Больше, чем напарник

Какузу, к своему удивлению, даже смог выспаться, хотя всю ночь ворочался, не в силах выбросить из головы увиденную вечером картину. Утром он не стал заходить в номер напарника, как делал это в те редкие случаи, когда они спали в раздельных номерах, лишь постучался. Язычник открыл ему и, в несвойственной для него спокойной манере попросил подождать пару минут. Финансист оторопел и еле сдержался, чтобы не съязвить по поводу того, как хорошо секс влияет на жреца, раз он сегодня такой благостный, но представил скандал, который развернулся бы после этого, и промолчал. Хидан забрал с журнального столика шляпу, приладил косу за спину и вышел из номера. Краем глаза казначей отметил, что в нем был относительный порядок. Слегка примятая постель и висящее на стуле мокрое полотенце совсем не показатели того, что здесь оставался на ночь такой боров, как Хидан, для которого разбросать неразбрасываемые вещи и обложиться всякой съедобной дрянью было действом святее его Бога. До убежища нужно было добираться еще два дня, что подразумевало ночлег на открытом воздухе. Погода была все такой же пасмурной, дождь мог полить в любой момент и нужно было найти хоть какое-то укрытие, прежде чем они промокнут до нитки. На душе у Какузу, будто вторя погоде, стоял сумбур. С одной стороны, он узнал откуда у его напарника взялись деньги и у него появился повод подразнить Хидана. С другой же… бессмертный не знал, как ему теперь относится к юноше. Нукенин Водопада никогда не уважал шлюх и платить кому-то за секс считал ниже своего достоинства, тем более, что такое, если уж приспичит, можно сделать самому и бесплатно, либо добиться желаемого силой. Но увидев как отдается собственный напарник, зная, как он стонет в постели, как выгибается, как хватается за партнёра и как ему нравится, нельзя было просто взять и забыть это, как какую-то шелуху. Хотя хотелось. Хидана хотелось. Какузу поморщился: в паху от таких мыслей болезненно потянуло. Хидан и не видел страданий напарника, летая где то в своих мыслях, даже не болтал без умолку, стараясь всеми силами вывести финансиста из себя. Возможно, виной было то, что вчера ему доставили крышесносное удовольствие, которое он будет вспоминать с улыбкой, а может и в том, что Какузу теперь его абсолютно не интересовал. Нравится трахаться, так, сука? День назад. Кафе. — Как же ты меня бесишь, гребанный ты жмот! — бурчал язычник, справляя нужду. Его сейчас бесило все. Жадный и вечно ворчащий напарник, Лидер самодур, идиотский план по захвату мира, погода, херовая еда, да даже вода, и та бесила. Жертв не было почти неделю, еще немного и он отстанет от графика. Хидан вздохнул, вымывая руки, и уткнулся лбом в холодное зеркало. Спину обожгло знакомым изучающим взглядом. Тело среагировало само и юноша, стряхнув с пальцев капли изящным движением, развернулся к незнакомцу лицом, опираясь на стену лопатками и ногой, согнутой в колене. Он сначала оглядел уставившегося на него мужчину так же изучающе, и, удовлетворённо улыбнувшись, поправил плащ организации, распахивая его и слегка оголяя грудь. Незнакомец ответил на его улыбку и тихо присвистнул, делая шаг ближе к открытому для действий жрецу. С такого расстояния мужчина был красив. Темные волнистые волосы, серые, чуть раскосые глаза, высокий рост и крепкое тело. Чем-то он даже напоминал Хидану собственного напарника, с поправкой на цвет глаз и волос, кожи, черт лица, характера и… Всего остального. — Воу, а ты хорош. Могли бы мы… пообщаться чуть ближе, м? — проворковал он, осторожно, мягкой поступью приближаясь к Хидану вплотную, пока не упёрся рукой в стену около его плеча. Нукенин Югакуре вжался в плитку всем телом, сладко вздрагивая от того, насколько соблазнительным казался этот жест. — Можно. А не скажешь имя, которое мне посчастливится выстанывать? — мягко поинтересовался фанатик, чуть ли не мурча эту фразу на ухо потенциальному клиенту. Незнакомец, в ответ оскалившись, завел его в самую дальнюю кабинку и закрыл дверь на защелку. Язычник зачем-то подумал о том, что Какузу, с его-то силой, такую защёлку сломает, даже не заметив… — Зови меня как хочешь, мне все равно. А как зовут тебя? — ласково спросил брюнет, опуская пойманную рыбку на колени и вплетая пальцы в мягкие белые волосы. — Зови меня… деткой, — глуповато, да, но для партнёра на один минет и предполагаемую ночь сойдет. Мужчина кивнул, перемещая ладонь на затылок и взглядом указывая приступать. Хидан послушный мальчик. Только если за деньги. Юноша пальцами проложил себе дорогу по бёдрам мужчины к паху и накрыл ладонью, нагретой, выступающий бугор в штанах. Уже готов, ну и ну… Хотя и так хорошо, возиться меньше придётся. Стягивая ткань штанов вниз, Хидан облизнул