Четверг.
23:56
Лука ушёл минуты три назад, а Элиотт всё ещё стоял у входной двери, поглаживая свои губы костяшками пальцев. Он чувствовал волнение от мыслей о том, как встретят Луку дома. То же самое ощущал и от мысли, что со своей матерью нужно было всё нормально, по-взрослому обсудить. Он набирается смелости, совершив глубокий вздох, и разворачивается на пятках в сторону гостиной. Она сидела у рабочей лампы на диване, с ноутбуком, в привычном своём положении. Рени коротко улыбается, замечая приход Элиотта и вновь смотрит на экран. Он садится рядом с ней, опираясь локтями в колени, потирая ладони взволнованно секунд десять прежде чем начать говорить: — Нормально, что мы с Лукой... — Да. — Прерывая, коротко и просто отвечает женщина, подкрепляя свой ответ расслабленной улыбкой. Еще бы замершему в удивлении Элиотту от сложившейся ситуации расслабиться. — Я рада, если у вас все хорошо. — Договаривает мать и, склонив голову, понаблюдав пару секунд за его смущением, возвращает своё внимание к ноутбуку. — Но я же тогда, получается, — он заминается, пытаясь понять, как вернее сформировать в слова мысль о том, что её сын вовсе не натурал. — Я не удивлена. — Усмехается Рени, вновь спасая его от неловких фраз, но тут же смыкает губы, с прищуром вглядываясь в строчки своего электронного документа. — Что? — Переспрашивает серьёзно Элиотт. — Нет, ты не похож на гея, — спешит поправить себя она, понимая, что ноутбук в создании расслабленной атмосферы помогал определенно так себе, — но я рада, что это он. — Элиотт от этих слов тихо вдыхает воздух и... Не выдыхает. Она рада, что это он. — Я тоже. — Отвечает от сердца, немного щурится, всматриваясь в черты лица матери и опускает взгляд к полу. Они сидят несколько минут в тишине, вроде бы вот так просто всё выяснив. Расслабление почти к нему подступается, подкидывая идею вернуть внимание к телефону, но он замечает, с каким напряжением клацают пальцы по клавиатуре и наклоняется к ноутбуку чуть сильнее. — Всё точно в порядке? — Да, я, — её внимание рассеивается, — просто боюсь не успеть с проектом опять. — В прошлом месяце не лучшее её моральное состояние выпало на дату сдачи презентации по заказу. — Все будет нормально. — Хочет её успокоить хотя бы своими словами. — Я же работаю. — И мне это не нравится. — Мотает головой Рени, выглядя уже гораздо серьёзнее. — Ты не должен. Элиотт знал, что она переживает. Но точно так же знал, что без этой стабильной подработки, быть может, они бы уже даже не жили в этом доме. — Мне там комфортно. — Проговаривает он достаточно уверенно, накрывая её руку своей, чтобы она поверила и не пыталась найти «но» во всей этой ситуации и разговоре. — Хорошо. — Всё же соглашается Рени, выдыхает немного утомлённо, но даже улыбается вновь. Этот вечер принёс ей удивительные, согревающие новости. Её сын влюблён. И это взаимно.Пятница.
4:11
Казалось, Лука мог часами сверлить пусть и сонным, но всё ещё горящим эмоциями взглядом экран телефона и бегать глазами по своему заветному "печатает". Элиотт: Принесу, убедил! И он улыбается, покусывая мягко от нетерпения свою нижнюю губу. Переворачивается на спину и, закрыв глаза, глубоко и размеренно вздыхает. За окном вновь моросил дождь, а на душе цвело самое яркое, разливающееся мёдом солнце. Минуту назад он уломал Элиотта принести ему в школу одну из своих кофт, чтобы, пока он работал, если всё же не выйдет с начальником договориться, Луке без него "не было одиноко". Оборзел. Точно оборзел, но совершенно не жалел о том, что делал. Он чувствовал, что Элиотт от его сообщений улыбался, и этого было достаточно, чтобы не грызть себя и быть уверенным — это нравится им обоим. Лука ему нравится. Губы поддаются очередной рвущейся наружу довольной ухмылке, а мысли то и дело возвращаются к их разговорам. Он невольно поворачивает голову влево, цепляясь взглядом за белые клавиши. Ему впервые хочется вновь играть. Элиотту бы понравилось? Какое бы у него было лицо, начни он наигрывать ему собачий вальс? А если что-то посерьёзнее… От этой мысли он призадумывается и вновь смотрит на потолок, обещая себе в ближайшие недели как следует попрактиковаться. Пожалуй, он действительно давно уже признал, что к Элиотту дышит неровно. Но сейчас, лежа в своей постели, не накрывшись даже одеялом, потому что от одних воспоминаний тепло, чувствуя всё ещё кожей его поцелуи, он сам себе напоминал мелкую влюблённую школьницу, но ему глубоко было на эту схожесть наплевать. Потому что приятно вспоминать. Приятно, всё-таки поверив в свою удачу, наслаждаться созданными воспоминаниями и тем, что всё это действительно пережил. Живот моментально приятно тянет, стоит только вспомнить, как они касались друг друга. И ему вновь хочется воспроизводить те моменты кадрами, перематывать, приближать до мельчайших деталей. Чтоб приснилось. Элиотт что-то ему печатает, ведь они переписываются ни о чем уже несколько часов, а Лука смотрит в потолок и ни о чем не думает. Прислушивается лишь к тому, как тихо на душе, как спокойно и безмятежно в комнате, в жизни, как тих и размерен дождь за окном, и опускает веки, медленно выдыхая. Их ждёт ещё целый день.8:26
— Блядь! — Шипит он не хуже змеи, проснувшись уже в совершенно ином расположении духа с накрывающим осознанием, что проспал. Ни одного уведомления о пропущенном будильнике. «Я их смахнул?». Зато несколько пропущенных от Элиотта. «Я его не услышал?». Напряжение, осознание разрушенных утренних планов и раздражение неприятным покалыванием распространялось по всему телу, вынуждая в спешке, запутавшись в простыне правой ногой, почти слететь с постели. День для Луки начался странно и совершенно не радужно. Матери дома не было, что, вероятно, было еще одной причиной, почему он проспал, ведь обычно его подъем не был обделён её вниманием. Нужна же хорошая репутация. Только она вряд ли знала, что с таким рвением её сын спешил вовсе не на учебу. Так и сейчас, в попыхах собравшись, не позавтракав, добравшись до школы в три раза быстрее, чем обычно, влетая в здание, Лука строчил четвертое по счету сообщение Элиотту, а уже после отправлялся смотреть на доске, висящей в холле, какой у него по расписанию был урок.11:38
Люлей он не отловил. Преподаватель, на урок которого он опоздал, месье Валес, как ни странно был в приподнятом настроении и то и дело лишь пускал гениальные шутки о системе образования Франции. Похоже, ему кто-то недавно ответил взаимностью. Или дали прибавку к зарплате. Или, как минимум, месье Валес сегодня не проспал. В любом случае отсутствие конфликтов было плюсом к настроению Луки. То, что первые два урока Элиотт не отвечал на его сообщения — было минусом. Уткнувшись лбом в парту на третьей перемене, Лука уже почти оставил надежды на свою счастливую жизнь, как вдруг его телефон, запихнутый в задний карман джинсов, провибрировал. Не с первой секунды осознав, он резко выпрямился, доставая его. Элиотт: У южного крыла за спортзалом. Получится прийти на следующем перерыве? Лука совершает глубокий оживленный вздох, неосознанно проходясь кончиком языка по своим пересохшим губам. Лука: Конечно Почему Элиотт ответил лишь сейчас? Он злится из-за его опоздания? Нет, он не такой. Не должен. И всё же Лука, едва удерживаясь на своём месте, перечитывая четвертый раз полученное смс, из-за подобных мыслей переживает.13:10
