероятный мальчишка, загадочный сосед — Лука, действительно улыбался благодаря ему. — Элиотт? — Привлекает к себе внимание виновник этих глубоких раздумий, — что у тебя в голове? — А Элиотт в ответ лишь медленно моргает, глядя ему в глаза. — У тебя лицо сейчас треснет. — Опять лишь молчит. — Обо мне думаешь? — Ухмыляется Лалльман, а Элиотт чувствует, что у него действительно уже щеки болят. Несколько минут они так и не произносят ни слова, касаясь периодически едва ощутимо то шеи, то щеки друг друга. — Мне часто снилось это. — Признаётся Лука, замечая то, как сел собственный голос от долгого молчания. — Да ну? — Элиотт оживляется, — мне нет. — В его словах легко прослеживается досада. — Как давно? — Тут же интересуется он. Лука отводит взгляд к потолку. — В первый раз, когда у тебя итоговые тесты были за год. — Проговаривает он неспешно, чувствуя ладонь Элиотта на своей груди, — Я пиздец был счастлив, что тебя не увижу. Демори изгибает брови, вынуждая Луку, заметившего этот жест, дополнить свой ответ: — В том смысле, что... Я вообще не понял, как это вообще. Почему. Тогда-то и стало страшно. — Тебе было страшно? — Спрашивает он с сомнением. Его ладонь замирает у ворота толстовки, когда Лука лениво выпрямляется, дотягиваясь до своей кружки и вновь откидывается к его руке. — Потерять друга. — Пожимает плечами он, делая небольшой глоток. Элиотт закусывает губу и улыбается. Он вовсе не радуется тому, что Лука волновался, вовсе нет. Но сейчас, когда он здесь, когда они настолько друг с другом честны, когда столько раз целовались и их ждёт еще в десятки, сотни раз больше поцелуев и умиротворяющих объятий, когда он верит в это всё, он просто не может не улыбаться. — Так... Как давно? — Спрашивает Элиотт осторожно, и до Луки на удивление почти сразу доходит, что их разговор вернулся к утренней теме. — Ну вот, — он подносит кружку к губам, обхватив её ладонями, — к концу года начал задумываться, а потом ты уехал. — И? — Элиотт выглядит нетерпеливым, а у Луки щеки опять от таких признаний горят. — Что «и»? — Поворачивает он к нему голову резко. — А ты, ты? Почему ты ничего не говоришь? — Элиотт от такого напора, опуская голову, смеётся. — Что именно сказать? Я скажу. — Выпрямляясь, говорит он так ответственно, что Лука пугается. — Когда я тебе понравился? — Спрашивает тот четко, сжимая кружку ладонями чуть сильнее. Элиотт призадумывается как следует. — Ты когда с забора своротился, — Лука опускает веки, кривясь от стыда, а Элиотт улыбается, — я так перепугался. — Что какой-то пацан расшибется на твоём участке и придется разбираться с телом и копами? — Элиотт от такого варианта усмехается, мотая головой. — Что ты расшибешься. Лука после этих слов молчит. Смотрит, отчего-то щурится, опуская кружку, и, вероятно, размышляет. — У тебя же были отношения. — Уточняет неожиданно серьёзно он. — Я не мог тебе нравиться. Демори призадумывается, отставляя тоже свою кружку на стол. — Смотря что иметь в виду под «нравится» и под «были отношения». — Разъясняет, а Лука опять молчит, моргает медленно, думает и неожиданно хмурится. — Сложно, Элиотт. Давай попроще. — Элиотт опять смеётся. Ну до чего же Лука очаровательный. Его взгляд опускается к рукам Луки, покоящимся в этот момент на его коленях. Он замечает, как мягко царапают джинсовую ткань кончики его пальцев. Волнуется. — Ты какой-то другой, — Слова складываются сами, — я сразу это понял. — Они встречаются взглядом. Лука приподнимает брови и, поджимая губы, продолжает смотреть, по всей видимости ожидая продолжения. — Ты внимательный, открытый, веселый, легко находящий с людьми общий язык. — Перечисляет Демори, а Лука вновь хмурится, только теперь совсем по иной причине. Элиотта это немного выводит из беззаботного настроя, но еще сильнее волнует то, что через пару секунд Лука вновь спускается на ковёр и тянет к себе свою кружку, отпивая. — Всё в порядке? — Спрашивает он осторожно, осознавая, что ни разу ему подобного еще не говорил. Молчание затягивается на секунд восемь. — Я себя таким не чувствую. — К такому ответу Элиотт не был готов. Правда не был. Ведь как Лука может не знать? Но он ему не врёт, это точно. Ведь честность была ещё одной его отличительной чертой. — Ты очень светлый. — Произносит он с легким волнением в голосе, и Лука от этих слов, от того, насколько