Young Susan was a blooming maid, So valiant stout and bold, And when her sailor went on board Young Susan we are told, Put on a jolly sailor's dress, And daubed her hands with tar To cross the raging seas for love Aboard a man-of-war…*
Элизабет перекатилась на бок и сладко вздохнула, на её губах промелькнула ухмылка. Прохладный воздух в каюте впервые коснулся её кожи, прилипшей к простыням. Она положила подушку под голову. Ткань просочилась запахом её мужа. Элизабет расслабилась. В неубранной обстановке после сна было что-то уютное и обольстительное. Столик в центре был загромождён остатками обеда. На серебряной тарелке лежала свинина, центральная часть была вырезана, глазурь на ней блестела в свете свечей. Рядом были меньшие тарелки с картофелем, морковью и капустой, а так же миска с зелёным горошком, из которой торчала ложка. Два полупустых бокала портвейна нарисовали красные кольца на белой скатерти, и оба обеденных стула были отодвинуты от стола. След из одежды вёл от стола к кровати: бордовый шёлковый жилет, запятнанные салфетки, чёрные чулки, две пары бриджей, рубашек, и белый напудренный парик — вещи лежали на полированных досках пола. Дрожа на холодном воздухе, Элизабет потянулась вниз, чтобы поднять покрывало с пола. — Не смейте, — прозвучал усталый голос позади неё, когда Лорд Беккет протянул к ней руку и схватил её за запястье. Он обнял её и притянул к себе, прижавшись грудью к её спине — его дыхание ощущалось на затылке. Элизабет улыбнулась и закрыла глаза. — Я никогда прежде не проводил время с матросом таким образом, — промурлыкал Беккет ей на ухо. — Никогда? — улыбнулась она. — Никогда, дорогая, — ответил он, мягко целуя её обнажённое плечо. Элизабет тихо засмеялась, нарисовав круги на испачканной чернилами руке, которая прижимала её к себе, но улыбка на её лице вскоре исчезла. — Ну, наслаждайтесь моментом, потому что я снова буду в юбке, как только мы доберёмся до Лондона. Беккет громко выдохнул. — Боюсь, что так, — согласился он, — Если только Вы не хотите, чтобы газеты объявили Вас блудницей. — Газеты? — повторила Элизабет в замешательстве. — Да, — он снова громко вздохнул, почти раздражённо, — Вы скоро обнаружите, Элизабет, что Лондон вездесущ, ничто не ускользает от него, — сказал он кисло, — Поставь мы ногу не на своё место, и её отпечаток тут же появится в статье или увековечится в эротической гравюре. Эти публикации, как правило, предпочитают женские неосторожности мужским. Элизабет свела брови, представив всё это. «Падшие женщины», обнажённые перед читателями на страницах газет. — Я работал слишком усердно, чтобы спасти Вашу репутацию добродетельной юной леди, похищенной пиратами, не для того, чтобы Вы снова и снова ставили это под сомнение, — продолжил он. — Итак, вернёмся к юбкам? — застонала Элизабет. — Да, — ответил Беккет, снова целуя её в плечо. На мгновение в каюте стало тихо — можно было услышать только тиканье часов на стене и редкий деревянный скрип половиц. Элизабет зевнула, затем закрыла глаза, готовая уснуть, но она вновь подняла веки, когда почувствовала, как пальцы Беккета мягко скользят по её ребрам. Его ладонь прошлась по гладкому изгибу её талии, прежде чем опуститься на бедро — его перстень-печать оставил за собой ледяной след. — Только на публике, — внезапно добавил он шёпотом, его губы коснулись её уха, — Возможно, наедине мы сможем прийти к определённому соглашению…***
Всё началось тем же вечером, когда грозовые тучи потихоньку расходились, розовые от закатного солнца. Предстояла очередная пустая ночь. Элизабет сидела одна в своей каюте и записывала мысли в дневник, лучи заходящего солнца заливались в окно, и окрашивали кончик её пера в золотой цвет. На самом деле писать было не о чем — только об разговорах, которые она подслушивала, переживаниях, воспоминаниях и о том, какая погода на улице была. Однако это действо было постоянным в её распорядке дня, чем-то, что занимало её на время. …одиночество становится невыносимым. Я провела это утро, снова подсчитывая половицы — их 36. Я посчитала дважды, не