— Твою… твою мать, Драко! Драко, остановись!
Драко почти не отреагировал на просьбу Забини и продолжил идти, почти бежать по коридору, с тяжёлой одышкой прижимаясь всем телом к холодным стенам. Сдерживая всхлипы боли в рёбрах, Малфой быстрее перебирал ногами и продолжал уверенно сжимать в правой ладони тонкую палочку. После суток заточения в собственной комнате, Драко чувствовал странное тошнотворное ощущение, находясь в окружении большого пространства. Он не вставал с кровати после того, что случилось с ним, и уж тем более не выходил из комнаты за это время. Видеть огромные потолки и множество других предметов для него сейчас сказывалось слабостью и тошнотой.
Ему было жарко. Возможно, у него всё ещё была агония. Драко шёл по коридору и даже не знал, куда направлялся. Перед его глазами появлялись какие-то картинки. В голове — звон. Ему пришлось удержаться пару секунд за стену, когда перед глазами пролетели вмиг вернувшиеся воспоминания детства. Драко не знал, как реагировать на то, что мать стёрла ему воспоминания о Грейнджер. О Гермионе. О том, что он был её первым другом… и, вероятно, она также была первой у него. Всё это время Драко думал и говорил ей, что ненавидел её в детстве, а она слушала об этом и ни слова не сказала о том, что на самом деле всё было по-другому. Он почему-то был уверен, что она
знала.
Драко свернул за первый же угол и резко остановился. Он почувствовал, как что-то внутри сильно забилось, когда попытался проморгаться и увидеть странный силуэт более чётче.
Это не могла быть она.
Но это была Грейнджер.
— Г… Грейнджер? — всё ещё облокачиваясь о стену, спросил Малфой, пялясь в ту точку, где только что её видел.
Но Гермионы там больше не было. Вместо этого он ощутил странное головокружение и обернулся, чтобы внимательнее осмотреть коридор. Грейнджер оказалась в двух шагах от него прямо за спиной. Она выглядела обычно. В ней не было ничего такого, что говорило бы о том, что её пытали. Её любимый жёлтый свитер. Её глаза. Её взгляд — в точности, обеспокоенный и немного поникший. Драко даже показалось, что он ощущал от неё тепло и запах, который мог узнать, наверное, из любого другого.
— Ты жива, — тихо прохрипел он, не веря, всё также всматриваясь в каждую её черту и пытаясь избавиться от тумана в голове.
Он не мог видеть её чётко. Это было похоже на сон или ведение.
— Ты такой бледный, — едва услышал от неё Драко, медленно подходя поближе.
Но Грейнджер сделала шаг назад. Она отступила всего немного, но Малфой заметил это и больше не предпринимал попыток подойти. Они уставились друг на друга так, будто не виделись несколько лет. Гермиона стояла без каких-либо эмоций. Драко хотел видеть в её глазах разочарование или обиду на него же, но подловил её взгляд и увидел лишь какое-то беспокойство. И тепло исчезло.
— Ты ненастоящая. Я вижу галлюцинации, — холодным голосом произнёс он, отходя от стены.
— Ты прав. Я должна была тебя увидеть.
— Ты не она.
— Может быть, — её взгляд вдруг резко поник, а голова склонилась при виде его руки. — Останови кровотечение.
— Ты галлюцинации. Исчезни, — проходя прямо мимо неё, стальным голосом прохрипел Малфой, собираясь уходить.
— Выслушай их, — услышал Драко себе в спину, но не развернулся. Сознание верило в то, что позади стояла настоящая Грейнджер, как бы он не уверял себя в обратном. Слышать её голос было подобно сдавливанию горла и перекрытию кислорода.
Драко лишь слегка склонил голову в сторону, замечая её силуэт боковым зрением.
Просто уйди. У тебя галлюцинации. Ты теряешь время.
— Малфой? — послышалось от неё снова, и Драко нервно пропустил слюну по горлу, сглатывая. — Я просто хотела сказать, что я…
Он продолжал ожидать от неё то, что она хотела сказать. Она — нереальная Грейнджер, выглядевшая ровно таким же образом, как и реальная. Слишком реальная и нереальная одновременно. Но сделать шаг Драко не мог. Злость начинала вскипать внутри него, как и глупое ненавистное чувство ожидания.
Прошла минута, прежде чем её голос послышался снова.
— Нет… Ничего. Думаю, ты и сам знаешь.
Малфой почувствовал, как кто-то схватил его за рукав так резко, что перед глазами сразу потемнело. Ему понадобилось пять секунд перед тем, как снова открыть глаза и увидеть рядом стоявшего Блейза, ухватившего его за локоть и сильно прижимавшего к себе. Забини шептал, никак иначе — едва двигал губами и шептал так тихо прямо ему в лицо, что Драко едва понимал его слова. Грейнджер больше нигде не было.