Когда наступает нужное время, он оказывается в назначенном месте даже раньше положенного, потому как преподаватель отпустил их из-за обеда минут за десять до звонка, а сам он, получив свободу, сорвался с кабинета буквально первым. Он чувствовал себя немного глупо, странно, понимал, что со стороны возможно выглядел даже безумно, но ничего не мог поделать с тем, как всё внутри бурлило, буквально искрилось до сих пор непривычными, но чертовски приятными эмоциями и нетерпением. Они с Элиоттом вместе. За его спиной кирпичная стена, а перед ним ряд невысоких витвистых деревьев, которые с лёгкостью могли бы укрыть их от глаз окружающих. Пожалуй, место встречи Элиотт выбирать умел. За прошедший урок Лука успел поставить себя на его место и мысленно вновь побузить на сорванные им же планы. Может, они бы этим утром успели обняться? Элиотт бы отдал ему свою кофту? Быть может, даже успели бы поцеловаться? Лука волнуется, сжимая ладони в карманах в кулаки, и водит с серьёзным видом подошвой кроссовка по траве. Он слышит шаги, поворачивает голову влево, выглядывая из-за листвы, и, узнав Элиотта в первую очередь по неряшливой прическе, глупо улыбается, осознавая, что эти дни останутся лучшими в его жизни. Когда осень была необычайно тёплой, когда сердце колотилось каждый божий день, а руки нестерпимо тянуло к другому человеку. — Ну это, — мямлит он, поворачиваясь к Элиотту, останавливающемуся перед ним всё в том же вчерашнем, светлом, мягком свитере. Словно вечер ещё не закончился. К слову, до Луки, забывающего тут же, что хотел сказать, только сейчас доходит, что и сам он утром в спешке на себя натянул вчерашнюю толстовку. — Я проспал. — Продолжает он своё «приветствие», чувствуя, как моментально в его присутствии теряется. Может и неплохо, что они не увиделись утром. Сколько постыдного он бы выпалил или вытворил? Вечером отчего-то его смелость была куда больших габаритов, чем при свете дня, а вот нервы и чувства то и дело шалили, незаметно лишая контроля. — Я понял. — Кивает спокойно Элиотт, опуская руки в карманы своих брюк. Боже, как хорошо он выглядел с этими своими безумными, воздушными волосами, в которые в эту же секунду хотелось зарыться пальцами, закатанными рукавами свитера и черными брюками. — Как день проходит? — Вновь не особо уверенно спрашивает Лука, пытаясь вернуть телу и взгляду, остановившемуся таки на лице Элиотта, контроль. — Ну, — Демори поднимает глаза к сочной листве над их головами, открывая Луке обзор на его шею, от вида которой можно было отключиться даже при наличии ворота, её немного скрывающего, — сначала было печально, потому что один человек обещал мне утром отомстить за боль в губах от поцелуев… — Возвращает внимание к Луке, видит, как тот закатывает глаза, но, встретившись с ним взглядом вновь, не сдерживает улыбки. — Хочешь, исправлю это? — Тихо спрашивает, а Элиотт от этого вопроса даже немного выпрямляется. — Хочу ли я? — Приподнимает брови. — Дай подумать. — Подходит ближе, вынуждая Луку совсем немного попятиться, чувствуя, как касается листва его волос на затылке. Элиотт медленно наклоняется, держа руки всё так же в своих карманах и, выдерживая небольшую паузу, целует почти невесомо его в губы. Лука отключается от внешнего мира, концентрируя всё своё внимание лишь на этом: на неторопливых прикосновениях Элиотта и опускающихся мягко на его предплечья ладонях, на прорывающемся в сознание шуме листвы и тёплом дыхании, которое чувствует на своём лице. На том, как отзывается на поцелуй собственное тело. Он даже не замечает, как сам начинает цепляться пальцами за его свитер. Элиотт целует один раз нежно, второй чуть напористее, выдыхая, склоняет голову, прижимаясь губами к выступающей линии челюсти, и медленно поднимается к впалой щеке. Лука улыбается, закрепляя вновь за ним одну и ту же черту — любитель поцеловаться. Он любит эту черту. Любит того, кому она принадлежит. Сердце пропускает удар и он, открывая глаза, облизывает взволнованно свои губы. — Ты спросил Артура? — Отвлекает Лука его и себя от столь приятного занятия, пытаясь сохранить связь с реальностью. Прошлой ночью они обсуждали, как проведут время на вечеринке и выяснили, что пятница — последний в неделе рабочий день Элиотта и им нужно было решить, как он доберётся до озера. — Нет, — Элиотт, прижимаясь к его лбу, не спешил отстраняться, и Луке от этого было приятно, — но, думаю, им будет не тяжело меня докинуть. — Ведёт ладонью по его левому плечу. — Им слишком интересна моя личная жизнь. — Усмехается, глядя Луке в глаза. — Я боялся, что обидел тебя тем, что проспал. — Проговаривает быстро Лука и поджимает губы. Сам же меняет тему. Не контролирует себя. Хочет быть честным, но всё ещё немного волнуется. — Ты впервые проспал. — Элиотт соприкасается с ним кончиком носа в ответ. — Не могу быть обижен, ведь, — опускает взгляд, улыбаясь, — доля моей вины тоже в этом есть. — Это расслабляет. То, как он улыбается, как говорит довольно, выражая своим тоном то, как его самого увлекли ночные переписки. — Ты не отвечал. — Продолжает своим взглядом выуживать ответы Лука, и Элиотт, выпрямляясь, накрывает его скулы ладонями, смотрит в глаза и медленно отводит его голову немного назад. — Хотел дождаться момента, когда смогу сразу увидеть тебя. Переписки дразнят. — Говорит прямо, прижимается губами к его щеке, а Лука, закрыв глаза, опять довольно улыбается. — Ты сказал им? — Почти шепчет, так и не разжав ладони на его свитере. — Что мы вместе. — Нет. — Мотает головой коротко Элиотт, расплываясь внутри от удовольствия. «Что мы вместе». — Пока томлю. Они же взорвутся, как узнают. — Усмехается. — Ведь, мне казалось, что я не говорил ничего особо личного, но они постоянно просили тебя привести, чтобы «посмотреть своими глазами». Лука открывает глаза и моргает пару раз, обдумывая эти слова. — Давно? — Склоняет голову к его левой ладони. — С весны. Лалльман мотает головой, приподнимая брови. — Такая ты задница. — Подытоживает. — Столько времени мне не говорил о работе. — А Элиотт счастливо улыбается, потому что они сказали. Так много за эту неделю друг другу сказали. — И что, — Лука опускает взгляд, подходя чуть ближе, — Мы увидимся только вечером? — К девяти должен буду уже доехать. У нас еще будет куча времени. — А я с семи буду торчать там. — Утыкается устало головой Элиотту в грудь, в то время как его ладони медленно соскальзывают по свитеру к талии. — Можешь поехать с нами? — Элиотт улыбается, глядя ему, улегшемуся щекой у него на груди, в лицо. Лука моргает пару раз и опускает взгляд. — Я сказал маме, что еду с Манон. Меньше... Вопросов. Элиотт выпрямляет шею, концентрируя свой взгляд на колышущейся перед ним листве. — Понимаю. — Отвечает тихо, вплетая пальцы в пряди Луки на его затылке. — Так что, — Элиотт чувствует, как Лука, продолжая говорить, трётся щекой о его грудь, — тебе придется поспешить, а то еще накинусь на кого-нибудь. Он дёргает бровями изумлённо от такого заявления. — Вот как? — Ухмыляется, склоняя голову. — Да ладно, я шучу. — Лука отворачивается. — Я скорее к дереву подкачу, чем... — Чем к кому? — Элиотт вновь пытается посмотреть ему в лицо, наклоняясь уже в другую сторону. — Всё, отстань. — Лука наклоняет голову, прижимаясь лбом к его ворсистому свитеру. — К кому? — Не сдаётся Демори. — Я не придумал. — И от этого ответа он наконец смеётся, прижимаясь носом к взъерошенной макушке. — Кстати. — Он неожиданно от Луки немного отстраняется. — Вот. — Тянется левой рукой к своему рюкзаку, расстёгивает одной рукой не с первого раза, копается в нём секунд пять, пока Лука, склонив голову, за этим наблюдает. И только когда он почти уже вытягивает из него вещь, до самого Лалльмана раньше времени доходит: — Принёс? — Спрашивает он оживлённо и перед ним в этот же момент появляется сложенный аккуратно белый джемпер. Горящим взглядом он по нему бегает и, поджав губы плотно, смотрит Элиотту в глаза. — Вот, это подойдёт? — Протягивают ему, улыбаясь, а Лука тут же этот «подарок» своими руками обхватывает. Первым порывом становится поднести чужую вещь к лицу и вдохнуть её аромат, но он, поджав напряженно губы, сдерживается. — Шикарно. — Мурчит наконец, подняв голову, и, увивая шею Элиотта руками, на нём бессовестно виснет. В мыслях же Элиотта в эту минуту звучало лишь одно слово: «Яркий».19:05