губы, увлажняя, закрыл глаза и, представив перед собой совсем другой образ, коснулся языком крупной горячей головки. Ему так хотелось, чтобы вместо незнакомца, пускай и красивого, был его собственный ворчливый напарник. Да, объективно, Какузу нельзя было назвать красивым, тем более он постоянно носил эту дурацкую маску, но было в нем что то такое, что заставляло внутренности нукенина Югакуре скручиваться в тугой узел. Хидан доводил его, узнавал, закатывал истерики, пробовал найти границу, обратить на себя внимание, и он это внимание получал в виде ранений и переломов, и это тоже было немного приятно… Но, говоря о каких-то чувствах… Он даже и не мечтал о взаимности, не то что о совместно проведенной ночи. Это было бы слишком хорошо для такого грешника. В любом случае, Хидан прямо сейчас отсасывал, и отсасывал совсем не Какузу. Не его член он так старательно ласкал языком и губами, пускал за щеку, в растянутую глотку, не его смазку он слизывал с такой жадностью, но он представлял, и этого представления хватало для того, чтобы возбудиться самому. Интересно, как бы Какузу реагировал на минет. Как бы он хватал партнера за волосы, как бы толкался, какие звуки бы издавал, позволял бы удовлетворять себя или ему больше нравилось мучать нижнего, чтобы потом доставить удовольствие ещё большее… В любом случае, сейчас с ним был кто-то другой, поэтому и воображаемый Кузу вел себя по-другому в этот раз, как было и много раз до этого, и будет, и Хидан не прельщался мечтами: сравнивать с настоящим напарником нельзя, а если до дела с ним вдруг дойдет, он может разочароваться. Клиент крепче перехватил волосы и ускорился, выбивая из головы все мысли. Язычник застонал, потирая собственный член мокрыми пальцами, и от охватившей горло вибрации незнакомец замер и, прикусив губу, кончил. Хидан с трудом вдохнул через нос, сглатывая порции горьковатой спермы, и, облизыв все, отстранился. Кузу был бы лучше на вкус… — Уф… Спасибо, детка. Не будешь против, если я доставлю удовольствие и тебе? — Хидан только кивнул, показушно улыбаясь, и поднялся на ноги, позволяя вставшему на колени клиенту резко взять целиком. Язычника, уже малость попривыкшего к подобного рода практикам, все равно выгнуло так, как не выгибало уже лет пять. Ох, а он хорош… Вцепившись одной рукой в волосы, а другую закусив, юноша постарался расслабиться и просто получить обещанный кайф. Сознание мутилось, стоило только прикрыть глаза: вместо случайного партнера казалось, будто это финансист так жадно ему сосёт. Стал бы Какузу?.. Имя напарника едва не сорвалось с его губ, но он вовремя прикусил ребро ладони и кончил, содрогаясь и с трудом смаргивая заплясавшие на веках красно-зеленые точки. — Это было невероятно, детка, но мне мало. Я хочу больше, намного больше, — зашептал брюнет, удерживая язычника у стены и помогая надеть чертовы брюки. — Я здесь на одну ночь, с напарником, — хрипло ответил блондин, пытаясь совладать с дрожью во всем теле. — Хм, значит вы шиноби? Я когда-то не решился им стать, открыл хорошую гостиницу, для обеспеченных гостей. Мы могли бы провести там ночь, — продолжал соблазнять мужчина, мягко поглаживая Хидана по плечам и лицу. Жрец согласно кивнул, облизнул губы и покинул кабинку. Незнакомец вышел следом и, окликнув юношу, протянул пачку денег. Хидан улыбнулся купюрам, подставляя ушко под горячий шепот. — За удовольствие надо платить, верно? За нашу ночь я отдам вдвое больше. Хидан был доволен. Настолько, что даже вопрос Какузу о том, что это было и что ему сказал мужчина, почти не взволновал и не взбесил. Тем более что в гостинице, на крепкой теплой кровати, после тщательной подготовки, во время которой Хидан чувствовал только удовольствие, был такой секс, которого у язычника давно не было. Началось все с лёгких ласк в коридоре, оттуда они переместились в душ, где мужчина, удерживая язычника на весу, трахал так, что альбинос, пытаясь не биться головой о стену, вынужден был обнимать партнёра неприлично крепко. Из душа, мокрые и довольные, они переместились на кровать, и именно там фантазия его партнера проявила себя во всей красе. Обездвиживание, завязывание глаз, необычные позы, игры с оргазмом и все то, что Хидан знал и мог исполнить, будто выпускница элитного борделя. Но одно было неизменно, находясь на грани, незнакомец укладывал его на спину и через пару движений кончал, бурно и много. А чтобы ни капли не пролилось, он с маниакальной улыбкой заталкивал в проход крупную пробку, которую оставил Хидану на память. От мыслей о хорошем сексе его отвлек ворчащий Какузу, который сказал, что нужно сделать привал и переждать дождь, который вот-вот начнется. Язычник рассеянно кивнул, мыслями все ещё находясь в гостинице, где его так