знаю, откуда в прошлый раз взялось число 38, ведь их ровно 36. Я снова осмотрела картины. В последние несколько дней погода была хорошей, и волны, похоже, успокоились — так что, вероятно, именно поэтому картины не качались так часто, как обычно. Я боюсь, что это войдёт в привычку, когда мы доберёмся до Лондона! Что я буду обходить дом, ожидая, что картины попадали ночью, а затем слуги будут косо смотреть на меня… Приближающиеся шаги и внезапный стук в дверь застали её врасплох. Она бросила перо в чернильницу, закрыла дневник и лихорадочно завязала халат. Она уже знала, что этот стук в три удара не был просьбой войти — это означало обязательное известие, когда к ней в комнату войдут. — Что ты хочешь, Мёрсер? — огрызнулась она, отрываясь от стола и изгибая бровь, как только дверь распахнулась и с лязгом ударилась о её кровать. Он стоял в дверях и отбрасывал на стол мрачную тень, а туманный свет из окна сиял на его лице, подчёркивая рубцы на впалых щеках. В его руках был фонарь, пламя внутри было едва различимо. Он принёс его ей, чтобы она могла осветить свою каюту, когда станет достаточно темно. — Добрый вечер, миледи, — кивнул он, — Надеюсь, Ваш день прошёл хорошо? Элизабет подняла на него взгляд. Она ненавидела слизняка своего мужа — она хотела проводить с ним как можно меньше времени. Но человеческое взаимодействие, каким бы скучным и отвратительным ни был этот конкретный человек, было неоспоримо. Она отчаянно нуждалась в этом. — Фантастически, — сухо ответила она, вставая и пересекая небольшую каюту, чтобы положить свой дневник обратно на книжную полку, — Видишь эту картину здесь? — сказала она, указывая на картину на стене рядом с книжным шкафом — пейзаж занятого дока с загруженным большим кораблём, — Я дала имена всем этим людям, — она пожала плечами, указывая на крошечные фигурки, суетящиеся вокруг корабля. Мёрсер был безучастен. — Вы хотите узнать причину того, почему я здесь, миледи, или нет? — спросил он, шагнув вперёд и поставив фонарь на стол. Пламя внутри затрепетало. — А она есть? — Элизабет прищурилась, — …ты имеешь в виду, ты не пришёл, чтобы раздражать меня? — Его Светлость желает, чтобы Вы оказали ему удовольствие, составив компанию во время ужина, — иронично произнёс он, отвечая на её грубое замечание, подчеркнув слово «удовольствие», — Не представляю по какой причине. — О, — Элизабет моргнула, немного смущённая — Лорд Беккет, казалось, предпочитал есть один, пока они были в море, — Есть особый случай, о котором я не знаю? Возможно, сегодня взошла голубая луна? — она ухмыльнулась, сложив руки на груди. Взгляд Мёрсера стал жёстче. — Я не осведомлён, миледи — ответил он, отказываясь потворствовать её очевидной потребности в общении. Элизабет вздохнула. — Хорошо, в котором часу? — В шесть. Милорд хотел бы, чтобы Вы выглядели… презентабельно, — сказал он, выходя из её каюты. — Презентабельно? — раздражённо повторила Элизабет. Мёрсер сделал паузу, перед тем, как схватить дверную ручку. — Презентабельно — и без сарказма, — сказал он, закрывая за собой дверь. Элизабет пересекла свою крошечную, загроможденную каюту и со стоном упала на кровать, когда звук шагов Мёрсера исчез под шум волн. Каюта с каждой минутой становилась всё темнее, и она видела, как сквозь щель в двери, ведущей в «тронный зал» просачивался свет. — Презентабельно, — пробурчала Элизабет, глядя на различные шкатулки и сундуки, загромождающие половину её каюты. «Презентабельно» она выглядела недели три назад. Она решила, что на самом деле не было особого смысла пытаться выглядеть подобным образом, пока они не прибыли в Англию. В конце концов, зачем вставать пораньше, чтобы зашнуроваться и весь день спотыкаться в слоях юбок, если можно просто порыться в сундуках и найти подходящее платье, чтобы провести день просто бездельничая? Кроме прогулки по палубе в хорошую погоду не было никакого смысла наряжаться вообще. Она чувствовала себя одинокой фарфоровой куклой, одетой в жемчуг и кружева, но никогда не движущейся — проводя каждый свой день в качестве украшения для