Эмулятор истинности

— Теперь ты довольна? Они стояли друг напротив друга: Белая Королева, облачённая в шёлк и лён; Чёрная Королева, затянутая в сталь и мех. За спиной Белой цвёл рассвет, обнимал расслабленные плечи и белые крылья, скрывал лицо тёмной вуалью. Под пальцами Чёрной, упёртыми в подлокотники кресла, притихла тень; по бледному лбу стекал пот. — Почти. Руки Чёрной подломились. Она с тихим стоном упала в кресло и — обломки крыльев вмялись в выгнутую спинку — взглянула на Белую с горячечной болью. Белая смотрела насквозь, будто и не видела; руки, сложенные на груди, не протянула. — У меня есть целая комната без тебя. Комната. Шестистенная, небеснопотолковая, запертая. Холсты и краски, горшки с растениями, даже пяльцы с нитками — твори сколько угодно, Чёрная, ты же так этого хотела! — А ты хочешь комнату со мной? Голос Белой, льдисто-звенящий, лишён интонаций. Чёрная отвела взгляд. Ответ не требовался ни одной из них. Звон стали и буйство грома. Пылающее небо, чёрная земля и лица, лица, лица: искажённые страхом, ранами, гневом, смертью. Хаос внутри и вовне, кипит и подначивает, зовёт в бой — на смерть, на царствование, на мир. Напротив — белые щиты, большие и малые, и лица за ними — сосредоточенно-испуганные, почти детские. Как и лица над чёрным оружием. Напротив — те, кто несёт веру и мир, те, кого надо покорить и сломать. Те, кто должен защитить. Круглый щит с острыми краями, небольшой и быстрый. Красный от крови. Лицо за ним — покойное, как у трупа, бледное. И глаза — еле тлеющие угли. Белые не должны убивать, не имеют права, не могут. Только защищаться, пока враг не сдохнет от усталости, только смотреть с испугом. Прохрипеть на выдохе: — Этот щит будет моим. Услышать в ответ рёв и рокот, звон стали и привычное, гулкое: — Со щитом или на щите! Принимает удар секиры на грань щита. Смотрит в глаза, Белая пока-ещё-не-Королева, ныряет вниз, бьёт точно в сердце тонкой иглой. В тлеющих углях рождается пламя. Игла ломается о броню. Чёрным нельзя защищаться, только идти вперёд и сечь, рубить, ни на шаг не отступая. Чёрные не имеют права на иную защиту, кроме щитов Белых. На иную заботу, кроме колючих лоз в кровати. На иную судьбу, кроме вечного боя. — Похоже, мы обе неправильные, — шёпот змеиным ядом капает с губ, — моя Белая. Картины прошлого истаяли серым дымом, ссыпались пеплом с зелёной сетчатки глаз. — Зачем ты пришла теперь? Чёрная тронула колёса, и кресло послушно покатилось к стене. Там, скрытая тенью, дремала неоконченная картина — алое от боли небо и чёрно-белая шахматная доска, полная слепых фигур. — Злорадствовать. Белые крылья огладили перьями пол, рождая в холодном камне яркие цветы. Чёрная тихо, надтреснуто рассмеялась. Вынула из держателя плоскую кисть, пощекотала кончики пальцев колючим ворсом. — У тебя неплохо получается, моя Белая. — Больше не твоя. Чёрная дёрнулась, кисть выпала из ослабевшей руки. Обернулась, глядя с мятущейся тоской на Белую. Та была непроницаема и прекрасна. Холодное совершенство. — Что ж… справедливо. Отдашь меня им? Белая переступила с ноги на ногу, и на её лице впервые отразились эмоции — упрямство, недовольство, жадность. Но их вновь укрыла маска ледяного покоя. — Ты всё ещё принадлежишь мне. — Будешь любоваться холодными ночами? Перья зашелестели по камню. Белая приблизилась стремительно и весомо, склонилась перед Чёрной, как когда-то давно — сердце кольнуло болью — и подняла кисть. Выпрямилась, глядя на Чёрную сверху вниз, наконец, как раньше, глаза в глаза. — Нет. Кисть небрежно бросила на колени. — Я уже нашла замену. Мутно-белые сферы на полках, маленькие, поместятся в детские ладони. Тянуться к ним, завораживающим, ярким. Желать. Наставница бьёт в крыло и шипит. — Рано тебе их трогать. Будет свой Белый — ломай его мир сколько сможешь. Хмуриться, отводя потускневший взгляд. — Зачем ломать красоту? Наставница хохочет. Снова бьёт в крыло, сильнее, сжимает пальцы на тонкой кости. Сжать зубы до скрипа, но не проронить ни звука. Тянет к выходу, вдавливая каблуки в чёрно-белый камень — хоть так утешить тягу к разрушению. — Главное, экзаменаторам