The Wolf Brothers

      Шон проснулся с сильной пульсацией в том месте, где раньше был его глаз. Боль пронзила глазницу так, словно его нервы стиснули клещами. Это было похоже на худшее похмелье за всю его жизнь, и было достаточно, чтобы вызвать тошноту, и тошнота была только началом каждого его дня в больнице Святой Надежды.       С момента взрыва на плантации прошел месяц, но Шону казалось, будто это случилось годы назад. Когда он не мог уснуть из-за боли, его навещал Джоуи или агент Флорес. Последняя доставляла ему такое количество стресса, с которым он и его команда медсестер не могли справиться полностью. «О, точно… она должна прийти сегодня».       У него был всего час. Достаточно, чтобы принять лекарства прежде, чем она допросит его.       Она утверждала, что хочет помочь, что если он поможет ей, то она поможет ему, но он не мог ей доверять, — «никому не доверяй, вспомни, что случилось с Финном».— Он уже сто раз сказал ей, что был в отключке, и понятия не имел, почему плантация была разрушена…       Шон поднялся с кровати на неустойчивые ноги. У него были проблемы с сохранением равновесия, но со временем он начал приспосабливаться и компенсировать это, по крайней мере, настолько, чтобы самостоятельно добираться до туалета. Он был рад, что ему больше не нужно просить помощи Джоуи… Было унизительно опираться на кого-то другого, чтобы пописать.       Добравшись до ванной, он сразу же ухватился за раковину и застонал. Он весь — сплошной синяк, а от долгого нахождения в кровати задеревенело все тело. «Вот значит каково быть старым?»       Ему удалось поднять голову чтобы как следует рассмотреть себя в зеркале. Он все еще не мог поверить в произошедшее, принять это. Он чувствовал, что вселенная совершила ошибку, и каждый раз, просыпаясь, он ожидал, что она наверстает упущенное и исправит себя. Но этого никогда не происходило, его глаз полностью исчез, у него не было волос, и ему повезло, что он выжил с такими травмами.       Но он — не то, что беспокоила его больше всего. Даниэля по-прежнему нигде не было видно. Насколько он знал, полиция нашла Финна, Меррилла и Кэсс, допросила всех, кого они смогли выследить. Даниэль? Никто не имел понятия, что с ним случилось.       Он был достаточно умен, чтобы убежать от опасности, но у Даниэля всегда были проблемы с соблюдением правил. И ему некуда бежать.       Его тело взорвалось новой тревогой, когда он представил Даниэля, которого застрелили, пока он блуждал по пустыне. Он попытается встретиться с Клэр и Стивеном? Или он сам поедет в Пуэрто-Лобос? Оба варианта были слишком далеки от истины.       С тех пор, как его сняли с морфина, его разум не делал ничего, кроме как мучил его чувством вины и сожаления. Оба эти чувства он, пожалуй, заслужил за связь с Кэссиди той ночью. Он искренне любил ее и хотел посмотреть, каково это быть с ней, прежде чем они уйдут. Он и Даниэль оба были честны в том, что им нравились другие люди, будь то Кэссиди или Финн. Хотя после всего, он понял, что Даниэль хочет быть с ним, а он был глуп, потому что не увидел этого раньше.       Единственной вещью, которую он вспомнил о той ночи на ферме, были глаза Даниэля, когда он приехал с Кэссиди, делая все возможное, чтобы помешать ему провернуть это глупое ограбление. Он никогда не забудет этого. Даниэль смотрел на него как на предателя. Этот осуждающий взгляд продолжал преследовать его и после того, как все закончилось таким ужасным образом. Теперь Даниэль ушел, и они могли бы никогда… «Чувак, прекрати… Ты найдешь его, ты сможешь поговорить об этом. Да и вообще…»       Он понимал, что, если они серьезно не поговорят об их отношениях, он может потерять все, через что они прошли. Ему было бы легко казать «нахуй все», забить на принятую обществом личную жизнь и продолжать делать то, чем он и Даниэль занимались вместе, но рациональная часть внутри него — мораль, которая противилась этому, и от которой он не мог избавиться.       