кровати, уставившись в пространство безжизненными нарисованными глазами. Все эти ткани и китовый ус также не были особенно удобны для безделья. Корсет заставлял её рёбра болеть, в юбках и обручах было неудобно сесть, и она задыхалась под обильными слоями атласа и шёлка. Слишком много ткани и вряд ли это уместно в такой обстановке. Итак, в сундуках были её платья — вместе с различными косметическими средствами и ювелирными украшениями, которые она также не надевала. В ожидании повода. В ожидании Лондона. Элизабет вздохнула, поднялась с кровати и подошла к столу. Она открыла фонарь, который принес Мёрсер, и взяла в руки свечу, чтобы зажечь фонари в каюте. Когда она закончила и положила свечу обратно, она остановилась перед зеркалом и подняла бровь, взглянув на своё отражение. В свете того факта, что она никогда никуда не выходила и не хотела жертвовать своим комфортом — Элизабет вообще не одевалась. Она свыклась со своим мягким хлопковым платьем и шёлковым халатом — для всех целей, бодрствовала ли она, спала или ела, это было слишком удобно для того, чтобы переодеваться. Она снимала их только в том редком случае, когда ей позволяли принимать ванну, поскольку свежая вода на борту была слишком ценной, чтобы тратить её впустую. Элизабет провела пальцами по жирным корням волос и надулась на свое неопрятное отражение и бледную кожу. Она могла бы улучшить свой внешний вид, но ей просто не хотелось одеваться, это требовало слишком много усилий. Но, учитывая, что это было специально запрошено — у неё не было другого выбора, кроме как подчиниться. Она громко вздохнула, пожав плечами и опустив руки, а затем упала на пол и начала рыться в сундуках разных размеров, чтобы найти что надеть. В самом большом сундуке она углубилась и нашла пару чёрных чулок с красными подвязками, которые сразу же натянула — затем она порылась ещё немного, выбрасывая украшенные драгоценными камнями вещи, бархатные плащи и атласные платья, пока она не утонула в разноцветном море тканей. Затем, в самом низу, её пальцы коснулись грубого материала, который казался неуместным по сравнению с гладкой текстурой шёлка и атласа, лежащих внутри сундука. С озадаченным взглядом она схватила предмет и вытащила его из наружу. — Что..? — спросила она себя, уставившись на коричневые шерстяные бриджи и задаваясь вопросом, откуда они взялись. Заинтригованная, она опустила их на колени и снова спрятала руку в сундук. Она не упаковывала сундуки, наполненные своей одеждой, и спросила себя — возможно ли, что этот конкретный сундук принадлежал Лорду Беккету и каким-то образом заполнился её собственной одеждой? Хотя она знала, что изношенные и съеденные молью штаны не были в его стиле. Она запустила в сундук обе руки, отбрасывая дорогие вещи, пока не наткнулась на выцветшую рубашку и несколько странных пар мужских чулок. Она собрала рубашку и бриджи в клубок и прижала их к груди, лениво перебирая изношенные материалы, и озорная улыбка появилась на её розовых губах.***
Ровно в три минуты шестого Лорд Беккет сел за овальный обеденный стол в своей каюте, вложив бокал с портвейном в ладонь. Он посмотрел на дверь каюты. Поднос с ужином стоял перед ним уже десять минут, и блюда с нетерпением ждали — две полные тарелки, два бокала, но один пустой стул. Он слушал, как часы подсчитывают секунды, вращал бокал, восхищаясь тем, как жидкость внутри отражала свет свечи — пока, наконец, он не услышал стук двери и приближающийся звук деликатных шагов. Когда дверь открылась, он не сводил глаз с бокала. — Вы опоздали, — кисло заметил он. — Вы вызвали меня, Лорд Беккет, — сказал уверенный женский голос в дверях. Даже из-за искажения стекла, наполненного портвейном, он мог сказать, что фигура, стоящая в дверях — не та женщина, которую он ожидал. Он ждал белых кружев и шёлковых лент. Он опустил бокал и развеселился, когда наконец увидел её. Её можно было так легко принять за подростка — с её стройными формами и изношенной мужской одеждой — но при этом от неё исходила тонкая женственность. Элизабет, — мысленно промурлыкал он с невидимой