Numquam obliviscar

      С самого начала это было неправильно. С самого начала это было даже противозаконно, и в глубине души Арман, наверно, подозревал, что расплата и наказание за его дерзость не заставят себя долго ждать. Но он был слишком амбициозен и свободолюбив. Настолько, что рамки, выстраиваемые обществом годами, столетиями, тысячелетиями, слишком тесны для него.       В мире, в котором он живёт, вся полнота власти всегда у альф и частично у бет. Частично потому, что претендовать на неё могут лишь те из них, кому посчастливилось родиться мужчиной. Женщины же, как и омеги, всегда оставались на периферии, всегда считались слабыми и годными только для продолжения рода.       А потому не было у них ни возможности возвыситься, ни прав… Вернее, возможностей не было у тех, кто их не искал, а Арман Ришелье, помимо всего прочего, всегда был неправильным омегой.       Он рождается в семье бет уже не в первом поколении, и поначалу вся семья и окружение думают о том, что мальчик — такая же бета. Ведь у него нет ни запаха, ни «омежьего» телосложения с более плавными линиями и более широким, чем у других мужчин, тазом. Да и течки, которые у омег начинаются с двенадцати лет, к нему же приходят намного позже и проходят почти безболезненно и без излишнего выделения феромонов.       Природа, таким образом, словно сама толкает будущего кардинала решительно шагать в политику и интриги, на которые юноша всегда был падок. Она, таким образом, словно намерено скрывает его страшную тайну от альф, которые, если бы её открыли, тот час же уничтожили бы дерзкого юнца.       Ведь где это вообще видано, чтобы омега становился слугой Господа!       Но Арман Ришелье стал. Стал не просто французским кардиналом, но и тем, кому предлагали место Папы Римского — хищный интриган, худощавый и поджарый бета с отменным здоровьем и интуицией мог бы стать действительно выдающимся владыкой Римского Престола.       Знали бы только эти глупцы, как их обвёл вокруг пальца Арман Ришелье!..       Он смеётся хриплым тихим смехом и устало прикрывает глаза. Конечно, в глубине души он всегда знал, что за свою ложь ему придётся понести наказание. Однако теперь правда вскроется, всплывёт на поверхность, и разъярённые псы раздерут его так же, как когда-то Папу Иоанна VIII*.       Ведь омежью сущность, как ни крути, не скрыть до конца. Особенно от своего истинного альфы.       Он даёт слабину всего раз в жизни. Всего раз в жизни позволяет природе взять верх над разумом — и результат, предсказуемо, не заставляет себя долго ждать. Вероятность удачного исхода максимально высока, и Господь, конечно, награждает своего слугу счастливым даром.       Который принесёт ему лишь погибель. — Узелок завязался, Жан, — Арман смотрит прямо, без злости или гнева, лишь с леденящим душу спокойствием и принятием. Со смирением и сковывающим сердце ожиданием. — Я ношу под сердцем дитя.       На лице Тревиля мелькает лёгкая тень удивления и странного, трогательно-робкого неверия. Он делает неуверенный шаг вперёд, не отводя глаз от худого бедного лица кардинала. Улыбается едва заметно, и всегда суровый, твёрдый взгляд теплеет, смягчаясь.       Ришелье в ответ усмехается горько и молча качает головой. — Если Господь позволит, то у меня будет всего четыре месяца, — он выдыхает терпеливо, прикрывая глаза. — Дольше скрывать последствия и свою природу я не смогу. Они узнают правду, Жан, и уничтожат меня с особой яростью и жестокостью. — Ты правда думаешь, что я позволю им это сделать? — голос Тревиля твердеет, а во взгляде читается решимость. Он подходит ближе, осторожно, будто спрашивая разрешения, прижимает своего омегу к себе. — Я клянусь всеми сокровищами мира, Арман, что я сделаю всё, чтобы защитить вас.       Напряжённое тело в его руках расслабляется, и кардинал с неуверенной робостью обнимает капитана в ответ. Выдыхает ему куда-то в плечо, пряча на нём часть лица и глядя расфокусированным взглядом перед собой. Странным образом он верит своему альфе, и робкая надежда поселяется в его сердце.       Пока Тревиль лихорадочно обдумывает, как же и где же ему спрятать Армана так, чтобы никто ни о чём не узнал и ничего не заподозрил. Впрочем… четыре месяца у него всё равно есть, а этого времени с головой хватит на решение этой небольшой проблемы.       Уж он-то позаботится об этом.