the fortunate mistress

      Отчаявшись от скуки, Элизабет начала считать разные вещи в своей камере; например, неровные, потрескавшиеся половые плитки или кирпичи в стене, гладкие и блестящие от влаги. Она осмотрела и проверила каждую трещину в стене, а также каждый сантиметр своих кандалов; и она придумала имена для каждой крысы, путающейся под ногами, ища кусочки пищи, упавшие на пол. Две шлюхи, трое моряков, один шарлатан, приговорённые к виселице, сто двадцать четыре болта в кованых железных решетках, три шрама на красном и потном лице жены охранника. Элизабет пыталась читать свои любимые стихи, пыталась вспомнить имена всех пиратов Братства, и всё же время, казалось, остановилось.       Сидя на полу в тёмном углу камеры, она наблюдала, как одна из крыс появилась из трещины в стене и засеменила к тарелке с холодной едой, стремясь осмотреть заброшенный завтрак — холодную кашу и кусок чёрствого хлеба. Когда этим утром принесли еду, Элизабет бросила на неё лишь один взгляд и сразу же своротила от неё нос. В ту ночь, когда она была затолкнута в уединённую камеру двумя солдатами, миссис Спрогг — жена полноватого и лысеющего тюремщика — получила огромное удовольствие, подавая новой заключённой её первую пищу. Она прошла по коридору, звеня большим кольцом ключей, и швырнула на пол тарелку с посудой, а затем сделала неуклюжий реверанс. Элизабет тут же решила, что никогда не примет ни единого блюда, приготовленного этой женщиной. Миссис Спрогг поморщилась, поправила свой рваный серый парик (половина волос осыпалась в еду) и обратилась к ней «Леди Беккет», а затем подошла к ней с кривой, беззубой усмешкой и продолжила: «Я думаю, что Ваш муж довольно привлекательный, если Вы не против, что я так говорю». Поэтому вместо завтрака Элизабет с любопытством и восхищением наблюдала, как шелковисто-чёрная крыса нерешительно достигла тарелки, проколола корочку хлеба зубками и начала свой пир.       Элизабет подняла скованные запястья и вздохнула, пытаясь хоть немного ослабить кандалы. Они были тяжёлыми, холодный ржавый металл ужасно натёр её ранее мягкую кожу, теперь огрубевшую, с кровоточащими ранами на запястьях. Она застонала и закатила глаза, когда заметила, как свежая, горячая струйка крови стекает по её руке и красит кружевной рукав её платья в алый. — Просто смешно, — пробормотала она сама себе, опуская руки на колени.       Хуже всего было то, что она стала заключённой по собственной вине! Хотя она начинала меньше чувствовать свою вину. Она чувствовала себя, скорее, дурой. Её острый язык и плохо продуманный план побега были причиной всей этой чепухи.       Она приняла новости о скором возвращении её мужа в Лондон, приняла очень плохо. За каких-то восемь месяцев пиратство в Карибском бассейне было полностью уничтожено; длинные шеренги скованных заключённых, делающих слабые короткие шаги к виселице, сократились, возможно, до двух или трёх человек в месяц. А Тортуга? Это земля обетованная для пиратов, место, которого Элизабет постоянно избегала в своих мечтах, и теперь оно существовало только в её мечтах. Остров подвергся нападению вскоре после того, как Братство рассеялось, и теперь стал плантацией со своим собственным наместником. Любые выжившие пираты отправились в изгнание, теперь они напуганы семью морями и властью, которую Лорд Беккет держал над ними. Так называемый Золотой век пиратства закончился, и британская торговля по всему миру снова стала безопасной.       Вознаграждение за такую «великую победу» — как назвал это Его величество король Георг — было щедрым. Лорд Беккет должен был продолжить свою работу в Ост-индской торговой компании в Лондоне, работая в тесном контакте с самим королём и правительством в обмен на доход в 60 000 фунтов стерлингов в год — чрезвычайно привлекательная сумма. Георг «настаивал» на том, чтобы Беккет занял эту должность, в то время как те, кто ниже рангом, смогут продолжить политику «поддержания» Карибов; и добавил лично в своём письме: «Не забудьте привезти Вашу прекрасную жену, с которой мы так хотим познакомиться». В глубине души Элизабет знала, что отвергать это предложение было бы крайне глупо, но она не могла не попытаться бороться за свой дом.       Она ненавидела саму мысль о том, чтобы покинуть Карибы; она так привыкла к климату, и мысль о возвращении на тёмные и убогие улицы Лондона наполняла её отчаянием. Она говорила себе, что больше не увидит чистое синее море из окна своей спальни, и корабли на горизонте. — …Вам всего лишь придётся наблюдать грязную Темзу вместо моря из окна, — сухо сказал Лорд Беккет.       