ухмылкой. Мятая рубашка свисала с её гибкого тела почти элегантно — воротник падал ей на плечи, тёмные ореолы её сосков были хорошо видны сквозь полупрозрачный хлопок. Рваный подол был неуклюже заправлен в бриджи, которые идеально очерчивали форму её ног и бёдер. Они заканчивались под коленями, но ниже на ней была надета пара собственных чулок — ярко-красные подвязки были развязаны и выглядывали из-под бридж. Она собрала грязные волосы в тугую косу, и это напоминало причёски, которые носили матросы. Светлые пряди падали на её карие глаза. Но её руки были настоящим подарком — изящные, чистые ладошки опирались на бёдра. Тонкая соблазнительная уверенность, вызов были в её позе, когда она стояла в дверях, дико ухмыляясь. — Я ожидал Леди Беккет, мою жену, — наконец ответил он, скрывая своё удовольствие. — Кажется, у неё другие планы, — ухмыльнулась Элизабет, закатывая рукава вверх до локтей. — Если она не придёт, я полагаю, Вы можете занять её место, — сказал он, указывая на пустой стул напротив него. — Спасибо, Мой Лорд, — ответила она с драматическим поклоном. Она качнулась на каблуках, прежде чем подойти к столу, игриво прикусив нижнюю губу, когда заметила, что обычно отрешённые глаза её мужа прилипли к её бёдрам и тому, как двигались её ягодицы. Она отодвинула обеденный стул, чтобы сесть, но остановилась и ахнула, когда заметила, сколько еды было разложено на столе. — Господи, откуда появилась вся эта еда?! — воскликнула она, когда села и положила салфетку на колени, неосознанно представив, что на ней надето что-то не испачканное, — По сравнению с жалкими отходами, которые мне подавали в последние несколько месяцев, это просто праздник! Или… Вы так каждый вечер едите, в то время как все остальные должны довольствоваться печеньем и соленьями? — добавила она с хмурым взглядом, когда взяла серебряный нож рядом с полной тарелкой и начала резать ломтик свинины. — Я обижен, — холодно ответил Беккет, повторяя её движения. — Извините, — Элизабет улыбнулась. — Это последнее из моих пищевых запасов, нужно съесть всё до того, как мы прибудем в Англию, поэтому я попросил, чтобы моя жена присоединилась ко мне, — объяснил он беспристрастно. — Англия? Мы уже рядом? — нетерпеливо спросила она. — В одном дне пути от Плимута — я ожидаю, что мы прибудем в Лондон в четверг, конечно, в зависимости от течения, — сказал Беккет. Элизабет сделала глоток портвейна и застонала, мясо было таким нежным. — Но, конечно же, Вы не ожидаете, что мы съедим всё это?! Посмотрите, сколько тут! — сказала она, указывая ножом на различные блюда. — Не переусердствуйте, то, что не съедено, будет выброшено — я не собираюсь заполнять кладовую остатками, — бесстрастно ответил он, кладя порцию вишнёво-апельсиновой глазури на свою тарелку. Элизабет нахмурилась, думая обо всей еде, которая должна была быть потрачена впустую. — Выбросить? Но как насчёт команды — я уверена, что они были бы более чем счастливы съесть остатки. Беккет рассмеялся, потянувшись за своим бокалом. — Элизабет, — прошептал он, удивлённый, — Собаки, которых кормят отходами со стола, учатся вредным привычкам. У Элизабет отвисла челюсть. — Собаки? — повторила она, — Ваше равнодушие уже перестаёт меня удивлять, — рявкнула она, качая головой, продолжая принимать пищу. — А Ваша непоколебимая наивность перестаёт меня развлекать, — он бросил на неё хищный взгляд. Элизабет нахмурилась и попыталась не обращать внимания на то, как он на неё смотрит. Она сжала бёдра, чтобы успокоить тёплую боль, расцветающую в ней. Какое-то время беседа сменилась молчанием, пока они ели — только скрип дерева, качающиеся металлические фонари и звук столовых приборов, стучащих по тарелке. Элизабет наслаждалась каждым глотком — её внимание полностью поглотила шикарная еда, окружающая её, компенсируя отвратительные соления, с которыми ей пришлось мириться в течение большей части путешествия. На противоположной стороне стола Лорд Беккет двигался в более медленном темпе — наслаждаясь пищей, и наслаждаясь Элизабет гораздо больше. Она была праздником для его