6:55
Яркий свет заставил зрачки сузиться, а самого Луку поморщиться раньше, чем он просыпался обычно. Первым он понимает, что лежит на руке Элиотта. Спиной к нему. Во рту сухо, а самому даже как-то немного жарко. Второй раз он просыпается с такими ощущениями рядом с ним. Это Элиотт был таким теплым или обстоятельства схоже складывались? Медленно, ещё совсем неосознанно моргая, он замечает, что комната полностью освещена лучами солнца. Непривычная картина, ведь сам он тут бывал всегда ближе к вечеру, когда солнце, если и светило ярко, то как минимум уже над домом. Тепло. Очень тепло. Закрыв глаза, а после вновь их открыв, он пытается сфокусироваться на запястье перед собой, пытается понять, как он оказался в этом положении, и ловит себя на желании перевернуться на другой бок. Неожиданная звонкая трель где-то прямо перед лицом заставляет его дернуться, заморгав часто, даже испуганно, и осознать, что лежит он не у стены уже, а с краю кровати. Этот резкий звук не заканчивается, неприятно переливается и заставляет Луку даже поморщиться, приподнявшись на локте. Он вытягивает правую руку, хлопает ладонью по вещам, лежащим на табурете, и не с первого раза нащупывает вибрирующий в кармане джинсов Элиотта телефон. Боже, до чего мерзкий будильник. Выключая его лишь с третьего раза, он смотрит на экран, видит «7:00», откладывает телефон, опирается на локти и медленно поворачивает голову влево. Раздражённые резким звуком нервы моментально начинают расслабляться от вида перед ним. В этот раз от спящего Элиотта он не цепенеет. Лишь улыбается от сонливости ещё пока слабо, наклоняется чуть ближе и смотрит на него, с приоткрытым ртом посапывающего. Его немного сухие губы как-то странно поджимаются, а сам Элиотт спустя минуту поворачивает голову вправо, от чего Луке моментально хочется придвинуться поближе. Уже пора вставать, поэтому ему наконец больше не нужно осторожничать. Заводя левую руку над чужой грудью, он медленно укладывается щекой в области сердца Элиотта и, закрывая глаза, слабо улыбается. Прошлой ночью он прижимал точно к этому же месту ладонь, потому что слушал. Слушал стук его сердца. В пору было пойти на кардиолога с такими пристрастиями, но ему было более чем достаточно слушать лишь сердце Элиотта. Его ровный, уверенный ритм. Лука не знает, сколько минут прошло или сколько ударов сердце под его ухом отбило, но злосчастный будильник вновь вынудил его поморщиться. Рывком он приподнимается, тянется к телефону и вырубает, не сразу останавливая движение своего тыкающего нервно по экрану пальца. Как-то измученно вздохнув, он вновь поворачивается к Элиотту. Тот уже хотя бы тоже морщится, но все так же, кажется, не торопится просыпаться. Как он вообще обычно встает? Лука покусывает свою верхнюю губу, задумчиво скользя взглядом от лица Элиотта к его груди. Из-под ворота футболки едва виднеются ключицы, глаза стопорятся на пульсации в области шеи и ему ужасно хочется лечь обратно. Послать весь мир. Забыть обо всех и лежать с Элиоттом так часами. — Элиотт. — Говорит он ровным, но еще немного сиплым спросонья голосом, противореча своим желаниям. Тот не реагирует. — Тут Лука, твой... — заминается, чувствуя как уголки собственных губ приподнимаются. — Парень. Лежу в твоей кровати. Жду, когда ты обратишь на меня внимание. Веки перед ним лишь секунд через восемь неожиданно распахиваются, пожалуй, даже слишком широко для яркости освещения в комнате, отчего Элиотт тут же жмурится и, поворачивая к нему голову с измученным кряхтением, разлепляет ресницы. Он замирает на секунд пять, моргая медленно, прежде чем, открыв глаза уже шире, посмотреть на Луку уже каким-то безумным взглядом. — Ну… Привет? — Дергает бровями Лалльман и улыбается широко от таких его реакций. Еще несколько мгновений глупых разглядываний друг друга и он не сдерживается — льнёт к нему, потираясь макушкой о шею, вынуждая от неожиданности приподнять брови и правую ладонь, накрывая его плечи ею. Элиотту требуется пару минут, чтобы проморгаться и прийти в себя. Чтобы понять, какой сегодня день, что было вчера, и как ему посчастливилось оказаться в собственной кровати с Лукой. Таким тёплым и приветливым с утра пораньше. Воспоминания чертовски медленно складываются в мысленную очередь, одно за другим, от неожиданного прихода и истощённого вида Луки, заставляющего еще больше порадоваться тому, какой он сейчас умиротворенный, и до их совместной ночи. Элиотт едва заметно ведёт головой и, опустив взгляд, видит ладонь Луки, покоящуюся на его груди. Замечает лишь сейчас, что сам даже дышит как-то медленно, аккуратно, словно боясь спугнуть тепло, укутывающее их в этот момент. Какая школа? Какой тест? Да ну это всё к черту. И словно прочитав эти опасные мысли, Лука почти сразу с его груди приподнимается, выпрямляется и соскакивает с кровати. Серая футболка почти закрывает трусы, надетые на нём, и эти две едва заметные серые полоски на его бёдрах, к которым прошлой ночью Элиотт был так близок, пускают ещё одну волну адреналина по его венам, провоцируя проснуться. — Давай, вставай. — Кивает Лука, стоя перед ним, но то ли понимая, в каком виде