Развалившись на заднем сиденье машины, Лука смотрел на свой заблокированный телефон и вот уже как минут десять ни о чем не думал. Манон с Шарлем о чем-то разговаривали, а он старался это по максимуму не слушать. Он даже и не знает, было ли бы в присутствии Элиотта ему здесь менее неловко. Комфортнее — да. Он моментально чувствует прилив энергии, пытаясь представить, как Элиотт отреагирует на то, что он таки надел на вечеринку именно его джемпер. Довольный собой, он усаживается удобнее, закатывая аккуратно рукава. Бросив короткий взгляд на подругу, он почти сразу подмечает её непривычную с Шарлем расслабленность. О чем же таком они пару дней назад поговорили, что её поведение так переменилось? Правый уголок губ невольно дёргается, а сам Лука опускает взгляд. Он-то уж знает, как много могут изменить разговоры. Или секс? Он вновь поднимает к ним взгляд, стопорится, осознавая, куда заводят его мысли, закатывает глаза и, хмурясь, отворачивает голову к окну. Секс. Он глубоко вздыхает, обжигаясь о картины, которые моментально предлагает ему разум. Выдохнуть не получается. «Можно уже хотя бы просто его увидеть?» — ноет его сознание. Лука был довольно чувствителен к запахам, поэтому следующее, что его почти сразу в машине зацепило — аромат. То ли то был освежитель воздуха, то ли одеколон бойфренда подруги, но ставил он скорее, так как чувствовал его ранее в школе, на последнее. Но Луке хотелось сейчас чувствовать совершенно иное. Совершенно иного. Заметив, как накрывает Шарль ладонь Манон своей, он зависает, укутываемый странными мыслями. Необъяснимая грусть к нему подступалась. Вероятно, он просто скучал. Наверное, он просто слишком много за раз получил и теперь плохо справлялся с засухой, которую чувствовал, когда Элиотта рядом с ним не было. Может и стоило поехать с ним и Базом с Артуром? Кто бы об этом вообще узнал? Тем более мать? Ворвался бы себе как обычно, без спросу, и был бы довольный, как сытый кот. Но что-то в этот раз ему так сделать не позволило. Серьезность отношений и желание их ото всех и всего уберечь. — Там будет твой друг? — Интересуется Шарль внезапно, глядя в зеркало заднего вида, на что Лука, заметив это лишь когда Манон, улыбаясь, обернулась, среагировал: «Твой друг». — Ага. — Отвечает коротко и вновь переводит внимание к проскальзывающим мимо окон деревьям, слышит короткий смешок подруги и радуется, что внезапных вопросов ему больше не задавали. Складывалось впечатление, как будто он ребенок Демисси, расположение которого Шарлю необходимо было заполучить. Конечно. Уже разбежался.19:57
Хоть Элиотт в Луке был совершенно уверен и причин для переживаний по сути не было, часы на работе тянулись максимально медленно. И потому что нагрузка как на зло в этот день была меньше, чем обычно, лишая его возможности заполнить мысли рассчетами или порядком товара, и потому что из головы никак не выходила идея о том, что Луку пьяного как такового он ещё не видел. «Ещё накинусь на кого-нибудь». В Луке он уверен. А вот в людях нет. И ему, наконец стоящему возле машины Артура, просто поскорее уже хочется сорваться, доехать до дурацкого озера, на котором он бывал лишь разок с классом, и своего Луку обнять. Всё-таки Элиотт был отнюдь не социальным человеком, потому что следующей мыслью становится схватить его крепко и увезти к себе домой, обратно в комнату, в своё убежище. Пока Базиль с Артуром о чем-то щебетали на передних сиденьях, когда к его счастью они таки отъехали от кофейни, Элиотт поглядывал из окна на небо и немного хмурился, потому что никаких туч, располагающих к тому, что вечеринку из-за дождя разгонят, он не видел. Он откидывается к спинке и тяжело выдыхает. Хватит думать, Элиотт. Там будет Лука. А если он там будет, плевать, что это за место и столько там людей. Важно лишь то, что он там. Получив пару минут у своего дома, чтобы переодеться, он вновь чувствовал напряжение из-за спешки. И Элиотт бы точно не потратил время на выбор наряда, если бы прошлой ночью в переписке Лука не подбил его на это своим: "на вечеринке ты по-любому будешь выглядеть круто". Он совершенно не понимал, что под этим "круто" подразумевалось, но не оправдать его ожидания совершенно не хотелось. Поэтому, усевшись вновь на заднее сиденье, словив одобряющий взгляд Базиля и присвистывающий комментарий Артура «вы поглядите, а как нарядился-то, а как старается", больше чем смущение он испытывал гордость за свой вкус и наличие черной рубашки в гардеробе. Не особо удобно и не понятно к чему вообще куплено. К парадным событиям обычно носят светлое, а черную рубашку он однажды купил в комплекте с белой по скидке, решив, что, наверное, когда-нибудь найдётся повод надеть и ту и другую. Вот и нашёлся. И Элиотт чертовски сильно надеялся, что Лука оценит.20:28
Настроение Лалльмана за час относительно переменилось. Полторы бутылки пива для попытки расслабиться и поднакопить к долгожданной встрече смелости, получасовая болтовня с Манон и разглядывание местности, включающей в себя берег, у которого были припаркованы машины, разведена пара-тройка костров, расставлены кучи ящиков с алкоголем, скамейки и соединенные проводами колонки, разносящие чертовски громкую музыку до самого леса, окружавшего их. Всё это положительно влияло на него, потому что хоть и слабо, но отвлекало от потока мыслей. Правда, четыре раза он поймал себя на отключении от происходящего при разглядывании могучих стволов деревьев позади компании и почти черной в закатном свете листвы. Он возвращался мысленно в те минуты, когда они с Элиоттом бежали под дождём с холма. Сколько ещё таких воспоминаний вместе они создадут? Он надеется, что хотя бы парочка ещё отложится за этот вечер в их памяти, когда Элиотт приедет. Вытянув задумчиво губы, он вышагивает между столиков, останавливаясь в конце концов у импровизированной скамейки из двух брёвен и доски. Интересно, с собой притащили или здесь где-то нашли? Садится, сюрпает из металлической банки пиво, чувствует себя в одном джемпере немного зябко, окидывает взглядом толпу и кажется самому себе безмолвным наблюдателем. Неплохое ощущение. На глаза попадается пара, стоящая чуть дальше основной компании, ближе к берегу. Рука парня спускается ниже талии хихикающей девушки, а Лука щурится. Нет. Натуралом ему точно не быть. Он опускает взгляд к земле и размышляет, цепляя зубами металлический край. Было бы и неплохо объяснить даже самому себе, почему девушки его не привлекают, но как-то... Нет особых причин. Они слишком мягкие? Уголки губ приподнимаются от привычных прикидов Элиотта, от всё еще, кажется, такой осязаемой мягкости рукавов его свитера, который он вчера так увлечённо щупал. Мягкий. В голове эхом звучит его напряженное от заведённости дыхание и Лука, резко подняв голову, накрывает свою шею правой ладонью, начиная её медленно, словно от усталости, потирать. Ой не хватает его. Не хватает. — Привет. — Звучит справа от него, на что Лука, повернув голову резко и увидев собеседника, изменившись кардинально в лице, моментально поднялся с места. — Лука, послушай. Он замирает, чувствуя, как голос друга, который когда-то таковым являлся, возвращает его в старые, почти забытые им времена. Лука чувствует себя другим человеком, слыша голос Яна, и это кажется странным. Может, он просто слишком пьяный. — Как у тебя дела? — Задаёт вопрос тот так заинтересованно, так невинно, что у Луки, таки к нему поворачивающемуся, брови в изумлении изгибаются. — Ахуенно. — Только и отвечает он, немного морщась от непонимания. В чем смысл этого диалога? Как он может с ним так спокойно говорить? А Ян молчит. Поджимает губы так, словно хочет что-то еще сказать или вернее подобрать слова, а Лука вновь щурится, разворачиваясь к нему всем корпусом. Самое паршивое было то, что он никогда не мог Яна винить за слухи и так называемое предательство в полной мере, потому что всегда думал, что сам на деле-то и проебался. И далеко не факт, что Элиотт, не будь у него взаимных к нему чувств, не отреагировал бы так же. От этих мыслей моментально становится паршиво. Элиотт