«Если вы устали от Лондона, значит, вы устали от жизни; потому что в Лондоне есть всё, что он может вам предложить».
(Сэмюэль Джонсон)
Рассвет пробивался сквозь осенний смог, когда Стремящийся спустился к Темзе и, наконец, пришвартовался в доках после девяти недель в море. Серые облака и тяжёлый туман томились в утреннем свете — цвет неба стал болезненно-жёлтым, и оно нависло над крышами домов, церковными шпилями и высокими мачтами кораблей. С тех пор, как они покинули Порт-Ройял, Элизабет загорелась мыслью о Лондоне, и она рано проснулась, чтобы выглянуть из окна своей каюты. Ей хотелось посмотреть на рассвет, подсчитать светящиеся факелы, окаймляющие реку, пока Лондон полностью не окружил её. Элизабет полностью оделась, остальные её вещи были упакованы, как ранее приказал её муж. Она опустилась на колени на свою неубранную кровать и открыла окно каюты, чтобы вдохнуть лондонский воздух впервые за почти тринадцать лет. Она ожидала, что сейчас её щёки ущипнёт мороз, а лёгкие наполнит свежесть, и это будет совсем не тот душный, жаркий климат Карибов. Она затихла, предвкушая момент, прислушиваясь к шуму волн и крику чаек. Но когда она высунулась из окна и сделала первый глубокий вдох — она сразу же выдохнула и закрыла рот ладонью. — Боже, — сморщилась она, отчаянно пытаясь закрыть окно. Вместо чистого ветерка, вопреки её ожиданиям, ей в ноздри ударил тяжёлый воздух, наполненный тысячами разных зловонных запахов, собравшихся вместе, создав невероятный смрад, который она успешно вытеснила из своих воспоминаний. Вонь поднималась из тёмных глубин реки и стояла в туманном воздухе — запах грязи, дерьма, мочи и мёртвой рыбы, её костей, кишок и крови, стекающих в реку с рыбного рынка в Биллингсгейте. Шум был ничем не лучше. Кричали чайки, били колокола, с причала раздавались крики. Все они перекликались, создавая невозможную какофонию, от которой болела голова. Элизабет устало застонала, наконец закрыла окно, и соскользнула с кровати. До поздней ночи она была сильно взволнована, ей хотелось скорее увидеть Лондон, ведь ей не терпелось выйти на улицу вместо того, чтобы сидеть в этой крошечной каюте и ничего не делать. Её «плавающей тюрьме», как она это окрестила. Но мысль о том, чтобы покинуть корабль, внезапно расстраивала — будто необходимость встать из постели после долгой сладкой дрёмы. Всё было бы иначе, если бы не тот факт, что её просто переводили из одной тюрьмы в другую.«То, что я хотела сказать о Лондоне… я не позволю Вам запереть меня…»
Она подошла к зеркалу, прислонилась к стене — и критически нахмурилась, в очередной раз рассматривая своё отражение. Вздохнув, она сняла капюшон, подбитый лисьим мехом, и надела перчатки. Рукой, теперь облачённой в кожу, она поправила светлые волосы, падающие ей на плечи, и провела пальцем по синяку, расцветающему под её ухом, и её тёмные брови нахмурились. Его метка — цвет чернил и красного воска. Когда двери в каюту распахнулись, её живот сжался, и она быстро взмахнула волосами, чтобы прикрыть шею. Вошёл Мёрсер в сопровождении нескольких членов экипажа. — Эти джентльмены пришли за Вашими вещами — Вы должны выйти, — сказал он, указывая на мужчин, засеменившим по каюте, принимаясь за ящики и сундуки, — Берите, что видите, и дальше в том же духе, — крикнул он им. Элизабет глубоко вздохнула и кивнула. —Да, конечно. — Его Светлость ожидает Вас на палубе, миледи, — рассеянно добавил он, обращая больше внимания на людей, несущих ящики мимо него. Она вышла из каюты вслед за мужчиной, несущим её зеркало, а за ней двое боролись с тяжёлым ящиком, полным её книг, и Элизабет едва бросила последний взгляд на крошечную