С другой стороны, если он и узнал что-то на ферме, так это то, что не нужно пытаться быть тем, каким общество хочет тебя видеть, что самый свободный способ жить своей жизнью — это быть полностью честным с самим собой, как это делали другие иммигранты. Это было трудно для него, пока одна его сторона хотела чего-то, что запрещала другая. «Просто будь собой… где бы ты ни был»       Он брызнул водой на лицо и зашипел: пустая глазница была чувствительна к холоду, жаре и почти ко всему остальному. Ощущение было острым, и он чувствовал дискомфорт каждый раз, когда Джоуи снимал марлю и обрабатывал его рану. Врач сказал ему, что он должен считать, что ему повезло: лучше потерять глаз, чем свою жизнь. Хотя он все еще не мог справиться с этим, он чувствовал, что находится в неполноценной версии своего тела. Глядя в зеркало, он едва узнавал себя.        Подгоняемый пульсирующей болью, Шон мочился так быстро, как только мог, чтобы вернуться в свою постель. Он должен был звать Джоуи, когда боль становилась нестерпимой. Он был заботлив и предупреждал Шона о том, насколько сильны некоторые из болеутоляющих. «Спасибо, Джоуи, я обязательно сообщу Флорес, чтобы она добавила обвинение в хранении и употреблении наркотиков в мой список приводов».       Он заполз обратно в кровать и нажал на кнопку вызова. Он почувствовал облегчение от того, что Джоуи скоро придет. С тех пор, как он попал сюда, он был практически единственным, с кем он общался, и, к счастью, он всегда был таким ярким и веселым. Джоуи всегда был в хорошем настроении. Он чувствовал, что почти доверяет ему.       За все время, что он был здесь, он получил только одно письмо, и оно было от его бабушки и дедушки и Криса. Он был так рад слышать, что Чарльз немного приободрился, и немного опечален, потому что Крис не понимал того, что Даниэль пропал. Этот ребенок уже достаточно пережил и ему определенно не нужно было тратить время на беспокойство о Даниэле.       Он потратил несколько минут на пролистывание телеканалов, хотя знал, что не найдет ничего для просмотра. Вряд ли больницы могли себе позволить Netflix. Примерно через десять минут дверь открылась после короткого приветствия охранника снаружи, и Шон сел прямо, ожидая, что Джоуи сейчас появится из-за угла.       Это была Флорес. — Привет, Шон. — Коротко сказала она, не отрывая взгляда от своей папки, когда обогнула его кровать и подошла к столу, беря стул и садясь напротив него. Шон не помог ей, вместо этого он впился в нее взглядом. Она пришла раньше: еще даже не наступил полдень. — У меня есть еще вопросы, которые я хочу обсудить. Насчет автозаправки.       Шон почувствовал, как гнев в нем начал закипать. Последнее, что он хотел делать, — это вспоминать его встречу с этим ублюдком, особенно потому, что они уже обсуждали это, и теперь они делали это снова, еще и до того, как Джоуи обработал его глаз, который уже начинал зудеть. — Вы рано. Джоуи еще не приходил. — Отметил Шон, и язвительность в его голосе ощущалась сильнее, чем он хотел. Флорес посмотрела на него и скрестила ноги. Так или иначе, она всегда сохраняла нейтральное выражение. «Как я могу доверять тому, у которого всегда одинаковое выражение лица?»       Она снова посмотрела вниз, просматривая полицейские отчеты. — Я знаю. Это не займет много времени, поэтому постарайся потерпеть меня немного. Я хочу услышать полную историю, на этот раз правдивую. — Она отложила свои бумаги в сторону и достала ручку и блокнот. — Расскажи мне о том, что произошло тридцать первого октября. — Я уже говорил вам сто раз: он напал на нас — похитил меня… Я был напуган. — Сказал Шон. Его голос начал дрожать. Независимо от того, сколько раз он рассказывал эту историю, он знал, что никто не поверит в это. Не после того, как они бежали из Сиэтла. «Невинные люди не сбегают», — говорила Флорес, но она не понимала, что испуганные люди поступают именно так. — Хэнк Стампер утверждает, что вы украли товары из его магазина, и после того, как он столкнулся с вами на улице, вы попытались… — произнесла Флорес, просматривая отчет. Шон прервал ее: — Я ничего не крал, он обвинил нас и вырубил меня… Он связал меня и оставил в подсобке. Пнул меня в лицо… — он отвел взгляд, полный боли.       