серьёзно они были произнесены, теряется, опуская взгляд к коленям. — Мне аж щуриться хотелось, когда я на тебя смотрел перед школой. — Продолжает осыпать комплиментами Элиотт, согревая теплом собственного голоса, а у Луки почему-то кончик носа покалывает. Он хотел бы быть таким, каким видит его Элиотт. Правда хотел. Но он гораздо более жалкий и трусливый, чем он думает. — Яркий, просто жесть. — Врывается в мысли Элиотт, усаживаясь позади него, поставив ноги по бокам от его тела. Тёплые ладони медленно опускаются на его опущенные плечи, отчего глаза Луки тут же закрываются. Он знает, Элиотт сто процентов преувеличивает, а приятно. Ужасно приятно от него такое слышать. — Я, честно, — Элиотт заминается, подбирая слова, — хотел познакомиться с тобой, но не знал, как. Элиотт хотел с ним познакомиться. Уже тогда. Тогда, когда его самого, не успевшего своего нового соседа хорошо разглядеть, съедали совсем не радужные мысли. Тогда, когда Элиотт видел в нём то светлое, что, Луке казалось, он давно потерял, в его мыслях творился полнейший хаос и недоверие к людям, его давило неверие в то, что кто-то может быть добр к нему просто так, без причины. А сейчас он сидит на мягком ковре, чувствует, как медленно обнимают его тёплые руки, как немного колется свитер на щеке, улавливает аромат еды, которой его каждый раз угощали, и не может понять, чем это всё заслужил. Он касается запястий Элиотта и тянет их на себя, провоцируя обнять со спины сильнее. Лука слышит короткое хихиканье, наполняющее его тело теплом и расслабляется. — Значит, я твой парень? — Произносит неожиданно Элиотт почти на ухо, вынуждая сердце Луки сжаться. — А ты мой? — Дополняет свой вопрос еще тише, и Лука чувствует себя кроликом в клетке. Все такой же согревающей, внушающей чувство вовсе не скованности, а защищенности клетке. — Да. Всё так. — А язык так и подмывает произнести — «я твой, а ты мой», но духу не хватает. И лишь ощутив, как становятся крепче на шее объятия, как довольно Элиотт ему в шею вновь хихикает, Лука отпускает эти мысли. Скажет. Обязательно ещё это скажет, а сейчас пусть всё так, как есть — идеально. — Лу, ты не взял то печенье, — врывается в разум женский голос, дверь открывается неожиданно, и сердце Луки ухает вниз. Куда-то ниже его ступней, пола и фундамента. Элиотт медленно, отрываясь от его шеи, поднимает взгляд на вошедшую в комнату мать, осознавая, что совершенно еще не думал о том, как она может на их отношения отреагировать. Стоит. Молчит. Её ладонь с пакетом печенья медленно опускается, а глаза скользят по их лицам, рукам и всей их позе. — Мам, я.... — Сжимая чуть сильнее плечо Луки, начинает говорить Элиотт и беспокойство в его голосе Луку пугает. — Печенье, говорю, — неожиданно подаёт голос Рени, перебивая, — будете? — Она проходит вперёд, опуская пакет на столик. — И, если что, я нашла там еще какие-то конфеты. — Они молчат, Рени уже разворачивается, и Лука неожиданно дёргается. — Шоколадку. — Произносит четко, всё еще чувствуя руки Элиотта на своих плечах. — Мы хотели поделиться шоколадкой. — Проговаривает из последних сил, в то время как сердце, кажется, сковывается прутьями страха только сильнее. Рени поворачивается, смотрит на Луку, опускает взгляд на стол и, дёрнув бровями, наклоняется. — Оу! Здорово! — Говорит она, ухватив пальцами несколько кусочков, подмигивает Луке и, выпрямляясь, уходит. Дверь закрывается. До щелчка. Лишь в этот момент до Луки доходит тот факт, что она шоколад не любит. — И да, — Дверь неожиданно открывается, вынуждая их вновь застыть, — ужин почти готов. Пара секунд — и они остаются наедине. Не реагируют, молчат и почти одновременно глубоко и напряженно вздыхают. — Я поговорю с ней позже. — Подаёт первым голос Элиотт. — Но, мне кажется, всё довольно неплохо. — С его губ срывается нервный смешок. Одна секунда. Две. И они вместе начинают беззвучно смеяться. Лёгкая истерика накрывает их буквально на пол минуты от того, что только что произошло. Поднявшись всё же с дивана, по ощущениям, минут через пять, они направились на кухню, ожидая безумной неловкости. Её то они, безусловно, за ужином и застали, но никакого осуждения или некомфортных вопросов со стороны матери Элиотта нет. Было бы, наверное, неплохо завести с ней серьёзный разговор, а Элиотту заявить, что он, видимо, гей, би, пан или кто там еще, что он влюблен в соседа, которого она любит, как ему кажется, не меньше, чем собственного сына, но всё происходило настолько само собой и гладко, что было страшно в эту цепь событий вообще вмешиваться. Казалось, что еще «не то время» для таких шагов. Но после ужина им всё же стало легче. Гораздо легче. Луке так вообще казалось, что он точно еще где-то на физкультуре головой приложился, возможно, о планку или пол, и это всё какая-то фантастическая галлюцинация. Ему было хорошо. До ужаса хорошо и правильно.23:34