Она пыталась повлиять на его решение, заявив, что в тот момент, когда он покинет Порт-Ройял, все пираты вернутся, и Карибы развалятся на части. Она говорила, что 60 000 фунтов стерлингов в год не было достаточно хорошим предложением, чтобы просто собраться и уплыть в Лондон. Но он только видел её дрожащие ресницы и надутые губы, совершенно не слушая. Он отрывал глаза от документов перед собой, высокомерно ухмылялся и говорил: — 60 000 фунтов стерлингов в год, Элизабет — деловой подход…       Поначалу Элизабет не могла понять, почему перспектива покинуть Порт-Ройял показалась ей настолько ужасной. Она ненавидела это место, когда росла. Она скучала по своим друзьям, она ненавидела жаркую погоду, но ничего нельзя было поделать. Перспектива вернуться в Лондон на тот момент казалась бы просто прекрасной; красивые парки, лабиринт мощёных улиц и переулков, таверны и кофейни, красочные театры и уличные артисты, королевский двор и тысячи магазинов. Единственной причиной, по которой она терпела тропики, было присутствие Уилла в её жизни, и её страстное желание влюбить его в себя. Но теперь Уилл был мёртв, и покинуть Порт-Рояль означало, что её приключениям пришёл конец. Не было никакого шанса сбежать, чтобы присоединиться к команде пиратов, не было шанса когда-либо снова увидеть Джека… нет, в Лондоне эта жизнь станет далёким воспоминанием. Прошлая жизнь Элизабет Суонн будет потеряна, и она навсегда останется Леди Беккет. В бешенстве из-за своего страха перед Лондоном — и всего, что с ним связано — она начала придумывать способ остаться в Порт-Рояле.       Она не знала как скоро предстоит отплытие. Уже через несколько дней после того, как её муж сообщил ей об их возвращении в Лондон, началась подготовка. У неё была одна неделя, всего одна неделя, чтобы придумать что-то, прежде чем её потащат на борт Стремящегося в следующий понедельник утром. Вначале её охватила паника, но когда она остановилась и огляделась на то, что происходит вокруг, она поняла — её время пришло, можно было даже не задумываться о создании сложного плана. Это было слишком просто!       За неделю до отплытия она заметила, что стала совершенно невидимой для всех вокруг. Все были слишком заняты, чтобы обращать на неё внимание — включая её мужа. Дом был в беспорядке, слуги бегали из комнаты в комнату, собирая библиотеку в ящики, оборачивая бутыли с дорогим алкоголем, накрывая шёлковую мебель белыми простынями, убирая, аккуратно складывая вещи в огромные сундуки. Было трудно перемещаться по дому, не карабкаясь по башням из ящиков. Та прислуга, что не тратила время на упаковку, часами занимались уборкой — полировкой латуни, мытьем простыней, сжиганием ненужных бумаг. Предполагалось, что сборы будут проходить в обычном режиме, но это было непросто, и поэтому в общей суматохе Элизабет часто никто не замечал. Она всё время сталкивалась с разными людьми, но только не со своим мужем…       Элизабет едва видела его всю неделю. Он всё время проводил в офисах Компании, завершая свои дела — перебирая документы и упаковывая всё, что он собирался взять с собой. Она видела его только за обедом, во время которого он не спеша читал свою бухгалтерскую книгу, проверял счета и составлял списки всего, что нужно было сделать перед отплытием. Он всё время был занят, и это продолжалось до тех пор, пока его тарелка не опустеет, тогда он уходил, чтобы наблюдать за упаковкой. Поэтому, если бы она вдруг решила выйти через парадную дверь, выскользнуть через заднюю или просто выпрыгнуть из своего окна — кто-нибудь заметил бы?       Её план был бесхитростным — она ждала подходящего момента, когда она могла бы просто исчезнуть, пока не стало слишком поздно. Этот момент мог возникнуть в любое время, поэтому она должна была быть готова. Она не упаковывала сумку и не делала ничего, что могло бы привлечь чьё-то внимание — вместо этого она начала надевать на себя все свои украшения. Это было всё, что ей нужно. Она надевала свои алмазы, носила жемчужные ожерелья и браслеты каждый день — она знала, что это станет бесценной валютой, как только она убежит. Она также носила самые дорогие платья в надежде, что их тоже можно будет обменять.       Момент, которого она ждала, наступил поздно вечером в субботу. Она провела день в одиночестве, растянувшись на удобном кресле в библиотеке — её ноги лениво болтались на ручке, пока она слушала, как двигают мебель наверху. Люстра дрожала и звенела от вибрации, и доносились приглушённые шаги и голоса. Шум длился больше часа. Элизабет громко вздохнула, бросила книгу в ящик рядом с креслом и села. Громкий стук и грохот. — Что, чёрт возьми, там происходит? — пробормотала она сама себе, подняв глаза на потолок.       