комнату, где она провела последние девять недель в тишине. Когда она прошла через двери, ведущие на палубу, холодный осенний ветер поднял её плащ. Вздрогнув, она накинула капюшон на голову, и прижала ладонь к лицу, чтобы не вдыхать зловоние реки. На палубе царил хаос — люди носились с ящиками и поднимали крупный груз с нижних палуб, затем он опускался в док с помощью большого деревянного крана. Трап соединял Стремящийся с доком, и Лорд Беккет стоял рядом с ним, ожидая разгрузки с осуждающим взглядом. Он выглядел очень высокомерным, одетым в чёрное, и положив руку на серебряную трость. Элизабет закусила нижнюю губу, когда подошла к нему. Она иногда сравнивала эту трость с собой — то, как Беккет держал её и трогал, было слишком похоже на то, как он держал и трогал её саму. Собственнически, под контролем. Она наблюдала, как он мягко водит большим пальцем по выгравированной серебряной головке трости, и это напомнило ей о том, как он водил пальцем по её щеке, прежде чем — в зависимости от своего настроения — он либо целовал её, либо отталкивал. Прошлой ночью он был в грубом, вульгарном настроении. Он вдавливал рубиновые браслеты в её запястья, тянул её за волосы. Внезапное изменение было ошеломляющим, но она терпела. Она наслаждалась этим из-за того дикого, отчаянного взгляда в его глазах, с которым он следил за её страданием. Никто, даже Уилл, никогда не смотрел на неё так ни при каких обстоятельствах. — Вот и я — мы можем спуститься? — спросила она, останавливаясь рядом с ним — она гундосила, потому что всё ещё прикрывала ладонью нос и рот. Лорд Беккет медленно повернулся к ней лицом к лицу с раздражённым видом. — Что Вы делаете? — спросил он. — Я стараюсь не дышать, — пискнула она, — Этот запах… это ужасно. — Это всего лишь река, — её слова, казалось, не затронули его. — Я сейчас задохнусь… мы можем убраться отсюда подальше? — умоляла она. Когда он ответил, в его голосе звучало веселье: — Река тянется через Лондон, от неё практически невозможно спастись, но, полагаю, Вы найдете запах гораздо более терпимым на площади Сент-Джеймс. Когда он предложил ей руку, Элизабет пришлось решать — продолжать закрывать нос или принять руку. Она выбрала последнее, неохотно убирая ладонь с лица и опуская её на гладкую чёрную ткань его пиджака. Её пальцы нежно скользнули по его руке, она старалась не сжать её по привычке. Когда Лорд Беккет повёл её вниз по трапу, Элизабет с открытым ртом оборачивалась на своё окружение. Доки в Вест-Индии были переполнены даже в такую рань. Моряки катали бочки в доке и на кораблях, сидели на ящиках, куря табак, подзывали женщин, проходящих мимо с корзинами, полными продуктов. Джентльмены с полными кошельками расхаживали возле офисов под доком, интересуясь товаром. Всюду была экзотика — от бананов и специй до китайских шелков и рабов в цепях. Утренний прилив был явно выгодным временем суток. Их ожидал чёрный экипаж с золотой эмблемой Компании на двери. Лорд Беккет провёл Элизабет мимо любопытных взглядов и помог ей забраться в экипаж, прежде чем быстро прыгнуть внутрь и занять место напротив неё. Он снял шляпу, ударил тростью в потолок, и они двинулись. Экипаж шумно гремел снаружи, но внутри царила тишина. Элизабет откинула бархатную занавеску, сняла капюшон и с болезненным любопытством наблюдала, как мимо проплывает Лондон. Она чувствовала, что её муж смотрит на неё с таким же интересом. Всё так сильно отличалось от того, каким она это помнила в детстве, и Элизабет поняла, что её отец старался изо всех сил закрыть её глаза на реальность бедной части города. Теперь она знала почему, и была рада, что она смотрит на этот мир только