Потеряны во времени и друг в друге

Злость. Струсив с грязной юбки пыль и кусочки чего-то непонятного в, казалось, сотый раз, Гермиона пошатнулась. Ей повезло, что стенка оказалась ближе, чем могла бы, и Грейнджер вовремя успела опереться о неё так, чтобы не упасть. Почему всё так кружилось? А, точно. Она же пьяна. «— Гермиона, уверен, Рон не это имел в виду. Просто у-успокойся, ладно? Это не выход!» Но для неё это был выход. Сливочное пиво с имбирём отлично помогало успокоиться и, наверное, почти забыть всё, что ей успел наговорить Рональд. Хотя нет. Совсем не помогало. Половину вечера Гермиона провела в молчании, совершенно не откликаясь ни на одно слово кого-либо в пабе. Ей казалось, что с каждым выпитым стаканом, да даже с каждым выпитым глотком, всё вокруг становилось ещё мрачнее, чем до этого. Грейнджер не могла объяснить свои настоящие эмоции, но если раньше ей казалось, что слабоалкогольный напиток сможет ей помочь, то сейчас… сейчас она жалела о своих предположениях и с точностью признавала, что была не права. Если на кого-то алкоголь действует успокаивающе, то для неё, определённо, с точностью, да наоборот. «— Гарри, что бы Рон имел в виду в словах "Мы больше не будем с тобой друзьями", если не то, что мы больше не будем друзьями? Он предал нас! И что, прости, значит его вот это "Целуешься со всеми"? Кто-то сказал ему ещё что-то?» «— Нет! Конечно, нет! Это же Рон!» Это же Рон. Отговорка для Уизли в любых ситуациях, наверное. Каждое воспоминание отдавало неприятной пульсацией прямо в голове. Гермиона опрокинула голову назад, всё ещё удерживаясь за холодную стену. Ей было плохо. Ей было так до тошнотворности плохо, что воздуха просто не хватало. Будто весь мир решил пойти против неё. Будто всё самое худшее, самое неприятное решило вывалиться на неё в один самый неподходящий момент. Сначала Драко. Вспоминать об этом не хотелось даже ещё больше, чем о ситуации с Роном. Всё, что успела наговорить Пэнси, на самом деле, и вправду её обидело, заставило задуматься над чем-то… но то, как потом с ней стал разговаривать Малфой, оскорбило её в миллион раз сильнее. Он сказал, что Паркинсон была права. Всё время, пока она разговаривала с ней, Драко даже не пытался что-либо сделать. Ему просто было всё равно. Он сказал, что Гермиона совершенно не относится ко всей этой ситуации. Он смотрел на неё таким взглядом, будто, мать вашу, не чувствовал противоположных эмоций ещё неделю назад. Да даже несколько дней назад. Даже час назад на Астрономической башне, когда прижал её к чёртовой стене и целовал так, будто она была его. ...Она была его. Одна мысль об этом вызывала не только неприятную дрожь, но и ощущение тошноты. Ей никогда не придётся быть его, потому что это просто невозможно. Она что-то чувствовала к нему. И именно это убивало изнутри ещё больше, чем любой разговор с ним или его бывшей подружкой. Не оскорбления. Не вот это наглый усмехающийся взгляд, и даже не то, как безразлично он выглядел потом. Нет. Гермиона не могла вынести того, что раздирало её душу, что раз за разом повторяло: «Драко. Драко Малфой. Вот он. Вот я. Смотри на меня. Думай обо мне. Желай меня. Мать твою, люби меня». Да о какой любви вообще может идти речь? Пять дней назад он трахался с Паркинсон, так? Недавно целовал Эмму Фоул своими ужасно мягкими губами, а спустя полчаса уже трахал её сквозь одежду в маленькой, тёмной комнатке. И да. В сотый раз. Её жизнь менялась с такой скоростью, будто это был какой-то сон, от которого она вот-вот проснётся. Или никогда не проснётся. Это заставляло её рыдать. Это заставляло её стоять сейчас в тёмном коридоре и рвать прямо на пол, дрожа так, что, кажется, она перестала ощущать собственное тело. После всего этого Рональд Уизли имел смелость начать разговор. Он имел смелость после первого же отказа накричать на неё, он имел смелость высказать ей оскорбления с такой радостью в глазах, будто мечтал об этом всю неделю. Или сколько там они не разговаривали? Сколько времени прошло с его предательства? Да какая, к чертям, разница, если потом он стоял и называл её человеком, который первый предал