— Идиот, тебе нужно вернуться в комнату. Ты всё ещё болен. У нас есть план. Ты не сможешь ничего сделать сам, — даже в шёпоте Блейза Малфой ощущал нотки раздражённости или злости, которые тот хотел от него скрыть.
Драко откинул мысли о том, что видел две минуты назад и хмуро усмехнулся, пытаясь откинуть Блейза от себя. Не получилось. Слишком сильная хватка. Слишком мало сил.
— Отпусти меня, Забини. Пока я не заставил тебя силой сделать это, — из его речи сочилась одна ярость. Драко не мог держать себя в руках, но заставлял себя по крайней мере не кричать.
— Послушай меня…
— Иди нахрен, Забини, я не хочу слушать вас! — Драко бегло окинул взглядом подошедшую к ним мать, которая тут же начала суетливо осматриваться вокруг, в то время как Блейз продолжал держать его за рукав, но уже не так сильно. — После того, что ты сделала, я не хочу слышать ни единого вашего слова. Я не верю ни тебе, ни ему, понятно? Всё, что я знаю — это то, что я должен сейчас же найти отца. И лучше бы вам не пытаться мне помешать.
Драко буквально видел, как что-то странное зарождается в глазах Забини и тот почти сразу отпускает его рукав, немного поднимая ладони вверх. Отдышавшись, Малфой едва заметно провёл кончиками пальцев по рубцам на правом запястье, ощущая неприятный жар, тут же оттягивая край рукава белой рубашки вниз и отступая от парня на пару шагов назад. На ладони осталась кровь.
Драко уже собирался разворачиваться и скорее убегать в сторону кабинета отца, когда голос Блейза послышался вновь — в этот раз намного громче и увереннее.
— Ты можешь идти, Драко, но ты не найдёшь отца. Максимум — пару Пожирателей, нечаянно оказавшихся у тебя на пути, которые с чёртовым удовольствием начнут расспрашивать тебя про всё. Стоит ли мне напоминать тебе, кретин, что ты нихрена не знаешь и провёл в коме двое суток, после которых ещё сутки был заперт в своей комнате без любой нужной информации или хотя бы каких-нибудь ответов? Ты не найдешь её, Драко, ты
не поможешь ей и уж тем более не спасёшь, если будешь вот так орать на весь дом и не думать о грёбанных последствиях, потому что, будь уверен,
они будут!
Малфой почувствовал, как тело покрывается мурашками, а неприятное ощущение собственной неправоты растекается по венам так отчётливо, что хотелось вывернуться наружу, но перестать это чувствовать. Уверенный, жёсткий взгляд Забини не сходил с его глаз.
— А теперь, когда, думаю, ты начинаешь осознавать, как мало у нас времени на самом деле, я предлагаю тебе поступать здраво и осмысленно — пойти вместе со мной и твоей матерью обратно в комнату и обсудить детали плана, которые мы уже обсудили вместе с профессором Снейпом и Поттером. Как думаешь, достаточно осознанно? Спешу напомнить, что другого выхода у тебя нет.
Он стоял в охватившем его шоке.
«Выслушай их», — снова послышалось прямо в голове точно также, как он услышал от своей галлюцинации пять минут назад.
Когда они молча шли по направлению его комнаты, Драко всё ещё хотелось вывернуться или заменить себе кровь на любую другую — грязную, может быть, лишь бы не ощущать этот привкус на губах и сделать хоть что-то для того, чтобы просто прийти в себя. Он постоянно тяжело дышал и в каждый раз глотал этот ненавистный комок с ужасной болью, провожал его прямо по горлу и дальше, чувствуя, ненавидя, крича внутри от безысходности, злобы на всех и даже на себя, боли и грёбанного
жуткого страха.
Он должен был побежать к отцу и убить его на месте. Должен был выпытать местоположение Грейнджер у любого, кто знал о нём, сделать хоть что-то, что подвело бы его хотя бы на один шаг ближе к ней. Но сейчас Драко шёл за Блейзом и матерью обратно в свою комнату — туда, где просидел ещё сутки до этого.
Она позволила убить ему себя два раза, совершенно не зная о последствиях. Она жертвовала всем ради него,
жертвовала своей жизнью, а Малфой не мог сделать ни одного необдуманного шага из-за риска. Это было нечестно.
— Мы хотим, чтобы ты выслушал нас, не перебивая, Драко, — первая начала Нарцисса, как только дверь за ними была заперта.
Женщина невербально наложила на двери несколько неизвестных им заклятий, после чего развернулась в сторону сына и посмотрела ему прямо в глаза.
— А я хочу, чтобы меня не запирали в собственной комнате со словами о том, что я больше никогда не увижу Грейнджер, мама, но, видимо, не все наши желания исполняются, — тут же съязвил он, с ядовитой ухмылкой падая на мягкую кровать.
Забини сел прямо рядом с ним.