сейчас, то ли действительно чувствуя, как Элиотт своим взглядом едва ли не кусается, настолько он пронзительный, как-то по-детски отступает назад, к дивану. — Сегодня важный день. Ты, — Он садится на подлокотник, замечает, как опускаются серые глаза к его свисающим с дивана ногам и тянет их под себя, опираясь локтями на спинку. Прячется. — На меня посмотреть ещё успеешь, обещаю, а сейчас вставай давай. — Обещаешь просыпаться каждое утро в моей кровати? — Немного хриплым, еще тихим тоном спрашивает Элиотт, лёжа головой на подушке, а у Луки трепет в груди стягивается, распространяясь плавно по всему телу. Вау. Просыпаться каждый день в его кровати? Звучит как что-то лучшее в его жизни. — Сдашь тест на сотку и я подумаю. — Дёргает он бровями беззаботно и самое простое такое действие Элиотта опять будит, даже заставляет приподнять брови, улыбнуться и замотать головой, потираясь щекой о наволочку. Лука = дьяволёныш. Элиотт переворачивается на спину, прищурившись, опускает глаза на пару секунд к окну, окидывает взглядом комнату и, вновь повернувшись на левый бок, как-то лениво опускает ноги к полу, на ощупь разыскивая тапки. Лука же со стопроцентной концентрацией наблюдает за всем этим действом. Всё-таки, когда на самом деле ему ещё выдастся возможность увидеть Элиотта не по пути в школу, а вот такого — сонного, немного помятого, но, он точно уверен, удовлетворённого? До него лишь сейчас доходит воспоминание о том, что ночью, возможно где-то в пять утра, ему приспичило в туалет и пришлось Элиотта перелезать. А когда он вернулся, тот уже уверенно посапывал у стенки. Забавные детали. Он, улёгшись на свободном месте и потянув на себя одеяло, повёл себя так, словно они семейная пара. Не будет ложью подумать, что это лучшее утро в его жизни. Второе лучшее после той ночи, когда Элиотт написал ему о том, что хотел не раз его поцеловать. — Ты куда? — Спрашивает Лука, когда Элиотт, поднявшись и вернув его в реальность, неожиданно прошёл мимо дивана. «А чего ты ожидал? Что к тебе сразу потянется?». — Пошли зубы чистить. — Всё так же хрипло, как-то устало потирая глаза, говорит Элиотт, но останавливается у порога. — А, хотя погоди. — Бубнит он, дёргает рукой непроизвольно, а Лука всё так же сидит на диване, изумлённо глядя ему вслед. «Щетки-то нет» — думает он про себя, размышляя вновь о незапланированности своего визита. А если бы запланировали, чем бы это отличалось? Прежде всего, кажется, не будь всей этой подготовки к тесту и волнений, Лука бы точно от него ни вечером, ни ночью не отцепился. — Вот. — Слышится неожиданно голос Элиотта, и Лука поднимает взгляд. Он останавливается на тапках в его руке. Лишь сейчас до него доходит, как в попыхах он стянул с себя в коридоре кроссовки, прежде чем Элиотт прошлым вечером завёл его в свою комнату и обнял. Обнял. Он поджимает губы, встаёт с дивана, наблюдая за тем, как Элиотт опускает тапки на пол. И, стоит ему только выпрямиться, как Лука, подойдя вплотную, увивает руками его спину, утыкаясь подбородком в плечо. Хватает трёх секунд, чтобы Элиотт пришёл в себя и, улыбнувшись мягко, обнял Луку в ответ. — Обалденное утро, знаешь. — Бормочет Лалльман, потираясь щекой о его плечо. Твёрдое, но теплое. — Как же я согласен, — в его ответе слышится смешок и это еще больше согревает. Не тело. Что-то глубже. Сердце. Далеко не сразу они отпустили друг друга. Буквально несколько минут так и стояли, бормоча бессмысленные глупости и поглаживая спины друг друга. «Это медовый месяц. Не может быть не им» — не мог никак отделаться от подобных мыслей Лука на протяжении всего этого времени. А оказавшись в ванной, не сказал и слова, лишь продолжив строить фантазии в голове, не успел заметить, как ему тут же протянули упаковку с новой зубной щеткой. Изогнув брови, он тут же её принимает. — Будет моей личной? — В голосе шутливость, а внутри детская радость. Он не особо-то пытается её скрыть, но, разрывая зелёную упаковку, всё же сжимает губы, в попытке сдержать рвущуюся улыбку. — Надеюсь, у тебя будет возможность пользоваться ею часто. — Дергает бровями Элиотт и невозмутимо хватается за зубную пасту. Луке, смачивающему щетку под краном сложно Элиотта через зеркало не разглядывать. И чертовски сложно не улыбаться. Это место всё больше кажется ему домом. Родным. Оберегающим. Таким уютным, что сердце то и дело ноет от чувств. Принявшись чистить зубы, около минуты они молчали, Лука пялился на белую раковину, Элиотт пялился на Луку. Во рту был привкус той самой пасты, которую Лалльман ощутил прошлой ночью при их поцелуе. Абсолютно инстинктивно поднимая взгляд, он тут же сталкивается со светлыми серыми глазами в зеркальном отражении. Не прекращая чистить зубы, Лука смотрит Элиотту в глаза, а через еще несколько мгновений они оба, с щетками во рту, резко улыбаются. Лука даже чуть склоняется к раковине, боясь заляпать ненароком вспенившейся пастой футболку и, начиная посмеиваться, включает тёплую воду. Настроение с утра пораньше просто невероятное. Вот так с ним встречать этот день — Луке подобное даже и не снилось. Буквально. Дома, как правило, он старался со всеми делами справиться на