глаз. Ему особенно нравились её покрасневшие от алкоголя щёки, а также почти скандальная глубина её декольте и, что ещё важно, она явно не надела ничего под низ — она с таким же успехом могла сидеть перед ним голой. В конце концов, когда они съели достаточно, Элизабет откинулась на спинку сиденья, в то время как Лорд Беккет наклонился через стол и долил в её бокал портвейн. Она лениво подняла его и сделала глоток, её карие глаза смотрели поверх хрустального ободка на противоположную сторону стола, где Беккет внимательно наблюдал за ней. — Что не так? — спросила она, с подозрением поднимая бровь. Он сделал большой глоток из своего бокала, облизнув нижнюю губу, прежде чем заговорить. — Смею спросить, где Вы достали эту одежду? — его голос был скользким. Элизабет слегка рассмеялась. — Невинным образом, не беспокойтесь, — сказала она, — Я искала что-то, что можно надеть, и обнаружила эти вещи, похороненные на дне одного из моих сундуков с одеждой — я думала, они могут быть Вашими, каким-то образом попав к моим вещам. — Они грязные и изношенные, Вы знаете, у меня гораздо лучший вкус, — сказал он, отталкивая свою тарелку в сторону. — Очевидно, но я не могла придумать другого объяснения, — пожала плечами Элизабет. Она поймала его взгляд и нервно облизнула губы, чувствуя, как по её телу растекается тепло. Его глаза были жестокими — но его обычный холодный взгляд внезапно стал горячим. — Вы очень привлекательны, как для матроса, — наконец прошептал он. — Матроса? — она застенчиво гладила ножку бокала. — Да, — сказал Беккет, — Хотя на мой вкус, не очень хороший — Вы не продержались бы долго на борту корабля, не будучи обнаруженной, — добавил он, взмахнув бокалом, а затем сделал глоток. — Почему нет? — она надулась, упёршись ладонью в щёку. — Я никогда не видел, чтобы матрос чистил палубу, надев красные атласные подвязки, — объяснил он с кривой усмешкой, — …и я думаю, что это тоже не осталось бы незамеченным в течение долгого времени, — добавил он, указывая на её груди. Элизабет смущенно нахмурилась, прежде чем взглянуть вниз и внезапно поняла, что он имел в виду. Смесь стыда и желания накапливалась внутри неё. Он жестоко улыбнулся, когда она избежала его взгляда, и быстро скрестила руки на груди. — Не прикрывайте их, — приказал он мягким голосом, — …я подумал, Вы намеренно сделали так, чтобы я их увидел. Элизабет слегка улыбнулась и опустила руки. — Моя «непоколебимая наивность» не позволила бы мне делать такие вещи… и я полностью забыла о подвязках. Я, должно быть, надела их первыми, прежде чем нашла штаны, — поддразнила она, играя вилкой с едой на тарелке, — Вы также, кажется, забыли, что я и прежде одевалась мужчиной, и мне всё сошло с рук, — добавила она. — Ах, да, — ответил Беккет, — Я часто задаюсь вопросом, как Вам удалось обмануть команду Эдинбургского торговца и остаться незамеченной. — Это было слишком легко, — вздохнула Элизабет, вспомнив ночь, когда она пробралась в офисы Ост-Индской компании и поднялась на торговый корабль в темноте — что положило начало её долгому приключению, — Я полагаю, за все годы, что Вы работали в Компании, Вы сталкивались с одной или несколькими женщинами-скитальцами? — спросила она. — Никогда, — честно ответил он, — Хотя, мой старый друг однажды встретил даму в путешествии в Вест-Индию — капитан Руперт Хьюитт, нынче адмирал Хьюитт. Он торговал в Индии опиумом, и чаем в Китае. — Так что случилось? — с любопытством спросила Элизабет, выщипывая кусочек апельсина из свинины и засовывая его в рот. — Ну… он плыл на юг вдоль побережья Португалии, и Бравая Анна — его корабль — пострадала от особенно сильного шторма, а затем в течение трёх дней дул сильный ветер, это означало, что у большинства членов экипажа не было шансов уснуть, по крайней мере, семьдесят два часа. Все они были уставшими и раздражёнными. Во всяком случае, тем вечером Хьюитт ужинал в своей каюте, когда его прервал рокот команды. Они стучали в дверь и ломились внутрь, таща за собой этого робкого мальчика. Совершенно юное создание — едва восемнадцать лет, огромные