— Почему в конце физры ты был таким серьёзным? — Элиотт тихо вдыхает и выдыхает аромат волос Луки, улегшегося спиной на его живот. Диван по ощущениям действительно уже казался для таких поз маловат, но, облокотившись спиной между подлокотником и его спинкой, найдя удобное положение, он считал его идеальным для таких вот объятий. — А. — Лука открывает глаза, смотрит на их почти переплетённые ноги, на светло-серые носки Элиотта и на свои черные, вспоминая сегодняшний день. — Хотел с тобой ещё поговорить, но препод остановил. — Элиотт кивает. — Хвалил за великолепные прыжки? — Чувствует, как Лука усмехается. — Типа того. Звал на соревнования. — И ты не захотел? — Не совсем, это весело. — Соревнования и «весело»? — Лука чувствует, лежа на Элиотте, как его от этих слов передёргивает, и смеётся. — Да, но. — Он водит пальцами по рукам, покоящимся на его груди, очерчивая мягко выступающие вены. — Как-то я не готов был в это окунаться с начала года. — Да уж. Неделя прошла. — Элиотт медленно водит носом по его волосам. — Неделя? — Бубнит Лука, растворяясь в ощущениях, чувствуя, как тот кивает. — Охренеть! — Он приподнимается, когда до него доходит, и разворачивается к нему. — Всего неделя? — Должен сказать, это самое невероятное начало года, что было в моей жизни. — Отвечает Элиотт и улыбается так довольно, что Лука моментально этой улыбкой заражается. — Неделя еще не закончилась. — Дёргает бровями он и укладывается спиной вновь на его грудь так резко, что Элиотт даже немного откашливается. «Ой» — думает Лука, всё еще проклиная свои резковатые порывы, и начинает укладываться аккуратнее, наблюдая за тем, как руки Элиотта, проскальзывая под локтями, возвращаются к его телу. — Ты хочешь что-то еще мне предложить? — В голосе Элиотта слышится игривость. Лука приподнимает голову, пытаясь поймать зрительный контакт. — Себя? Один этот вопрос и невинные голубые глаза, которыми Лука в этот момент на него смотрит, заставляют Элиотта напряженно сглотнуть. — Не шути так. Лука молчит пару секунд, поджимая губы. — Почему? — Я не готов к таким шуткам. — «С тем, какой ты честный, я и так еле сдерживаюсь». Лалльман опускает глаза, чувствует, как печет щеки и понимает, что опять сморозил что-то лишнее. А может и.... Он проскальзывает рукой под левую ладонь Элиотта, лежащую примерно в области его сердца, и сплетает пальцы их рук, тихо выдыхая. Они вновь успокаиваются. Расслабляются полностью, а Луке даже кажется, что он начинает засыпать. Sound: anatu — liberty — Я не хочу уходить. — Бормочет он тихо. Элиотт на это ничего не говорит. Не хочет усложнять, поэтому сжимает его ладонь в ответ, смотрит на их руки и мягко трётся подбородком о его волосы. — Я опаздываю, и мама... — Он замечает, что голос у Луки совсем уже не весёлый, — она была права, — эти слова немного пугают, — я накинулся на тебя. — И тут же чуть расслабляют. — Теоретически, я полез к тебе первым. — Лука слабо усмехается, разглядывая белый рукав его свитера. — Нас еще ждёт вечеринка, не переживай. — Успокаивает его Элиотт, прижимаясь губами к макушке. Щеки, как и глаза Луки немного пекло, но за эту мысль Лука всё же цеплялся. Лежал с закрытыми глазами и старался держаться за их тепло, когда в груди потихоньку распространялся холод. Потому что нужно идти. Нужно возвращаться в реальность. Потому что уже, кажется, почти полночь, завтра на учебу, а он так и лежит, уткнувшись правым виском в плечо Элиотта и никак не может найти в себе силы покинуть этот дом. Эту комнату, по которой так скучал, а теперь, кажется, будет буквально тосковать. «Нас ещё ждёт вечеринка», «напиши, как придёшь», инстинктивно пущенное ответное подкалывание, что он не на северный полюс собрался, мягкий поцелуй Элиотта в лоб, лёгкое волнение, потому что не было возможности с Рени попрощаться и увидеть по её глазам, не изменилось ли её к нему отношение, и страх. Страх от закрывшейся после нескольких минут глупых фраз и нежелания расставаться двери. Страх, отдающийся пульсацией в сердце на каждом шаге к дому. Страх при привычном прыжке со ступеньки через забор.00:02
