______________________________
Следующей ночью радоваться было тяжелее, зная, что она будет последней в этом месте. Даниэль знал, что они не останутся здесь навсегда, но его расстраивало то, что никто их не предупреждал заранее о том, что им придется снова все бросать и убегать. Шон сказал ему, что это будет в последний раз, после чего они доберутся до Мексики, где они найдут дом. Больше не будет бега и прощаний, они, наконец, смогут пустить корни и начать вместе новую жизнь. Может ли это быть правдой? Неужели копы перестанут их преследовать после пересечения границы? Они гнались за ними с самого севера до южной границы страны. Даниэлю было трудно поверить в это, хоть он и желал этого всем сердцем. Он не мог не чувствовать некоторой злости по отношению к полиции. До сих пор они были некой неосязаемой угрозой, которая всегда оставалась на шаг позади на протяжении всего пути, но теперь казалось, что они наконец-то их догоняют. Почему они не могли их просто отпустить? Было ли это из-за полицейского, который умер еще в Сиэтле? Или это из-за их побега и взрыва, которые они все еще не могли объяснить? Он старался не думать об этих вещах, зная, что ответ больше не имел значения. Важно было добраться до Пуэрто-Лобоса, выйти за пределы их досягаемости. Мексика никогда не привлекала его, никогда не была интересна настолько же, насколько была интересна Шону. Шон сделал вид, что будет здорово расти там, где их отец, но правда заключалась в том, что были причины, по которым даже их отец уехал оттуда. Даже если Даниэль не совсем понимал, в чем заключаются эти причины, он не был глуп и понимал, что они были достаточно вескими, и, как будто этого было недостаточно, из них двоих только Шон знал испанский. Когда он использовал эти аргументы, все всегда заканчивалось одинаково, и Шон заканчивал спор словами о том, что у них в любом случае нет выбора… Так ведь? — Не спишь? — шепотом. Даниэль тут же открыл глаза и встретился взглядом с Шоном. Была уже глубокая ночь, и они были одни в фургоне Карен. Он с смутно помнил, как она отправилась к Дэвиду, чтобы поработать детали завтрашнего плана. Прежде чем они улеглись в постель, он заметил желтоватое свечение фургона Дэвида и два силуэта, движущихся внутри. — Не могу уснуть… слишком много думаю. — Прошептал Даниэль в ответ. Накрытые одеялом, они лежали лицом друг к другу. Оно было мягким и напоминало Даниэлю о Бивер-Крике. Вспоминая о времени, проведенном в том городе, он чувствовал себя странно, странно в том смысле, что эти воспоминания словно принадлежали другому, прошлому Даниэлю, которого в настоящем Даниэле осталось совсем немного. — Хочешь поговорить об этом? — спросил Шон. Хотя Даниэль почти не видел его лица, он представил, как нахмурились его брови. Он был уверен, что Шон, в свою очередь, тоже представлял, каким усталым он выглядел и, вероятно, грустным, потому что вскоре почувствовал, как рука под одеялом переместилась и легла ему на плечо. — Я ненавижу все это. Ненавижу то, что все из-за нас в опасности и ненавижу, что нам снова приходится убегать… Мне это так надоело. — Он знал, что жаловался на это каждый раз, когда у них из-под ног выбивали почву, и он чувствовал раздражение и сожаление по этому поводу, но он знал, что Шон чувствовал то же самое — даже если он никогда не поднимал этот вопрос. — Я знаю… — прошептал Шон, Даниэль знал, что он хотел бы сказать еще больше, даже больше, чем он. В последнее время он, казалось, знал много того, что хотел сказать Шон, настолько сильна была их связь. Они могли часами лежать вместе в тишине и без слов сказать тысячу разных вещей. Им больше не нужны были слова, чтобы говорить. Как будто они оба вышли из горящей церкви исцеленными от боли, гнева и