— Прекрати язвить, придурок. Всё серьёзно, если ты, вдруг, этого не понимаешь.
— О, представь себе, Блейз, я понимаю это намного более сильно, чем ты можешь себе представить, особенно когда чувствую её боль на себе, — смотря ему прямо в глаза, пробурчал Драко, яростно пытаясь выиграть эти чёртовы гляделки с ним в состязании.
— Ты больше не чувствуешь её боль, Драко, это невозможно, — снова заговорила Нарцисса, с серьёзным, но довольно мрачным видом вставая рядом с ними, прямо у кровати. — Мы наложили на тебя заклятие, временно избавляющее тебя от этого. К тому же, пытки над Гермионой Грейнджер окончены. Твоему отцу не до конца всё равно на тебя, Драко.
Малфой ненадолго опешил — совсем немного, быстро встав, склонив голову вправо и, отступив на пару шагов, растерянно провёл пальцами по волосам, снова медленно присаживаясь на мягкую кровать. Он глубоко и тяжело вздохнул прежде чем снова поднять голову и посмотреть на мать.
— Как она? Тебе хоть что-то известно? — его голос был тихим. И дрожащим.
У Драко не было сил держаться, но они откуда-то находились, когда он думал о том, как вдвое, втрое, впятеро раз хуже чувствует сейчас себя она.
Нарцисса вздохнула и присела рядом на кровать по левую сторону от него. По правую всё ещё сидел Блейз.
Молчал.
— Я расскажу тебе всё, что знаю, но взамен ты должен мне пообещать, что согласишься на любые условия и уступки. Ты должен также пообещать, что не станешь действовать самостоятельно без нашего согласия.
— Прекрасно! Я буду поддакивать вам и выполнять грязную работу, неужели? А как вам то, что если чёртов план мне не понравится, я в любом случае пойду и найду отца и просто остановлю его?
— Как же ты его остановишь? Убьёшь? — от стального голоса Нарциссы, тихого и уверенного, буквально веяло холодом.
Малфой молчал несколько секунд.
— Всё, что потребуется. Он зашёл слишком далеко.
— Тогда тебя раскроют и убьют, как и Грейнджер. Только наш план поможет её спасти и если это то, чего ты хочешь, то заткнись и послушай, — снова вмешался Забини, с раздражением закатывая глаза и продолжая не сводить с друга настырного взгляда.
Драко сдался первым.
— Хорошо. Хорошо, договорились. Просто скажите мне, как она. Скажите, что есть шанс хоть что-то сделать, ладно?
Нарцисса Малфой молчала около целой долгой минуты, изредка кидая непонятные взгляды на Забини. Драко смотрел в её глаза и отчего-то чувствовал, как напряжение и страх возрастают в груди всё больше и больше, а ужасное предчувствие чего-то очень плохого казалось реальнее, чем всё остальное, окружающее его.
— В ту ночь Пожиратели Смерти пришли в Хогвартс. Всё изначально пошло не так, как планировал Дамблдор, в первую очередь когда задание Северуса отправить их обратно со словами о том, что Орден каким-то образом узнал обо всём, почти сразу провалилось. Среди Пожирателей Смерти оказалась Беллатриса и Фенрир Сивый, на Северуса кто-то напал и он не смог помочь Дамблдору, когда тот появился в коридоре. В результате начавшейся там битвы пострадало двое учеников вашего курса из Гриффиндора и Когтеврана, проклята профессор Макгонагалл и убита девушка Полумна Лавгуд, защитившая Гарри Поттера от нападения Беллатрисы. Пожиратели всё же отступили, чуть позже проиграв Дамблдору, но такие… такие потери ударили по Хогвартсу и Ордену.
— Идиоты. Я сразу говорил, что этот старик не сможет спасти всех. Я не удивлён, что он допустил такого со своими студентами, но я удивлён тем, что Снейп не выполнил задание. Это… кажется почти нереальным.
— Началась битва, Драко, — продолжила Нарцисса, с волнением всматриваясь в глаза сына. — Эти дни битва началась и продолжается. В ближайшие дни Пожиратели Смерти снова доберутся до Хогвартса и в этот раз уже не уйдут оттуда без победы. Война началась. То, что сейчас делает Люциус, пытаясь этим возвыситься в глазах Тёмного Лорда, совсем не поможет нам в этой войне.
Драко остановил себя, когда вот-вот хотел спросить у матери по-поводу того, откуда отец узнал об их плане и смог им помешать. Нервно сглотнул, сжимая челюсть — Малфой уже догадался, что тот рылся в воспоминаниях жены, не поверив ей, да и в осколках каких-то воспоминаний были слова матери о том, как именно Люциус сделал это. Драко всё ещё было интересно, как именно отец смог убедить всех поверить ему, как объяснял свои знания касательно ненастоящей смерти Грейнджер, не вплетая туда жену и сына, как тогда выглядел в глазах других и как собирался поступать дальше.