Она постукивала ручкой по своей папке, размышляя, затем сделала несколько небольших заметок, которые, как знал Шон, были слишком малы, чтобы быть точным пересказом его слов. — Он говорит, что вы повторно вломились в магазин и разгромили его… что произошел взрыв, после которого вы украли вещи на сто пятьдесят четыре доллара, включая походные принадлежности после нападения на него. — Флорес продолжила, записывая свое предыдущее утверждение. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. — Мне было страшно и очень больно. Он связал меня! Я пытался сбежать, он схватил меня за ногу… Это была самооборона! — он прищурился. От переизбытка эмоций глазница снова начала болеть. — Я ничего не крал, я заплатил за наши вещи. — Спасибо, Шон. Твои слова действительно помогают. — Сказала она загадочно, заставляя Шона задуматься, кому именно это помогало: ему или ей? — Теперь я хочу спросить вас о номере в отеле, «Три Тюленя», в отчетах говорится, что вы… — она снова начала листать бумаги, вызывая у Шона тошноту. — Мне нужно мое лекарство. — Тихо сказал Шон, слыша, как кровь стучит в висках. Мир вокруг него становился все более размытым с каждым вопросом, который она задавала. Это была пытка, зачем она это делала? — Мы почти закончили. Постояльцы сообщили, что слышали громкий шум ночью, похожий на очередной небольшой взрыв. Менеджер говорит, что произошел скачок напряжения. — Флорес опустила бумаги и сложила руки на коленях. — Шон, помоги мне. Я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь мне, что на самом деле произошло. — Она смотрела на него, пока он сидел, чувствуя, как его голова раскалывается, и пот начинает литься по лицу. — Пожалуйста, я рассказал вам все, что помню… Мне нужно мое лекарство. Мой глаз… — он был в отчаянии, ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. — Ты должен быть честным со мной, Шон. Мы делаем все возможное, чтобы найти твоего брата. Если ты будешь сотрудничать, мы сможем найти его раньше… — она начала собирать свои бумаги, и Шон услышал, как гудит ее телефон в кармане. «Да, агент, у моего брата телекинез, и мы пиздец как облажались с этим. Есть еще вопросы?» — Я тоже хочу его найти, я бы сказал вам, если бы у меня было хоть какое-то предположение о том, где он может быть… — он ненавидел мямлить, но он едва ли оставался в сознании. От боли его едва ли не начало рвать. «Блядь, какой позор. Похуй».       Флорес собрала свои бумаги и встала, ставя стул на место и кладя карточку на стол. — На сегодня все, я оставлю свою карточку на случай, если ты что-нибудь вспомнишь. Можешь позвонить мне в любое время дня и ночи. Я вернусь через неделю. До свидания, Шон. — Она вытащила свой телефон и начала говорить с кем-то, выходя из палаты.       Он собирался снова нажать на пульт, когда дверь снова открылась. На этот раз это был Джоуи. Он катил тележку, на которой были физиологический раствор, мазь и обезболивающее. — Привет, Шон. Извини, что так долго, но агент заставила меня ждать снаружи, пока она не закончит с тобой. — Сказал он, нахмурившись, когда посмотрел на лицо Шона. Он догадывался, что выглядит хреново. Он был в царапинах и ссадинах, к тому же мокрый от пота. — Ты плохо выглядишь… я должен был прийти час назад. Нужно будет позаботиться, чтобы они больше так не делали. — Джоуи… — прошептал Шон, безмерно благодарный ему за то, что он был здесь. «К черту это место. Даниэль… Просто держись. Когда мне станет лучше, я приду за тобой. Где бы ты ни был».       