С любопытством она встала и вышла из библиотеки, в коридор; она стояла у подножия лестницы и смотрела вверх. Она слышала, как бегают люди, и как Лорд Беккет что-то приказывает им. Свет от свечи из его спальни мелькнул в дверном проёме и разрисовал тёмные стены золотом. Элизабет изогнула бровь и внимательно смотрела на щель в двери, наблюдая, как там мелькают тени. Наверное, у него были проблемы с упаковкой вещей в комнате, подумала она, но могла только представить себе эту сцену, поскольку сама никогда не была в его покоях. О      на ахнула и обернулась, когда услышала, как распахнулась входная дверь дома, и увидела, как двое мужчин ворвались в коридор с пустым ящиком. Они не заметили её, борясь с огромным ящиком, пытаясь взгромоздить его вверх по лестнице. Свет на стенах вырос, когда двери спальни впустили мужчин. — Еще один сундук, милорд… — сказал один из мужчин, затем дверь спальни захлопнулась, и свет погас.       Элизабет прикусила губу, когда почувствовала, как лёгкий ветерок ласкает её затылок. Она свела брови и медленно обернулась. Мужчины оставили входную дверь открытой — это было приглашением наконец воплотить её план.       Взглянув в последний раз на лестницу, она задержала дыхание, прежде чем схватить плащ и обернуть его вокруг своих плеч вихрем чёрного атласа. Она завязала его на шее, накрыла капюшоном голову, послала мужу воздушный поцелуй через плечо и быстро выбежала из дома.       Возможно, это была не самая умная из её идей; её поступок был в лучшем случае детским, и, наверное, даже трусливым. Она никогда не была тем человеком, который просто сбежал бы от ситуации, будь то армада кораблей Ост-индской компании или драка с мужем. Это был почти недостаток в её характере — она всегда была слишком упрямой, чтобы признать поражение. Поэтому она предпочла обозначить свой план как «оправданное освобождение». Нет, она не убегала — просто «гарантировала себе свободу». Свободу, которая будет длиться недолго.       Недавние грозы погрузили город в грязь и беспорядок; и хотя сейчас небо было чистым, грязная дождевая вода оставалась на дорогах. Элизабет схватила юбки своего шикарного платья и постаралась не думать об этом — в конце концов, это была только грязь. Но она не могла не ворчать, когда её дорогие атласные туфли загрузли в грязи, как нож в масле. Она подошла к краю тропы, где грязь немного подсохла, и зашагала вперёд так быстро, как могла — следуя по следам карет и отпечаткам копыт, которые вели в город, к морю и свободе. Но чем дальше она продвигалась, тем больше вопросов она себе задавала.       Её побег был лёгким — слишком лёгким — и это было самым сложным. Конечно, она не могла не думать об этом. Центр города — это хорошо, но что ей делать дальше? Куда она пойдёт? В течение последних дней она долго и упорно размышляла о побеге — ей казалось, она просчитала его целиком и полностью — но кроме самого побега из дома чёткого плана у неё не было. Мне просто нужно найти способ убраться как можно дальше от Порт-Рояля, подумала она.       Но как? Было легче сказать, чем сделать! У неё были средства, чтобы уйти, но проблема была в том, что её могли узнать. Все в городе знали её. Как только Беккет пронюхает, что она пропала, он сообщит об этом и определит цену за её поимку. На неё будут охотиться все. И даже если она действительно убежит, присоединится к команде, получит билет Бог знает куда… сколько времени пройдёт до тех пор, как один из кораблей Армады догонит её?       К тому времени, когда она достигла городской площади, с грязью, застывшей на её чулках и подоле платья, её решимость умерилась. Она чувствовала себя смешно; как ребёнок, пытающийся убежать и чувствующий себя заметным в темноте. Проходя мимо двух солдат, стоящих на углу Джордж-стрит, она схватилась за капюшон, пытаясь скрыть своё лицо от них. Но когда она опустила глаза вниз, увидела сверкающие в темноте бриллианты и безупречный блеск своего атласного платья. Она была ходячим мешком с деньгами — мишенью. Элизабет ускорила шаг, когда ей показалось, что они шепчутся за её спиной — возможно, делая предположения. Она поглядывала на них через плечо, пока её ноги продолжали шагать. Они увели её за угол, к группе пьяниц, покидающих таверну. В тот момент, когда её взгляд покинул солдат, она споткнулась и упала на мужчин, ей в ноздри ударил запах пота, джина и грязи. Её локоть сбил одну из бутылок, и алкоголь залил её плащ. Она взвизгнула, немедленно пытаясь взять себя в руки и отбросить от себя мужчин. — Эй, милочка? Как хорошо, что ты теперь не одна в столь поздний час… — сказал бородатый пьяница, от него несло несвежим ромом — его грязная рука потянулась к её нежной покрасневшей коже.       