Объятия Шелоб

С того памятного вечера всё изменилось. Неуловимо, незаметно, но неотвратимо. По всему выходило, что Гарри настроился выздоравливать. Как-то сами собой ушли слабости и обморочные дурноты, кровохарканье по утрам вытеснилось томлением внизу живота и вполне крепеньким стоячком, а одним дождливым днём наклониться за упавшей вилкой Гарри смог сам, не испытывая при этом никаких неудобств. Кингсли, удостоверившись, что его подопечный раздумал покидать земную юдоль и тем добавлять ему хлопот по организации достойной панихиды, фонтанировал идеями здорового досуга, но, пользуясь свидетельскими показаниями Гарри, всё же не забывал наводить маскирующие чары на него, скрывая округлившиеся щёчки и блестящие глаза под заморенной личиной. По той же причине он не пускал в дом Сметвика: мол, Гарри совсем расхворался, дайте помереть спокойно. Но время шло, целитель (а это он был третьим в кабинете Министерства) ожидал новостей о гибели пациента, в кои веки настроившись радоваться им, передавал целые корзины зелий, а Поттер продолжал цепляться за жизнь. Месяц, два, уже счёт на третий пошёл… Укрепившееся здоровье Гарри, однако, имело свою оборотную сторону: отсрочившаяся смерть не исключала страха перед ней. Предупреждение Люциуса Малфоя начало беспокоить Гарри во снах, в самых разных, от пугающих до эротических. В кошмарах Малфой являлся самолично со свитком подмышкой, картинно разворачивал его и зачитывал зловещим голосом, потом щерился, демонстрируя двухдюймовые вампирские клыки, и надвигался на Гарри, выставив вперёд себя длинные, как у гиббона руки, украшенные прозрачными и алмазно-твёрдыми когтями. Домик в этих видениях превращался в склеп, вместо нимф на берегу нарисованного озера резвились страшные костлявые старухи, а из чаш газовых рожков, отбрасывающих на стены и без того мертвенные тени, капала кровь. Во сне Гарри пятился, оскальзывался и всё равно уползал, пачкая ладони красным. Правда, пугался он не клыков, смерти и боли, а следов на шее, и поутру Кингсли спросит: «Что это, Гарри? Засосы?», а он не будет знать, как ему ответить. К тому же Малфой, каким бы признанным красавцем не был, у Гарри вызывал опасение и стыд. Словно продавал ему свою девственность на рынке, на глазах у всех. Эротические сны отличались от страшных ненамного: вместо Малфоя в грёзах плотно обосновался Снейп. Он склонялся к поттеровскому уху, косился в ближайшее зеркало и зачитывал письмо своим глубоким, проникновенным голосом с интонациями жаркими и многообещающими. От таких снов Гарри сбегал в беседку, сидел там, обняв колени и закопавшись в подушки, и думал, отчего один и тот же текст преследует его и почему Снейп превращает банальное чтение в целое представление. Голос в тандеме с косым взглядом, губы (зеркало тоже постоянно появлялось в его подростковых фантазиях), почти соприкасающиеся с кожей – Гарри костенел от этих видений, будто был лакомым кроликом перед галантным, но проголодавшимся удавом, не сопротивлялся, а в результате просыпался от сотрясающего его тело оргазма. Поттеровские пижамы в дракончиках и снитчах быстро выцветали из-за частых стирок. Но вопрос: «почему Снейп?» возникал вполне резонно. Уж если сравнивать Люциуса Малфоя и Северуса Снейпа, то вампиром легче назвать последнего. «Наверное, я ему хоть немного, но доверяю, – решил Гарри после долгих раздумий в беседке. – Да-да, именно в этом дело!» И задышал чаще, спуская с бёдер мягкие штаны, стараясь не зацепить напряжённый и чересчур чувствительный член. Если, мой славный читатель, ты решил, что Гарри Поттер, несмотря на неотвязно преследующее его предупреждение, стал послушным парнишкой и закончил дремать в любом уголке сада, то вынужден тебя огорчить: он помнил послание до последней буковки и чёрточки, но тем не менее забывал о нём, как только его член выплёскивал из себя жемчужное богатство и обмякал. Гарри обмякал вслед за своим пенисом, закрывал глаза и, блаженно раскинув руки и ноги, спокойно и крепко засыпал, иногда даже не спрятав под штанами мест, которые не стоило показывать на людях. Можно, конечно, заявить, что в случившемся дальше виноват Гарри. Но нет, наводить напраслину на избежавшего смерти парня мы не станем: судьба в который раз продемонстрировала своё чувство юмора и умение плести интриги, какие не под силу никому из людей. Напряжение и призрак надвигающейся смерти понемногу рассеивались, беседы вечерами и за завтраком становились оживлённей. Кингсли Бруствер был не только верным товарищем, но и очень целеустремлённым человеком. Поэтому, заметив, что подопечный больше не топчется на самом пороге смерти, начал оставлять его чаще в одиночестве. По