Он откинулся на кровати, уставившись в потолок, пока Джоуи вводил иглу от капельницы ему в вену. Тепло разлилось по его телу, снимая боль и усыпляя его. — Спасибо, Джоуи. — Поблагодарил Шон, отводя взгляд, когда все было сделано. Джоуи улыбнулся, пока готовился к тому, чтобы обработать его глаз. — Эй, я всегда готов помочь. К тому же, это моя работа. Я рад, что ты делаешь ее приятнее. Ты, наверное, мой самый любимый пациент. — Он начал рассказывать Шону какие-то истории, но их смысл ускользал от него: его клонило в сон.       Болезненное ощущение от открытой раны вернулось к нему, но он был слишком сонным, чтобы беспокоиться об этом. «Кажется, лекарство начинает действовать… Черт». — Подумал он, находясь в полудреме, пока Джоуи хлопотал над его глазом. По крайней мере, когда он был под кайфом, ему больше не приходилось думать. — Держись, Шон. Через неделю или две ты будешь как новенький. Обещаю. — Сказал он, поправляя подушку и разглаживая простыни.       Конечно, он знал, что, как только ему станет лучше, у него не будет причин оставаться здесь. Он будет отправлен в тюрьму, когда его врач выпишет его. Это означало, что у него было всего две недели, чтобы поправиться, выяснить, где Даниэль и понять, как он собирается выбраться из этого места. «Даниэль…»

______________________________

      Невада была адом на земле, и никакие школьные тренировки по легкой атлетике не могли подготовить его к тем милям, которые простирались впереди под палящим солнцем.       Капли пота скатывались по его подмышкам и бежали дальше, к его бокам, которые были больше липкие, чем действительно прохладные. К тому времени, как он доберется до Хейвен-Поинта (если он доберется), он был уверен, что у него, будет тепловой удар в дополнение к красной, как у омара, коже.       Машина, которую он украл, прошла большую часть его пути, но после того, как у него кончился бензин, он пошел пешком из-за его решимости снова увидеть Даниэля. В конце концов, он сделал так много… Ему удалось сбежать из больницы и избежать тюрьмы. Даже после избиения прошлой ночью у него осталось только несколько ушибов, а не переломы, которые ему с легкостью могли обеспечить. «Так много ебаного унижения. Моя гордость чуть не убила меня».       Он никогда не был так зол, как в тот момент. Не потому, что два ушлепка появились из ниоткуда, чтобы отпинать его, пока он лежал на земле, а из-за того, что он был бессилен в том, чтобы остановить их. Они могли грохнуть его, вызвать полицию, если бы увидели украденную машину, и Даниэль никогда не узнал бы, что он здесь, пытается вернуться к нему, даже если это настолько опасно, что может убить его.       Он старался не думать об этом, ни о чем, кроме как медленно волочить свои ноги. Последний знак, который он видел, говорил, что до Хейвен-Поинта еще около трех часов ходьбы. Это не было невозможным, но он не мог представить, что за три часа в такой жаре он не поджарится до хрустящей корочки. «Это мое наказание… за все? Я знаю, что я не идеален… но я стараюсь изо всех сил», — подумал он.       Он ничего не мог сделать, кроме как попытаться надеяться, что его появления будет достаточно, чтобы все исправить с Даниэлем. Во время побега он столкнулся с Финном, который чудесным образом застрял в той же больнице, что и он. Сначала он хотел обвинить его во всем, излить все свое разочарование. Однако, взглянув на него, такого же потрепанного и покрытого синяками, как и он, когда только появился здесь, он решил вместо этого простить его. Тому, вероятно, грозит тюремное заключение, и это было достаточным наказанием. Финн не был злым, а просто тупым ослом, как сказала Кэссиди на озере. «Просто позволь мне сделать это…»       Когда он приблизился к, кажется, десятому рекламному щиту, он не смог удержаться от того, чтобы не заметить, тень от него, где он мог бы отдохнуть. У него осталось немного воды, но он старался продержаться так долго, как мог. Один глоток — это все, что он мог себе позволить, чтобы успокоить свое сухое, словно наждачка, горло, после чего вытащил блокнот и попытался отвлечься, пока охлаждался. Всякий раз, когда он останавливался, он чувствовал свою кожу более остро: слабое жжение прямо под ней. Он пытался прикрываться своей толстовкой с капюшоном, чтобы защитить себя в течение первого часа, но знал, что лучше уж он получит солнечный ожог, чем потеряет сознание посреди пустыни после того, как у него закружится голова.       