печали, которые когда-то были между ними. Они оба столкнулись с испытаниями и вместе стали сильнее, их связь была нерушима. Через некоторое время Даниэль свернулся калачиком и прижался лбом к брату. В лунном свете он видел темно-коричневые отблески, в них было странное чувство, которое он не мог прочитать. Может быть, в этом была виновата темнота, а может быть, он никогда раньше этого не видел. — Ты боишься? — спросил он. После некоторого колебания Шон кивнул. — Немного… Я не буду лгать и говорить, что это будет легко, enano. Ты знаешь, что будет трудно. — Сказал он. — Мы зашли так далеко, и мы так близко… это будет самым сложным. — Он одарил его слабой улыбкой. — Да… — согласился Даниэль, наклонившись вперед, чтобы коснуться губами Шона. Обычно Шон отстранялся от него в тех местах, которые он считал рискованными, но он был рад обнаружить, что Шон не только не оправдал его ожиданий, но вместо этого с готовностью ответил на поцелуй. Рука на его плече поднялась, чтобы коснуться его щеки и придерживать ее, в то время как губы сомкнулись на его собственных. Большие идеально сочетались с меньшими, покусывали и посасывали каждую из них поочередно, пока им не понадобилась передышка, грудь каждого поднималась и опускалась с резкими вдохами и выдохами. — Один плюс Пуэрто-Лобоса: мы сможем не скрывать этого. — С тоской сказал Шон, перекатываясь на спину. Даниэль быстро заполнил пространство между его боком и рукой, которая тут же притянула его еще ближе. Никого из них не волновала Карен, которая могла вернуться в любой момент и поймать их. В этот момент терять им было нечего, и, учитывая то, с чем они боролись, это вряд ли было проблемой, что в некоторой степени утешало. По крайней мере, так подумал Даниэль, в то время как Шон молча постукивал пальцем по его запястью. Он не был уверен, что произойдет, когда они завтра уедут, не знал, и с этой неизвестностью он научился жить после почти года такой жизни. В этой неопределенности единственное, что оставалось ясным, — это его чувства к Шону и чувства Шона к нему. Независимо от того, что потребуется, он сделает все, чтобы обезопасить их. Он уже доказал это в Хейвен-Пойнте. Он надеялся, что сможет еще раз сделать то же самое для Шона, с радостью, если бы дело дошло до этого. Шон принадлежал ему, и он принадлежал Шону. Никто никогда не посмеет разлучить их или причинить боль кому-либо из них снова. — Как думаешь, папа наблюдает за нами? Он бы сказал, что мы поступаем правильно? — спросил Даниэль через некоторое время. Он думал об отце так же часто, как раньше думал об их маме. Потеряв одно, он приобрел другое; раньше он терзался тем, что у него никогда не было их обоих, как у Шона. Затем, глядя на обиду, которую Шон пытался побороть ради их мамы, он понял, что ему повезло, потому что нельзя по-настоящему потерять то, чего никогда не было. — Ты знаешь, что он… — прошептал Шон, было больно смотреть на то, как он колеблется. — Папа всегда говорил, что семья — это самое важное, что у нас есть. Семья заботится друг о друге, мы — все, что у нас осталось. Мы не выбирали ничего из этого, поехать в Мексику — единственный выбор, который у нас есть сейчас. — Шон взглянул в окно. — Папа поймет. Он хотел бы, чтобы мы были в безопасности и вместе… и так и будет, когда мы доберемся туда. Даниэль хотел бы верить в это больше всего на свете. «Я прекрасно вижу, когда ты врешь…» — Я люблю тебя, Шон… — прошептал Даниэль, надеясь, что беспокойство в его сердце не выдало его через его голос. — Я тоже тебя люблю, enano… С новообретенной решимостью насчет завтрашнего дня Даниэль закрыл глаза и обнаружил, что наконец может заснуть.______________________________