бы не поступил так. Лука уверен в этом. — Ты хочешь объясниться? Извиниться? Доебаться? Я не понимаю. — Его язык был абсолютно развязан, а затягивающееся молчание только больше вдохновляло на пылкие фразы. Ровно три раза после случившегося он попытался сказать бывшему другу в школе чертово «привет», получив на эти попытки лишь живописную сцену безразличия и состроенного вида «я тебя не замечаю». — Ты игнорируешь меня, не здороваешься, а сейчас «как дела»? — Он нервно усмехается, то ли с ужасом, то ли с восторгом осознавая, что ему действительно сейчас хочется захохотать. — Я идиот. — Внезапно отвечает Ян, усмиряя этот поток. — Верно, — Лука опять фыркает, хотя сам его словам удивлен, — ты идиот. — А в груди холод скребёт. Он был ему близок. — Ян, твоя очередь! — Парень оборачивается, и Лука приподнимает брови, глядя в ту же сторону. — Новая компания? — Не ждёт ответа. — Поздравляю. — Дёргает бровями, встречаясь с ним взглядом. Ему безумно хочется этот разговор завершить. — Хорошего вечера. — Салютует свободной рукой, отпивает немного пива и, следуя за желанием эту давящую атмосферу покинуть, разворачивается. Дружба. Что за дерьмовое слово? Плетясь в неопределённом направлении, он пинает попавшуюся под ноги банку в сторону, материт мысленно эту вечеринку и то, что после неё оставят наверняка у берега кучу мусора, от этой мысли замирает, разворачивается, хватает с земли ту же самую банку рукой, смотрит по сторонам, видит открытый багажник с пивом и, недолго думая, швыряет её с размаху именно туда. Приземление выходит слишком звонким, отчего он даже дёргается, спеша смыться с места своего преступления. Лука успевает против воли найти взглядом силуэт бывшего друга и убедиться, что тот так же просто, как диалог начал, так и смирился с его завершением. Он разворачивается обратно, хмыкая. Разум в ответ на его прошлую мысль подкидывает образ Элиотта, сидящего напротив, слушающего с серьёзным видом его рассказы о зоо-программе или школе, не давящего на больные ему темы, отвечающего на шутку, подкалывающего, смеющегося. Дружба. До чего же тёплое и тянущее сердце слово. Становится ещё тоскливее. Хочется кому-нибудь задать кучу вопросов о том, какими должны быть отношения, стоит ли ему быть настолько навязчивым, хочется рассказать о страхах, примут ли родители их, сказать кому-то о том, что его тревожит, но раньше этим человеком для него был именно Элиотт. Его друг. Но если он воспримет сейчас это как сомнения? Или Лука заставит его этими мыслями лишний раз переживать? Он не хочет, чтобы Элиотт переживал. Из-за Яна Луке пришлось столь рано начать осознавать, кто он есть. Лишившись друга и столкнувшись со своей особенностью, он часами сидел за ноутбуком и читал истории людей, пытался просто что-то для себя понять, осознать, нормальный ли он, и порой до озноба, охватывающего тело, ужасался тому, с чем некоторым подросткам приходилось сталкиваться. Но действительность его жизни оказалась даже мягче, чем то, к чему он себя настроил. То ли ему повезло с окружением, то ли с положением его семьи, которое он так до конца и не понимал, но больше лёгких попыток подшутить, которые он игнорировал, и периодических косых взглядов в свою сторону Лука за свою ориентацию ничего в ответ от мира не получил. Не считая несерьёзного отношения матери. Еще и, оказывается, смог встретить свою любовь и опору в столь раннем возрасте. «Лука, ты такой удачливый. Ты настоящий счастливчик, ты в курсе?» — думает про себя и как-то горько усмехается, не в силах мысленно найти причину того, почему же тогда ему сейчас было так тоскливо. И в этот момент, после всех открытий этой недели он неожиданно ощутил, что почти уже на Яна по-настоящему не злился. Не было сил, или не было больше желания тратить на это столько своих эмоций. Все они были сосредоточены на совершенно другом человеке. Элиотт ещё не опаздывал, у него ещё было время, чтобы прийти вовремя, и всё же это самое время текло невыносимо медленно. На глаза попадается силуэт Манон. Он вспоминает, что сам же от неё часа пол назад ушел, и, бросив свою банку в попавшийся под ноги пакет с мусором, и на том спасибо, лениво меняет траекторию своих шагов, направляясь в её сторону. — Ну что, ещё помнишь своё имя? — Говорит он над её правым плечом и смеющаяся с какой-то шутки Манон вздрагивает, оборачиваясь. — А ты своё? — Улыбается она, обнимая правой рукой его за плечи. — Девчата, это Лука. Лука, это девчата. — Начинает тараторить она, поворачиваясь к своей нынешней компании. — Класс. — Усмехается Лалльман, окидывая взглядом максимально разное по внешнему виду трио: брюнетка, блондинка и, судя по головному убору, внезапно мусульманка. — Не бурчи! — Шипит пьяно Демисси, — Я тебе рассказывала: Эмма, Дафна и Иман. Девушки кивают одна за другой и Лука вновь натянуто улыбается. — А пиво у вас есть? — Чуть оживленнее спрашивает он. — А то. — Реагирует моментально, вроде как, Эмма, разворачиваясь к пластиковому ящику, стоящему на точно такой же импровизированной деревянной скамье, как на которой он расположился минут десять назад. Получая в этот раз открытую персонально для него стеклянную бутылку, он сердечно девушку благодарит, отшучивается и, глядя по сторонам, вновь отвлекается. Он не до конца понимает смысла вечеринок. Наверное, дело было в компании. Или в типе вечеринки, потому что, глядя на разделившиеся по маленьким группам людей, он не испытывал никакого веселья. Может хоть в воду бы залезли, тепло же еще. Хотя, пьяные, ну к черту, еще утопится кто. Он вновь отвлекается, поворачивая голову к девушкам, когда те начинают обсуждать отношения. Одна жалуется на то, что её парень ей что-то недоговаривает, другая, что не даёт ей проходу, а Манон и вовсе хнычет, что не может понять того, что на самом деле происходит у Шарля в голове. Лука поднимает глаза к небу, на котором практически ещё не было видно звёзд, делая небольшой глоток из бутылки. Музыка на фоне сменяется и, кажется, то ли от её громкости, то ли от собственных мыслей, он почти больше не слышит разговоров рядом с собой. Sound:8D Tunes — Dark Blue Paradise (OHILO Remix) Что бы он сказал об Элиотте? «Только хорошее» — цитирует разум чужие слова, отчего он невольно ухмыляется. А как-то плохого ничего в голову и не лезет. Знает ли он, что происходит у Элиотта в голове? Он вновь, не отрывая губ от стеклянного горлышка, усмехается, осознавая, что всё это время не знал о его чувствах. Вероятно, он не всегда знает, что происходит в его голове, но он всегда может до него докопаться. Да теперь еще и появились другие способы выуживания информации. Да, верно, он чувствует, что стоит только спросить — и Элиотт всё ему выложит, поэтому он смотрит на девушек, окидывает их взглядом, улыбается довольно и, вдруг, замирает, замечая на их фоне силуэт. Там на возвышенности, откуда приезжали все машины, между деревьями парень в чёрной одежде с кем-то разговаривает, кивает, поворачивается, начинает медленно спускаться по тропинке и ловко огибает людей, встречающихся на пути. Элиотт. — Подержи моё пиво. — Бормочет Лука, не глядя протягивая бутылку Манон, пока та наконец не забирает её, глядя на него удивлённо.21:06