Он небрежно нарисовал оазис вдалеке. Он назвал адом больницу, но она не шла ни в какое сравнение с этим. С некоторым сарказмом Шон зачеркнул оазис и вместо этого нарисовал ад, и был вполне доволен результатом, не таким уж плохим по сравнению с другими каракулями. Пройдет еще много времени, прежде чем он вернет свой навык рисования на прежний уровень. Ну, настолько, насколько это возможно с одним глазом.       Понимая, что он не может больше терять время, он с чувством неотвратимого поднял ноющее тело, отошел на обочину и продолжил путь. Он догадался, что ему оставалось еще около часа или двух ходьбы, пока он не доберется до города, и он был удивлен, что за несколько часов не увидел ни одной проезжающей машины. С болезненным жжением на затылке, он вздохнул, делая паузу, задаваясь вопросом, сможет ли он вообще это сделать. В это же время тихий гул начал приближаться к нему сзади. Шон встрепенулся и вовремя оглянулся, чтобы увидеть проезжающий мимо грузовик с лесоматериалами, который затем начал замедляться, останавливаясь на пару ярдов впереди. — Он остановился. Может, он подвезет меня? — прошептал Шон, находящийся в достаточной степени отчаяния, чтобы побежать к нему, хотя он знал, что в последнее время удача была не на его стороне. Он открыл пассажирскую боковую дверь, и его встретило достаточно дружелюбное лицо. — Подвезти?       Шон, доверившись, аккуратно забрался в кабину.

______________________________

      Звук закрытия входной двери был слишком знаком Шону. Этот звук был таким же, как и много лет назад, когда Карен навсегда покинула их. Он вспомнил отголоски вины, стыда , которые, тем не менее не задержались в их тихом доме. Тогда он плакал, но сейчас он слишком устал, чтобы делать это. Кроме того, он должен быть сильным.       Карен пообещала, что скоро вернется с продуктами и лекарствами. И хотя ее слова мало что значат, на нее все же придется положиться, если он собирается вернуть Даниэля.       Он резко повернул кран в душе и позволил воде обливать его больное тело. Он был в синяках и побоях, как и в «Трех Тюленях», и, как и тогда, Даниил был единственным обитателем его мыслей.       Синяки, распухшие на его боку, были ничем по сравнению с болью, которую он вынес из этой церкви. Проведя два месяца в волнениях о Даниэле, вырвавшись из этой больницы, угнав машину, протащив свою задницу через пустыню, он пришел сюда просто для того, чтобы уйти с ничем. Этого было достаточно, чтобы почти сломать его.       Он хотел злиться на него, но Карен быстро подтвердила то, о чем он уже догадывался. В этом не было вины Даниэля, эти культисты промыли ему мозги за то время, что он провел там. Даниэль, которого он знал и любил, не наблюдал бы, как тот Николас вытаскивал его за руку, и это только придавало ему решимости найти путь вернуть своего брата. «Я знаю, что ты еще со мной, enano. Я не сдамся… ни за что».       Его пальцы с тоской прижимались к прохладным кафельным стенкам душа, и он представил, что они зарываются в непослушные волосы. Даниэль был причиной его жизни. Он — это все, что имело значение. Если до этого дойдет, он умрет за него. Хоть тысячу раз.       Просто видеть его там в той церкви заставило его сердце биться так, как никогда. Интересно, каково это — любить кого-то больше, чем что-либо еще? Была ли это любовь между двумя братьями, двумя любовниками, двумя… «Даниэль — мой. Моя семья, все, что у меня осталось. Я не собираюсь потерять его из-за какого-то гребаного культа».       Решив не тратить больше времени на размышления, Шон выключил воду и потянулся за полотенцем.