Малфой продолжал ждать ответов от матери. Ему казалось, что с каждой прошедшей минутой они теряли всё больше времени на её спасение, а в голове уже стали появляться детали собственного плана, хоть и не такого обдуманного.
— Она жива, Драко, — неожиданно услышал он, почти сразу поворачивая голову в сторону матери и внимательно начиная всматриваться в её стеклянные глаза. — Я не была у неё. Северус был. Он сказал, что её пытали и сейчас она в… ужасном состоянии. По крайней мере, пытки окончены, Северус думает, что она сможет продержаться. Он сказал ей пару важных пунктов. Он сказал, что ты жив, он предупредил её, Драко. Грейнджер сильная девушка и она выживет по крайней мере до того момента, пока Люциус не поставит её на колени перед тобой и не заставит тебя убить её. До того момента она будет жить.
— Отец не сделает этого. Мы просто заберём её оттуда, где её держат, раз Снейп знает, где это. Мы можем сказать, что за ней пришли, мы сможем всё обставить так, что это не мы причастны к этому… Даже если меня потом раскроют…
ты сможешь сбежать вместе с Грейнджер, мама.
— Я не буду убегать от мужа, Драко, тем более не собираюсь оставлять тебя платить за всё. Ты знаешь это. Мы не сможем её украсть оттуда, потому что на Грейнджер наложено заклятие, не позволяющее ей без ведома Люциуса покинуть поместье. Послезавтра в страну возвращается Тёмный Лорд. У нас есть всего два дня до того, как её спасение станет невозможным.
Драко думал над услышанным не больше полуминуты. Проглотил эту новость внутри себя и даже не пожелал разваривать — почти сразу метнул головой и уверенно поднял взгляд обратно к матери, продолжая:
— Окей. Я должен буду убить её, как думает отец. Прекрасно. Как только он приведёт и поставит её передо мной, я убью всех, кто будет там, а потом заберу оттуда Грейнджер. Мы убежим вместе с ней и тобой. Нахрен эту войну, мама, — смотря в её серые глаза, почти шептал Драко, в ярой надежде получить от женщины незамедлительный положительный ответ.
Но та лишь отрицательно помахала головой, пряча от сына собственный взгляд.
— Всё не так просто, Драко. Он видел всё. Как ты ей помогал и как держал её за руку. Каждый твой взгляд на неё. Люциус не глуп, ты должен это понимать. Он не верит больше никому — ни мне, ни тебе, но он также готов дать тебе шанс. Мой муж слепо верит в то, что мисс Грейнджер споила тебя любовным зельем и теперь, хорошо отлежавшись вдали от неё, ты больше не под ним. Он даст тебе шанс доказать, что ты больше к ней ничего не чувствуешь. Он проверит тебя. Он заставит сделать с ней что-то, что только подготовит тебя к её убийству, которое ты должен будешь сделать на глазах у половины Пожирателей Смерти. Тебе придётся сделать всё это, если хочешь выиграть потом. Тебе придётся в этот раз думать о последствиях, а потом уже о том, что ты делаешь, потому что один неверный шаг и Люциус вполне сможет сделать всё сам. Я знаю, что ты хочешь спасти её, но иногда мне кажется, что…
— Даже не продолжай, мама. Я не оставлю её. Это не обговаривается. Я готов сам пойти и бороться со всеми, кто охраняет её там до последнего, но я не трус.
Больше не хочу быть им. Я обязан помочь ей… Она слишком много раз помогала мне.
— То, что случилось на Астромической Башне… Я видела твои воспоминания. Ты не должен был отталкивать её и лгать. Но я понимаю, зачем ты это сделал.
Драко поднял тяжёлый, почти туманный взгляд на мать, встречаясь с её холодными глазами. Женщина почти сразу положила ладонь на его плечо, тут же вставая между его коленями и нежно прижимая голову сына к груди, пока тот, громко дыша, всё сильнее обнимал и прижимал её к себе. Нарциссе показалось, что Драко почти плакал. Или плакал. Её сердце разрывалось, но не больше, чем его.
— Она должна была начать новую жизнь после того, что я сделал с ней. Она заслуживала забыть обо мне и пропустить всю войну. Я хотел, чтобы война не коснулась её, хотел, чтобы она просто… она должна была жить, мама. Впервые за последние месяца она должна была спокойно жить и если для этого мне нужно было оттолкнуть её, то я был к этому готов. Всё, чего я хотел — чтобы это убийство было последним в её жизни. А теперь она лежит сама где-то, где её пытают. Из-за меня. Из-за того, что
я втянул её в это.
Голос Малфоя был глухим и тихим. Он почувствовал, как рука Забини оказывается на его плече. Где-то в груди защемило так, что Нарцисса и Блейз, вполне вероятно, точно слышали звук этой разрывающейся струны прямо из его сердца. Дышать казалось почти невозможно от злости, что вдруг окружила его.