их дружбу? Человеком, который, по его словам, вёл разгульный образ жизни за их с Гарри спиной, целовался со всеми подряд, а потом, опять же, с его слов, «оскорбляла меня за моей же спиной»? Гермиона правда не знала, что творилось с её лучшим другом. Рон. Рон Уизли. Её друг детства, человек, который не раз помогал ей, которому не раз помогала она. Да что уж там говорить! Человек, который встал на её сторону в первый и единственный раз, когда они с Гарри поссорились. И теперь этот человек бил её. Изнутри. Его удары были больнее, чем ожидалось. — Так-так-так, это кто тут? — мерзкий, громкий голос, отдающийся эхом по всему коридору. Грейнджер могла бы поклясться, что рвать ей уже было нечем. Но нет. Она ошиблась. Из неё вышло абсолютно всё, что она успела употребить за день, и теперь, кажется, даже просто стоять на ногах было слишком невыполнимым занятием. Девушка громко набрала в лёгкие побольше воздуха, а потом снова прижалась спиной к стене, почти сразу начиная по ней съезжать. Всё перед её глазами просто расплывалось. Наверное, она выглядела ужасно прямо в этот момент… но с точностью, или даже ещё хуже, она чувствовала себя изнутри. — Гермиона Грейнджер рыгает в коридоре в… девять часов вечера. Мерлин, какая приятная встреча! Девушка медленно открыла глаза, пытаясь сфокусировать взгляд хотя бы на чём-нибудь, увидеть хоть что-то, что могло бы ей указать на личность этого человека. У неё ушло две минуты на это, и когда Гермиона, наконец, смогла прищурить глаза и всмотреться в нечёткий силуэт, она поняла, что этот день не может быть хуже. — В-Вейзи, — дрожащими губами прохрипела она. Вздохнула. — Будь добр, не порти мне этот и... и без того хреновый день своим присутствием. — Нихрена себе! Ты умеешь говорить плохие слова? Только сейчас, приглядевшись, Гермиона поняла, что всё это время парень подходил к ней. Теперь Вейзи стоял в метре от неё, а на его лице можно было заметить слишком ужасную улыбку. — Моя дорогая, ты же пьяна! Не могу поверить, что я вышел поссать настолько удачно, — если имелось в этой жизни понятие «мерзкий голос, вызывающий приступ рвоты», то этот парень без каких-либо сомнений забрал бы этот титул себе. — Куда бы ты хотела пойти? Он что, серьёзно? — Не важно, куда пойду я, но если ты прямо сейчас не перестанешь дышать на меня своим мерзким запахом, то определённо точно пойдёшь в одно прекрасное место, дорога в которое тебе, я так предполагаю, прекрасно известна! Её слишком переполняла злость, чтобы вести с ним светские разговоры. Пытаясь оттолкнуться от стены и всё-таки встать на ноги, Грейнджер поморщилась от неприятного головокружения и ещё более ужасного ощущения у горла. Её снова тошнило. Чуть наклонившись и облокотив руки по обеим бёдрам, Гермиона прикрыла глаза. Рядом стоящий Вейзи специально прочистил горло и, как она поняла по шагам, подошёл ещё ближе к ней. — Ты должна мне вечер, грязнокровка. Предлагаю пойти ко мне. Она могла бы зарыдать от безысходности прямо сейчас. «Этот вечер не может быть хуже, не может, не может», — думала она. Но он мог. И парень, дышащий ей в макушку, был тому доказательством. Теперь Гермиона подумала о том, что ей стоило не убегать от Гарри. Ей стоило остаться с ним. Тогда бы не пришлось выкручиваться из всей глупой ситуации. Не пришлось бы морщиться от этого отвратительного запаха, который, наверное, всегда будет исходить от Вейзи. Грейнджер приложила слишком много усилий для того, чтобы таки встать и сделать несколько маленьких шагов вперёд. Запутанные, почти вялые шаги почти сбивали с ног. Она не поняла, как перед ней вдруг оказался Малфой. Тем более она не поняла, как, ещё совсем недавно возмущённый Вейзи, просто взял и ушёл. Голоса отдавались в её голове каким-то эхом, а перед глазами была расплывчатая темнота и яркие краски… факелов, кажется. — Малфой, — с какой-то явной усмешкой вырвалось у неё. Она смотрела на него, пытаясь понять, дошло ли её состояние до галлюцинаций. — Грейнджер. Привет. Я настоящий, если тебе, вдруг, интересно, — он и вправду стоял рядом с ней? Запутавшись с новым шагом, Гермиона в эту же секунду зацепилась за