В ужасе от того, что её узнают, она сильно толкнула его, затем подобрала юбки и побежала — её сбитые каблуки стучали по мощёному камню, заглушая постепенно исчезающие крики, эхом раздающиеся из таверны. Солдаты услышали бы её крик, преследовали бы её, поймали и передали бы её мужу. Элизабет побежала быстрее по улице; её сердце колотилось всё сильнее от осознания неудачи. Но она бежала, пока её ноги не запульсировали. Когда каблук одной из её туфель застрял в булыжной щели, она споткнулась и оставила туфлю позади; лихорадочно подпрыгивая на босой ноге и путаясь в юбках, она бежала к доку.       Она видела горизонт между чёрными силуэтами корабельных мачт, качающихся от вечернего прилива. Её ноги несли её к свободе, возможно, ждущему кораблю, чему угодно, когда она уворачивалась от храпящих моряков, спящих у ящиков, отогоняла чаек с перил, спотыкалась о брошенные рыболовные сети. Когда она достигла конца дока, её надежда ожила, ведь она увидела хлопочущую команду и ящики рядом с ней. Грузился большой корабль. Её мысли закрутились вихрем — возможно, она могла бы уплыть сегодня же? Осознав, что это может быть её единственным шансом, она нетерпеливо шагнула вперёд. Корабль, который обещает ей свободу. Но её живот сжался, а челюсть отвисла, когда она прочитала название. Корабль Его Величества «Стремящийся». Её безумная попытка побега просто приблизила её к собственной судьбе — как мучительно иронично. Она поджала губы и сердито покачала головой, уставившись на корабль. — Сука, — тихо выругалась она, закрыв глаза, сжимая кулаки и топая босой ногой о дощатый пол.       У неё не было времени подумать или быстро сбежать в противоположном направлении — она чувствовала, что её путь заблокирован чьим-то тёмным присутствием, кто-то подкрался к ней; тихие шаги убийцы и приглушённое дыхание. Когда человек наконец заговорил, Элизабет закатила глаза, она сразу же узнав этот голос и уже знала, что её глупый, бессмысленный план разбился на миллион кусочков. — Так-так… — его грубый голос зазвенел в её ушах, — …разве дама не желает отплыть? — насмешливо добавил он.       Элизабет вздрогнула и поморщилась, прежде чем решила обернуться — тьфу — как она ненавидела этого паразита. Медленно поворачиваясь на грязных пятках, она подняла подбородок, поджала губы и нарисовала сардоническое выражение лица — упрямая маска, надетая, чтобы скрыть очевидную неудачу. Она смотрела на Мёрсера тёмными глазами, оглядывая его с ног до головы; чёрная одежда, кожаные перчатки и твёрдое, обветренное лицо с его раздражающей неспособностью хоть раз улыбнуться. Он склонил голову набок и снисходительно глянул на неё. — О, я просто пришла, чтобы осмотреть мою тюрьму в течение следующих двух месяцев… — сказала Элизабет, махнув рукой в направлении Стремящегося. — Понятно… и эта маленькая проверка потребовала, чтобы Вы были в бриллиантах, не так ли, миледи? — жёстко ответил он. — Не смей так меня называть, — её голос понизился, когда она злобно указала на него пальцем. — Лорд Беккет требует этого, миледи, — ответил он, повторяя титул, который она жутко ненавидела. Элизабет ухмыльнулась. — Ах да, — проговорила она, — …где же мой дорогой муж? Я полагаю, он знает моё местонахождение потому и послал свою крысу разыскать меня.       Ответ был заглушён грохотом деревянных колёс и стуком копыт, и Элизабет вытянула шею, чтобы заглянуть за плечо Мёрсера. Она закатила глаза и громко вздохнула, когда увидела, как позолоченная карета с грохотом остановилась возле дока — с эмблемой Компании на ней. Просто прекрасно, подумала она, мысленно насмехаясь над собой, наблюдая, как лакей, одетый в униформу синего и золотого цвета, спускается с задней части экипажа и торжественно открывает дверь. Элизабет напряглась, закусив губу, размышляя о том, какие наказания её муж придумает за этот небольшой побег. Тем не менее, она попыталась выглядеть равнодушной, когда он появился, одетый в чёрное и золотое, и улыбнулся, приблизившись к ней — со стражей с обеих сторон. Она подняла подбородок, изобразила ложное бесстрастие в своих карих глазах и поджала губы в насмешливой небрежности. — Милорд, — кивнул Мёрсер, отступая в сторону. — Мистер Мёрсер, — ответил Беккет, прежде чем бросить высокомерный взгляд на свою жену, — …замечательно… что у нас здесь? — воскликнул он, — Я был весьма удивлён, когда мне передали информацию о какой-то попытке побега. — Нашёл её бродящей по докам, сэр, — прервал Мёрсер, — Обратите внимание, милорд, с бриллиантами… — Элизабет нахмурилась — чёртов ублюдок! — Да, спасибо, Мистер Мёрсер, — устало ответил Беккет, поднимая руку, чтобы заставить замолчать своего слугу.       