— Быстрее! Шон! Шевелись! — испуганно прокричал Даниэль, суетливо пристегивая ремень безопасности. Казалось, что это длилось минуты, а не считанные секунды: Шон поворачивал ключ в замке зажигания грузовика, и они быстро мчались по дороге от полицейского участка. Со стороны пассажира Даниэль заметил зеленый знак, установленный на обочине дороги, который гласил, что они находятся примерно в 3500 футах от точки въезда в Мексику. — Уф… — Даниэль выдохнул. Его тело все еще тряслось от испытания, которым оказался их побег. Он оглянулся через плечо на открытую дорогу позади них. — Нет, никто за нами не гонится… — передал он Шону. Остался ли в участке кто-нибудь, кто был в состоянии преследовать их? Он хотел верить, что они сдались, увидев, на что он способен, но в глубине души он знал, что они, вероятно, станут еще старательнее выслеживать их. Шон быстро оглянулся, затем вернулся к дороге, сосредоточившись. — Пока нет… Как только Шон сказал это, радио на приборной панели начало потрескивать и пищать от помех, на их фоне раздался тревожный голос. Чрезвычайная ситуация! Сводка для всех постов в районе… Несколько заключенных, двое взрослых и двое подростков, сбежали из полицейского участка Эль-Рей. Предполагается, что они вооружены и опасны. Повторяю… Шон потянулся вперед и повернул ручку радио, оборвав голос. Даниэль взглянул на него, ожидая, что он что-то скажет, но Шон не сказал ни слова. Только их машина продолжала реветь, несясь по дороге. Даниэль перевел взгляд на свои колени: пыль из полицейского участка пристала к его шортам. Перед его глазами всплывали лица офицеров, которых он швырял в стены. Он будто наяву слышал звук, издаваемый их телами, когда они ударялись о них. — Мы все еще едем в Мексику? — спросил он, впервые чувствуя себя напуганным и неуверенным. Все казалось таким простым, пока его не подстрелили, а теперь казалось, что у них не было времени, и они могли не успеть. — Ага… — сказал Шон, коротко выдохнув и все еще не встречаясь с ним взглядом. Через пару секунд он продолжил, коротко взглянув на него. — Нам больше некуда идти. — Его глаза снова вернулись к дороге. Даниэль снова посмотрел на свои колени, а затем в окно. Он больше не осознавал то, что видел, все, что он чувствовал — неуверенность — его разум пытался понять, что будет дальше. Он хотел, чтобы Шон сказал ему, что все снова будет хорошо, что они справятся без заминок, но после ранения в плечо, это, вероятно, будет звучать как очередная ложь. Прошло несколько минут, пока что-то большое и желтое не привлекло его внимание, отвлекая его от мыслей словом, нацарапанным на дорожном знаке, мимо которого они проезжали. «4 июля». Когда он потерял счет дням, и такие вещи, как праздники, перестали иметь значение? Это случилось после Рождества? Было больно думать о том, насколько сегодняшнее 4 июля отличается от того, что было в прошлом году. — Шон, сегодня 4 июля… — он оглянулся, пытаясь увидеть еще хоть что-то, не связанное с полицейскими или Мексикой. — Наш… первый без папы… Концентрация Шона ослабла, и через мгновение он погрузился в мысли, словно он уже думал об этом всю дорогу. — Ты прав… Его сердце начало биться быстрее при виде брата, видя, как всего из-за нескольких слов ему удалось потерять свою решимость и начать ломаться. Даниэль сразу почувствовал, что сказал неправильную вещь, и слегка приподнялся на своем месте. — Он каждый год смотрел с нами на фейерверки… — он тепло и радостно улыбнулся, пытаясь превратить этот факт в воспоминание о более счастливых временах. Шон держался за руль, суровый, равнодушный, и старался удержать свое выражение лица, придающее ему некоторую храбрость. — Он всегда заставлял нас выходить раньше, чтобы занять хорошее место. Шон фыркнул, слегка улыбнувшись и еще раз посмотрев на Даниэля. — Да