свою ногу, почти упав на пол. Рука Драко схватила её за плечо, с силой удерживая на месте. — Хреново. Ты в хлам, нет? — Нет? Вопрос? Ответ? Она не понимала. — Окей. Так тебе нужна помощь, получается? — в его голосе звучало усмешка. Он действительно решил издеваться? — Нет. Совсем нет. — Хорошо. — Прекрасно! Можешь идти, Малфой! — Не бойся, Грейнджер, я уже ухожу. Тепло его тела покинуло её настолько резко, что хотелось закричать. Гермиона смотрела, как он, медленным и растяжным шагом, отдалялся от неё. Она не знала, почему сейчас так нуждалась в нём. Ей хотелось плакать, кричать, одновременно с этим смеяться и грустить. И тут она поняла. Это было логично. Драко всегда заставлял её забыть. Что бы это ни было. Там, в круговороте дней, на пляже или в его втором доме, Малфой всегда заставлял её забыть о настоящей жизни. Грейнджер поняла это только тут, в Хогвартсе. Пока она проводила с ним время, да даже просто обменивалась колкостями, всё, что волновало её, всегда исчезало... словно сгорало в пламени, что находилось между ними. Они пережили вместе столько всего. Перемещение непонятно куда, нападения оборотней, ранения, нападения его отца, даже её убийство! Последний пункт пугал, но они прошли даже это. И теперь он уходил от неё тогда, когда она нуждалась в этом. Он предал её внезапно появившееся доверие также, как это сделал Рон, но Гермиона, почему-то, просто не хотела об этом думать. Смотря ему вслед, она даже не могла вспомнить ни о чём плохом, ни о чём, что выводило в нём, в чём он был не прав, чем обижал её или просто вызывал ярость, слёзы. Она просто ощущала огромное, ужасное чувство удушья. Чувство, которое не смогла контролировать. Не в силах удержаться на месте, Грейнджер с опустошающим ощущением в груди, уселась на холодный пол. Она не знала, насколько долго сидела, потому что едкое чувство не прекращалось даже спустя минуты, а глаза всё ещё были закрыты. В какой момент она дошла до всего этого? До того, чтобы она, Гермиона Грейнджер, сидела на полу в коридоре... в опьянении... и грустила по Драко Малфою? В какой момент её жизни всё настолько поменялось? И почему она этого не заметила? — Знаешь, в ту ночь, во вторую… на том блядском пляже, — резкий голос неожиданно вывел из транса. — Тогда я пошёл за тобой. И принёс к палатке. Только спустя несколько секунд Гермиона поняла, что всё ещё сидит на полу, Драко рядом с ней, а его рука в нескольких сантиметрах от её. Она попыталась обдумать услышанное. Вторая ночь, вторая ночь… это тогда, когда на неё напали в лесу, а на следующий день она проснулась на песке? Малфой говорил ей, что слышал её крик, но не пошёл помогать. Теперь, спустя столько времени, Грейнджер узнавала всё больше вещей, о которых он ей лгал. Но только... зачем? — Почему ты тогда не сказал мне об этом? — её голос звучал так тихо и… уязвимо. Она и сама выглядела уязвимо. Повернув голову в его сторону, Гермиона встретилась с его внимательным взглядом. Драко хмурился и выглядел не очень весело. Ей захотелось погладить его кожу на щеке. Подвинуться всего на десять сантиметров к нему, так, чтобы они прижимались друг к другу. Чтобы она могла чувствовать, что он действительно рядом. Что действительно вернулся и сел рядом с ней. Несколько дней назад она гадала, почему Драко снова стал пахнуть по-другому. Почему сырость пропала. Почему? Потому что прежнего Малфоя больше не было. Потому что он стал другим. Потому что там, в доме Малфоев, когда-то давным давно, он пахнул также. Потому что по возвращению в Хогвартс снова стал собой, а сейчас... сейчас он был другим. Настоящим. — Не знаю. Зачем? Мне пришлось бы объяснить тебе причину. Кажется, Драко только спустя минуту понял, что сказал — это можно было заметить по его напряжённой челюсти. Он немного поёрзал на месте, быстро почесав нос. — И какая причина? — тут же вырвалось у неё. — Что? — Причина, — откуда в её голосе столько уверенности? — Хотя бы причина того, что сейчас ты рассказал мне это. Что-то с ним тоже было не так. Что-то, что меняло его. Малфой снова перевёл свой взгляд на неё, после чего немного прищурился. Его костяшки