втором этаже, а спустившись, тут же выскакивал на улицу. Не завтракал. Споласкивая рот, он неожиданно ощущает на своей спине ладонь и, напрягаясь, торопится сплюнуть и протереть губы ладонью. Выпрямляясь, он смотрит через зеркало на Элиотта. Тот всё так же чистит зубы и, по прищуру можно заметить, улыбается. Сердце опять сводит. Лука выпрямляется, откладывает щетку в прозрачный стаканчик и отступает, предоставляя Демори возможность подойти к раковине ближе. Несколько минут он, потирая ладони о фиолетовое полотенце, смотрит, как тот споласкивает рот, пока не позволяет своим глазам опуститься по его спине ниже и не ловит себя на дикой идее. Приблизившись на шаг, едва сдерживая ухмылку, когда Элиотт как раз уже потирает мокрой ладонью губы над раковиной, Лука опускает свою правую руку и сжимает его левую ягодицу. Элиотт дергается так резко, его мышцы напрягаются так сильно, что Лука моментально, округлив в лёгком испуге глаза, когда он оборачивается, поднимает свои ладони в сдающемся жесте. — Ты... — Глубоко дыша, глядя на Луку то ли с ужасом, то ли с восхищением, Элиотт подходит к нему ближе. Хочется то ли защекотать его за такую дерзкую вольность, то ли загнать до самой стенки своим телом. И стоит только сделать ещё шаг вперёд, как Лука, опустив руки, подходит к нему вплотную, целует ещё холодными от воды губами коротко и, улыбнувшись широко, отступает к двери. — Жду тебя на кухне! — Кричит он из коридора игриво, а сам спешит. Оказавшись в комнате Элиотта, натягивая на себя джинсы, ведёт себя как непослушный ребенок, но в голове его мысли сейчас кипят совершенно не детские. Тело горит от прикосновений, которые ещё даже не ощутило, но которые так подробно Лука успел представить, стоило Элиотту только приблизиться к нему с этим заведённым взглядом. Как бы он коснулся? Как бы поцеловал? Как низко его руки бы на этот раз спустились? Ошпаривает, обжигает, заставляя поспешить, потому что останься они наедине, кажется, про школу точно не вспомнят. Закончив с ширинкой и пуговицей, поворачиваясь, он видит на пороге Элиотта и столбенеет. Сердце вновь отбивает громкий ритм, вынуждающий поджать он волнения губы. Ну и на кой черт он схватил его за задницу? Лука Лалльман, когда-нибудь ты начнёшь сначала думать, а потом действовать. Но точно не сегодня. Элиотт проходит немного вперёд, замечает, как приподнимаются плечи Луки от глубокого вздоха и останавливается у своего шкафа. — Сегодня прохладно, — он смотрит на свою серую на нём футболку, заправленную в джинсы. — Можешь надеть что-нибудь ещё. — Элиотт готов поклясться, что видит, как с интересом стремится взгляд Луки к открывающейся двери и, когда он даже таки сдвигается к нему с места, чувствует себя опытным охотником. Боже, видимо этот полёт фантазии никогда не закончится. С Лукой — никогда. Лалльман останавливается у шкафа, почти бездумно хватает с вешалки первую попавшуюся вещь — белую рубашку и, обогнув Элиотта, спешит к выходу из комнаты. — Спасибо! — Бросает он опять из коридора и, натягивая на себя рубашку неловко, чувствует, как горят уши. Почему рубашку? Почему не свитер? Почему на комментарий о холоде он схватил самую тонкую вещь в этом шкафу? Он даже ни разу, кажется, Элиотта в ней не видел. Вот же лапы загребущие.7:25
Вздохнув глубоко, прежде чем зайти на кухню, в которой, судя по звукам и запахам, готовила Рени, Лука проверил, все ли застёгнуты на нём пуговицы и прошёл таки вперёд. — Нормально спалось? — Становится первым, что Лука слышит, опустившись на кухонный стул, вспоминает, как они с Элиоттом «укладывались» и немного теряется. — Ваш дом всегда был для меня в сотню раз больше, чем «нормально». — Лепечет Лука первое, что приходит в голову, усмехается нервно, а через несколько секунд, глядя в стол, напрягается. Сказал эти слова легко, но смысл в них вложил слишком большой, чтобы с легкостью продолжить диалог. — Приятно слышать. — Мягко отвечает Рени, продолжая помешивать что-то в сковородке. Кажется, это была яичница. Оглядываясь, он неуверенно опирается локтями на стол. Вокруг столько разных мелочей. Там и тут расставленные приправы, техника, салфетки. Всё это словно имеет свою историю и он уверен, это так, даже хочет поскорее заиметь возможность спросить о каждой детали в этом доме, но сейчас лишь просто смотрит и молчит. Как же сильно эта обстановка отличалась от его домашней, чересчур минималистичной. — Как Элиотт обычно встает? — Чувствуя необходимость в разговоре, произносит Лука первый вопрос, пришедший ему на ум. — Вас не мучает этот будильник? — На последнем слове он видит, как женщина усмехается. — О да. Он ужасен! Мы обсуждали как-то раз с ним эту мелодию, Элиотт сказал, что на неё он хотя бы с десятого раза, но реагирует. Остальные просто бесполезны. Ну и если ты утром вдруг звонишь. — Они встречаются взглядом в последний момент. Улыбнувшись, Лука вновь замирает, глядя на её спину. Она же все знает. Все о них с Элиоттом знает, принимает, так просто говорит о таких вещах и улыбается. — Кажется, — говорит Лука слишком тихо, поэтому, когда Рени поворачивается, поднимается со стула и подходит к ней, опираясь неуверенно