из-за стекла. Лабиринт грязных переулков, подкосившиеся дома с разбитыми окнами. Стоки были забиты гнилыми листьями, битым стеклом и мёртвыми кошками. Оборванная старуха, беззубая и с влажными волосами, прилипшими к обвисшей шее, пила джин из бутылки, крича на прохожих. Проститутки с открытыми грудями высовывались из окон, приглашая торговцев и проходящих мимо моряков, которые только что получили зарплату. Это напомнило ей о Тортуге, только намного, намного хуже. Она отвернулась от окна и поймала проницательный взгляд мужа. Её руки застыли на коленях и пальцы нервно заёрзали по шву перчаток. — Вас расстраивает вид, дорогая? — спросил он. Его холодные глаза заблестели юмором, а не беспокойством, а губы изогнулись в жестокой улыбке. — Нет… — она покачала головой сильнее, чем хотела, и избежала его взгляда, снова выглядывая в окно, — В каждом городе есть свои трущобы. — Да, но ни одни из них не похожи на лондонские, — гордо ответил он, — Это выгребная яма всего города — гноящаяся дыра, полная срамных болезней и порока. — Нет необходимости в мрачных метафорах — я и сама всё вижу, — нахмурилась она. — Не беспокойтесь, — сухо продолжил он, поправляя кружевные манжеты своей рубашки, — Мы просто проезжаем мимо — эти места далеки от мира, в котором Вы будете жить. Элизабет усмехнулась. Окно запотело под её дыханием, затуманивая девушку, проходящую мимо и продающую апельсины в плетёной корзине. — Но не так уж далеко, — её взгляд падал то на его лицо, то на окно, — Все мы делим один и тот же мир, не так ли? — Делим? Едва ли, — прервал он с хриплым смехом. — Да, делим, — кивнула она, — Люди не живут в разных мирах, Мой Лорд. Мы все живём в одном и том же мире, просто по разные его стороны — и я не могу решить, что хуже — быть на Вашей стороне или на их стороне. — Весьма женский взгляд, — заметил Беккет. Элизабет разочарованно вздохнула. — Да, конечно, я забыла — ведь мужчины и женщины тоже живут в разных мирах, не так ли? — саркастически огрызнулась она, скрестив руки на груди. Её слова затихли под скрип колёс экипажа, скользящих по мощёному камню. Беккет не ответил на её выпад — вместо этого просто тихо улыбнулся, пока она делала вид, что смотрит в окно. Он внимательно рассматривал её, словно портрет — одновременно и восторгаясь, и критикуя. Она чувствовала на себе его глаза, и очень быстро они заставили её испытывать неловкость. — Что? — она нахмурила брови. — Вы должны быть благодарны за то, чтобы быть на моей стороне, Элизабет, — сказал он, — Юные девушки, такие же милые, как и Вы, но без Ваших привилегий, как правило, увядают и гниют на этих улицах. Их очень много. Она решила, что он дразнит её, но когда посмотрела ему в лицо, его взгляд был тёмным, даже пугающим из-за мрачной ухмылки на его губах. Ей стоило знать это. Лорд Беккет не дразнил, он пытал — и уязвлённый взгляд, который он получил от неё, доставил ему удовольствие. На углу экипаж резко остановился, заблокированный другим экипажем, и Элизабет вгляделась в окно. Её взгляд упал на шлюху, прислонившуюся к стене дома. Её возраст был загадкой, скрытой под изношенными чулками и грязными юбками, рваными рукавами — кружево свисало, как сырая паутина. Её лицо было покрыто белой пудрой, а волосы были похожи на спутанную солому. Её сухие губы были выкрашены в чёрный цвет, но самое удивительное — у неё не было кончика носа! Когда женщина посмотрела на экипаж, Элизабет ощутила ком в горле. — Вы побледнели, дорогая, — сказал Беккет, и его голос оторвал её от окна. Она улыбнулась сквозь сжатые зубы. — Мне холодно, вот и всё, — соврала она, потирая руки в перчатках и дуя в них, — Я пока не привыкла