захрустели. Он явно волновался и хотел забрать свои слова обратно, но почему? Если не сейчас, то когда? — Драко, ты же знаешь, что нам нужно поговорить. Почему не сейчас? Алкоголь явно добавлял ей уверенности. — Возвращаться сюда было не очень-то разумным решением, — парень опёрся руками о стену, резко вставая. — Пока, Грейнджер. Иди к себе. Я же староста, вообще-то, должен был уже давно наказать вас за всю эту херню. Она встала вслед за ним, успевая ухватить его за руку. Это уже было чем-то таким знакомым. Касания. Прикасаться к Малфою было чем-то настолько родным и правильным, что чего-то другого она просто не могла представить. И Гермиона знала, что он чувствовал то же самое, потому что Драко напрягся в это же мгновение под её дрожащей рукой. Его глаза бегали, а дыхание стало настолько громким, что она слышала его будто у себя под ухом. — Пожалуйста, — прошептала Гермиона, продолжая смотреть прямо в его глаза, — Прошу, — мольба, открытая... и такая отчуждённая. — Мы прекращаем с тобой всё это? Забываем друг о друге? Потому что, если ты именно этого и хочешь, чёрт бы тебя побрал, — усмешка. Смех, — то именно это мы и сделаем. — Г-Грейнджер… не стоит… — Что не стоит, Драко? Вот этого? — она резко схватила его руку, сжимая её в своей, — Знаешь, почему спрашиваю? Потому что если ты чувствуешь вот это, — Гермиона приложила его холодную ладонь к своей груди настолько резко и уверенно, словно это не было чем-то настолько личным, — вот это. Если ты тоже чувствуешь эту ужасную опустошённость… это странное чувство, что тянет тебя изнутри каждую грёбанную секунду… эту боль, боль в чистом виде, заставляющую снова и снова думать о тебе… о нас… — девушка, сглотнув, ещё сильнее надавила на его ладонь на своей груди. Её глаза с застывшими слезами смотрели на него. Она дрожала. — Если ты вправду чувствуешь всё это, то да, Малфой… да, мы должны поговорить. Драко стоял в шоке, да. Это было тем, что нельзя спутать с любой другой эмоцией на его лице. Взгляд Малфоя метался от её глаз к своей правой руке, что лежала на небольшой груди девушки. Он чувствовал под своей ладонью её бьющееся сердце. Чувствовал, как оно, словно бешеное, будто врезается в его руку, будто специально показывает, как ненормально быстро бьётся в его присутствии. Он не знал, что должен был сделать или сказать. Не знал, чем вообще можно ответить на всё это, потому что да, он чувствовал всё это. Потому что да, он понимал Грейнджер, понимал, как никого другого. Каждый раз, когда он видел её в толпе с кем-то другим, когда их взгляды нечаянно встречались, когда в воздухе отчётливо летал её аромат, когда она вот так касалась его... хотелось умереть. Хотелось убить других, убить себя, да что угодно, лишь бы прекратить это безумие. Прекратить, потому что Драко прекрасно знал, что всё это означает. Он прекрасно понимал, к чему это всё идёт… и, ради Мерлина, ему это даже больше, чем просто не нравилось. Он не хотел начинать ничего подобного, потому что просто не мог выбирать между ней и своей семьёй. Не смог бы. И если они начнут что-то… если всё это продолжится, то он не сможет выбирать. Когда срок истечёт, он просто не сможет встать на чью-то сторону. Даже сейчас для него это было трудно, что уж говорить, если это чувство будет раздирать его ещё неделю? Месяц? Два месяца? Не зная, зачем он это делает, Малфой перехватил её руку, в одно мгновение прижав маленькую, тонкую ладонь к своей груди. Гермиона вздрогнула, уставившись на это. Он знал, что это было единственным нужным ответом. Если он не мог ответить ей словами, если не мог сказать что-то подходящее, не мог, потому что каждое его слово было бы настоящей ложью, то мог хотя бы показать ей. Показать, что она делает с ним то же самое. Проиграть. Проиграть, потому что долго всё это не продлится. Потому что они оба проиграют — и если он сделал это сейчас, то её время наступит через месяц… тогда, когда его палочка вновь будет на неё направлена. Или палочка Снейпа. Какая, к чёрту, разница? Перед ним стояла девчонка, совершенно точно обречённая на смерть. Девчонка, которой осталось совсем недолго, но сейчас