Как Элиотт и ожидал, атмосфера здесь была примерна та, что он застал где-то год назад, не получив от неё никакого удовольствия. Одна мысль. Одно имя в голове, и он делает шаги вперёд в попытке найти его обладателя. Щурится, окидывает взглядом окружающих, пытается прикинуть, куда или к кому могло Луку занести и вздрагивает, неожиданно чувствуя, как хватают крепко его за запястье. Не успевает что-то сказать, посмотреть на чужую руку, понимая лишь, что его тянут в противоположную от центра веселья сторону. Концентрируя спустя пару секунд и шагов взгляд, он видит подрагивающие перед собой пряди, чуть меньший рост, подтверждает собственную догадку и расплывается в улыбке. Лука. Его Лука увидел его и в тот же миг, получается, перехватил и отсюда куда-то повёл. Моментально становится комфортно, становится любопытно и даже как-то чуточку жарко. Лука тянет его за запястье из толпы к деревьям, а Элиотт за ним следует, чувствуя легкое дежавю, как когда они бежали по лесу. На этой ассоциации он думает о том, что обязательно однажды поцелует Луку под дождем. Опуская глаза, он видит его одежду и на краткий миг забывает, как дышать. Это же тот самый. Тот самый джемпер, что он дал ему этим утром. Дьявол. Они отходят достаточно далеко, чтобы музыка так не оглушала, останавливаются возле дерева, а все мысли Элиотта скапливаются лишь вокруг него одного, неожиданно к себе разворачивающего и, потянув за ворот рубашки ближе, целующего в губы. Он моментально этому порыву поддаётся, целуя в ответ радостно, запуская левую руку в пряди на затылке Луки, а правую к его талии. Он чертовски соскучился. Кажется даже, что чувствует сейчас больше, чем за всё время, что с Лукой знаком. Словно все чувства сложены в одно и умножены как минимум на три. — Не мог дождаться? — Спрашивает он его, улыбаясь в поцелуй, а Лука не отвечает. Лишь прижимается губами опять с таким напором, что лопатки Элиотта обдаёт едва ощутимым жжением от контакта спины с деревом. И то ли алкоголь в мозг ударил, то ли адреналин, то ли любовь, но Луке моментально стало плевать, друзья они с Элиоттом или возлюбленные. Знал и чувствовал он сейчас точно лишь одно — соскучился. Почувствовав тепло его тела, ощутив его запах, прикосновение его ладоней, хотелось с Элиоттом вовсе не говорить, не заставлять переживать о всякой ерунде и не переживать самому. Хотелось лишь, пока дают, пока позволяют, чувствовать его. И он целовал Элиотта, только-только приехавшего с таким рвением и напором, вынуждающим послушно приоткрывать губы, обжигаться о его язык, что Демори плавился от этого долгожданного контакта, обнимая, и неумолимо чувствовал в собственных коленях слабость. — Так много выпил? — Шепчет в очередной поцелуй, больше похожий на нападение, улыбаясь вновь неосознанно, зарываясь уже обеими ладонями в отросшие за лето пряди, а Лука кусается. Тянет мягко его нижнюю губу и почти сразу отпускает. — Чуть-чуть. — Он почти сюсюкает и выглядит в целом, пуская руки к его пояснице, чертыхаясь мысленно на то, что рубашка заправлена, словно кот под валерьянкой, и это как Элиотта пугает, так и... Сложно объяснить, что именно с ним делает. От непривычки во всех смыслах волнует. — Подожди, в таком состоянии, — Демори поджимает губы и опускает ладони на его плечи, пытаясь сдержаться. Хоть и понимает, что сам останавливаться совсем не хочет. — Я отдаюсь тебе не потому что пьяный. — Бормочет внезапно опьянённый всем происходящим Лука, целуя его в губы. Он рывком выправляет его рубашку из черных джинсов у поясницы, а у Элиотта низ живота жаром обдаёт и глаза округляются от его слов и действий. «Отдаюсь?» — вопит его разум. «Боже помоги, я только приехал». — Лука... — Только и говорит он, обхватывая его лицо ладонями мягко, замечая наконец его расширенные зрачки. От темноты? От алкоголя? Желания? Он хочет знать. — Я бы и так тебе отдался. — Продолжает мучить, провоцировать Лука безумными фразами, склоняя голову к его шее, вдыхая совершенно открыто запах его кожи. — Лука, господи. — Веки смыкаются от удовольствия, голос Элиотта едва заметно дрожит, и ему почти уже хочется накрыть его губы ладонью, чтобы успокоился, чтобы не сотворил чего-то, о чём не дай бог пожалеет, но всё, что он может — лишь сжимать пальцами его худые плечи чуть сильнее, откидывая голову. — Да трезвый я! — Грозно заявляет Лалльман, отстраняясь, но ладони, забравшиеся под рубашку, с талии не убирает. — Пять на восемь — сорок восемь. — Его глаза горят, щеки и губы тоже. Свет костра, находящегося на приличном расстоянии, и время суток оказываются благосклонными к Элиотту, позволяя ему видеть всю красоту Луки в этот вечер в полной мере. — Сорок, Лука, сорок. — Он улыбается, с изумлением наблюдая за тем, как его всё ещё ведёт, как он льнёт к его руке щекой. Пьяный Лука — опасный Лука. — Да похрен мне. — Бурчит он, вновь пытаясь подойти ближе, хотя к Элиотту, прижатому спиной к дереву, казалось, уже было просто невозможно быть ближе. — Тебя я хочу все сорок восемь часов. Это же два дня получается? Да. Как минимум два дня. — Кивает самому себе и, не желая делить Элиотта даже с деревом, касающимся его спины, ведёт ладонями под рубашкой до самых его лопаток, укрывая своими прикосновениями всё тело маленькими, колющими мурашками. — Так что хватит ломаться, Элиотт. — Не видит, как, откинув голову, тот замер, не замечает, что от кроющих ощущений Элиотт почти не дышит. Пьяный Лука — до сумасшествия честный Лука. — Ты сейчас серьёзно? — Демори усмехается спустя пару секунд хрипло, пытаясь справиться с потоком этой информации. — Как Линкольн серьёзно. — Лука отстраняется, наблюдает, как Элиотт опускает к нему голову, и вновь медленно вытягивается на носках к поцелую. «Что ж ты творишь такое?» — мысли горят красным, то ли сирены, извещающие об опасности, то ли грохочущая музыка выводят Элиотта из строя, в то время как сам он просто закрывает глаза, склоняет голову и дарит Луке тот поцелуй, которого тот так хочет. Он медленно сам же в нём тонет и, не успевая заметить, как Лука возвращается губами к его шее, от накрывающих вновь чувств жмурится. — Ой. — Еще одна нервная усмешка срывается с его губ, а сам он, бессильно откинув голову, слабо сжимает плечи Луки пальцами, уже не пытаясь его от себя отстранить, — тише, тише, — повторяет, тщетно надеясь успокоить, почти уже на самом деле позволив собственному разуму и телу попасть в плен его ласк. — Я выпил алкоголя, чтобы быть смелее, — бормочет, оставляя поцелуй под мочкой левого уха, Лука, — не ругай меня за это. — Шепчет в чувствительную шею, вынуждая Элиотта прикусить нижнюю губу напряженно. — Я не ругаю, я... — Он пытается собраться. — Тебе не обязательно быть таким смелым, ведь. — Замолкает, потому что Лука обнимает его неожиданно крепко. Обнимает и трётся носом о ворот рубашки, нюхает, что-то бормочет. «Мой» — получается лишь разобрать, а сердце в ответ простреливает сладкой болью. Элиотта невозможно уже спасти. Невозможно, познакомившись с Лукой, жить без него. Жить без этой искренности. Без этой отдачи. Без этой нежности и одновременно опаляющей своей непредсказуемостью страсти. — О, так вот вы где? — Слышится в стороне женский голос. Элиотт дёргается, пытается выпрямиться, собраться, но Лука не отпускает его, в то время как Манон, подходя ближе, замедляет шаг. Её напряг неожиданный уход Луки и то, что он был пьян. Она знала его привычную после алкоголя взвинченность и повышенную эмоциональность, поэтому старалась до приезда Элиотта не упускать его из виду, хоть он и смог в конечном итоге от неё улизнуть. Теперь понятно, по какой причине. — А, да, мы... — И Манон, замирая, видит, как Элиотт смущается, как горят его щеки, как он пытается отодвинуть Луку от себя за плечи, но не давяще, совсем мягко, и понимает, что они невероятно друг другу подходят. Никогда она не видела Элиотта Демори настолько растерянным. Он был похож в эту минуту точно на волка, попавшего в капкан. Схвативший его крепко, выворачивающий все чувства наружу капкан. — У вас всё в порядке? — Спрашивает скорее для галочки, потому что первой мыслью уже возникает желание оставить их наедине, а второй наоборот понаблюдать за этим невероятным зрелищем: парень, о котором её друг столько грезил, совершенно растерян, а у этого самого друга, похоже, началась весна, за которую она могла бы не раз позже его подколоть. Лука же, утонув в этих ощущениях и тепле Элиотта, совершенно её не замечает, потираясь кончиком носа о краснеющую мочку уха. — Манон, пожалуйста, день нас... — Элиотт опускает голову, жмурясь, — куда-нибудь. Она подносит ладонь к губам, пытаясь скрыть свою улыбку. — Я думаю, у меня есть вариант.***