ладонями на столешницу. — Кажется, я никогда не говорил, но... — Деревянная лопатка замирает над сковородой. — Я очень сильно благодарен. — Проговаривает Лука достаточно медленно, чтобы понять — эти слова не даются ему просто. — Не стоит. — Спешит сказать женщина. — Но я... — Ты не должен. — Он не знает, почему она отказывается. Не знает, что она лишь не хочет, чтобы Лука вынуждал себя что-либо говорить, потому что сама думает, что не сделала ничего необычного. Ничего из ряда вон выходящего. — Я хочу. — Лука выглядит неожиданно жалобным, каким-то даже разбитым. — Хорошо. — Смиряется всё же Рени, поворачиваясь к нему, и Лука, стараясь собраться с мыслями, опускает взгляд. — Я... — Ему неожиданно становится неловко от того, во что он одет, неловко от того, что ведёт себя настолько расслабленно здесь, неловко, что вторгся в их день, но еще более неловко он чувствует себя от того, что знает — здесь ни одна из этих деталей никогда не воспринималась и не воспринимается в штыки. Его не осуждают, одним взглядом поддерживают, а ему неловко, потому что он совершенно к подобному не привык. — Я не знал, что дома может быть так хорошо. — Начинает говорить он, всё еще глядя куда-то в сторону плиты. — Не знал, что быть собой может быть так просто. — Ему отчего-то хочется коснуться хоть чего-нибудь, с Элиоттом связанного, и он это делает, опуская голову и приглаживая пальцами закатанный рукав на правой руке. — А с вами, — поднимает он взгляд лишь на секунду, обжигается о заботу, которую видит в её глазах, от которой ему всё так же неловко, потому что он и не помнит, когда видел подобное в глазах собственной матери. — С вами я всё это узнал. — Он поджимает губы, но глаза в этот раз поднимать не спешит. Сердце бьётся часто от осознания, что он говорит это всё вслух. Слишком хорошо ему этой ночью было, слишком сильно захлестывала его благодарность за то, что был в этом мире укромный уголок, в котором от так чутко ощущал свое счастье. — Начиная с той дощечки. — Кивает он в сторону окна, смотрит всё же Рени в глаза, видит по немного нахмуренным бровям, что она не понимает, о чем идёт речь, поэтому, немного выпрямляясь, добавляет: — Ну, у забора, когда я свалился перед Элиоттом как полнейший неудачник, — уголки его губ дёргаются, а когда он видит, как она приподнимает брови, кивая, видимо понимая, о чём идет речь, улыбается шире. — Да, — Она смеётся, отвлекается на плиту, убавляет одним движением руки газ и вновь смотрит на Луку. — Ты бы видел мою реакцию. — Рени улыбается, вновь облокачиваясь левой рукой на столешницу. — Чтобы Элиотт, да попросил о чём-то, да ещё и позаботился о другом человеке. — Она нарочно растягивает каждый факт, усиливая его необычность для личности её сына, а Лука не может не улыбаться. Ему было до странного приятно тогда, и до невероятного тепло сейчас, стоя в этом доме, с улыбкой вспоминать, пожалуй, второй самый стыдный момент в своей жизни. Первым был, конечно, глупейший поцелуй по-пьяни с Яном. — «Я боюсь за одного мальчика» — Продолжает предаваться воспоминаниям она, а брови Луки тут же изгибаются. — «Мальчика»? — Изумляется он, выпрямляясь даже невольно. — Да. — Рени вновь смеётся, кивая. — Видимо слишком стеснялся признать, что переживает за незнакомца и вместо этого в красках описывал мне «неловкость и неряшливость» соседского маленького мальчугана. Я правда подумала, что у тебя может младший четырехлетний брат есть, а я просто его не видела, но нет, речь всё же шла о тебе. — Она видит всё так же изогнутые брови Луки, его приподнявшиеся от возмущения плечи и, глянув ему за спину, спасаясь лишь появившимся на пороге силуэтом сына, поворачивается к плите. — Сам у него спроси. — По этой реакции Лука быстро понимает что к чему и, оборачиваясь, смотрит на застывшего Элиотта. Он вновь одет в свои джинсы и тот песочный свитер. Выглядит чертовски хорошо, так, как выглядит всегда и всё же это не спасает его от того, что сказала Рени сейчас Луке. По его плотно сжатым губам и какому-то едва ли не надменному взгляду, Элиотт быстро осознает, что его отсутствие не могло остаться без последствий. — Ну и, — Демори облизывает губы, намеренно стараясь не цепляться за так и рвущуюся наружу напыженность Луки, и, пройдя к столу, схватив с тарелки тонко нарезанный кусочек огурца, кладет его себе в рот и всё же поворачивается. — Что успели обсудить? — Маленький соседский мальчик? — Получает он тут же в лоб и, медленно жуя, отводит взгляд к матери, видимо, сдавшей его с потрохами. Не получает от неё никакой поддержки и, снова глядя на Луку, стоящего перед ним всё с такими же растрепанными волосами и немного мятой рубашкой, не сдерживается: — Ну, ты же у нас маленький. — Тянет руку к его макушке, зарывается в пряди от висков и, заметив, как лишь на секунду опускаются блаженно веки Луки, прежде чем он ещё сильнее надувается, отмечает для себя на будущее, что это отличный способ усмирения.7:50