Хотелось сказать многое и одновременно с этим молчать — не отвечать ни слова, лишь отключиться от всего этого и переместиться в настоящий мир. Ведь тот, где он находился сейчас, просто не мог быть реальным.
— Я вспомнил, как ты стёрла мои воспоминания о ней в детстве. Ты хотела спасти не только меня, но и её. Почему ты помогаешь мне, мама? — прошептал он, из последних сил сдерживая капли воды, подступающие, вырывающиеся из глаз.
Нарцисса лишь грустно улыбнулась и нежно коснулась тыльной стороной ладони щеки сына, заставляя его прижаться к руке, погладив указательным пальцем давний шрам от царапины у брови и тут же подхватив одну единственную слезу, выкатившуюся из его правого глаза.
— Я знаю, каково это: терять того, кого любишь, — ответила она так тихо, что сидевший рядом Забини и вовсе, наверное, ничего не услышал, продолжая молча пялиться в потолок.
Драко чувствовал, как эта фраза въелась в его голову, вбилась прочными гвоздями прямо изнутри, заставляя снова и снова прокручивать её в голове, но даже не думать о том, было ли это на самом деле правдой.
Потому что Малфой не мог себе позволить начать думать об этом — у них так мало времени, что нужно было действовать быстро и чётко, так, как поступил бы на его месте парень, действительно влюбившийся в ту пышноволосую девчонку. Так, как он и должен был поступить — никак иначе, когда всплывали воспоминания её громкого смеха и широкой улыбки.
Никак иначе.
* * *
— Круцио!
Гермиона чувствовала, как сильно вздрогнуло её сердце в груди, когда чертовски оглушающее проклятие послышалось таким знакомым голосом.
Круцио. Он пришёл вместе со своим отцом, чтобы пытать её Круцио, а она даже не знала, был ли Драко вообще причастен к тому, что рассказал ей профессор Снейп. Видел ли то, что она хотела ему показать. Был ли он на их стороне. Делал ли это из-за того, что это также было частью их плана, либо…
Она зарыдала, ощущая разрывающиеся нервные клетки, не в состоянии больше сдерживаться или терпеть ещё хотя бы сутки в этом жутком помещении без воздуха и надежды на любое спасение. Грейнджер всё ещё сидела на жёстком стуле, не ощущая собственных онемевших ног, зажмуривая глаза и сильно хмуря лицо, в страхе боясь открыть их и сразу почувствовать жуткую боль, от которой она так отвыкла за последние часы.
Но боли не было.
Тогда Гермиона, всё ещё слыша собственные громкие всхлипы, медленно открыла глаза и попыталась развидеть в тумане фигуру Драко и стоявшего рядом, просто ошарашенного отца.
Чёрт возьми.
— Что… что это такое, идиот?! — вдруг выкрикнул Люциус, удивлённо смотря то на сына, то снова на Грейнджер, громко всхлипывающей от накрывшей её истерики. — Пробуй ещё раз! Давай, говори ещё! Ещё, пока я не увижу этого!
Она, в полном непонимании и шоке, несколько раз зажмурила и открыла глаза для того, чтобы согнать пелену от слёз и чётче увидеть лицо Драко или хотя бы его выражение лица. Когда из его рта снова послышалось
«Круцио» — тихое и уже далеко не такое уверенное, Гермиона не смогла сдержать вырвавшийся вздоха страха, но в этот раз глаза не закрыла.
Страха. Конечно. Страха не перед болью, а перед тем, чтобы увидеть перед глазами картину его предательства. Ведь пока она не видела заклятия, вырывающегося из его палочки, то вполне могла списать всё это на что угодно, но не на правду. Клона Драко. Его актёрскую игру. Розыгрыша. Галлюцинации. Да что угодно, собственно. Она всё же закрыла глаза.
— Ты! Идиот! Что ты натворил?!
Гермиона слышала, как громко кричал Люциус, и как громко дышал Драко, почти всхлипывал, когда снова открыла глаза и уставилась на них, словно на Дементоров. Удивление — да, точно, скорее настоящий шок от внезапно пришедшего осознания сразу после того, как всего на одно мгновение она встретилась с его напуганным взглядом.
Круцио требует
желания доставить человеку боль. Малейшего. Злость, ненависть, обида — внутри должно быть хоть что-то для того, чтобы использовать его, потому что тёмное заклятие требует проявления хоть каких-либо отрицательных чувств. Ранее Гермиона никогда не встречала ни одного человека, кто не смог бы использовать Круцио. У кого бы не получалось доставить другому человеку боль. Может быть, потому, что она и так знала слишком мало тех, кто вообще мог бы использовать Круцио. Запрещённое заклятие. Она слышала о том, что оно не работает только в адрес тех людей, к кому человек вообще не испытывает ни одного отрицательного чувства. Даже наоборот — одни положительные. Такого Гермиона тоже не встречала.