Усадив Луку в машину, усевшись следом, захлопнув дверь и щелкнув блокировкой, Элиотт разворачивается и тут же видит, как он к нему опять тянется. — Тихо. — Он выставляет перед собой ладонь, откидывая ключи на переднее сиденье. — Тш-ш! — Грозит указательным пальцем на очередную попытку приблизиться, словно Лука разыгравшийся и начавший кусаться щенок. Ощущения были непривычные, но он бы точно соврал, скажи, что ему такой Лука не нравится. — Ты экстази не принимал? — Зрачки перед ним настолько расширены, что это даже немного пугает. — Не принимал. Тебя ждал. — Получается многозначительно. — Элиотт. — Голос Луки внезапно становится жалобным, вынуждая Демори замереть от этого обращения. — Дай поцеловать. — Брови сведены, губы приоткрыты, а Элиотт просто охреневает. Ну и кто тут теперь монстр поцелуев? Он медленно, почти осторожно опускает свои ладони и Лука придвигается к нему по сиденью, опирается обеими руками в его бёдра, вынуждая напрячься всем телом, и, замирая на пару секунд, целует. Прижимавшись затылком к стеклу, Элиотт понимает, что нет путей отхода, что нужно просто заткнуть голос разума в своей голове и наслаждаться происходящим. — Без меня не пей. — Он кладёт левую ладонь на его шею, удивляясь тому, насколько холодная на самом деле была у Луки кожа сейчас. — Ты же, господи, откуда ты такой, — лепечет вслух, а Лука оглушает его своим контрастирующим по температуре дыханием и непрерывными попытками приблизиться, — прыткий. — Сухо сглатывает, наблюдая за тем, как он придвигается, позволяя их бёдрам уже соприкасаться плотно. — Ты не замёрз? — Спрашивает невпопад, не успевая за его действиями и даже за собственными мыслями. — Хочу тебя. — Ошеломляет вновь Лука, загоняет в угол одним своим поведением, заставляет усомниться в реальности происходящего и неожиданно прижимается лбом к его правому плечу. — Хочу, чтобы ты всегда был рядом. — Говорит тише и... Вот оно. Что-то более глубокое, являющееся сутью. — Хочу быть с тобой. — За считанные секунды, кажется, атмосфера меняется, вызывая в Элиотте после волны возбуждения искреннюю тревогу. — Ты со мной. — Он скользит нежно ладонью по его спине к затылку, пытается повернуть голову, надеясь посмотреть в глаза, но одновременно боится увидеть в них грусть. И только Лука позволяет на себя взглянуть, отстраняясь совсем немного, как Элиотту тут же дарят ещё один напористый поцелуй. Воспользовался шансом, дьяволёныш. — Мы же друзья? — Шепчет неожиданно Лука, отстраняясь на краткий миг, ещё сильнее путая мысли этим вопросом. — Мы всё ещё друзья? Элиотт замирает, дыша глубоко ему в губы, боится глаза даже открыть, едва что-то в эту секунду соображая. — Встречаемся, но мы всё ещё друзья? — Продолжает задавать вопросы пугающий своей переменчивостью Лука, глядя то на его опущенные ресницы, то на приоткрытые губы. — Мы можем быть честны друг с другом и разговаривать, — звучит абсурдно, ведь сам Лука, произнося эти фразы, зажимает его к спинке сиденья, опирается по обе стороны от его головы локтями, карабкается к нему на бёдра, парализуя, и выдыхает в губы неровно. Элиотт готов был бы сейчас даже кому-нибудь заплатить за то, чтобы получить объяснение, почему от этих вопросов у него глаза в эту секунду горят. — Я хочу, чтобы мы были друзьями, но… — А Лука, опуская голову вновь к его плечу, продолжает пугать его своими внезапными порывами. — Но? — Только и хватает сил Элиотту, держащему ладони в воздухе, сказать. — Ты такой красивый. — Парализует, пускает сотни обжигающих мурашек по телу, цепляясь пальцами за рубашку. Завороженно расстегивая первую и вторую её пуговицу. — Я буду работать с тобой. — Лука оглаживает ладонями его шею, отстраняясь, забираясь неуверенно пальцами под черную ткань. — Буду твоим телохранителем. Вице-работником. Медбратом, если коробку на себя уронишь. Помощником. Позволь мне. Элиотт хрипло, изумлённо смеётся, неверяще глядя ему в глаза. Пусть они и прикованы к вороту, пусть его невероятные ресницы и опущены. — Они позволили. — Говорит тихо и наконец получает зрительный контакт с этим невозможным мальчишкой. — Серьёзно? — Лука отстраняется чуть сильнее. — Блядь, как круто-то! — Он от этой новости словно даже немного приходит в себя, обнимает крепко, а Элиотт, на эти объятия отвечая, вжимаясь в изгиб шеи носом, вдыхает аромат кожи Луки. Опьяняющий, личный, долгожданный. Так несколько секунд и слышится лишь какое-то довольное, едва уловимое на слух хихиканье и глубокие, медленные, расслабленные выдохи. Лука на его коленях пригрелся и, потираясь щекой о плечо, впервые за этот вечер действительно почувствовал себя на своём месте. — Мою кофту, значит, выбрал. — Шепчет Элиотт, пуская мурашки по согревающейся от объятий коже, и Лука, немного усмирившись, приняв мысль, что Элиотт в этот вечер никуда уже от него не денется, улыбается ему в плечо. — Что же ещё. — Отвечает тихо и, разомкнув веки, медленно отстраняется. В машине темно, но глаза уже давно начали медленно, но верно к этой темноте привыкать. Ворот чёрной рубашки, этот выглядывающий треугольник светлой кожи из-под неожиданного выбора наряда Луку пленял. Он поднимает глаза, встречается взглядом с Элиоттом и понимает, что не один в эту секунду настолько разморен. Он поджимает губы, осознавая, что эта поза ему кое о чем напоминает. — Хочешь узнать, что мне снилось? — Элиотт, совершенно в происходящем потерянный, медленно моргает, вдумываясь в этот вопрос. — Перед итоговыми тестами? — Голос низкий, немного хриплый. — Тогда мы просто обнимались. — Произносит невинно Лука, мотая головой, а у Элиотта брови приподнимаются. — А было еще и не "просто"? — В конце июня. — Он ведёт медленно ладонями по его плечам. — Когда ты уехал, и я никак не мог перестать думать об этом всём. — Наклоняясь, шепчет ему в губы, и Элиотт тут же от нетерпения проходится по своим кончиком языка. — Расскажи. — Просит, опуская ресницы. — Мы были в моей комнате. — Ладони Луки останавливаются на его шее. Он чувствует плещущееся в груди волнение и вздыхает глубоко, наслаждаясь им. — Она была закрыта. — Видит, насколько сконцентрирован на его речи Элиотт, ведь даже его руки на талии замерли, впервые за последние минут пять его не гладят. — Я сидел на тебе. — Лука опускает глаза, глядя на собственные бёдра. — Точно так же. — Во сне я еще не понимал, что что-то не так. Что друзья так не делают. — Согревается, когда замечает, как дёргаются уголки губ Элиотта от этих слов. — Я был… — повисает пауза, — раздет. — Говорит и чувствует тут же, как сжимают ладони его талию чуть сильнее. В машине было недостаточно света, чтобы различить узоры в радужках серых глаз, но достаточно, чтобы увидеть, как гуляют желваки Элиотта. — Но я чувствовал себя комфортно. — Демори слушает, пока он наклоняется к нему ближе, не моргает, потому что желает видеть его еще лучше, яснее. — Мы целовались. — И он в этих признаниях такой очаровательный, такой к себе манящий. «Боже. Лука. Ты так давно знал, как это. Ты так давно это увидел». — В реальности ты целуешься... — Лука приоткрывает рот, соприкасаясь с ним губами, — еще круче. — Элиотт тянется за ним, подцепляя пальцами край джемпера на его спине, кусает мягко припухшую от поцелуев нижнюю губу, но тут же её отпускает. Замечает, чувствуя жар в теле, что Лука ухмыляется довольно. — Что ещё? — Одурманенный, он просит. Это было похоже на транс. Открывающий новые уровни чувствительности и внимания транс. — Что ты чувствовал? — Я... — Лука замолкает, прижимаясь к нему лбом. Предприняв мысленно попытку оказаться в тех образах, он осознал, что тот сон был самым интимным в его жизни, но и на долю не способен был сравниться по ощущениям с тем, что он испытывает с Элиоттом в реальности. — Я снял с тебя кофту. — Говорит Лука и неожиданно чувствует, как забираются немного холодные ладони под кофту. Губы приоткрываются в попытке поймать воздух, но вместо