к климату. — Возможно, я могу помочь, — прошептал Беккет. Элизабет покачала головой. — Нет, я в порядке… — сказала она с благодарностью. Но это не было предложением. — Идите сюда, — настоял он, — Позвольте мне посмотреть, смогу ли я вернуть Вам румянец. Её снова пронзил тот самый дикий, хищный взгляд. Он обжёг её. Она подняла бровь. — Нет, спасибо, — отказалась она, поворачивая голову к окну. Шлюха снаружи встряхнула волосами и подняла рваный подол юбки. Беккет устало вздохнул. — Тогда я сяду к Вам, — сказал он. — Нет, не здесь, — умоляла она, когда он плавным движением двинулся к сиденью рядом с ней, сминая её пышные юбки, — Беккет… — Молчите, — приказал он шёпотом, его рука спряталась между бархатным сиденьем и её поясницей. Другая его рука разгладила атласную ткань на бедре, и Элизабет изобразила раздражение. Она повернула голову к окну и наблюдала, как шлюха показывает грязные лодыжки, опуская пальцы ног в канаву. Её ноги были маленькими, почти нежными. Она почувствовала дыхание мужа на своём затылке — он зарылся носом в её светлые кудри — и закрыла глаза. Даже в таком малом количестве его присутствие, тепло его рук и тела, запах его парфюма укрощали её, как непослушного жеребенка. Когда она открыла глаза, шлюха смотрела прямо на неё. Заметив, что голова Элизабет всё время обращена к окну, Беккет коснулся губами её уха: — На что Вы так смотрите? Когда он вытянул шею, он увидел отражение Элизабет на стекле — горящие карие глаза, окаймлённые тёмными ресницами. Затем он заметил женщину, на которую смотрела его жена, и ухмыльнулся. — Ах… я не мог просить лучшего примера, — прошептал он шелковистым голосом, его рука поднялась вверх по её спине и зарылась в её волосы, накручивая на палец одну из прядей, — Отвратительно, не так ли? Элизабет нахмурилась — его слова, и безжалостный, высокомерный тон, которым он их произнёс, укололи её прямо в сердце, когда она наблюдала, как бедная женщина снаружи снова подняла свои юбки и поманила проходящего мимо джентльмена. Элизабет закусила губу и изо всех сил сопротивлялась желанию стукнуть своего мужа — осознавая, что она постоянно колеблется между ненавистью и желанием. Беккет мастерски играл с ней, зная, что грань между её изменчивыми эмоциями либо невидима, либо её вообще не существует. Он мог причинить ей боль, заставить её сердце истекать кровью и вызвать в ней бешеный гнев, а затем каким-то образом направить всё это в желание — взглядом, шёпотом или непредсказуемым жестом. Когда он прижался губами к её шее, она нервно втянула воздух. — Могу поспорить, она однажды была хорошенькой, — прошептал он, — …с розовыми, без румян, щеками — нежная деревенская красота и свежесть… Он провёл кончиком языка по её коже и развязал её плащ. Элизабет поджала пальцы ног и плотно свела бёдра, между которыми начало биться желание. Его губы парили над её ухом, когда он продолжил говорить — его голос откликался во всём её теле: — …вероятно, она приехала в Лондон, едва достигнув шестнадцати, чтобы стать дамой или швеёй… — сказал он, иронично посмеиваясь на ухо Элизабет, — …ни друзей, ни родни, только беззубая старая сводница, прикоснувшаяся морщинистой рукой к её щеке, и предложившая ей комнату на ночь… Он поднял руку с её колен и обхватил её шею — ледяные кончики пальцев коснулись синяков. Элизабет сглотнула и подавила стон — её глаза всё ещё были прикованы к шлюхе, мёрзнущей на улице. — …остановитесь, — выдохнула она, когда он взялся пальцами за воротник её платья и слегка его приспустил. — Тише, — ответил Беккет, целуя обнажившееся плечо, — Конечно, щедрость сводницы не была лишена своих целей… и девичья невинность