Он должен был указать на доказательство неудачной попытки побега Элизабет, о котором он знал задолго до того, как она покинула дом. На самом деле он предвидел это в тот день, когда рассказал ей о своём намерении вернуться в Англию. Теперь он смотрел в её широко раскрытые глаза: испуганные, грустные. Его собственные глаза впились в неё с садистским удовольствием, когда он приблизился к ней, глядя на жемчуга и бриллианты, обвивающие её тонкую шею, к атласному изгибу её дорогого лифа. Ему было любопытно, как изменился за прошедшую неделю вкус Элизабет. Он всегда дарил своей жене самые роскошные украшения; платья, нижнее бельё, ювелирные изделия — но обнаружил, что её вкусы были не настолько утончёнными. Она считала ожерелья тяжёлыми и говорила, что браслеты ей только мешают; она путалась в дорогих шёлковых платьях, а серьги с бриллиантами были для неё просто неудобны. Это внезапное экстравагантное изменение Лорд Беккет не мог не заметить. — Полагаю, Ваш протест как-то связан с нашим скорым отъездом, — сухо прокомментировал он. — Вы правильно поняли, — парировала Элизабет, её голос был скользким от презрения. — Ясно, — ответил он вяло. — Я не хочу в Лондон, — прервала она, чеканя каждое слово для дополнительного акцента. — О, я шокирован, — ответил он, — …странно, поскольку я был уверен, Вам придётся по вкусу смена обстановки. — Придётся по вкусу?! — насмешливо крикнула она, — Это — не что иное, как плавающая тюрьма! — отрезала она, настойчиво указывая на Стремящийся, — …а я — её пленница. Я отказываюсь быть пылящимся украшением в Вашей гостиной, а это всё, чем я буду, если отправлюсь в Лондон; сидя в доме, как в золотой клетке! — кричала Элизабет, сердито жестикулируя, — Я бы предпочла приковать себя к этому доку! — Пленница? — ответил Беккет, насмешливо глядя на неё — принимая во внимание её богатый внешний вид, — А бриллиантовые браслеты, вероятно, Ваши кандалы? — Да… — сказала она грустно, прикоснувшись к шее рукой и задев жемчужное ожерелье, — …а этот жемчуг? Это петля. — А я считал, что дал Вам всё… — сказал Лорд Беккет, поднимая бровь. — Всё, кроме моей свободы. — Свобода… — усмехнулся он, — Вы полны решимости сыграть мученика… если Вы так сильно хотите представить себя заключенной, тогда, возможно, мне просто следует обращаться к Вам подобающе.       Элизабет сузила глаза, смущённая этим тёмным намерением. Она с тревогой наблюдала, как Беккет многозначительно взглянул на солдата слева от него; он деликатно кивнул: тихая команда. Ранее бездействовавший, солдат вздрогнул и немедленно шагнул вперёд, потянулся к ремню и снял железные кандалы, тут же зазвеневшие. Глаза Элизабет расширились, и всё её тело напряглось, когда она поняла, что они предназначены для неё — но было слишком поздно, Мёрсер крепко схватил её за руки и поднес их вперёд, чтобы их заковали в кандалы. — Отпустите меня! — взвизгнула она, когда холодный металл коснулся её запястий и замкнулся с громким щелчком.       Её муж молчал, на его губах играла кривая улыбка, когда он смотрел, как два солдата крепко держат его жену под руки и уводят её — пока она пинала их ногами и кричала ругательства. — …надо было это сделать много месяцев назад, если хотите знать моё мнение, милорд, — сказал Мёрсер, наблюдая, как Элизабет исчезает в экипаже. — Меня не интересует Ваше мнение, — отрезал Беккет, посылая своему слуге злобный взгляд.       Но это было в субботний вечер, нынче же было утро понедельника, и это означало, что она провела две ночи в убогой камере, размышляя о намерениях своего мужа. На первый взгляд они казались полностью садистскими. Он любил дразнить её и получал какое-то странное удовольствие от её унижения, как будто она была какой-то мазохисткой. Элизабет знала это. Но когда прошло столько часов, и она всё ещё оставалась в камере, она поняла, что его мотивы, вероятно, были более стратегическими. Запереть её и отпустить утром понедельника, а затем затащить на борт Стремящегося и отправиться в Англию. Он позволил ей остыть, позволил ей потратить некоторое время на размышления о том, насколько безжалостным может быть её муж, если его спровоцировать; но что более важно, ещё один побег будет невозможен.       