Почти весь завтрак и путь в школу Лука то и дело пыжился, цепляя и подкалывая Элиотта меткими фразами. Вовсе не от того, что ему было так от этой информации так обидно. Скорее всего он делал это просто по привычке. И от удовольствия, потому что знал, Элиотту такие юмористические схватки тоже нравятся, а Рени, наблюдавшая за ними дома, то и дело посмеивалась, ухудшая положение Элиотта новыми деталями рассказа. Они были на одной стороне. Обоим нравилось наблюдать за тем, как Элиотт смущается. Лишь оказавшись у входа в школу, у её стеклянных дверей, Элиотт вновь предпринял попытку пригладить выступившие иголки Луки: — Встретимся после занятия? — Он останавливается перед ним, склоняя голову немного. Бегло окинув взглядом окружение, Лука всё же поднимает к нему глаза. — Тест первым уроком? Он получает в ответ кивок, смотрит пару секунд на слабую улыбку перед собой и, опустив взгляд к ботинками, подходит к Элиотту чуть ближе. Почти сразу он чувствует, как касаются ладони его предплечий и, поднимая голову, оказывается к его лицу невероятно близко. Сердце вновь бьется учащенно. То ли от этой близости, то ли от того, что она происходит на публике. — Ты уж постарайся. — Говорит Лука почти шепотом, а Элиотт вновь кивает, склоняясь сильнее к его губам. Его буквально притягивает. — А то маленьким мальчикам нужно давать хороший пример, ведь... — Лука не успевает договорить, потому что Элиотт, откинув голову, неожиданно страдальчески завывает. Лука даже невольно ухмыляется, приподняв от удивления брови. — А что, что, — начинает напирать, подходя еще ближе, вздёрнув подбородок, — не чувствуешь ли ты себя педофилом после подобных высказываний? — Брови изогнуты, глаза горят, а губы скованы едва заметной хитрой улыбкой. — Ничуть. — Мотнув головой, Демори немного расслабляется. — Ты оказался куда взрослее, чем я думал. — Слишком интимно для этого места, слишком интимно после того, что было этой ночью, слишком интимно, когда они стоят так близко к друг другу. Люди проходят мимо, некоторые, возможно, на них пялятся, но всё, что видит Лука — опущенный на его губы взгляд. Элиотт хочет поцеловать его. Здесь. Вздохнув глубоко и спешно, он с самим собой соглашается, приподнимается на носках и, коснувшись ладонями его плеч, целует Элиотта в губы. Какие-то жалкие четыре секунды их соприкосновения и он, убрав руки за спину, отступает от него на шаг. — Давай, иди. — А Элиотт смотрит на него, всем своим аккуратно неаккуратным видом к себе манящего, и, подходя ближе, накрывает скулы ладонями и вновь целует. Целует так, что у Луки руки дёргаются от желания вновь обвить его шею. Так, что хочется привстать на носочки и приоткрыть шире рот. Но Элиотт берёт ситуацию под контроль быстрее. Вздыхает шумно, отступает и, накрыв свои губы пальцами, смотрит на какого-то плывущего от их действий Луку, моргает пару раз, кивает то ли ему, то ли себе и, произнеся простое «увидимся», таки заходит в школу. Пару минут Лалльман ещё смотрит ему вслед. Цепляется за лямку рюкзака и поджимает свои пока ещё тёплые губы. Столько всего и сразу хочется, а одновременно в размякшем теле нет сил ни на что. Пройдясь кончиком языка по губам, он оглядывается, видит, что каждый занимается своим делом и, усмехнувшись самому себе, заходит в школу. Пара шагов и он стопорится, сталкиваясь взглядом с Яном, стоящим у своего шкафчика. Он видел их с Элиоттом через окно? Зачем смотрит? Хочет что-то сказать? — Лука ощущает, как покинувшее его на целые полдня чувство напряжения возвращается и, пугаясь его, отводит взгляд в сторону. Ему не хочется из-за подобного волноваться. Больше не хочется.8:34
Время, за которое Элиотт писал тест, а Лука должен был заниматься физкультурой, тянулось невыносимо медленно. Ему всегда нравился спорт. Вероятно, его тело было к нему предрасположено, результаты после занятий и без тренировок были довольно высокими и, главное, занимаясь этим, он отвлекался от своих мыслей. Отвлекался вообще от чего-либо и мог пусть и не физически, но морально наконец отдохнуть. А сейчас его расслабление и отдых писало важный тест и всё, о чем Лука думал, наматывая третий круг вокруг школы под пасмурным небом, так это как быстро он свинтит из спортзала и окажется возле нужного кабинета. Хочется знать, как Элиотт себя сейчас чувствует, знать, попался ли ему хороший вариант и всё ли идёт по плану. Не помешал ли он всё же ему вчера. — Лука Лалльман! — Слышит он весёлое обращение позади себя, сидя на скамье, возле толпы, скопившейся около преподавателя, записывающего их результаты после пробега. Он оборачивается, щурится, глядя на подходящую к нему девушку и, припоминая, что именно она вручила ему на вечеринке пиво, слабо улыбается. — Эмма? — Инстинктивно говорит он, когда она садится рядом с ним, и, получая в ответ довольную улыбку и поднятую руку, даёт пять подруге Манон. Слишком погруженный в мысли и накрывающее желание поспешить он даже и не обратил внимания, с кем они сегодня занимались. — Спорт это жизнь? — Отшучивается Лука, видит, как она измученно закатывает глаза и сам усмехается. — Да не дай бог. — Машет Эмма ладонью перед собой, а после облокачивается спиной на стенку. — Манон тоже тут? — Лука проверяет свое предположение о том, были ли они в одном классе. — Да, в раздевалке с Шарлем чатится. — Так можно было? — Лука изгибает брови, в самом