А теперь перед ней стоял Драко Малфой вместе с Люциусом Малфоем и уже в следующее мгновение она чувствовала жуткую боль, растекающуюся по телу от тёмной силы второго, противилась и кричала, извиваясь на полу в верёвках, но всё ещё смотрела в его глаза. Глаза Драко, упавшего на пол на колени, были светлыми и настоящими. Его взгляд нашёл её и они так и продолжили какое-то время лежать на полу, почти умирая, точно сходя с ума от боли, но ни на минуту не отводя взгляда друг от друга. Прямо как когда-то давным давно, на полу дома Малфоев. Прямо как когда-то, когда всё только начиналось.
Когда он почти силой выводил сына из её личной темницы, Гермиона рыдала от извиняющегося, но такого холодного взгляда Драко и пугающего, буквально истерического голоса Люциуса:
— Думаешь, сможешь выиграть? Думаешь, у тебя есть шанс выжить? — смеялся тот, громко моргая. Грейнджер пыталась угомонить дрожь от нахлынувшего холода, всё ещё лёжа на пола и видя лишь его ноги до пояса. —
Он убьёт тебя. Вот увидишь, он убьёт тебя и даже не моргнёт! Будь я проклят, если не добьюсь этого!
Она думала, что не боится в этой жизни ничего больше, чем горе родных или плохие оценки. Думала, что вряд-ли что-то переплюнет злой взгляд профессора Снейпа после одного неправильного ответа или стыда от публичного унижения из-за пышных волос или длинных юбок. Гермиона Грейнджер надеялась, что болезнь матери или ложь самым близким друзьям — самые худшие проявления страха. И она ошибалась. Она думала о том, как скоро Драко Малфой сможет стоять перед ней в следующий раз, о том, спустя сколько времени его рука всё же не дрогнет и он сможет измучить её до смерти… думала и понимала, что страх — не то, что должно было волновать её. Она знала лишь то, что должна была держаться. Ради Гарри, которому была так нужна, ради Рона, Джинни, Фреда, Джорджа, Невилла, ради мамы и папы… Ради себя.
Ради того, что было между ними с Драко. Она знала это и продолжала держаться.
Но всё рано или поздно заканчивается.
* * *
Её отвязали от стула. Спустя какое-то долгое время, когда руки стали кровоточить и опухать, когда всё её тело сковывалось и переставало слушаться, Люциус Малфой, вероятно, решил, что Гермиона Грейнджер заслуживает провести свои последние сутки свободной от верёвок и с наполненным желудком.
Гермионе хотелось оставаться гордой и не прикасаться к еде, в которой, вероятно, вполне могло быть что-то намешано, но жуткая боль в желудке вызывала слишком огромный дискомфорт. Еда была холодной и по ощущениям отвратительной, но вкуса Гермиона почти не ощущала. Она дрожала, поджимая под себя колени, когда пила стакан с чистой водой и продолжала дрожать, когда руки и ноги получилось свободно выровнять. Пожиратель Смерти, остававшийся всё это в её темнице, оповестил девушку о том, что на завтра назначено их общее грандиозное собрание. И её смерть. Мужчина лет тридцати казался ей обезумевшим и резким, но Гермионе показалось странным, что он не имел никакого интереса к её личности и не задержался в камере больше ни на мгновение.
Она была рада снова остаться в
одиночестве.
Грейнджер обнимала свои колени, прижавшись спиной к ледяной стене, снова и снова зачем-то измеряла медленный, едва ощутимый пульс на собственном запястье. Из-за недавних пыток её руки дрожали и чувствовать пульс большим пальцем становилось всё сложнее.
Она предполагала, что скоро у неё начнётся обморожение из-за холода, истерик и ран. Если ещё не началось.
Повсюду была почти полная темнота — где бы её не держали, тут не было и намёка на какие-либо окна или двери. Также была тишина. Её закрыли и это было вполне логично — Гермиона даже не подходила к двери, чтобы это проверить. Любое движение, в особенности связанное с ногами, вызывало сильные судороги и тошноту.
Спустя полчаса из неё вышло всё, что она успела съесть. Спустя ещё час Грейнджер просто улеглась на грязный пол, поджимая под себя колени и локти, продолжая смотреть в одну и ту же точку — небольшое пятно на противоположной стене грязно-кровавого оттенка. Она почти не моргала, вздрагивая каждые три с половиной секунды, заставляя себя не закрывать болевшие глаза, продолжая мысленно насиловать себя воспоминаниями и возможными догадками.
Завтра. Это значит, что ей осталось продержаться всего сутки — совсем скоро всё либо закончится, либо… Мысли путались и не давали возможности сконцентрироваться на чём-то одном. Гермиона пыталась обдумать слова, услышанные от профессора Снейпа, но они так быстро смешались со всеми остальными воспоминаниями, что напрочь исчезли из её памяти. Почти.
