Эмулятор истинности

Никлас проводит пальцами по спинке плюшевого котёнка, треплет за треугольные уши и склоняет голову набок. Мягко. Пушисто. Наверное… мило? Он поднимает взгляд на часы. Двадцать три ноль семь. В комнате тепло, и пахнет чем-то сладким, и тихо, только из-за двери в ванную доносится мерный гул воды. Никлас уже был там: синяя плитка, старая душевая кабина, пахнущий цитрусами шампунь. На нём чужой серый халат, мокрый на плечах из-за капающей с волос воды, а в голове установка: будь как дома. Как дома Никлас не хочет. Он поднимает игрушку перед собой, смотрит в блестящие стеклянные глаза и думает, что всё это неправильно. Неправильно быть здесь, неправильно принимать помощь совершенно незнакомого мужчины, с которым вместе попали под дождь и, столкнувшись на повороте, упали в лужу. Неправильно говорить «мне некуда идти» на зачем-то заданный вопрос. Неправильно трогать чужие вещи и пользоваться чужой добротой. Но по-другому не получается. Котёнок отправляется на полку, где стоят ещё несколько игрушек. Никласу кажется странным, что в доме взрослого мужчины есть детские игрушки, но… что он вообще знает о взрослых мужчинах? Ничего. Отец ушёл слишком рано, оставив их с матерью друг на друга, и некому стало говорить Никласу, что хорошо, а что плохо: мать, поглощённая горем, не обращала внимания на внешний мир. Куда ей заметить сына, который не похож ни на неё, ни на отца. Гул воды стихает, и Никлас вскидывает голову, ожидая, когда порог переступит хозяин квартиры. Тот, красный от горячей воды, улыбающийся, на ходу треплет волосы ярко-розовым полотенцем и придерживает чёрный халат рукой, чтобы не распахнулся. — Ну, как ты тут? — спрашивает мужчина, и Никлас отвечает ему спокойным «Нормально». — Хорошо! Голоден? У меня, кажется, ещё оставалось что-то… что-то мясное? Хм. Мужчина бросает полотенце на пол и идёт к кухонной зоне. Открывает холодильник, замирает на несколько секунд и признаёт поражение: — Хорошо. Хо-ро-шо. Нужно готовить. Ненавижу готовить. А ты? — он оборачивается через плечо и смотрит на Никласа почти умоляюще. — Я умею готовить, — говорит тот и встаёт с дивана. Обходит стол, встаёт около мужчины и внимательно смотрит на полупустые полки. Яйца, молоко, помидоры, заветренный кусок колбасы, рыбные консервы, банка с чем-то тёмным и, кажется, давно и безнадёжно испорченным. Никлас поворачивается и тянется к кухонным шкафчикам. Макароны, специи, рис, белые спутанные спагетти, чашки, кастрюли, ещё какая-то посуда. Мужчина следит за ним с интересом, и Никлас толкает его в сторону, прося подвинуться, чтобы открыть морозилку. Пакет замороженных овощей, чьи-то кости, две пачки пельменей. — Омлет с помидорами, макароны с рыбой, рис с овощами или пельмени, — говорит он после секунды раздумий. Мужчина поднимает руки и отступает в сторону, мол, делай что хочешь, я уже на всё согласен. Никлас достаёт кастрюлю. Ему тепло, мужчина — «Зови меня Энди, парень. Чёрт, совсем забыл представиться!» — рассказывает что-то о новом фильме, который буквально вчера видел в кинотеатре, о каких-то постановлениях с сайта правительства, о… — А где ваша искра? — спрашивает Никлас, и Энди осекается. Замолкает, замыкается, смотрит в пустоту суженными зрачками. Никлас думает, что снова не отличил приличный интерес от неприличного, и размеренно говорит: — Простите, если вопрос не… — Ничего, — резко выдыхает мужчина. — Ты же ещё не… Ты не понимаешь, — он качает головой, — и не поймёшь, пока не встретишь свою искру. Я… почти не помню того времени, когда был пустым. Сейчас даже и не представляю, каково это. — Спокойно, — говорит Никлас, — спокойно и тихо. Но сложно. С людьми. — Когда зажжёшься, станет ещё сложнее, — усмехается Энди, — столько всего сразу. Будешь взрываться от каждого кривого слова, радоваться мелочам и… Мир станет совсем другим. Никлас сливает воду с макарон и кивает. Он знает, что мир будет другим. Но не уверен, что хочет видеть его таким: ярким и тревожащим что-то внутри. Что-то, о чём он пока ещё не знает. Его не радуют простой ужин и тёплое участие Энди. Его не печалит безучастность матери и не тяготит повисшая над столом тишина. Никлас ничего не чувствует, и он считает это совершенно нормальным. Энди говорит, что встреча с искрой расставит всё по своим местам. — Она… она была волшебной, знаешь. — Он улыбается и откидывается на спинку стула. — Хохотушка Ив, моё рыжее солнышко. Мы встретились в колледже. Она пролила на меня кофе, когда мы столкнулись в коридоре, и я, хах, я впервые почувствовал злость. Незабываемое чувство. Очень… бодрящее. Никлас слышит: была. И говорит: — Мне очень жаль. Энди окидывает его насмешливым взглядом, фыркает: — Не ври. Я прекрасно знаю, что сейчас все мои слова для тебя — это только, м, информация. Не чья-то жизнь, а книжная история. Ещё и не особо интересная. Из глубины коридора звонит телефон. Никлас так редко слышит этот звук, что в первые секунды не может понять, что это. Пока Энди не кивает в сторону звука и не спрашивает: — Может, ответишь? Вдруг что-то важное. Никлас кивает, но думает, что важное в его жизни случается почти никогда. Едва ли что-то изменится сейчас. Звонит мама. — Алло? — Ники, ты где? — её голос кажется Никласу странным, но он думает, это это из-за помех на линии. — Ты время видел? — Видел. Я у знакомого, мы вместе упали в лужу, и он предложил помощь с одеждой. — Знакомый? — Никлас почти видит, как мама, внезапно вынырнувшая из бесконечной тоски, подбирается и опасно щурит глаза. — Почему ты мне не позвонил, Ники? Ты… Так. Дай-ка своему «знакомому» телефон. Он думает, что она сейчас будет ругаться, испортит Энди настроение, и ему придётся уйти. Он думает, что раньше её почему-то не беспокоило его позднее возвращение домой. Он думает, что послушаться её будет правильным. — Здравствуйте, — Энди берёт телефон, и его лицо серьёзнеет. Он внимательно слушает, говорит, что «нет, не побеспокоил», и «у вас прекрасный сын», и «не пущу на ночь глядя, утром…» Никлас садится за стол и накалывает на вилку макароны. Он думает, что не хочет зажигаться, гореть, ведь потом снова один останется на пепелище, неспособный вернуться к тому, что считал единственно возможным с рождения. Но… — Ух, боевая женщина! — Энди садится напротив, и на лице его сияет воодушевлённая улыбка. — Утром провожу тебя до дома. …возможно, ему повезёт.