она стояла рядом с ним и чувствовала под своей ладонью, насколько быстро, чётко билось его сердце. И единственным, чего он желал, было извинение. Не словами, а поступками. Он так хотел показать ей всё. Даже не знал, что именно. Он не мог ей отказать, потому что сжирающее чувство вины убивало его каждый грёбанный день, когда Драко вставал с кровати. Оно убивало его сейчас, в этот момент, ещё больше, чем когда-либо до этого. И если Гермионе осталось недолго, то Малфой уже умирал вместе с ней. — Вот мой ответ, Грейнджер. Да. Что бы это не значило… да. Да, да, да, блять, просто да. А Гермиона не верила. Она смотрела на него жалобными глазами, глазами, наполненными слезами. Настоящими слезами. Улыбнувшись, она громко сглотнула, сильнее прижав ладонь к горячей сквозь одежду груди. От ощущения тёплой руки на своём теле, Драко мог бы поклясться, что и вправду умирал. Каждый раз, когда она касалась его, даже если это было мимолётное касание, не несущее за собой какого-либо смысла… он в каждый раз чувствовал это, чувствовал, как место касания горит ещё следующий час. Он горит. — Я тоже солгала тебе, — шёпот. Такой тихий шёпот. Куда делось её опьянение? Кажется, всего двадцать минут назад она спотыкалась о свои ноги и чуть ли не падала на пол, — В первую ночь на море, когда мы только туда перенеслись. Потом, перед обрядом… я сказала тебе, что ты умер у меня на руках, что я не смогла тебя спасти… — Грейнджер помотала головой, а её глаза ещё больше наполнились слезами. Малфой знал, к чему она вела. И он чертовски не хотел этого слышать. Только не это. — Это было ложью. Ты не умер тогда… я… я просто должна была тебя как-то уговорить… я должна была сказать что-то, что уверило бы тебя в безопасности моего убийства. На самом деле, не было даже слов Анны в дневнике об этом… я была наполовину уверена, что умру… я не была ни в чём так не уверена, как в том, умру ли я той ночью… и я лгала тебе, лгала, потому что… Драко просто не смог слушать дальше. Ему нужно было прекратить это. Ему нужно было прекратить это ужасное ощущение в груди, которое в одно мгновение начало испепелять все его внутренности. Ему нужно было прекратить слышать этот звон в ушах и видеть лишь её глаза, глаза, глаза… всё, что он мог видеть — это лишь её карие, тёмные глаза, из которых текли слёзы. Она солгала ему. Она была почти полностью уверена, что умрёт по-настоящему, но солгала ему и заставила сделать это. Зачем? Чтобы спасти его? В чём смысл? Неужели Гермиона Грейнджер не была настолько умной, чтобы в первую очередь думать о себе, как, например, делал он? Малфой понял. Она просто хотела прекратить чувствовать это. То, что чувствовал он сейчас. Она просто решила отдать свою жизнь на волю судьбы, отдать ей самой решать свою дальнейшую участь… сдаться. Она сдалась перед ним тогда. Не просто решила помочь им обоим. Она жертвовала собой. Сдалась. Стояла перед ним на коленях и на девяносто девять процентов была уверена в том, что больше не увидит его, что последним, кого она видела в своей жизни — был Драко Малфой. И единственным решением, как именно закончить всё это сейчас, было поцеловать её. С яростью обхватив обеими руками её красное, горящее от жара лицо, он впился в её губы, и она почти сразу ему ответила. Драко облизнул её нижнюю губу, почти с громким вздохом проникая внутрь, всё ближе прижимаясь к ней, чувствуя её жару, жару, что переходила в пламя. Каждый раз, когда они целовались, это пламя становилось больше. Жарче. Оно окутывало обоих, так, как и сейчас. Он оттянул её нижнюю губу на себя, отчего Гермиона вздохнула, прижав свою грудь к нему. Всё это и вправду происходило с ними? Когда они успели перейти от ненависти, что поглощала их долгие года, ко всем этим поцелуям? К нежному шёпоту, касанию к её щекам, облизыванию губ и глубокому дыханию? Если безумие существовало, то они были безумны. Оба задыхались от нехватки кислорода. Оба дышали в рот друг друга, чувствовали боль в лёгких, острую и чёткую, но продолжали целовать, потому что это было то, что заставляло их не чувствовать всё остальное. То, что заставляло не корячиться от ужасного