______________________________

      Он чувствовал, как сознание покидает его тело. Его разум был затуманен от боли, которую он испытывал, но впервые за несколько месяцев он был в мире с самим собой. Даже когда кровь наполнила его ноздри и потекла по верхней губе, он не мог не улыбнуться.       Руки Даниэля обвились вокруг его шеи, и он почувствовал, как он наклонился к нему сзади. Его присутствия было достаточно, чтобы вывести его из тумана и поднять руку, переплетая его пальцы со своими, когда Карен увозила их подальше от горящей церкви.       Когда Карен свернула с автострады в сторону их мотеля, она положила руку ему на колено и сочувственно улыбнулась Даниэлю. Он видел, как двигаются ее губы, слышал искаженные слова, которые она произносит, но едва ли мог их понять.       Все, что он хотел сделать, — это закрыть глаза, но она сказала ему не отключаться, пока она не сможет оценить его травмы и исключить сотрясение мозга. «Не переживай, Карен. Я выживал и в ситуациях похуже». — Подумал он, нежно сжав маленькие пальцы. Не успел он опомниться, как они въехали в мотель, и Даниэль с Карен помогли ему войти. — Похоже, он будет жить. Твой брат очень сильный. — Сказала она Даниэлю, тщательно проверив Шона. Она продолжала ободряюще улыбаться младшему, но он явно волновался и сидел в стороне, необычно молчаливый с тех пор, как они покинули Хейвен-Поинт.       Даниэль проплакал весь оставшийся вечер, извиняясь снова и снова за тот его взгляд и все остальное, что было после. Шону потребовались часы, чтобы заверить его, что теперь, когда они снова были вместе, больше ничего не имело значения. Они оба прошли через свой личный ад и вышли на другую сторону, возможно, изменившись, но все-таки выжив.       Они тихо перешептывались всю ночь, пока Карен спала. Ей потребовалась целая вечность, чтобы заснуть после возни с Даниэлем в ванной, и, в конце концов, Шон тоже чуть не уснул, но Даниэль прошептал ему на ухо: — Шон?       Шон с неохотой открыл глаза. Они уходили в шесть часов утра, и в таком случае он не собирался вообще спать. Шон выдохнул и повернулся к Даниэлю. — Что такое, маленький детеныш?       Наступила долгая пауза, прежде чем Даниэль начал шептать то, о чем он думал. — Я… я просто хочу, чтобы ты знал… я никогда не позволю никому снова встать между нами. Я знаю, ты думаешь, что должен защищать меня, потому что ты старше, но кто защитит тебя? Я тоже могу оберегать тебя, понимаешь?       Шон мягко улыбнулся: — Так и должно быть, enano, я твой старший брат. Это моя работа.       Даниэль переместился и коснулся его руки в темноте. На его лбу залегла складка, и он наклонился ближе. — Перестань… сейчас все по-другому. — Он отвел взгляд, его глаза блестели в лунном свете. После недолгого молчания он снова посмотрел на Шона. — Я думал, что потерял тебя. Я никогда не хочу пережить это снова.       Шон поднял руку, запуская пятерню в непослушные волосы Даниэля. — Я тоже, маленький детеныш. ничто не разлучит нас… никогда. — Он вытянул шею и мягко поцеловал его в лоб.       Даниэль придвинулся ближе к нему, в результате чего Шон обвил руки вокруг него и прижал к себе. Они оба прошли через ад и снова вернулись друг к другу. Теперь все, что он и Даниэль должны были сделать, — это закончить свой путь. «Пуэрто-Лобос…»       Название города промелькнуло в его сонной голове. Они были так близко… но сначала они должны прийти в себя.