своей наивности он думал, что Гарри бросит все силы на поступление и обучение. К тому же Армана Бруствер вот-вот должна была родить их первенца, поэтому никто не упрекнёт Кингсли, что его больше тянуло к жене, чем к выздоравливающему подопечному. Кингсли не исчезал бесследно: он предупреждал заранее, давал наставления старому Твигги, и несколько дней Гарри был предоставлен сам себе. Вопреки выводам Бруствера, желания учиться у него так и не появилось, а посему он читал в своё удовольствие легенды и сказания о великих волшебниках и просто отдыхал. Деятельная натура иногда противилась такому времяпрепровождению, и тогда Гарри со всей страстью отдавался другому. Фи, не тому, о котором вы подумали и заулыбались, – Гарри вознамерился поймать таинственного жильца. Да, и этому занятию он посвящал многие из своих вечеров. Несколько раз ему удавалось подсмотреть, как незнакомец еле заметной тенью проскальзывал к фреске, озирался и исчезал, оставляя в воздухе слабые, терпковатые запахи сушёных трав и пряностей. Все старания поймать тень за рукав мантии проваливались, пусть Гарри и не сомневался: однажды незнакомец не сбежит. Чтобы приблизить этот эпохальный момент, он часами просиживал в укромном уголочке на втором этаже, откуда открывался чудный вид на фреску и нимф, которые вели себя поскромнее, если на них никто не пялился. Правда, бдения не добавляли Гарри собранности, и он регулярно забывал запирать дверь своей спальни, даже прекрасно зная, что неведомому гостю ничего не стоит навредить ему во сне. Но тот не торопился. День, который приоткрыл завесу тайны над личностью неизвестного, начинался обыденно. Гарри проснулся утром от собственного финального стона, разразился проклятиями в адрес Снейпа, который во время зачитывания предупреждения положил свою узкую ладонь на поттеровское горло и погладил ямку между ключицами большим пальцем; и, вздохнув, пошлёпал в ванну замывать пятна. Кингсли завтракать не приехал, и на Гарри в кои-то веки навалила скука. Он напился чая, оставив нетронутой овсянку с фруктами, и поплёлся читать. Книга с яркой обложкой оказалась не просто нудной, а откровенно глупой. Гарри долго пытался вникнуть в смысл изложенного, потом спустился в гостиную с нею же подмышкой и вздохнул – без Кингсли она была ничуть не лучше спальни. Пошатавшись из угла в угол, Поттер без зазрения совести сначала сунулся в бар и, пока не видел домовик, попробовал понемножку из всех бутылок. В голове приятно зашумело. Гарри забросил книгу Кингсли на стол, душа требовала приключений, но единственной разрешённой авантюрой оставался человек-тень. Решив действовать смелее, Гарри подошёл к фреске и принялся шарить ладонями по стене – авось, повезёт и ему откроется неведомый ход. Весёлые нимфы вели себя так, словно чувствовали его вспотевшие руки на своих прелестях. Волосы, обычно скрывавшие всё самое интересное, были отброшены. Гарри замер на полудвижении, раскрыв рот. Его взгляд остекленел, штаны встопорщились, а он стоял и смотрел, как движутся перед лицом оттопыренные ягодицы, девичьи груди с задорно торчащими сосками, призывно надутые губы и иное, что Гарри видел в специализированных журналах. Смущённый кашель из-за спины вывел его из транса – Гарри подпрыгнул, кивнул на предложение подать ему на обед ту же остывшую овсянку и рванул прочь из дома. Побродив вокруг с полчаса, он вернулся, огляделся и проскользнул в библиотеку. Слишком уж равнодушно Кингсли сказал, что на верхних полках в библиотеке хранятся альбомы и географические карты. А взбудораженное воображение требовало продолжения чувственных откровений. Гарри, отдуваясь, но не сдаваясь перед трудностями, подтянул вручную лестницу к нужной полке и взобрался наверх. Географических карт Гарри не нашёл, но альбомы – да, были. Гарри чуть ли не ронял слюнки на красочные издания для начинающих художников. Он уже собирался стащить парочку и рассмотреть в своё удовольствие, когда нашёл книгу с очень знакомым названием: «Камасутра». Гарри белочкой соскочил с лестницы и, воровато озираясь, прошагал к беседке, где и схоронил заинтересовавшую его книгу под ворохом подушек. Навернул вокруг своего убежища несколько кругов и, финально оглядевшись, он вскочил внутрь, плотно прикрыв за собою дверь и занавесив все проёмы. Наступило время чтения. Гарри, конечно любил книги, но он никогда не ждал с огненным нетерпением свидания с ними. Он, улёгшись на живот, принялся листать книгу, останавливаясь на каждой иллюстрации – на них в руководстве не экономили. «Камасутра» входила в разряд книг, которые читают от корки до корки и не один раз. Гарри был не исключением. Он так увлёкся