это не ляпни — сожрут. И Белый сожрёт и нового потребует. Поняла? Кивнуть, сжимая в карманах кулаки. Оглянуться, в последний раз огладить манящие сферы взглядом. Выйти из душного зала на свет. — Как быстро её прислали. Чёрная не отводила взгляд; ногти скребли подлокотник кресла. Белая подцепила её подбородок пальцами, скользнула небрежной лаской по грани скул. Кожа горела под её касаниями, ледяными и острыми, как памятная игла. — Нет. Я не сообщала им о твоей поломке. Белая тихо свистнула, и в комнату вошла Чёрная. Вторая Чёрная. С той же осанкой опытного воина, сильными плечами и шрамом через бровь. С огромными чёрными крыльями, оставляющими в камне обугленные борозды. С мёртвыми стеклянными глазами. — Ты не могла… Чёрная вцепилась в холодные запястья Белой, дёрнула на себя. Всмотрелась в покойно бледное лицо. — Как ты посмела! Что ты творишь с миром, Белая? Равновесие, даже для нас оно… — Я его соблюдаю. Костёр пылает, выгоняя из костей озяблую дурь. Наставница травит байки о жизни с Белым, о его вечных слезах и ворковании над каждой убитой тварью. — Зачем это всё? Перебить её, поворошить угли палкой. Взглянуть упрямо и чуть зло — ровно настолько, чтобы не сочла вызовом. — Жить? — Объединяться с Белыми, убивать в их мирах, драться. Зачем? Затаить дыхание, с деланой скукой ожидая ответ. Наставница дёргает плечом, отсветы огня рисуют на её изборождённом шрамами лице страшные маски. — Белые не умеют убивать. Зато рожать и сажать — сколько угодно. Им дай волю, и жизни в мире будет больше, чем земли. Ха! Представь себе такую картину! Наставница хлопает рукой по плечу, едва не роняя в костёр. Представить сложно. — Но зачем драться со своим Белым? Нам же… нечего делить. Взгляд наставницы становится острым, едким, как кислота. Губы гнутся в презрительной ухмылке. — Мы Чёрные. Они Белые. Нам нужен другой повод? Белая не отвела взгляд. Верхняя губа приподнялась, обнажая зубы; щеки Чёрной коснулся горячий выдох. — Будешь убивать сама? И провожать тоже? Язык обжёг яд этих слов. Белая улыбнулась так нежно, что на миг Чёрной показалось: бредит. И всё это — двойник, комната и холсты, кресло, — ей только чудится в предутренней дрёме. Белая с неожиданной силой сжала её подбородок, перехватила сильные запястья. — Буду продавать смерть как высшее благо. Думаешь, не смогу? Чёрная закрыла глаза; по ресницам скользнули прозрачные слёзы. Белая собрала их губами, прикусила острый кончик уха. Чёрная прерывисто вздохнула. — Ты можешь всё. Столкновение металла, перевёрнутые вверх корнями деревья, грохочущие небеса. Белая на спине, крылья безжалостно придавлены её же телом. Смотрит с вызовом, пьяно; глаза пылают нестерпимо ярко. Склониться к ней, распалённой боем, поверженной, равной. — Я не хочу драться. Вгрызается взглядом, дёргает прижатыми к телу руками, скалится. — Чего тогда хочешь, Чёрная? Как плевок в лицо. Прижать кромку ножа к нежной шее, лизнуть щёку, оставляя горячий след. Насладиться пряным удивлением. Немым согласием. Внутри что-то с тихим скрипом встаёт на место, ворочается, гнездится, как скальная гарпия. Говорит. — Тебя. Коснуться губами губ, мятно-шёлковых на изнанке, горячих. Отпрянуть со смехом, чувствуя стальную соль. — Я подниму тебя на щит. Вскочить на ноги, танцуя, увернуться от её ударов. — Нет. Ты спрячешь меня под ним. Белая отстранилась. Равнодушно-выверенная, как машина. Точно и не было всех этих лет вместе, хрупкого понимания. Чёрных крыльев, закрывших её от Хаоса. — Ты хотела творить, моя Чёрная. Белые перья скользили по камню, рождая яркие цветы. Копия Чёрной вышла из комнаты, повинуясь даже не слову — взгляду. — Теперь у тебя будет вечность на это. Чёрная скривилась, губы её задрожали. Внутри поселился огромный ёж, исколол нутро раскалёнными иглами. Комната — шестистенная, светлая, кромешно одинокая — расплылась перед глазами. Чёрная закричала: — Я тебя ненавижу, Белая! Та обернулась на пороге. Облачённая в шёлк и солнечный свет, покойная и бледная, как свежий труп. Улыбнулась, широко и ломко, пряча огненные глаза в тени. — Значит, я всё делаю верно. И закрыла дверь.