Полуденное солнце ярко светило в крошечном окошке камеры, яркие лучи замерли на плитках у её ног. Дверь темницы наконец открылась и раздался звук шагов, грохочущих ключей и звенящих болтов. Крыса, пирующая в тарелке Элизабет, рванула к трещине в стене незадолго до того, как миссис Спрогг ворвалась в камеру и сделала неуклюжий реверанс. — Кое-кто желает увидеть Вас, Ваша светлость… — пробормотала она, ещё раз поклонившись, прежде чем покинуть камеру.       Элизабет поднялась на ноги, опираясь на каменные стены и пытаясь быстренько поправить свою одежду и причёску до того как, как она полагала, войдёт Лорд Беккет. Она не хотела, чтобы он увидел отпечаток двух ночей в тюрьме на ней. Но она была разочарована, когда в камеру вошёл Мёрсер и оглядел её с ног до головы — его лицо было почти бездушным. Элизабет закатила глаза, она должна была знать, что он никогда бы не пришёл за ней сам. — Его светлость требует Вашего присутствия, миледи… — сказал Мёрсер, шагнув к ней, сшибая сапогом полупустую тарелку. — Сейчас? — горько ответила Элизабет. — Вперёд, — прогремел он, крепко схватив её за руку и вытолкнув из камеры; её кандалы зашумели, когда они исчезали в тюремном коридоре.       Они сели в чёрный экипаж Компании, ожидающий во дворе, и помчались прочь от форта, высоко по склону утёса, мимо дома губернатора, и до доков. Хорошо зная, что её сопровождают на корабль, а это далеко от её дома, Элизабет провела путешествие, вглядываясь в небольшое окно кареты — прощаясь со своей прошлой жизнью.       На пристани они вышли и побрели по проходам меж кораблей и лодок — Мёрсер следил за тем, чтобы заключённая держалась рядом. Элизабет схватилась за свои пыльные юбки и огляделась — над головой было ясное голубое небо, дул озорной морской ветер, на нём дрожали снасти и вздымались паруса кораблей. Чайки летели по ветру, шум и суета дока в полдень был немного больше, чем обычно, поскольку почти все, должно быть, знали, что время Лорда Беккета в Порт-Рояле подошло к концу. Многие смотрели на Элизабет, шептались и подталкивали друг друга, указывая на её кандалы. Она была рада, когда они наконец взобрались на палубу Стремящегося, полностью загруженного и готового к отправке — и устремились по коридору к бирюзовым дверям с парой солдат по обе стороны. Штурманская рубка.       Элизабет освободилась от Мёрсера только тогда, когда они вошли внутрь, и подняла скованные запястья, чтобы стряхнуть с глаз растрёпанные волосы. Она нашла своего мужа сидящим за столом, отпивающим бренди из бокала. Он поднял взгляд от обширных карт, разложенных перед ним, и надменно посмотрел на неё. Элизабет подняла подбородок и сжала руки в кулаки. — Гм, заключённая, как Вы приказали, милорд, — Мёрсер кивнул, полез в карман пальто и бросил маленький железный ключ на стол. — Спасибо, Мистер Мёрсер, — ответил Беккет, взял в руки ключ и положил его в карман, после чего встал и вышел из-за стола, — …готовимся к отплытию, дайте приказ, — сказал он, останавливаясь перед Элизабет. — Милорд, — ответил Мёрсер, повернувшись на каблуках и выходя из комнаты.       Как только двери захлопнулись и шаги Мёрсера утихли, в комнате воцарила тишина. Изредка раздавался скрип судовых досок, шум волн, крики чаек снаружи и слабый шум с пристани. Лорд Беккет лениво смотрел на свою жену, на грязь, застывшую на её юбках, засохшую кровь на запястьях, взъерошенные волосы и, наконец, на яростный блеск в её глазах — такой взгляд мог бы испепелить. — Вы выглядите совершенно испуганной, — сказал он наконец.       Простая провокация, но этого было достаточно, чтобы превратить простую ярость его жены в настоящий ад. Элизабет шагнула вперёд и ударила его так сильно, как только могла — звук её цепей и резкий треск эхом раздался в тишине. Беккет едва шевельнулся, принимая её выпад с закрытыми глазами и сжатой челюстью — но едва заметный гнев бушевал в его ледяных глазах, когда он их открыл, и смотрел на неё с пугающей, едкой яростью. — У меня есть непреодолимое желание обернуть эти цепи вокруг Вашей шеи… — рявкнула Элизабет, стиснув зубы, скручивая холодные цепи в своих руках, — Как Вы смеете! Вы заперли меня в отвратительной тюремной камере, будто осуждённую, и оставили меня томиться там две ночи… целых две ночи! Без еды и питья! — …я уверен, что миссис Спрогг предоставила Вам вполне приличную пищу… — холодно ответил он, его голос повысился: — …если Вашим выбором было отвернуть от неё нос и голодать — это не моя вина… — Эта еда едва годилась для крыс! — воскликнула