Она помнила, как сильно тогда надеялась на то, что следом за ним зайдёт Драко и они, быстро развязав её, наконец-то позволят Гермионе поскорее отсюда сбежать. Грейнджер помнила, как часами строила в своей голове догадки по-поводу всего, что происходило с ней в первые часы заточения, как пыталась вспомнить его последние слова, как рыдала, вспомнив их, как звала на помощь, когда Люциус впервые начал её мучить.
Терпеть, лёжа на полу — измотанная, дрожащая, на грани безумия и потери сознания, отчаянная и сдавшаяся, Гермиона почему-то всё равно сдерживала себя, чтобы не заснуть. Она повторяла себе снова и снова:
«Не спи, Грейнджер. Держись. Держись. Ещё недолго». Она думала о том, беременна ли на данный момент и была ли до этого — сумасшествие после всех испытанных пыток, не так ли? Гермиона больше не чувствовала напряжения в животе и ей казалось, что вся та ерунда с беременностью была действительно ерундой.
Когда Грейнджер подумала о том, что эти слова, засевшие в её голове, на самом деле могут быть не её словами, туман вокруг распространился ещё сильнее и её снова вывернуло наружу. Гермиона не знала, зачем на ней использовали очищающее заклинание и кто вообще это сделал, но только в этот момент она поняла, что на её коже нет грязи, как и под ногтями. Один глоток воздуха отдавался жгучей болью в лёгких. Один глоток слюны в горло — чувство, будто всё внутри раздирает её, а слюна разъедается прямо во рту.
Желание умереть. Гермиона никогда в своей жизни не хотела собственной смерти. Она не понимала людей, которые рано сдавались — тем более не могла понять тех, кто сдавался, даже не начиная битву, но в какой-то момент поняла, что больше не хочет поступать правильно. Ей не хотелось думать о том, что сейчас было бы вернее или проще для других. Для себя — сдаться, перестать сопротивляться и поддаться искушению, закрыть глаза и наконец-то погрузиться туда, где вся её боль закончится. Туда, где не будет плохих воспоминаний, боли или крови, неправильных поступков, лжи, предательств или страхов.
Гермиона думала о том, как было бы прекрасно больше не чувствовать собственной вины за всё, что происходит со всеми вокруг неё. Она отдала бы всё, чтобы наконец-то отказаться от всего этого и прямо сейчас её ничто не останавливало так и сделать.
Её глаза закрывались уже чаще — на несколько секунд или даже десять прежде чем снова открыться на каких-то пару миллиметров. Гермиона не поняла, как это произошло и почему, но перед глазами само появилось воспоминание о том, как сильно Драко когда-то хотел сдаться также, как сейчас хотела она.
— Грейнджер?
— Ты. Стоишь. На краю, — недовольно пробурчала она, вновь и вновь кидая взгляды на него и на скалу, с который он вот-вот мог бы упасть. — Малфой. Не будь глупым.
— Может, ты спасешь меня? — Драко смеялся. Он был пьян. — Почему нет? Ну же, давай, ты же любишь всех спасать…
Гермиона постаралась сделать шаг к нему, и Малфой качнулся на месте, чуть ли не упав вниз. Она чувствовала, как быстро билось её сердце. Страх окутал её.
— Зачем ты пил? Просто подойди ко мне, ладно?
Она делала шаг за шагом. Драко недоверчиво смотрел на расстояние между ними. Пару метров.
— Я не хочу быть злым, — тут же выдал он, и продолжил всматриваться в лицо Гермионы.
Она остановилась.
— Не хочешь?
Её голос дрожал. Мерлин, он стоял так далеко.
— Не хочу. Быть слизеринцем и чистокровным почти точно определяет твой статус, и никто… никто просто не понимает, что мы этого не выбирали. Я не выбирал.
— Ты не прав. Малфой, ты сам выбрал оскорблять всех, именно ты решил стать таким, а не кто-то за тебя. Если говорить про школу…
Спорить с ним сейчас было самой неудачной идеей.
— Какая школа, Грейнджер! Я говорю тебе про жизнь! Издеваться над кем-то в школе и стать темным магом — это совершенно разные вещи! Ты должна понимать это, если действительно такая умная! Мать твою, я обязан быть тем, кем мне скажут, и как бы я не хотел… выбора не будет никогда!
Он кричал, словно хищный зверь, практически рычал на неё. Эта картина привела её в ступор. Руки задрожали.
— Тебе заставляют стать Пожирателем Смерти?
— Да какая разница?! Этот статус нихуя не означает! Можно не быть Пожирателем, но все равно являться убийцей и сволочью, так что эта чёртова метка совершенно ничего не значит, понимаешь?