деле завидуя сейчас своей подруге, но еще пара секунд, и они с Эммой вместе усмехаются. — А ты... — Девушка наклоняется чуть ближе и, замолкая на пару секунд, выдаёт своей неловкостью контекст неозвученного вопроса, — с тем парнем, да? Манон заикалась как-то, что... — Вот сплетница. — Мотает головой Лука, глядя на толпу, а на деле непонятно с чего радуется. Они с Элиоттом вместе. И об этом говорят. Есть причины говорить об этом. — Но это же круто! — Спешит добавить Эмма. — Что вы вместе. — Она произносит это весело, но интонация кажется Луке немного вопросительной. — Определенно да. — Кивает он, поворачивая к ней голову. — Знаешь, мы не особо близко общались, но я слышала о, — она замечает, как поджимаются губы Луки, — ну ты понял. — Лалльман кивает. Речь идёт о всех тех красочных слухах. Они замолкают на секунд пять, отвлекаясь на проходящих мимо людей. — Я правда рада, что у тебя сейчас так обстоят дела. — Эмма неловко улыбается, а Лука почему-то заражается этой улыбкой. — Ну... Ты. Элиотт. Вы. — Она неопределенно качает головой, а ему неожиданно сильно хочется засмеяться, Эмма определенно не была хороша в понижении уровня неловкости разговора и в этом, пожалуй, они были с ней похожи. — Спасибо. — Говорит он, улыбаясь искренне, и Эмма расслабленно усмехается. Этот незамысловатый разговор неожиданно положительно отразился на настроении Луки. Неизвестно по какой именно причине ему стало легче: потому что слова Эммы внушали ощущение, словно всё окружение их с Элиоттом отношения поддерживает, или из-за самого Элиотта, которого она в контексте с ним упомянула. Единственное, что сейчас вызывало в Луке напряжение — ожидание, желание поскорее встретиться, убедиться в том, что всё хорошо, и, конечно, вечер, который определённо не будет для него лёгким. Но, он отчего-то заранее чувствует, станет очень значимым. Переодеваясь, вновь погрязнув в своих мыслях, Лука стягивает с себя белую футболку и замирает, глядя на рубашку, висящую на крючке. Самому себе едва заметно кивнув, он обходит хохочущих о чем-то своём парней и идёт к раковине. Его всегда бесило, что в их школе не было ни душа, ни условий для такой роскоши. Нет чтобы как в сериалах, освежиться после беготни и ходить оставшийся день свежим. Вместо этого он лишь умывается и протирается мокрыми ладонями, меньше всего желая испортить запах рубашки, принадлежащей Элиотту.8:50
Улизнув всё же с занятия на пять минут раньше, дождавшись наконец звонка у нужного кабинета, он подаётся вперед на каждого выходящего из него человека, но каждый раз опускается обратно на пятки, потому что это не Элиотт. В какой-то момент он даже думает: «Да сколько их там, черт возьми». И стоит только отвлечься на яркий портфель проходящей мимо девушки, как слева от него неожиданно проходит Элиотт. Замечая его, Лука дёргается с места и слабо хватает его за предплечье. Тот оборачивается, смотрит на него неожиданно изумленными глазами и, подойдя вплотную, неожиданно крепко обнимает. Едва ли не покачивает в танце в этих объятиях. Долгожданно. Успокаивающе. Этот настрой уже Луке нравится. Лишь секунд через двадцать он вынужденно отстраняется от него, желая лишь оценить по его лицу положение дел. Отклоняется, смотрит на него, видит широкую, почти детскую улыбку и даже немного приподнимает брови от неожиданности. — Выглядишь так, словно выиграл миллион долларов. — Нет. Но я выиграл тебя. — Лука изгибает бровь от такого заявления. — Что, уже знаешь, что сдал на сотку? — Нет, — мотает Элиотт головой оживлённо, быстро окидывая взглядом Луку от глаз до ворота рубашки и обратно, — но вариант мне попался шикарный. Лука кивает, не в силах сдержать гордую улыбку. То ли как будто он сам постарался с вариантом, то ли имеет какую-то связь с подготовленностью Элиотта. Хотя он скорее был фактором отвлечения в его подготовке, нежели репетитором. И всё же часть волнений действительно в эту минуту его начала отпускать. — Я дождался своей награды? — Как-то нетерпеливо интересуется Элиотт, опуская ладони на плечи Луки. — И какой вам хочется награды? — Лалльману мерещатся в его глазах искры. Приковывающие к себе, необъяснимым образом заряжающие. — Ты такой красный, — Произносит невпопад Элиотт, а Лука чувствует как сжимают ладони его плечи, и перестаёт моргать. Красный? После бега что ли? — Прям как вчера. — Лёгкие Лалльмана втягивают воздух в волнении от произнесённых Элиоттом чуть тише слов. Как вчера. Демори выглядит нетерпеливым. Каким-то взбудораженным, поэтому, неожиданно после этих слов улыбаясь, совсем стопорит мыслительные процессы Луки. — Мне бы тебя сейчас… — Ухватив его за запястье, Лука не даёт ему договорить, утягивая за собой куда-то вглубь коридора. А Элиотт, хоть и удивлён, но улыбается. Широко. Счастливо. Они почти уже могут расслабиться. Оказавшись в кабинете химии, Элиотт редко тут бывал, он бегло оглядывается, прежде чем понимает, что его ведут в лаборантскую. Проще говоря, небольшую комнату-склад. — А нам сюда можно? — Спрашивает он больше для галочки, когда Лука открывает вторую дверь, желая лишь услышать, как он говорит. — Будем считать, что да. — В Луке вовсе нет