ощущения слева, прямо у сердца. — Ты… ты сумасшедшая. Ты конченная, Грейнджер, — шептал он ей прямо в губы, когда кислород окончательно закончился и им пришлось закончить яростный поцелуй. Он оскорблял её, но это её не оскорбляло. — Как и ты, Малфой. — Да. Да, Грейнджер, — они всё ещё прижимались лбами друг к другу. — Да, Грейнджер, как и я… Если бы Гермиона не чувствовала себя, как выжатый лимон, она бы могла и дальше стоять с ним вот так. Она так этого хотела. Остаться рядом с Драко, продолжить прижиматься к нему... Возможно, целовать его. Да что угодно, собственно, лишь бы этот момент не прекращался. Лишь бы они остались стоять тут. Навсегда. Лишь бы не нужно было возвращаться к твёрдой, ненавистной кровати, вновь слышать громкий храп Лаванды... Лишь бы, лишь бы, лишь бы... Но Грейнджер не могла. Она просто не могла остаться с ним... просто не имела на это права. То, как она добралась до своего этажа к комнате, Гермиона помнила смутно. Точнее, они добрались, потому что решение проводить её прямо до нужных стен, кажется, было принято без каких-либо слов. Драко нужно было лишь посмотреть на неё. Вот так. По-своему нагло, но так пронзительно и внимательно, что они почти сразу двинулись с места. И шли молча, но, кажется, слова и не нужны были. Им хватало одних лишь взглядов.

* * *

Сырость ощущалась от этого дома настолько, что Гермиона даже с закрытыми глазами могла понять, где она находилась. И почему она так быстро заснула? Оставалось лишь надеяться, что Драко сейчас тоже спал. Что сейчас… прямо в этот момент, перед ней стоит он, а не его точная копия из прошлого. Когда Малфой почти сразу опустил свою палочку, Грейнджер с облегчением выдохнула. Она поёрзала на коленях и попыталась вспомнить, как сумела заснуть. Странно, но даже во сне она ощущала тошноту, которая была с ней весь этот вечер… Алкоголь явно был злом для неё. Отдышавшись, как бывало в каждый раз, когда она снова перемещалась в этот кошмар, Гермиона уставилась на Драко. Он стоял хмурым. И было что-то незнакомое в его лице. Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, и Грейнджер была готова поклясться, что смотреть в его глаза после их разговора этим вечером было… непривычно. Всё, что теперь было между ними, не укладывалось в голове. Она даже не могла предположить, как вести себя рядом с Малфоем. Смешно. Гермиона Грейнджер и вправду думала о том, что ей делать и что говорить в его присутствии... Она и вправду волновалась. — Ты выглядишь не очень. Вряд ли это было то, что она ожидала от него услышать. Его движения были какими-то резкими. Малфой вскинул руку и почесал затылок, уже в эту секунду ступив на шаг ближе. Быстро, чётко. Красиво. Какой же он красивый, чёрт возьми. Вот, он уже встал рядом с ней, смотря на неё сверху вниз. И он протягивал ей свою руку. Было холодно. Почему-то, впервые. Она проживала этот кошмар множество раз, но тот холод, что резко охватил её в эту самую секунду, Грейнджер чувствовала впервые. Гермиона откинула все странные мысли от себя, почти успев взяться за неё. Почти. Но кое-что привлекло её внимание больше, чем светлые глаза, изучающие её. Его рукав немного приподнялся. И Грейнджер могла с точностью сказать, что на запястье Малфоя не было шрамов. Она всмотрелась в его руку ещё несколько секунд, пытаясь прищуриться и точно увидеть это… и когда увидела вновь: тонкую, белую, абсолютно невредимую кожу на запястье, то убрала от него свою руку, резко выпрямившись. — Драко, как ты смог убрать шрамы? — её голос звучал неуверенно. Если он проделывал что-то за её спиной, то это… что? Удивляло? Огорчало? — О, — он почти замычал, беззвучно пялясь на свою руку ещё пару мгновений. — Это просто сон. В нём мои шрамы пропадают. Не знаю почему. Гермиона знала, что это звучало странно и совсем не правдиво, знала, что сегодня во сне Малфой немного другой. Холодный. Такой, словно они не прижимались друг к другу сердцами пару часов назад. В реальности. Она всё это знала, но его серые глаза, почему-то, заставили ему поверить. Улыбнувшись, Грейнджер взялась за его ладонь, чувствуя холодную, просто ледяную кожу.