Элизабет, — Там было грязно… холодно… не говоря уже о волосах этой женщины… Беккет слегка ухмыльнулся. — Ах… я слышу намёки на раскаяние? — тихо сказал он, — …что Вы теперь скажете о «золотой клетке»? — Конечно, нет! Я просто… я… — запнулась Элизабет, её упрямый взгляд нервно метался по комнате, — Я… я просто указала на… ужасное состояние вашей тюрьмы… Лорд Беккет ухмыльнулся и поднял бровь; её решимость бросить ему вызов была забавной. — Это больше не моя проблема, — высокомерно ответил он, прекрасно понимая, что через несколько недель он будет далеко от Ямайки. Элизабет вздохнула. — Ах, да, — сказала она, наблюдая, как Беккет повернулся к ней спиной и пересёк комнату, чтобы посмотреть в окно, — То, что я хотела сказать о Лондоне… я не позволю Вам запереть меня. И не имеет значения, нахожусь ли я в дорогом доме или… или Вы решите бросить меня в темницу по какой-либо нелепой причине — я всё равно буду бороться за свою свободу. — Мне жаль это слышать, — ответил он в окно, прежде чем повернуться к ней лицом, — Потому что, Элизабет, до Вашей выходки я не собирался держать Вас «в клетке» — как Вы это назвали, — улыбнулся он. — …прошу прощения? — ответила она. — Какой позор… — продолжил он, бродя по комнате, — Я был уверен, что Вы насладитесь обретённой свободой в Лондоне… или, возможно, посетите тех родственников, о которых Вы снова забыли, которые, без сомнения, живут в округе.       Живот Элизабет сжался — её родственники! Она совсем забыла о них! Ей не хотелось это признавать, но внезапно Лондон показался ей гораздо привлекательнее. Однако она не могла доверять тому, что сказал её муж, и прищурилась, когда он остановился перед ней. — И Вы бы позволили это? — цинично спросила она, — Позволили мне бродить по Лондону в одиночестве, видаться со старыми друзьями и семьёй…? И когда я говорю «одна», я имею в виду совсем одна… никаких тёмных теней, которые следуют за мной и смотрят в спину, — добавила она, указывая на него пальцем. — Полагаю, Вы говорите о Мистере Мёрсере… — ответил Беккет. — О ком же ещё? — насмехнулась она. — Я собирался разрешить это… но с тех пор я передумал, поскольку Вы так хороши в роли моего пленника, — ухмыльнулся он. — О, Господи! — раздражённо крикнула Элизабет, сдвигая тёмные брови — зачем она только выбежала через ту проклятую дверь! — Я на борту, не так ли? Вы выиграли! Я плыву в Лондон — теперь, пожалуйста, Вы окажете мне милость и позволите жить спокойно? — Боюсь, моя милость весьма редка и дорогостояща, — категорично ответил он.       Тяжёлые веки, жёсткое очертание губ, тёмные и опасные блики глаз; он дразнил и проверял её. Зловещие и бесстыдные намёки на грядущее были безошибочными. Элизабет нервно облизала губы, чувствуя, как гнетущий румянец охватывает её, щёки наливаются кровью и розовеет грудь. Она сознательно ухмыльнулась мужу. — Ах, вижу… — прошептала она, выдыхая горячий воздух, — И я полагаю, Вы хотите, чтобы я вела переговоры на коленях, и моя речь заключалась в том, чтобы просить Вас и называть Вас хозяином…       Лорд Беккет резко выдохнул — почти смех. У неё весьма зловещее мнение обо мне, не так ли? — подумал он про себя, и его высокомерный взгляд снова накрыл её — почти победоносно, оценивая её растрёпанный, скованный вид. Он прожигал взглядом её грязную одежду и представлял себе теплую плоть под ней. Он представил, как она ползёт к нему на четвереньках, видел мягкий изгиб её спины, её извивающийся позвоночник. Он восхищался звуками кандалов, когда они тащились по полу между её руками, и что-то в нём вздрагивало от уязвимого, покорного выражения в её глазах. Он почувствовал, как в его крови вспыхнуло волчье желание, заполнившее всё его нутро. — …на самом деле, — прошептал он, его голос был неровным, — Я планировал взять Вас на испытательный срок до того, как мы доберёмся до Лондона… но я не против добровольного подчинения. Добровольное подчинение… Слова нахлынули на неё в сильном, горячем волнении, которое пульсировало внизу её живота — частично в гневе и частично в буйном желании. Он произнёс эти слова так ясно, так уверенно — как будто мог удержать её одним взглядом — его глаза создавали опасную визуальную уверенность, которая гарантировала мучительно-продолжительное удовольствие. Хотя, высокомерие можно было легко принять за уверенность — это привело её в бешенство.       