уверенности. Он знает, что еще с прошлого года имеет разрешение сюда приходить «поготовиться», знает, что преподаватель приходит лишь к третьему занятию и совершенно точно знает, что ему просто хочется остаться с Элиоттом наедине. Зайдя в крохотную лаборантскую, погруженную из-за укрытых каким-то материалом окон в тьму, он наконец отпускает его запястье и, поворачиваясь, говорит: — Ну, давай. — Его лицо, всё ещё слабо освещенное дневным светом из кабинета, чертовски серьёзное. Правая ладонь напряженно сжимает лямку рюкзака, а Элиотт, так и замерший на пороге, удивляется, что в здании школы, оказывается, имелось столь интимное место. Или с Лукой оно казалось таким интимным. Возможно, попади он сюда ранее в одиночку, подумал бы лишь о том, как тут должно быть здорово сидеть наедине, отдыхая от людского общества. — Что? — Говорит он наконец хоть что-то, как-то неловко запуская правую ладонь в карман своих брюк, почти ощущая, как напрягаются все рецепторы в его теле, как прислушиваются они к тому, что Лука ещё сделает или скажет. — Вознаграждение. Чего бы ты хотел? — Прямо спрашивает Лалльман, глубоко вздыхает, но выглядит всё так же серьёзно. Ей богу, как будто не с любимым человеком наедине остается, а на смерть идёт. И, словно получив зелёный сигнал, возвращающий телу контроль, Элиотт вновь улыбается, мотает головой от этих слов изумлённо, опускает с плеча на пол свой рюкзак, прикрывает на ощупь дверь за спиной, концентрирует взгляд на силуэте Луки и уверенно к нему подходит. Несколько шагов, он слышит, как точно так же опускается с плеча Луки портфель и, обхватывая ладонями тёплые щеки, приближается, вынуждая даже отшагнуть и упереться спиной в какой-то шкаф, на полках которого тут же зазвенели колбы. Элиотт не целует его сразу. Соприкасается с Лукой кончиком носа и, чувствуя, как он ведёт ладонями у его локтей, слыша, как его дыхание, такое честное и искреннее чуть учащается, закрывает глаза. Поцелуй получается невообразимо интимным. Слишком сильно сконцентрировано всё внимание на органах чувств, на малейших движениях и звуках. Слишком сильно и быстро каждая из этих деталей заводят Элиотта. Он, целуя, чувствуя, как приоткрывает рот Лука, касаясь своим тёплым языком его верхней губы несмело, берёт свою награду и хочет лишь, чтобы от этой награды им двоим было хорошо. Больше, чем хорошо. — Как… — Отрываясь, выдыхает Элиотт, пытаясь вглядеться в лицо Луки, но вместо этого только сильнее концентрируется на темноте и его дыхании. Оглаживая пальцем его подбородок, он ощущает, как приоткрыты его красноватые от поцелуя губы. Он уверен, что они сейчас именно такого оттенка. Он помнит. Слыша, как Лука выдыхает, Элиотт готов поклясться, что знает, как дрожат едва заметно его ресницы, как всё так же неповторимо растрепаны его отросшие волосы. Боже, как ему идут эти отросшие волосы. — Как мы могли быть друзьями? — То ли от неожиданности вопроса, то ли от того, как плыло тело от долгожданных ощущений, Лука смотрел на него и лишь безмолвно моргал. Как-то удивительно пьяно для учебного утра. Зачарованно. Глаза потихоньку привыкали к темноте и он вполне уже мог разглядеть очертания лица Элиотта. — Как я мог не целовать тебя так долго? — И вновь поцелуй. Элиотт ощущает, как поднимаются по его шее тёплые ладони, как Лука отвечает ему и, опаляя лицо теплым дыханием, прижимается грудью к его груди. Как он мог так долго держаться? Как он мог жить и не знать, как невероятно чувствовать человека, как невероятно чувствовать Луку, его запах и мягкость кожи? Поцеловав Элиотта в нижнюю губу, Лука открывает глаза, смотрит ему за правое плечо и говорит: — Посади меня туда. — Это указание отдаётся жжением в груди Элиотта, и всё же он, проследив взгляд, оборачивается. Не позволяя себе думать слишком долго, он опускает ладонь на плечо Луки, ведёт его за собой к небольшому столу, на котором лежат какие-то тетради и, возможно, учебники, подхватывает Луку за бёдра и исполняет его указание. Всё в груди переворачивалось, щекотало от происходящего, от того, что, он был уверен, вполне неплохо написал тест, от того, что Лука действительно его встретил, что он ждал, и от того, насколько честны и близки они теперь были. Он приходит в себя, лишь когда чувствует, как пальцы гладят его губы, а собственные руки покоятся на талии Луки. В его рубашке. Черт возьми, до чего же ему это нравилось. И ведь, получается, пригодился и белый экземпляр, в тысячу раз, как ему кажется, ещё более подходящий Луке. Когда он ощущает, как скользят пальцы по его скулам вверх, кажется, ничего больше не существует. Ни дальнейшие занятия. Ни шум в коридорах. Ни страхи. Ни даже сменяющие друг друга времена года. Губы Луки немного приоткрыты, а руки медленно пропускают сквозь пальцы пряди Элиотта. От висков. Он околдован собственным действием, ведь так просто его сейчас касается. Видит в темноте, как от этих прикосновений перед ним опускаются ресницы. Замечает, как дёргаются уголки губ и мысленно с Элиоттом соглашается. Как они могли так долго быть лишь друзьями? Он обвивает его шею руками и, утыкаясь уже так привычно и одновременно нетерпеливо