______________________________

      Страх охватил Даниэля, когда он проснулся через несколько часов в гостиничном номере. Не из-за странной комнаты, которую он едва узнал, а из-за того, что ни его мама, ни Шон не были здесь. Как только он осознал это, он сел прямо и стал осматриваться в практически полной темноте. Судя по тому, насколько комната была освещена, скоро взойдет солнце.       Дождь, или что-то похожее на него, было первым признаком того, что он был не так одинок, как он предполагал, и медленно начал расслабляться. Из-под двери ванной лился яркий золотой свет, кто-то внутри принимал утренний душ. Сначала он подумал, что это был Шон, но приглушенный кашель, донесшийся из-за передней двери, нарушил тишину.       Даниэль медленно выскользнул из кровати и подкрался к ней, прислушиваясь к возобновившемуся молчанию, которое побудило его открыть дверь и выглянуть наружу в тускло-синий мир. Шон сидел на одном из шезлонгов с капюшоном на голове. Струя дыма исходила от сигареты в его правой руке. Прежде чем он успел что-то сказать, Шон повернулся и тихо произнес: — Я не мог уснуть… Карен встала, я как раз собирался разбудить тебя. — Его голос мягок. — Я все еще чувствую себя странно. Как будто это еще не конец. — Прокомментировал Даниэль, стараясь не придавать значения всем тем мыслям о Лисбет и Хейвен-Поинт. Он не мог контролировать свои ночные кошмары, но он не должен был подпитывать их пока бодрствует.       Шон понимающе кивнул, подталкивая второе кресло, словно желая сказать ему, чтобы он присоединился к нему, пока он докуривал свою сигарету. — Думаю, спать будет легче, когда мы покинем город. Я хочу уйти как можно дальше от этого места. — Размышлял Шон, глядя на тающий черный шлейф, оставленный горящей церковью.       Даниэль на мгновение задумался о том, сесть ли ему рядом, затем согласился, застенчиво опустившись на холодный пластик, в то время как Шон наблюдал за ним, явно сбитый с толку. — Почему ты так сидишь, чувак? Ты вечно сутулишься. — Заметил Шон, вытаскивая новую сигарету из пачки. Алый огонек осветил утренние сумерки.       Даниэль замер, затем отвернулся уязвленный. Лисбет провела две недели, обучая его тому, чтобы он сидел прямо, чтобы улучшить осанку, а из-за того, что он сутулился, он выглядел так, будто у него не было манер. — Извини… — прошептал он, тут же выпрямляясь. Только для него сидеть прямо казалось неестественным, и это напрягало его больше, чем просыпаться в комнате одному. — Не нужно извиняться, я просто… думал, что тебя научили держать спину ровно. — сказал Шон, отводя взгляд и не зная, что ответить. После того, как между ними наступили минуты молчания, Шон отшвырнул сигарету и повернул его стул к себе, положив руку Даниэлю на колено. — Послушай… Будет нелегко, это произойдет не сразу, понимаешь? Я обещаю, что к тому времени, как твои волосы снова отрастут, ты почувствуешь себя лучше, хорошо? — спросил Шон, улыбаясь, даже несмотря на то, как сильно болело его избитое лицо.       Даниэль долго и пристально смотрел на его руку, а затем мрачно кивнул. — Надеюсь, Шон… Я просто хочу, чтобы все снова было хорошо, как это было до того, как это все произошло. — Сказал Даниэль, глядя в единственный глаз, оставшийся у Шона. Два или один — влияние, которое они оказывали на него, осталось прежним. — Все будет еще лучше. Я никогда не буду лгать тебе и не буду ничего скрывать от тебя, обещаю. — Прошептал Шон, перемещая руку с колена на плечо Даниэля, побуждая Даниэля сделать то же самое с ним. Ощущение того, что они есть друг у друга, теплом прошлось по их телам. — Эй, enano, смотри. — Прошептал Шон, показывая на что-то вдалеке. Ярко-оранжевое свечение восходящего солнца пробивалось сквозь иссякающий столб дыма.       Даниэль уставился на него, и впервые за долгое время ему удалось улыбнуться искренней улыбкой. Не той, которой он был вынужден улыбаться, потому что так ему велели делать для толпы людей, которая больше переживала о его силе, чем о нем самом. — Я верю, что все будет хорошо. Я знаю, что так будет.       Его рука соскользнула и сжала руку Шона, которая сжала его в ответ, но более нежно. Он услышал, как звук душа прекратился. Это означало то, что скоро они покинут это место. «Все будет хорошо…»