уж. Он был старомоден. — Он чуть кивнул, и Даниэль увидел стоящие в его глазах слезы. — Он говорил, что горд жить в этой стране. — Они слабо улыбнулись друг другу, когда по их лицам потекли слезы из-за того, что они были сильными слишком долго. Шон поерзал на сиденье и снова сосредоточился на дороге, и Даниэль начал делать то же самое из пассажирского окна, все больше слез текло по его лицу по мере того, как они приближались к границе. «Мы так близко… Пожалуйста, Шон, пожалуйста, потерпи. Будь сильным, как ты всегда говорил мне…» Шон наставлял его на всем пути, и теперь настала его очередь. Они были так близки к Мексике, чтобы быть вместе в безопасности на земле, где вырос их отец. Они смогут начать новую жизнь. Если бы кто-нибудь сказал ему представить, где они будут через год после начала этого путешествия, Даниэль определенно не смог бы назвать Мексику, как ответ на этот вопрос. Казалось невозможным то, что они прошли так далеко после всего, что произошло. Хотя они были всего в миле от границы, еще более невозможным казалось то, что они выживут и будут жить долго и счастливо, как говорил ему Шон.______________________________
Шон едва ли проронил больше двух слов с тех пор, как они покинули полицейский участок. Он хотел сосредоточиться на том, чтобы пересечь границу, со всем остальным они разберутся после того, как окажутся в безопасности. Даниэль отреагировал на эту ситуацию противоположным образом. С того момента, как они сбежали, он говорил не затыкаясь. Может быть, это была попытка заставить Шона что-то сказать, сказать ему, что все будет хорошо, как он это сделал прошлой ночью, — соврать, потому что сейчас он не был уверен. Все, что он знал, — это то, что из этого кошмара не найти другого выхода. До сих пор он рассчитывал на то, что они всегда могут повернуть назад. Они могли бы сдаться, если бы это было необходимо. Это была своего рода страховка его невиновности даже после столь долгих бегов, но теперь их руки были в крови, и этой страховки давно не было. Это стало кристально ясным, когда они подъехали к воротам, возле которых их уже ждали полицейские с оружием наготове. «Дерьмо». Он остановил машину на безопасном расстоянии, а затем нажал на тормоз. Он почувствовал, как его пульс начал учащаться, и Даниэль начал беспокойно ерзать на сиденье рядом с ним. — Шон… мы не можем позволить им разлучить нас. — Шон! Шон Диас! Все кончено! Не делай себе хуже! Выходи из машины… МЕДЛЕННО… с руками над головой! — голос, раздавшийся в мегафон, был ему смутно знаком. Когда он нашел лицо, которому оно принадлежало, он почувствовал, как его сердце забилось еще быстрее, а затем словно перевернулось в груди — это была агент Флорес. — Делайте ТОЧНО то, что я говорю! Его рука не двигалась к двери и не поднималась над головой. Вместо этого Шон выключил зажигание и уперся головой в руль. Он не хотел сдаваться здесь, после столь долгой борьбы и проделанного пути. Неужели все это было напрасно? Он знал, что если они сделают неправильный выбор, то эти пистолеты будут не только мерой предосторожности. — Помнишь… тот день в Сиэтле… тот день, когда отца застрелили? — начал Шон, откидываясь назад. — Я думаю об этом каждый день… и я бы отдал все, чтобы изменить то, что произошло, но я не могу. Мою ошибку не исправить. Даниэль покачал головой, открывая рот, чтобы попытаться перебить его, но Шон все равно продолжил. — Я старался изо всех сил, клянусь… — Шон… — выдавил Даниэль, его голос оборвался из-за приближающегося звука полицейских машин позади них. — Я так горжусь тобой, enano… папа бы тоже гордился… мы оба многому научились вместе… но теперь ты можешь сам решить, как нам поступить. Если мы сдадимся, они нас разлучат, Даниэль. И если это произойдет, пообещай