О, Мерлин, он становился таким злым. И теперь он стоял спиной к обрыву. Будто вот-вот собирается полететь.
— Я поняла тебя… знаешь, это очень страшно. Я думаю, что в душе ты не тёмный… то есть, ты тот ещё мерзавец, но за эти дни ты помог мне, и… с тобой можно поговорить о чём-то. Ты кажешься обычным человеком.
— О, мне определённо легче! Спасибо, Грейнджер, я прямо сейчас передумаю убивать себя!
Она поняла, что именно может его облагоразумить.
— Твоя мама… помнишь, Малфой? Ты рассказывал, что она тебя любит. Если это так, то от твоей смерти ей будет очень плохо, ты понимаешь? Не думай, что таким образом ты делаешь кому-то одолжение. Ты прав. Правда в том, что всем будет всё равно, если кто-то умрёт. Почти всем. Не важно ты, Гарри… может быть, совсем скоро умру и я… найдутся люди, которые будут страдать, но со временем все просто забудут. Такова жизнь, Малфой. Разве ты живешь ради того, чтобы тебя забыли? Твоя мама, возможно, единственная, кто будет скорбеть, и ты же знаешь, что с ней может произойти без тебя? Уверена, её жизни многое угрожает.
— Не пытайся мне грозить моей матерью.
— Грозить? Малфой, я всего лишь говорю, что ты живешь или умираешь не для кого-то. Для себя. Ты думаешь, что сделать кому-то лучше, умерев? Это не так. Если ты умрёшь, ты точно не поможешь никому, а если продолжишь жить, то есть хотя бы малейший шанс сделать что-то полезное. Ты никого не спасешь своей смертью, — она говорила уверенно и медленно, всё ближе подходя к нему.
Шаг. Два. Три. Между ними метр.
— Думаешь, не спасу? А что, если спасу?
В его глазах была боль. Открытая. Жуткая. Сердце вдруг начало сжиматься.
— Просто прекрати. Вспомни маму. Пожалуйста. Вспомни её.
Она уже протягивала ему руку, с доверием смотря прямо ему в глаза. Он возьмёт её. Возьмёт. Он обязан сделать это. Смерть Малфоя могла бы разрушить многое.
Резко он схватил её за руку, но не отошёл от края, а притащил её к себе. Мгновение, и теперь она свисала спиной к самому настоящему концу. Ветер раздувал её волосы, Гермиона громко взвизгнула.
— Что, если бы я убил тебя? Прямо сейчас? Что бы ты сказала?
Его голос был просто сумасшедшим, как и пылающие глаза.
— Я бы ничего не сказала, потому что была бы мертва, — издала смешок она.
— Думаешь, я этого не сделаю?!
Он надавил на её плечи, и теперь Грейнджер свисала ещё ниже, практически полностью паря в воздухе. Если бы не руки Малфоя, державшие её, она бы уже давно упала.
— Я думаю, что не… не сделаешь, — её голос дрожал, как и всё её тело. — Я доверяю тебе. Ты спас меня. Ты можешь быть хорошим. Ты не убийца.
Гермиона откинула голову назад, несильно ударяясь ею о грязный пол, когда вся темнота настоящего вдруг предстала перед ней вновь. Она почувствовала себя настоящей сумасшедшей, когда лёгкая улыбка растеклась по её лицу, а образ старого Драко Малфоя, всё ещё не стоявшего перед глазами, словно призрак, вызывал странные мурашки по коже.
«Ты не убийца». Она говорила ему так, когда он хотел спрыгнуть со скалы из-за того, что должен был рано или поздно убить её. Драко должен был убить её и стать Пожирателем Смерти, но если бы не она, он бы убил себя и на этом их бы история просто закончилась. Гермиона прикусила себя за язык и злобно зарычала. Она не могла сомневаться в нём после этих воспоминаний — просто не имела права хоть немного сомневаться в чём-то, что он делает, но картинка стоявшего напротив Малфоя с зажатой палочкой почему-то снова заставлял рухнуть все вдруг появившиеся капельки надежды.
Грейнджер так сильно хотела отплатить Драко за всё, что он сделал для неё. Она хотела забыть всё тёмное и помнить лишь светлое — всё, что он заставил её испытывать рядом с ним, всё, что позволял испытывать на протяжении долгого времени даже несмотря на всё дерьмо, что случалось с ними.
То, что было между ними, определённо точно можно было как-то назвать, но силы закончились и Гермиона не могла больше думать об этом. Она в последний раз закрыла глаза, наконец-то погружаясь в такой глубокий сон — без всего, что окружало её тут, в реальности. Без него. Без боли из-за него. Без воспоминаний о нём.
— Чёрт, Грейнджер, я же просил!
Ей хотелось смеяться. Слышать его голос в собственной голове было точным признаком настоящего безумия. Вот и всё, Гермиона.
Конец.