испуганные голубые глаза. Команда жаловалась, что они нашли мальчика, спящего на вахте, свернувшись калачиком под мостом. Они были в ярости, издевались над ним, толкали его, все они искали кого-то, на ком можно было отыграться за недосып, — сказал Беккет, рассказывая историю, которой его друг хвастал много лет назад в пивной в Ковент Гардене. — Что он сделал? — спросила Элизабет, увлечённая историей. Беккет взял свой бокал и сделал глоток, прежде чем продолжить. — Он наказал мальчика. Он руководствовался статьёй двадцать седьмой — выполняя… — …возложенные на него обязанности, — прервала Элизабет с кивком — она хорошо знала Военные законы с детства, видя, как они исполняются. Беккет посмотрел на неё. — Не перебивайте меня снова, — предупредил он. — Извините, продолжайте, — Элизабет извинилась, взяла бутылку портвейна и налила несколько последних капель в свой бокал. — Хьюитт решил, что на следующее утро мальчика ждёт шесть ударов плетью — я думаю, он был снисходительным, учитывая обстоятельства. В любом случае, они бросили парня в бриг на ночь, а затем все собрались на палубе в девять часов утра, чтобы засвидетельствовать порку. Мальчик был выведен помощником боцмана — дрожащий и плачущий, когда он ждал перед перевернутой решёткой, где производили порку. Хьюитт зачитал статью, а затем призвал помощника боцмана начать наказание. Мальчик неистово боролся, когда к нему приблизились, но он был таким крохотным — настолько маленького роста, что помощник боцмана легко одолел его, привязал к решётке, а затем сорвал рубашку со спины, — сказал он. — Это была девушка, — прошептала Элизабет. — Очевидно, — протянул Беккет, — Помощник боцмана увидел повязку на её груди и позвал Хьюитта… Хьюитт, разумеется, не верил, что женщине удалось избежать обнаружения на его корабле — ему пришлось сорвать повязку девушки к убедить себя. Она стояла там с голой грудью, дрожа на ветру, пока он размышлял над ситуацией. — Что он сделал? Конечно, он не продолжил наказание? — Элизабет нахмурилась, представляя бедную девочку — беспомощную и полуголую перед всей командой. — Нет, — тихо ответил Беккет, — Он отвёл её обратно в свою каюту… трахнул её, а затем высадил с корабля на Гибралтарской скале. Глупая девчонка, очевидно, пыталась последовать за своим возлюбленным в Индию, — он пожал плечами, припомнив старую балладу. Элизабет уставилась на своего мужа, молча наблюдая, как он откинулся на спинку сиденья и гордо обхватил бокал портвейна — его перстень с печаткой звякнул по дорогому хрусталю. Она чувствовала, что она должна быть шокирована этой историей — в ужасе от обращения Хьюитта с девушкой. Но сидя там, вдыхая запах воска свечи, морской соли и одеколона, затуманивающих воздух, она поняла, что это не так. Вместо этого её охватило сильное волнение, когда глаза Беккета — тёмные и пронзительные — вспыхнули. — Но Вы бы не поступили со своим матросом таким образом, не так ли? — Моим матросом? — ответил Беккет изогнув губы. Когда она кивнула в ответ с озорной улыбкой, он подозрительно прищурился — внимательно вглядываясь в её карие глаза, наполовину скрытые прядями светлых волос, падающих на ресницы. Что-то было по-другому. Она была другой. Это тревожило. Она, казалось, обрела своего рода уверенность рядом с ним. — Нет, — наконец ответил он, поставив наполовину пустой бокал на обеденный стол, — Идите ко мне, — просто сказал он, подзывая её двумя пальцами. Она без промедления смирилась, бросившись в его сторону обеденного стола и мгновенно оседлала его, со вздохом упав на него, что звучало почти как облегчение. Он наблюдал за ней, сбитый с толку её отчаянием, когда она провела ладонями по складкам на его жилете и фанатично уставилась на его губы. — Элизабет..? — прошептал он, прежде чем она наконец коснулась губами его губ и вдохнула его аромат — её ресницы мягко затрепетали на его щеке. Позже, после того, как она бросила его на кровать и опустилась на него, тёплая и влажная, как она стонала на нём, как она осталась без дыхания — он откинулся назад и задумался, что же изменилось?