этого ловят ещё один короткий поцелуй. — И что ты чувствовал? — Не сдаётся Элиотт, выводя медленно кончиками пальцев узоры на его спине. От поясницы и по позвонкам выше, нежно. «Боевой» настрой Луки слабеет, сменяясь волнением. — Я не знал, как посмотреть тебе в глаза. — Говорит он честно. — Я не знал, как не видеть этого потом при встрече с тобой. — Элиотт же, напротив, смотрит ему в глаза внимательно, выжидающе. — Мне понравилось. — Лука волнуется, признаваясь в том, из-за чего когда-то так переживал. — Мне было страшно от того, как сильно понравилось. — Он опускает глаза, стараясь сконцентрироваться на том, что происходит с ним сейчас. С ними. — Ты можешь больше не бояться. — Шепчет Элиотт и, освободив левую руку, касается его скулы. — Прости, что пришлось. — Обнимает крепче правой рукой. — Просто, — еще тише произносит, подцепляя указательным пальцем белый ворот, — наслаждайся. — целует невесомо выступающую ключицу, чувствуя, как увивают руки его шею. И если Элиотту в эти минуты чего-то и хотелось, так только того, чтобы Луке действительно было хорошо и спокойно. Немного отодвигаясь, сжимая крепче его талию обеими руками, он отсаживает Луку от себя к двери, замечает его взволнованный вздох, улыбается и, опираясь левым коленом в упругое сиденье, целует вновь в губы. Млея, Лука чувствует, как Элиотт одновременно тянет его за талию к себе, но, зарывшись правой ладонью в волосы, опускает. Заботится? Уткнувшись в поцелуе головой в дверь, фыркнув Элиотту, создавшему своей ладонью препятствие, в губы, он понимает — заботится. Таки опустившись спиной на сиденье, он открывает глаза, всматривается в черты лица над собой, чувствует, как Элиотт прижимается к нему телом, и от того, как всё внутри тянет, боится дышать. — А подобное, — Демори опирается локтями по обе стороны от его головы, — ты во сне видел? — Лука тянется правой ладонью к его лицу неосознанно. — Нет. — Мотает головой, и, опустив взгляд, тянет его к себе за шею. Нет. Он подобного не видел. Ему посчастливилось даже на него вживую у себя в комнате разок свалиться, но это не сравнится с тем, когда вы полностью друг с другом честны, когда чувствуете взаимную тягу, когда целуете друг друга как в последний или свой первый в жизни раз, удивляясь, какими же трепетными, какими разжигающими могут быть в этой жизни поцелуи. Каким чувствительным способно быть собственное тело. Напряженно дыша, Элиотт склоняет голову к его шее, потому что тянет. Невыносимо к Луке тянет. В какой-то миг он замечает, как он под ним вздрагивает, и лишь тогда осознаёт, что собственные руки уже забрались под его кофту. Боится щекотки. Точно же. Улыбаясь в шею, он ведет мягко короткими ногтями по его рёбрам, а Лука дёргается ещё сильнее и, обвив ногами его бёдра, прижимает к себе. Попытался инстинктивно усмирить, да только сильнее распалил. Они замирают от этого положения, глядя друг другу в глаза. Внимание разожжено. Тело на грани чувствительности. И Элиотт, вздыхая размеренно перед собственным безумным действием, это самое действие совершает, едва заметно ведя бёдрами навстречу, с восхищением наблюдая за тем, как приоткрываются губы Луки, как он, закрывая глаза, откидывает голову. Красивый. Изумительный. Завладевающий одним своим видом, одной улыбкой, одним дыханием Лука. А глаза Элиотта от этих мыслей, этих чувств снова горят. Подаваясь бёдрами навстречу, Лука следует лишь за одним желанием — эти ощущения усилить. Не контролирует себя. Вытягивая шею, целует в губы, а сердце Элиотта на краткий миг с силой сжимается, когда он чувствует, как Лука берёт его правую руку за запястье и медленно ведёт по своему животу ниже. Он разрывает поцелуй резко, выдыхает в губы напряженно, смотрит одурманенно в тёмные радужки и замирает, когда собственная ладонь оказывается поверх чужой ширинки. Зрительный контакт, похожий больше на борьбу — кто из них смелее, глубокий напряженный вздох и он гладит Луку, отчетливо чувствуя его возбуждение. Каждое собственное действие отдаётся искрами перед глазами: приподнимает голову, наблюдая за тем, как смертельно красиво Лука вновь от удовольствия жмурится, цепляет пальцами пуговицу на его джинсах и расстёгивает её так легко, что сам пугается. Хочется с Лукой столько всего и сразу. Столько всего. Крышу сносит от того, что они творят. В чужой машине, на заднем сиденье. Взгляд Элиотта фокусируется на его правой ладони, цепляющейся за обивку сиденья, и в ответ на эту картину всё ниже его пояса обдаёт огнём. Он склоняется ближе к горящему румянцем лицу Луки, убирая со лба пряди свободной ладонью. — Тебе... — Хорошо. — Получает тут же ответ жарким выдохом в губы. Луке от его прикосновений хорошо. Покусывая губу уже до боли, пытаясь держаться, Элиотт запускает руку под грубую ткань к тонкой, горячей, чувствуя тут же, как Лука вздрагивает, как откидывает сильнее голову, как блаженно закрывает глаза и приоткрывает шире рот. Ведомый инстинктами, Элиотт целует его в подбородок, сжимая ладонь плотнее. Он был бы готов укрыть его всего поцелуями, потому что отчего-то эти простые прикосновения его успокаивали. Потому что они разжигали огонь внутри абсолютно каждый раз. И каждый этот раз был особенным. Мягким, успокаивающим, или, как сейчас, позволяющим чувствовать всё острее, позволяющим передать собственные чувства хоть как-то. — Но здесь... — Неожиданно шепчет Лука, прижимая ладони к его плечам Элиотта. Тело неожиданно обдаёт жаром от ощущения того, как они напряжены. Его начало заботить, где они? — Сядь. — Просит, не приказывает Демори, Лука хлопает ресницами, чувствует, как горят щеки, но, упираясь ладонями в сиденье, всё-таки пытается сесть. Его внезапно накрывает смущение, когда он опускает глаза и замечает расстёгнутые штаны с приспущенными немного на себе трусами. Элиотт успевает заметить эту его реакцию, даже некую неловкость, и сам, чувствуя, как колотится о рёбра сердце, почти теряется в своём волнении. — Ты невероятный. — Шепчет он искренне, приближается и, касаясь правой ладонью такой горячей в эту минуту щеки, прижимается к нему лбом. — Думаешь? — Лука моргает часто, пытаясь понять, когда его дыхание успело так сбиться и колотилось ли когда-нибудь его сердце так, как сейчас. — Знаю. — Улыбается Элиотт в ответ, а все внимание Луки только к этой улыбке и приковано. Доигрался. Он неожиданно сильно волнуется, а Элиотт это понимает. Целует мягко в губы и, подцепляя резинку его нижнего белья двумя пальцами, возвращает её на своё место. Сердце Луки болит от этой нежности. Друг. Парень. Родственная душа, понимающая без слов. Тот, с кем собственное тело честнее, чем с самим Лукой. — Мы не можем тут. — Противоречит себе, мотает головой, и закусывает губу тут же, стоит Элиотту только спуститься вновь к его шее губами. — Тачка Шарля. — Всё продолжает бормотать, жмурясь. — Тут все пропахло его одеколоном. — Сделаем вид, что это освежитель воздуха. — Поднимает голову Элиотт. — И вообще. — смотрит ему в глаза. — Дыши мной. — Луке хочется отчего-то засмеяться или хотя бы улыбнуться от такой высокопарной фразы, а как-то всё внутри вместо этого сладко скручивается и практически на это то ли предложение, то ли приказ поддаётся. — Хотелось бы, — выдыхает он, опуская взгляд к его губам, — да ты вниз всё куда-то лезешь. «Лезешь» — обжигает Элиотта и он, ощущая наплыв игривости, отстраняется. — Всё, — поднимает ладони перед собой, выражая безобидность, хотя на деле даёт себе передышку, лишь бы не сорваться до безумств, потому что сам буквально не представляет, на что с Лукой способен, — не лезу. — Он чувствует, как касается макушка головы потолка машины, но при всей её не такой уж критичной тесноте благодарит жизнь за наличие такого укромного для них уголка в этот вечер. — Элиотт, ты, — говорит тихо Лука, окинув его взглядом, и покусывает нижнюю губу, пытаясь сдержать свою речь, — у тебя стояк. — Сдержаться у него, заведённого, конечно