была разменяна на пару гиней… Его рука быстро скользнула вниз по её ключице и упала на её грудь — та вздымалась и опускалась под его пальцами. Элизабет облизнула губы. Её ладони вспотели в кожаных перчатках. Ей хотелось дальше слушать его голос — она нуждалась в этом. — …тогда она освоила новое ремесло, — продолжил Беккет, — …чтобы получить справедливую заработную плату за сладкий плод меж её бёдер, за её фарфоровую кожу, за невинные взгляды из-под ресниц… Почти так же невинно Элизабет прикусила губу, когда он сунул руку под её лиф и заполнил ладонь её грудью, мягко касаясь пальцем соска. Она повернула голову и встретилась с его пристальным взглядом — твёрдым и глубоким, их лица были так близко, что их носы касались друг друга. Она застонала, когда он сжал её грудь. Экипаж, наконец, тронулся, оставив уличную шлюху позади, будто воспоминание. И она поцеловала его. Она не могла ждать, и прильнула к нему почти в отчаянии. Её губы взволновано порхали на его губах. — …возможно, когда-то она была известной, — выдохнул он между поцелуями, — …модной куртизанкой с богатым покровителем — в шёлковых чулках, в кружевах и бриллиантах… продавая себя за пятьдесят гиней за ночь. Элизабет улыбнулась. — …а затем? — промурлыкала она, ей нужно было слушать его голос, пока она его целовала. И чем жёстче был разговор, тем лучше. Он зашипел, когда она прикусила его губу. — А затем, — он слился с ней в глубоком и быстром поцелуе, — …она изучила что-то новое… тогда её клиентура стала шире, — его язык щёлкнул по её языку, — …возможно, она познала прелесть розги… Когда она уткнулась лицом в его шею, наслаждаясь ароматом его тела, он оторвал руку от её груди и задрал юбки. Он обхватил её голову другой рукой, схватив за волосы. — …в конце концов… конечно… её красота угасла… — Беккет потянул её волосы, заставив поднять подбородок и посмотреть на него, — …она потеряла всех своих поклонников… и их деньги, — закончил он шёпотом, вынуждая её раздвинуть ноги. Элизабет повиновалась; она развела бёдра, тут же ощутив на себе холодный воздух, а затем его прикосновение. Он провёл по её лону, гладкому и скользкому, собирая влагу. — Господи, — прорычал он. Когда он погрузил в неё пальцы и отыскал большим клитор, она хрипло выдохнула. Беккет ухмыльнулся. — Без сомнения… она попала в тюрьму, — продолжил он, погружая пальцы внутрь и потирая кругами её клитор. Он наблюдал за тем, как она напрягается и зажимает его руку бёдрами, — …готовая теперь отдаться любому, чтобы получить свободу… в первому очередь тюремщику… Он смотрел, как она сжимает кулаки в юбках и отчаянно извивается на его руке — её плечи дрожали, когда она делала новый глоток воздуха. Она быстро дошла до крайней точки и хрипло вскрикнула. Её удовольствие едва утихло, когда Беккет убрал руку от её лона и схватил её за запястье, грубо притянув к себе. Его пальцы были в её соку. Элизабет ахнула, бросив на него испуганный взгляд. — Теперь, дорогая, — произнёс он низким и угрожающим голосом, — Вы благодарны, что Вы на моей стороне в этом мире? Губы Элизабет дрогнули. — У-угу… — кивнула она, почти хныкая. После того, как он толкнул свою жену обратно на её место и опустил её юбки, она снова прильнула к нему и промурлыкала ему на ухо встречное предложение, снимая с руки кожаную перчатку. Однако они достигли площади Сент-Джеймс быстрее, чем ожидалось, и когда экипаж внезапно остановился, Лорд Беккет приоткрыл бархатные занавеси и выглянул в окно. — Чёрт возьми, мы прибыли, — разочарование сквозило из каждого его слова. Он остановил её руку и потянулся к своей трости, и затем, ударив ею по крыше, велел кучеру сделать ещё один круг.