Эмулятор истинности

Нивал рыдает от боли и ужаса. Она ползёт по земле, перебирая дрожащими руками, и сломанная нога мёртвым грузом тянет её назад, к обвалу, похоронившему маголёт. Парный маголёт, в котором вторым пилотом был… Нивал захлёбывается рыданием. Впереди — ещё чуть-чуть, ещё чуть-чуть, Нивал! — серебрится лычками форма пилота, щедро раскрашенная алым, и ярким костром пылают рыжие волосы. У Нивал мир плывёт перед глазами, двоится, она тянет руку вперёд, к облачённому в синтеткань плечу, но та проходит насквозь и касается горячей земли. Нивал тонко скулит. Его лицо залито красным, гермошлем бесполезной грудой лежит неподалёку, грудь вздымается, редко и прерывисто, но вздымается, и Нивал истово благодарит небо за это. Она хлопает себя по бедру, нащупывает в креплении гаммафон, судорожно бьёт по сенсорам — ну же, давай же, давай же, работай! — и вызывает службу спасения, говорит об аварии, о циклоне, о… Она захлёбывается словами и слезами, просит-просит-просит прилететь как можно быстрее, потому что у него… у её прекрасного напарника нет времени. Ни одной лишней секунды. Он захлёбывается кашлем, на губах пузырится кровавая пена, синтеткань формы распорота вдоль торса и припорошена каменной крошкой: он вылетел из кабины от удара, его протащило по камням, дробя кости и вспарывая мышцы. Нивал впивается в пальцы зубами, чтобы не заорать, и тихо скулит от боли. Спасатели должны помочь. Должны. Как-то же они вытаскивают людей из пожаров, из-под обвалов, проводят операции и ставят импланты, наконец! Её рука дрожит, когда она снова тянется, пытается коснуться гладкой синтеткани, заскорузлой от крови, зажать страшные раны, уродливыми червями располосовавшие тело её неистинного. Любимого. Напарника. Кольца Иоты, и зачем она только согласилась на этот вылет! Знала же, чувствовала, что что-то не так, должна была понять!.. Но он бы всё равно её не послушал. Упрямец. Сказал бы что-то вроде «возвращайся в ясли, куколка» или «отставить сопли, Нив, задание есть задание», сверкнул лукавыми серыми глазами, одним взглядом вселяя уверенность и азарт. В чёрную дыру такие задания! Он хрипит, страшно дёргается всем телом, разевает рот, нелепо и немо, как рыба, силится вдохнуть — и не может. Воздух застревает в гортани, царапает пережатое горло. «Нет-нет-нет, — стучит в висок, — не смей! Не смей!» Нивал кидается вперёд, но проваливается сквозь него, бьётся локтями о камни, стёсывает кожу с ладоней и пачкается в крови, горячей, как магма, красной. Всё вокруг красное: камни, синтеткань, руки. Воздух, густой, как сироп, со свистом втекает в лёгкие, и Нивал задыхается. Нивал бьёт по камням раз, другой, третий, разбивая кулаки в кровь, и каждый раз, каждый иотов раз, они проходят насквозь. И Нивал понимает: ей это чудится. Да, всего лишь чудится, она спит. Спит. Сейчас-сейчас, она проснётся, она проснётся и всё будет хорошо: обычный день, обычный вылет, обычная улыбка любимого напарника и… Нивал раздирает кожу рук, полосует острыми ногтями, рвёт зубами, захлёбываясь мерзкой солёной кровью, но не чувствует боли. Её колено наполовину утоплено в бок напарника, но она этого не чувствует. Как голограмма, бестелесная и бестолковая. Жалкая. Неживая. Нивал обхватывает себя израненными руками, царапая свежие раны жёсткими швами формы, и хохочет, содрогаясь всем телом, хохочет, пока её напарник хрипит всё тише и тише, хохочет, пока из-за горизонта приближаются сигнальные огни службы спасения, пока нарастает вой сирены. Звенит в ушах. Земля дрожит, когда грузовой маголёт заходит на посадку. Нивал оттаскивают сильные руки воздуха, обвиваются плетями вокруг груди и бёдер, а она вырывается, кричит, пытается коснуться серебристых лычек на бордовой от крови форме, мотает головой, и кровь с её волос каплями оседает на воздушных жгутах. Перед глазами мельтешат зелёные пятна — спасатели — и красные мерзкие полосы на серебряных лычках. Она задыхается, что-то бессвязно шепчет, кричит, зовёт, захлёбываясь слезами и паникой. Инъектор коротко тычет в плечо, впрыскивая порцию снотворного. И за миг до того, как Нивал выключает, словно перегоревшую лампочку, она видит бордовые от крови жгуты, вминающие синтеткань в кашу из костей и плоти, бывшую... Нивал обмякает в воздушных путах сломанной куклой. …И, очнувшись в клинике, не помнит ничего о роковом вылете, об аварии, о красных разводах на серебряных лычках. Её навещает напарник, смотрит внимательными карими глазами и улыбается одними уголками губ. Говорит, что Нивал стало плохо перед вылетом; что он безумно за неё испугался; что начальство велело лежать и не рваться в ангары, небо никуда не убежит. Нивал шутит, мол, настолько переволновался, что кусками поседел. Напарник огрызается: дизайнерское мелирование, белое на чёрном, ей бы тоже не помешало приобщиться. Нивал тихо смеётся. И думает, что ей безумно повезло получить такого друга. Самого лучшего.