Она импульсивно вздёрнула руку — её потная, расцарапанная ладонь быстро приближалась к его лицу для удара. Но на этот раз он перехватил её запястье чуть ниже кандалов. Он использовал своё внезапное преимущество, чтобы так же крепко схватить другое запястье, прежде чем прижать её к ближайшей стене — стук, вызванный ударом её тела эхом раздался в тихой комнате. Она попыталась вырваться из его хватки, но его руки были второй парой кандалов. Он поймал её в ловушку, и приглушил её вскрик агрессивным поцелуем.       Борьба; яростная борьба велась между быстрыми и хаотичными поцелуями, которые чередовались с укусами и вздохами. Она очень быстро почувствовала слабость и готовность — её веки были тяжёлыми, конечности ватными (конечно, это могло иметь какое-то отношение к весу кандалов…). Она чувствовала, как его руки собственнически ползли от её запястий вверх, бродили по её туловищу. Одной рукой он прижал к себе её сонную голову, а другой теребил кружева на лифе, расстёгивая его — дёргая каждую петлю и шнурок, не беспокоясь о том, что порвёт дорогую ткань. Элизабет почувствовала, как платье заметно ослабло на её груди, теперь она могла делать более глубокие вдохи, углубить поцелуи — её бёдра задрожали.       Схватив её за плечи, Беккет грубо оттащил её от стены — её голова качнулась, как у тряпичной куклы, и он силой потянул её через комнату к своему столу; кусая, облизывая и целуя её плечи и шею, пока кожа не приобрела опасный алый оттенок. Он схватил её за плечи, сорвав платье вниз, пока нежная плоть её груди не засияла в тусклом свете. Вскоре она почувствовала твёрдое красное дерево стола через юбки и осторожно взгромоздилась на столешницу — сжимая полы его пиджака для поддержки, заметив, что ему было трудно справиться с её окровавленными запястьями, охваченными кандалами. Он хищно улыбнулся ей, спрятал руки под её юбками и провёл ими вдоль гладких бёдер, выискивая хлопок панталон, и быстро сорвал их с неё. Холодный воздух лизнул её, и возбуждение захватило каждую пору её тела. Обнаглевшая, она широко расставила ноги и была довольна, когда он встал между ними и поднял её юбки вверх, обнажая грязные и порванные шёлковые чулки с подвязками. Она ощутила металл кандалов на своих тёплых голых бёдрах и ахнула ему в рот — она почти забыла о кандалах. Но теперь холодный металл опалил её кожу и дал о себе знать. Она слегка засмеялась, взволнованная игрой, возникшей из ниоткуда. Сейчас она была блудницей высшего класса, опозоренной и вырванной из разорванного шёлка, и любимой теперь её же тюремщиком. Алмазы, тайно вшитые в её лиф, теперь били её по рёбрам. Боль, наказание, удовольствие… — Так мне убрать кандалы? — он приблизился к её губам, обхватывая её ноги. — Нет… — Элизабет лукаво улыбнулась, подняв руки над головой и опустив ему на плечи. Не порть момент… — Они мертвы, дорогая… — прошептал он, притягивая её к себе, чтобы прижаться к ней пахом. — Что..? — она нахмурилась, когда он провёл пальцем по её влажному лону, а затем толкнулся в неё одним агрессивным выпадом, — Кто? — вздохнула Элизабет, прижимаясь к его губам, нерешительно поднимая растерянный взгляд, чтобы встретиться с его глазами. — Те, кто оставил входную дверь открытой, — прорычал он, — …те, кто позволил моей любимице сбежать…       Она оцепенела на мгновение; но затем утонула в безрассудстве под натиском быстрых, настойчивых толчков, она хрипло стонала, когда в глубине всё сжималось. Её ноги онемели — они крепко охватывали его талию, она чувствовала, как горячая струйка крови стекла по её голой руке, когда ржавые кандалы открыли новую рану. Элизабет стонала каждый раз, когда он кусал её нижнюю губу — её дыхание срывалось, а глаза были плотно закрыты …смерть, кандалы, вина, пленница, боль, убийство, трах… причини мне боль… — снова и снова умолял её разум, пока её руки вцепились в ткань его пиджака. Скованной в кабинете; ну же… Раком на столе; сделай это… Ленивым и сонным в кресле; боль, убийство, смерть — невыносимо медленная смерть… Ползущей по полу в кандалах; накажи меня…       Позже, она устало села в кресло Лорда Беккета, он вынул крошечный ключ из кармана пиджака, осторожно снял кандалы с её запястий и положил их в ящик стола. Возможно, они пригодятся в другой раз — скоро. — Мёрсер был прав… — заметил он с мягким изгибом в губах, наливая бокал бренди, — Я должен был это сделать много месяцев назад…       Элизабет улыбнулась и закрыла глаза, опуская голову на спинку кресла, расслабляясь, когда он достал из кармана носовой платок, окунул его в бренди и прижал к запёкшейся крови на её обнаженных запястьях. Она вздохнула, и её голова чудесно опустела, когда Порт-Рояль остался вдали — забытый вместе с двумя мёртвыми мужчинами, которые обеспечили ей свободу на одну ночь.