Numquam obliviscar

      Когда страшное осознание настигает Тревиля, всё внутри него замирает на мгновение и тут же обрывается. Он бледнеет в ужасе и теряет первые драгоценные мгновения, когда тело Ришелье заваливается, а сам он беспомощно хватает ртом воздух, хрипя и задыхаясь. Кардинала отравили — это становится ясно всем как белый день. Но для Тревиля реальность в тот миг в тысячу раз хуже.       Его беременного омегу отравили.       Страх внутри капитана перерастает в натуральный ужас, когда он подбегает к бьющемуся в конвульсиях телу. Арман пребывает где-то на грани между сознанием и небытием и в беспомощном слепом страхе обхватывает себя за живот, что только-только начал округляться. — Капитан, кардиналу срочно нужна помощь, — его в себя приводит твёрдый уверенный голос Арамиса, и альфа с трудом сбрасывает с себя оцепенение. Внутри всё стягивает от болезненного осознания того, что, скорее всего, Арман потеряет ребёнка, однако потерять ещё и Армана Тревиль не может.       Он легко подхватывает своего омегу на руки, прижимая его к себе. Одеревеневшее от судорог тело не гнётся, Арман дышит тяжело и через раз, но альфа всё равно может расслышать его болезненные стоны и полные страха всхлипы.       Это будет невероятный удар по омеге, если у него действительно случится выкидыш.       В монастыре, где и проходил весь судебный процесс, монахи оперативно выделяют кардиналу комнату. Арамис ещё на ходу раздаёт им указания, а оттого, когда они входят в келью, всё необходимое уже стоит на месте. — Нужно расстегнуть робу, — голос мушкетёра звучит твёрдо и уверенно. — Кардиналу нужен доступ до воздуха, а одежды священнослужителя сами по себе слишком тесны, — Тревиль и без того знает это. Как и знает то, что сейчас, в положении Армана, они становятся ему ещё более тесными.       Он колеблется лишь мгновение. Знает, что если выполнит чужое указание, то раскроет перед этим бетой их общую тайну. С другой стороны — любое промедление может стать фатальным. Тревиль бросил быстрый взгляд на Армана: тот был на грани между реальностью и забытием, а потому плохо воспринимал происходящее, отчего альфе пришлось принимать решение самому.       Он уверенным быстрым движением освободил омегу от верхней мешающей одежды. Вопреки его опасениям, широкая нательная рубаха смогла скрыть от посторонних глаз ещё не слишком заметную округлость, так что деликатная подробность ускользает от внимания Арамиса, который тут же подался вперёд к кардиналу, делая всё, чтобы спасти его.       Рвотное средство словно пробуждает забытые проявления организма, и кардинала рвёт намного дольше чем требуется. До всепоглощающей усталости и слабости, болезненной бледности и головокружения, которые в конечном итоге завершаются потерей сознания. Омега, бледный и истощённый, проваливается в глубокий сон, в то время как поддерживающий его Тревиль смотрит с искренним беспокойством. — Капитан? — Арамис зовёт его осторожно, вынуждая альфу вздрогнуть, вспомнив, что рядом со своим омегой он не один. Арамис озадаченно хмурится, растерянно глядя на Тревиля. Видно, что у него есть вопросы как минимум к реакции альфы, а как максимум…       От судорог и конвульсий Армана нательная рубаха съезжает в сторону и натягивается, из-за чего плавные очертания округляющегося живота просматриваются весьма и весьма чётко. Арамису не надо быть сведущим в медицине гением, чтобы понять, что это значит. — Вы узнали тайну, которая может погубить не только кардинала, но и меня, — Тревиль вздохнул тяжело, но голос его был абсолютно спокоен. Он сжимал в руке холодную взмокшую руку Армана, глядя на его бледное осунувшееся лицо. — И как альфа, защищающий своего беременного омегу, я бы должен был убить вас, но я всё же понадеюсь на ваше благоразумие, — он перевёл холодный угрожающий взгляд на побледневшего подчинённого. — Я знаю вас достаточно давно, Арамис. Поэтому и прошу, поклянитесь мне, что никто, ни одна живая душа, даже ваши друзья, не узнают об этом. — Я клянусь, — мушкетёр кивнул, достаточно быстро взяв себя в руки, — я клянусь Милосердием Божьим, капитан, что ваша тайна уйдёт вместе со мной в могилу. — Я верю вам, Арамис, — Тревиль прикрыл глаза, кивая, и мушкетёр решительно приблизился к Ришелье. — Теперь, по крайней мере, понятно, почему кардинала так сильно рвало, — бета странно хмыкнул и наклонился над бессознательным телом. — Знаете, я не врач и плохо разбираюсь в подобных темах, — чувствуя на себе напряжённый взгляд капитана, Арамис аккуратно дотронулся до живота кардинала, прощупывая его. — Но, похоже, даже несмотря на такое серьёзное потрясение и ещё довольно небольшой срок, кардиналу всё же удалось сохранить ребёнка, — отстранившись, бета посмотрел прямо в глаза альфы. — Хотя я думаю, что первые дни после отравления стоит быть начеку, однако я почти уверен, что всё обошлось.       Тревиль, напряжённо ожидающий чужой приговор, выдохнул с явным облегчением. Он снова перевёл взгляд на Армана и едва заметно улыбнулся уголками губ. — Спасибо, Арамис, — он с искренней благодарностью посмотрел на мушкетёра, во взгляде которого словно бы мелькнуло понимание и молчаливая поддержка. — Я должен помочь Атосу и остальным с поиском убийцы, — произнёс он, откатывая рукава рубахи. — Когда кардинал очнётся, дайте ему выпить несколько глотков воды. Его организм обезвожен, так что ему нужно много и часто пить. Не беспокойтесь, если его опять стошнит. Однако зовите лекаря в том случае, если у кардинала начнутся боли в животе или, не дай Боже, кровотечение, — Арамис серьёзно посмотрел на капитана, в трогательном беспокойстве пытаясь помочь хотя бы тем немногим, что он знал сам.       Да, возможно, он, как и многие, не питал особой любви к Ришелье, однако он никогда не желал ему зла напрямую. А теперь, когда выяснилась его связь с капитаном, который для всех мушкетёров был словно отец, и не просто связь, а связь, давшая свои плоды, Арамис тем более не хотел навредить.       А потому тайну, случайным хранителем которой он стал, он прячет глубоко-глубоко в своём сердце.