покрасневшим кончиком носа в ворот свитера, закрывает глаза. Его запах смешан с какими-то фармацевтическими нотками этого кабинета, тёплые ладони покоятся на пояснице, а Луке от этого всего так спокойно, что даже сонливость смеет потихоньку подступаться. Просыпаться с Элиоттом в одной кровати каждый день. Как это, должно быть, здорово. — Лука? — Вторгающееся и одновременно сливающееся в одну сплошную массу спокойствия обращение, заставляет в ответ тихо промычать. — Сколько у тебя сегодня занятий? — Брови Лалльмана невольно сводятся у переносицы, но глаза он так и не открывает, слишком удобно расположившись щекой на чужом плече. — Осталось четыре. — Бормочет он и чуть сильнее сводит свои бёдра, зажимая Элиотта между ними. — Мм-м, — то ли на этот ответ, то ли на действие выдыхает Элиотт, и Лука слабо улыбается. — Я бы украл тебя с них, но не буду. — Лалльман от этих слов невольно открывает глаза и даже немного отстраняется. — Почему? — Искренне возмущается он и эта реакция моментально заставляет Элиотта улыбнуться. — Потому что в школе я свою награду вряд ли получу. Лука медлит. Смотрит ему внимательно в глаза и изгибает правую бровь. Значит, этот поцелуй был лишь началом? Что за планы у этого самого настоящего лиса были на уме? — Что ты там придумал? — Фантазия совершенно не поддаётся контролю, уже сейчас заставляя Луку чувствовать приятное жжение в груди. Нетерпение даже. — Объясню, когда сможешь поговорить с мамой. И тревога возвращается. Лука выпрямляет медленно спину и, вглядываясь в его лицо, не может сказать и слова. — Это нужно просто пережить. — Произносит аккуратно Элиотт, а руки Луки с его шеи опускаются к краю стола. Он обхватывает его пальцами. Древесина кажется на ощупь холодной. Жесткой. Неприветливой. Хочется моментально отряхнуть ладони и вернуть их на шею Элиотта, на его тёплую, мягкую кожу, на щекочущий ворс свитера, в который, как бы глупо ни выглядело, ему в самом деле вновь хотелось забраться и, даже не имея возможности Элиотта видеть, крепко его обнимать. Стук его сердца — есть Элиотт. Слыша лишь его, покой не покидает. — Я не знаю, как с ней говорить. — Бормочет Лука, сильнее сжимая край стола. — Не думай много. Ты самый добрый и внимательный из всех, кого я встречал. — Проникают куда-то глубоко слова Элиотта, находят в этой темноте наиболее сокрытые пути к его сердцу. — Просто будь честным. Помнишь? — Лука никак секунд пять не реагирует, но, в конце концов кивнув, склоняет голову, утыкаясь лбом в его правое плечо. — Честным? — Шепчет он. Чувствует кивок на своём плече, поджимает губы и невольно улыбается. — А если я честно ей скажу, что готов был бы сделать тебе предложение, как думаешь, она бы обомлела или психанула? — Что? — Элиотт усмехается нервно, отстраняясь. Различает в темноте, что Лука улыбается, и не находит больше слов. Лишь чувствует волнение и приятное любопытство. — Ты был так тронут тем, что я персонально для тебя дал новую щетку? — Лука фыркает, мотая головой, а потом, понимая, что в общем-то это вполне являлось правдой, вновь склоняет голову к его плечу. — Если люди выходят замуж не из-за этого, то я не знаю вообще из-за чего. Элиотт поднимает ладони к его шее, с трудом вдумываясь в то, что Лука говорит. Он его в очередной раз шокирует, даёт какие-то запредельные надежды и чувство радости. — Из-за щетки? — Он слышит смешок и, опуская взгляд, поджимает губы. — Из-за "этого"? — Спрашивает он тихо, проводя пальцами правой руки по позвонкам на шее Луки. Мягко. Почти невесомо. — Из-за этого чувства. — Разрывает тишину Лука и руки на его шее замирают. Элиотту приходится глубоко вздохнуть, чтобы решиться задать следующий вопрос: — Какого? — Чувства, что ты действительно можешь свободно дышать лишь с одним человеком. И вновь — слова невозможно подобрать. То, что Лука в подобном ему признаётся, парализует Элиотта, делает каким-то невероятно уязвимым, чувствительным. — У нас ещё даже нормального свидания не было, а ты уже замуж зовёшь? — Шутит он и, вновь чувствуя смешок на своей шее, понимает, что градус чувствительности в его теле становится только выше. Если жить — то лишь ради того, чтобы чувствовать это. — У нас были десятки свиданий в твоём доме, просто ты не знал, что я уже тогда к тебе подкатывал. — Это сбавляет градус напряжения, заставляет Элиотта даже, приобняв Луку сильнее, усмехнуться хрипло. — Я, например, может и неловкий, но еду на тебя ронял далеко не всегда от того, что у меня руки из жопы растут. Элиотт замолкает. Смотрит в стол, в какие-то стопки тетрадей и анализирует его речь. Это удаётся в такие чувствительные моменты действительно трудно, а Лука с каждым разом говорит всё завуалированнее. Отстранившись, он вновь держит его за плечи и, вглядываясь в глаза, спрашивает: — Почему тогда? Лука хлопает ресницами пару раз, поджимает губы и, вздохнув, отвечает прямо: — Чтобы посмотреть на тебя голого. Изящные брови перед ним медленно, но верно поднимаются от этой информации, а чувство, что вновь ляпнул лишнего, разрастается в Луке. — Кажется, — по его шее бегут мурашки от хриплого тона Элиотта, — я придумал кое-что другое для своей награды.