мне, что ты всегда будешь поступать правильно, хорошо? Не трать впустую свою силу… Будь сильным, как и сейчас. — Не говори так! Давай просто убираемся отсюда! — взмолился Даниэль, Шон быстро приблизился, чтобы успокоить его, положив руку ему на шею. — Сдавайся! Пожалуйста! Не совершай ошибку! — настаивала Флорес, заставляя Шона смотреть в ее сторону, а затем снова на Даниэля. На глазах у обоих выступили новые слезы. — Что бы ни случилось, всегда помни, что ты Даниэль Диас. — Шон! Ты же знаешь, что это не ловушка! — голос агента не умолкал, но они уже не обращали на нее внимание. — Обещаю, Шон… — Ты можешь мне доверять! Пожалуйста, выйди из машины! Давай! Выхода нет! Это твое последнее предупреждение! — Итак… как заканчивается история братьев-волков? Шон потянулся к рулю, и Даниэль откинулся на спинку сиденья. В тот момент, который, казалось, длился целую вечность, он, наконец, понял то, что Даниэль уже знал: теперь никто другой для них не имел значения. Мир отвернулся от них в тот момент, когда их отец был убит. Чтобы выжить, ему пришлось признать, что ему нужно в ответ повернуться спиной к миру. У них больше не было варианта сдаться, не после полицейского участка, не после того, как он пообещал Даниэлю оставаться рядом с ним. Глядя на Даниэля, он также понял по этому жесткому выражению лица, что он больше не был маленьким волком, которым хотел, чтобы он был. Он был суперволком, и все, что ему нужно было сделать — это позволить ему быть им. — Они пересекли границу. — Слушай меня! Выйди из машины! СЕЙЧАС ЖЕ! Даниэль кивнул и открыл дверь со своей стороны машины, выскочил из нее и вышел вперед. Шон заметил, как облегчение промелькнуло на лице Флорес. — Ты в безопасности, Шон! Просто выйди из машины, как твой брат! — обратилась она. Несколько вооруженных полицейских побежали к машине, Даниэль оглянулся на Шона. «Мы в безопасности…» Сидя в машине, Шон взялся за руль и кивнул ему. Не теряя ни секунды, Даниэль повернулся и ударом руки отправил ближайшего копа в воздух. Офицер, находившийся неподалеку от него, последовал за ним, заставив собравшихся у ворот в недоумении закричать и прицелиться. — Что за хуйня?! БЛЯДЬ! СТРЕЛЯТЬ! СТРЕЛЯТЬ! ОТКРЫТЬ ОГОНЬ! Он должен был волноваться, бояться за своего брата, но все, что он чувствовал — гордость за него. Ни одна пуля не смогла преодолеть преграду, которую Даниэль воздвиг перед собой. Каждая из них отскакивала, словно капли дождя от стекла. Даниэль был силой природы, гневом двух братьев, которые больше не убегали и не страдали. Они сражались. — Какого хрена… Что ты делаешь?! — взмолилась Флорес, вытаскивая свое личное оружие, когда Даниэль начал уничтожать заграждение машин, которое полицейские использовали в качестве прикрытия. Какой-то не совсем здоровой его части нравилось смотреть, как ее унесло ветром и впечатало в щебень. «Ты — нет». Обернувшись, Даниэль наклонился и, резко выпрямившись, поднял несколько автомобилей высоко в воздух. Когда они приземлились, превратившись в груду металлолома, Шон почувствовал и услышал, как осколки стекла падают на машину. В последнем порыве, изгоняющем всю накопленную им энергию, Даниэль выпустил ударную волну, которая уничтожила ворота в Мексику, полностью открыв им путь. Шон наклонился, открывая дверь для Даниэля, когда тот медленно вернулся и забрался обратно с нечитаемым выражением лица. — Теперь путь свободен. — Его голос был тихим, уверенным и звучал так, как будто ничего не произошло. — Да. Поехали домой. — Он согласился, потянувшись к руке Даниэля, которая уже тянулась к нему. Шон нежно сжал его, металл его наручника лязгнул о загорелое предплечье, и продолжал держаться за него, пока они ехали через границу. «Добро пожаловать в Мексику…»