же не получается. Напрягаясь, не веря, что услышал подобное с его губ, Демори опускает свой взгляд медленно. Что он мог вообще в этой темноте разглядеть? — Ага. — Сглатывает сухо и вновь смотрит на Луку. Опасно. До абсолютной неизвестности "что дальше" опасно. Элиотт дёргается невольно, сжимая ладони в кулаки, когда видит, как Лука придвигается и вновь, прижимая к спинке сиденья, неловко к нему на колени забирается. Sound: 8D Tunes — Monster Ему приходится опустить голову для удобства и уткнуться лбом Элиотту в плечо, чтобы сконцентрироваться на чем-то одном, попытаться собрать себя в кучу и сделать то, что хочется. То, от чего кончики пальцев буквально покалывает и сердце в волнении сжимается. Пара затянутых секунд перед неконтролируемым действием. Успев лишь коснуться ладонями плеч Луки, Элиотт замирает от одного простого звука. Расстёгивающейся ширинки. Ещё секунда — и он шипит, чувствуя, как проскальзывает тёплая ладонь ему в брюки. И крышу вновь сносит. Лука действительно это с ним делает. Пытаясь сдержать стон, Элиотт откидывает голову и понимает, что подобные ласки в машине — настоящая пытка. Тесно. Темно. Близко. Каждый мельчайший звук обжигает. То, как Лука дышит, то, как шуршит ткань там, внизу, где его рука, всё это буквально сводит с ума, заставляя коротко дергаться и всё-таки подаваться от непривычки навстречу этим прикосновениям. Потому что хочется. Хочется всего и сразу. И пока Лука гладил его левой рукой, пока ласкал так, как считал, ему было бы самому приятно, Элиотт не сдержался и повторил его действие, опустив свою левую руку. Коснулся поверх грубой джинсовой ткани, казалось бы, совсем мягко, буквально на пару секунд, но Лука от этого прикосновения дёрнулся всем телом, изогнулся в спине, прижавшись к нему животом, и едва слышно в плечо проскулил. Твою мать. Невозможно. Элиотт обнимает его плечи правой рукой крепко, целует в уже такую тёплую и нежную кожу шеи и продолжает Луку, цепляющегося уже обеими ладонями за его рубашку, ласкать. Чувствуя, как приподнимаются его бёдра, как он дышит рвано ему в плечо, как дёргается и как позволяет своему голосу периодично прорываться, Элиотт изнутри горит, мечтая записать эти моменты в своей памяти до мельчайшего кадра, до кратчайшего выдоха. Нельзя было сказать точно, дошли ли они до пика одновременно, потому что Элиотт умирал и возрождался еще с той секунды, как услышал первый хриплый стон Луки у своего плеча и почувствовал, что, несмотря на свою слабость, тот ещё пытался найти в себе силы сделать ему приятно в ответ. Поэтому, когда он ощутил, как сковывала тело в его руках судорога, как Лука дрожал и дышал загнанно ему в шею, перед глазами всё отдавалось вспышками. Ничего личного к Шарлю Мюнье, но он навсегда запомнит эту машину и темно-серый потолок, на который смотрел, когда Лука от его действий, сидя на его бёдрах, дыша рвано в шею, кончил. На лбу испарина, во рту сухо, Лука сжимает его короткие пряди у затылка, а весь мир Элиотта сужается лишь до его дыхания. Лука дышал для него. Дышал так из-за него. — Охренеть. — В череде глубоких вздохов, шепчет Элиотт, облизывая сухие губы. Контрастом с каждой сведённой жгучим кайфом мышцей ему неожиданно сильно хочется укрыть нежностью Луку. Сковать его в своих объятиях, хоть и жарко, и вновь покрывать его кожу поцелуями. Чтобы знал, как приятно болит от него сердце, чтоб знал, как он счастлив в эту секунду, как его буквальным образом физически и морально этим счастьем кроет. — Мне не впервой. — Усмехается Лука слабо ему в шею, млея от всё ещё отдающегося в теле удовольствия. Незнакомого. Растворяющего в расслаблении. — В смысле? — Он чувствует, как Элиотт плавно ведёт пальцами по его позвоночнику поверх кофты. — Прости, но после снов с тобой невозможно остаться невозмутимым. — Бормочет и ёрзает едва заметно, но Элиотт замечает. Каждой доведенной до грани чувствительности клеткой тела замечает малейшее его на нём движение. — Боже. — Выдыхает он, улыбаясь широко, и, не сдерживаясь, крепко Луку обнимает. Так, что кажется, тот даже демонстративно в ответ хрипит. — Ты обязан будешь рассказать о каждом своём сне.Суббота.
6:07
На подобных вечеринках обычно спать никто не торопился, поэтому их в неожиданно ставшим укромным уголке не тревожили. Было немного неудобно, возможно даже чуть душно, переплетенные с Лукой ноги Элиотта свисали с сиденья, но ему во всём этом неудобстве было до чертиков хорошо. Sound: Peter Gregson — Adam Leaves В первые минуты, когда они успокоились, Лука порывался куда-то улизнуть, найти «попить» или просто «добыть салфетки», но почти сразу, видимо всё же разморенный алкоголем и удовольствием, поддался сонливости. В машине с течением времени, с поднимающимся вновь из-за горизонта солнцем становилось светлее, и он этой возможностью пользовался, разглядывая спящего Луку. Смотрел минутами. Гладил его. Мягко зачем-то даже за одежду щупал. Ведь Лука еще и в его кофту был одет. Куда можно быть счастливее? В его лице было столько всего, в его положении было столько всего, что Элиотту было страшно дышать, в то время как Лука был рядом, лежал на его руке и тихо посапывал. Сколько ещё было вселенных, в которых ему посчастливилось за ним так наблюдать? Он не знал точно, но верил, что в каждой из них для него этот момент был сакральным. Губы перед глазами неожиданно кривятся, брови коротко дёргаются, а на щеке появляется маленькая ямочка. Лука выглядит так, словно во сне ему предложили блюдо сомнительного вида. Элиотт моментально от его этой физиономии улыбается. До лёгкого напряжения в расслабленных мышцах лица и морщинок вокруг глаз. А ведь это правда. Чем чаще он с Лукой общался, тем меньше чувствовал напряжение в мышцах от улыбки. Они к ней привыкали. Он ведёт почти невесомо костяшками по его скуле, замечает маленький, совсем неглубокий шрам, спускается по щеке к родинке под губой и невольно улыбается, поднимая взгляд к его опущенным ресницам. В Луке, оказывается, бурлило столько переживаний. Уголки губ медленно расслабляются. Со скольким ему приходится справляться, чтобы дарить миру тот свет, который Элиотт в нём видит? «Мы же всё ещё друзья?» — он медленно ведёт головой, укладываясь удобнее, продолжая касаться его щеки подушечками пальцев почти невесомо. Ладонь замирает, как только Лука, неожиданно хмурясь, к нему теснее придвигается, вынуждая прижаться губами ко лбу, укрытому прядями спавшей челки. Элиотт аккуратно опускает ладонь на его плечо. «Мы встречаемся, но мы всё ещё друзья?». Он ведь до этой недели и не позволял себе желать чего-то большего, чем просто быть рядом и, если жизнь сжалится, надеяться иметь возможность Луку обнять. Жизнь для Элиотта была качелями. Медлительными, стоящими в тени и перемещающимися от настроения «нормально» к «как-то слишком тоскливо» чересчур часто. Лука согрел, Лука обнял со спины и эти качели остановил, позволив ему наконец ощутить равновесие и завладевающий его сердцем покой. И в эти мирные минуты, когда он мог чувствовать щекочущее изнутри счастье от одной возможности на Луку вот так смотреть и касаться невесомо, его мысли вращались лишь вокруг одних и тех же фраз, казалось уже даже, почти молитв: «Я буду для тебя кем угодно. Ни за что не попрошу большего, если ты не захочешь. Сделаю всё, что ты скажешь, только гори». Он чувствует неожиданно подступивший к горлу ком и, пытаясь его подавить, тихо выдыхает, закрывая глаза. Пряди Луки щекочут кончик его носа. Пытаясь усмирить свои эмоции, он сглатывает, ведёт пальцами по его затылку мягко, но понимает, что от этого прикосновения только сильнее слабеет. «Смотри на меня, позволь мне иногда тебя украдкой касаться. Обещаю, тогда мне хватит этого тепла на свою жизнь и на то, чтобы постараться сделать ярче твою. Сделать всё, чтобы видеть твою улыбку, в которой так ярко всегда чувствовался этот мною до сих пор необъяснимый, но так сильно тянущий за собой свет».