чтением, что появление в саду Люциуса Малфоя оставил без должного внимания. Малфой, узнав, что Кингсли Бруствер сопровождал свою рожавшую жену в госпиталь, где попытается протоптать тропинку в каменном полу приёмного покоя, направился в конфискованный домик. Цель его была более, чем меркантильна: под половицами библиотеки он хранил свою заначку. Втайне от жены, понятное дело. За все года владения особнячком денежный запас на шалости разросся в довольно приличный капитал, и оставлять его министерским служкам Малфой, естественно, не собирался. И надо же было такому случиться, чтобы зайти в своё имение Люциус пожелал со стороны леса, через неприметную старую калитку, густо уплетённую плющом. Малфоя никто не посвящал в тонкости поттеровского самочувствия, а посему он с долей удивления наблюдал, как резво парень, едва шевеливший губами при последней их встрече, вскочил в беседку. Эта беседка навевала на Люциуса приятные воспоминания о его шальной молодости: под ажурным строением прятался подземный ход, куда охотно приходили заказанные Малфоем разбитные девочки, а в самой беседке ничто не мешало предаваться удовольствиям. Нарцисса просто ненавидела сады из-за мучавшей её аллергии, и её аристократическая ножка никогда не ступала ни на одну дорожку здешнего сада. Всё это было к счастью, ибо ничто так не укрепляет брак, как удовлетворённый муж и наивная жена. Конечно же, Люциус, помня свои похождения, не без резона решил, что у Гарри свидание. А кто же откажется узнать, с кем Избранный крутит шуры-муры? Люциус отодвинул тростью плотный полог занавеси и замер. Его взорам предстала весьма пикантная картина – от развратной её отделяли всего лишь полы рубашки – Малфой протёр глаза и чуть ли не влез в беседку через окно, дабы не упустить ничего из бесплатного представления. Он предпочитал в постели девушек, но такие воспоминания могли сгодиться в качестве компромата. Разглядывание движущихся иллюстраций воодушевило Гарри на новые впечатления. Он стянул с себя штаны с бельём, улёгся животом на подушечку, отчего его зад, едва прикрытый рубашкой, оттопырился, и, листая книгу, незаметно для себя покачивался. Член, зажатый подушечной мягкостью, приятно тёрся о бархат, Поттер постанывал и выписывал бёдрами то восьмёрки, то круги. Гарри знал, что дальше он перевернётся на спину, расставит ноги пошире, расстегнёт рубашку и сначала погладит собственную грудь, пощипает соски, чтобы понять, чувствительны ли они или в книге написана полная чушь, погладит живот и внутреннюю сторону бёдер и только после всего этого перейдёт к привычной программе: немного слюны, медленное, прочувствованное начало и стремительный, остро-пряный конец. Сквозь плотно задёрнутые занавеси из сада доносились трели соловья и холодное журчание фонтанов, Гарри почти долистал до середины, когда наткнулся на раздел для геев. В то, что он один из них, Гарри поверил сразу: дышать стало ещё труднее, ноги раздвинулись сами собой, а руки без понуканий хозяина занялись совсем иной частью, к которой Гарри никогда раньше не прикасался. Между раздвинутыми половинками повлажнело от пота, но касаться там, от непривычки дёргая тонкие волоски, было упоительно сладко. Складочки словно сами расступались перед бесстыжими пальцами, настойчиво охватывая их. Гарри упёрся лбом в книгу, приподнялся на коленях и застонал, как только вторая рука сжала чересчур напряжённый фаллос. Малфой закусил губу, чтобы не выдать себя возгласом или слишком тяжёлым дыханием: Поттер на коленях, с пальцами в заднице, терзающий свой член, был бы лучшей рекламой борделю. Сдержавшись, чтобы не вторить финальному вскрику Избранного, Малфой на цыпочках отошёл от беседки и, развернувшись, нос к носу столкнулся с группой людей в развевающихся одеждах и с лицами, плотно обёрнутыми узорчатыми платками – только глаза сверкали яростно и непримиримо. В руках незваных гостей были кинжалы и волшебные палочки. У Малфоя за время после победы выработался новый рефлекс: не подумав и поздороваться, он бодро сиганул в ближайшие кусты, даже не разглядев, что прыгает в розовые заросли. При жизни Волдеморта он такими рефлексами не страдал, конечно, но новая власть с её насаждениями доброго и вечного вела себя иногда так, как не снилось покойному воплощению зла. Вслед Малфою неслись проклятия и убойные по силе заклинания. Возня и крики вырвали Гарри из посторгазменной прострации. Он натянул штаны и вышел поглядеть, кто устроил переполох в саду. Босиком, пахнущий сексом и здоровым потом, а главное – совершенно безоружный… В общем, он уставился на нацеленные на него палочки и кинжалы, задержал дыхание, сжал кулаки и… зажмурился.