Лука заходит в прихожую, двигаясь максимально тихо. Радуется, не замечая включенного света, поэтому проходит вперёд, но замирает, обнаруживая силуэт матери возле кухонного стола. На какую-то долю секунды он допускает мысль, словно её положение и на дюйм не сменилось с момента его ухода. Ошпаривает волна холода. Он ужасно надеется, что этот вечер не будет омрачен. «Почему так поздно? С Элиоттом засиделись? С ним было слишком интересно? Вы же хорошие друзья» — Поддевающее, грязно намекающее, переполненное саркастичностью. — Вернулся? — Звучит вместо этого, кажется даже — эхом отдаётся в холле, и Лука теряется. — Ну... — Мямлит он, совершенно такого простого вопроса не ожидая, — да. Она дергает бровями, опускает взгляд к своей кружке и продолжает попивать, вероятно, чай. Словно не случилось никакой проблемы, словно никогда не были проблемой те вечера, когда он слишком задерживался, потому что просто не замечал, как пролетает с Элиоттом время. Как сегодня. Его неожиданно посещает странное желание. Он хочет сказать всё сейчас. Что действительно влюблён. Что это взаимно. А вдруг есть вероятность, что его поймут? Ведь сейчас, после дома Элиотта, это кажется чертовски реальным, настоящим и близким. Он так хочет сказать сейчас, пока хватает смелости. Пока он может. «Нас еще ждёт вечеринка» — и губы смыкаются плотно от страха на этой вечеринке не оказаться. Как она может отреагировать? Проигнорирует? Наорет? Не запретит же с ним встречаться, боже. А все равно страшно. Даже просто иметь вновь ссору с ней или услышать что-то неприятное в адрес Элиотта в этот вечер, их вечер, страшно. Нас еще ждёт вечеринка. — Манон пригласила на вечеринку завтра, я могу? — Он замолкает, чувствуя вибрацию в кармане, — Пойти. — Ну конечно, Манон пригласила. Какой же ты трус, Лука. Пока что еще честный, но всё такой же трусливый. — Можешь. — Отвечает мать вновь совершенно неожиданно — благосклонно. Без лишних вопросов. Он опять от её ответа теряется. В кармане вновь вибрирует телефон, отдаваясь учащенным стуком сердца. — Всё в порядке? — Спрашивает неожиданно для себя Лука и в комнате повисает молчание. В собственном доме ему часто было неуютно. Но сейчас было по-странному холодно. И даже не от температуры воздуха. Может, от освещения? Ведь, кажется, впервые за долгое время оно было приглушено, ассоциируясь из-за этого невольно с домом Элиотта. Хотя по идее эта ассоциация должна греть. — Да. — Кивает женщина наконец и коротко улыбается. Лука мнётся на месте, кивает, и, чувствуя давящую неловкость, отшагивает назад. — Ну, я пойду. — Успевает заметить её согласный кивок, направляется к лестнице и тут же достаёт из кармана телефон. «Элиотт: Сколько коробок заказать?» — Высвечивается первым на экране, он сводит брови и, поднимаясь по ступенькам, снимает блокировку. Первым шло другое сообщение: Элиотт: Я загуглил, на ebay коробка шоколада с черникой будет стоить как 1/10 моей зарплаты Улыбка моментально расцветает на его лице. Лука: Давай начнем с пяти. «И кстати» — начинает печатать он, но останавливается, оказавшись в коридоре второго этажа. Лука: И кстати, а нет возможности мне работать с тобой? «Отправить». Он поджимает губы, волнуясь, и, не включая свет, направляется в ванную. Элиотт: Зачем тебе работать? Так и знал. Лука выглядывает в окно меж жалюзи, видит всё ещё горящий в их доме свет и вновь возвращает внимание к телефону. Лука: Вкусняхи, что я притаскивал, я покупал на свои подарочные деньги Лука: Они заканчиваются Лука: И я хочу донимать тебя теперь своим присутствием еще чаще Это правда. Каждое из его слов. Родители часто дарили ему деньги, но синтезатор и гитару он купил еще в четырнадцать, а дальше просто не знал, на что их тратить. Секунды проходят, а Лука волнуется. Не перегибает ли он? Может Элиотту всё-таки нужно личное пространство? Элиотт: Я спрошу завтра об этом у парней Появляется надежда. Элиотт: Но ты будешь работать только со мной Лука ухмыляется и, усевшись на край ванной, печатает ответ: Лука: Как скажете, босс