качественно оттрахали. Из фантазий его вывела пощечина, причем настолько сильная, что юноша, пролетев около метра, ударился головой об пол пещеры, которая на время стала им домом, кровом и всем прочим. — Блять, ты чего творишь?! Совсем мозги высохли? — обиженно воскликнул парень, потирая голову. Какузу только пожал плечами и снова отвлекся на костер, над которым вполне мирно булькала похлёбка. — Думаю вот, откуда у тебя деньги, Хидан… Язычник, все ещё потирая ушиб, нервно одёрнул плащ, запахивая его поплотнее, и придвинулся к костру. — Заработал. — Как заработал, если мы с тобой постоянно вместе? — казначей под маской даже улыбнулся, — не можешь же ты работать по ночам. Или можешь… Шлюхи ведь работают, а ты, вроде, для такой подработки вполне годен. Плевать, что парень, мало ли какие люди сейчас ходят… Язычник пытается не подать виду, хотя внутри у него все холодеет: неужели Какузу догадался? Или, не дай Джашин, видел что-то?.. — Ты на что намекаешь? — На то, что ты в бляди подался. И как, клиенты идут? — Идут… — он отвечает прежде, чем думает, и злой взгляд Какузу отпечатывается на лице постыдным румянцем, — то есть, блять, какого лешего ты думаешь, что я чем-то таким занимаюсь?! — Вчера я долго не мог заснуть, потому что этажом выше кто-то так громко стонал… — Это мог быть кто угодно, это гостиница, Какузу!!! Банкир помешивает еду в котелке, и замечание жреца, эхом разнесшееся по пещере, долго остаётся без ответа, ровно до того момента, когда Какузу снимает котел с огня и, отставив его, движется к напарнику. — Я спрашивал о соседях, Хидан. Нукенин Водопада наклоняется, и жрец тяжело сглатывает, потому что даже от этого движения веет яростью. — И выше этажом номер был только у тебя. Хидан не помнит, как все началось. Кажется, с удара. Его больно припечатали к стене и раздели, лапая везде жадно, грубо, наслаждаясь молодым телом, на котором каждый синяк заживал за несколько минут, над которым можно было издеваться долго-долго, и жрец, привыкший к такому отношению напарника, стерпел бы. Он и терпит, прекращая даже протестовать: пихает своё «нет», как можно дальше, потому что душой хочет касаний этого человека, но… не таких. И если бы Какузу не рычал на ухо гадости про то, какая он мерзкая шлюха и, наверное, перетрахался со всеми Акацуки, а ему одному, почему-то, не даёт, Хидан бы получил чуть больше удовольствия. — Я что, особенный? О, да… Особенный. Никак иначе язычник не может это охарактеризовать: ему плохо, ему горько и больно, уголки губ порвались и щиплют: у Какузу очень большой и толстый, а в штанах тесно от возбуждения, и это просто отвратительно. Неправильно. Ему не должно нравиться такое обращение, он тоже человек, он хочет ласки в постели, удовольствия, ради этого он и спит, собственно, он не так сильно любит боль во время секса, и уж точно не так сильно любит Какузу, чтобы глотать его семя с таким остервенением и голодом, с которым он это делает. Банкир улыбается под маской; этого не видно, но взгляд его теплеет, и Хидан, немного отвлекаясь, робко улыбается в ответ, за что получает по лицу серию новых ударов и пинок под зад, чтобы лег уже нормально и не вздумал даже дёргаться. Какузу опускается сзади и трогает. Гладит икры, бедра, ягодицы, разводит их в стороны и смотрит долго, неприлично долго, касаясь, наконец, пальцами сухой дырочки. — Ты такая блядь, Хидан, мне даже противно. Но я снизойду и попробую поискать, чем тебя смазать. Поиски не увенчались успехом: Какузу только огляделся, хмыкнул что-то и перевернул обрадованного жреца на спину. Тот уж было подумал, что все закончилось, но его напарник, ебаный, блять, козел, ударил укреплённым дотоном кулаком прямо в живот, в котором до сих пор болтались остатки чужого семени, которое тут же, как из гнилой груши мякоть, потекло по ягодицам взвывшего язычника на его собственный плащ, растеленный на холодном камне. — Нашел. Следующие несколько часов смешались в сплошную агонию: Хидана рвали, били, пытались вырубить, нещадно трахали в рот, забывая, кажется, о том, что он должен дышать, кусали и царапали, кончали глубоко внутрь, настолько глубоко, что горячее семя будто навсегда оставляло на внутренностях дымящиеся ожоги. Возможно, Хидан заснул. Возможно, озверевший Какузу все же нашел способ лишить его чувств и надругался над телом во сне, и, черт, лучше бы это все действительно было сном. Плевать на тело, так ужасно на душе никогда не было. Но боль, кровь и потеки спермы на бедрах говорили о том что случившееся было реальностью. До убежища они брели в полном молчании, а когда всё-таки дошли, Хидан отчитался Лидеру, попросил пару дней отдыха и, получив разрешение, завалился в свою комнату. Жрец молился. Глушил рыдания в подушку, кусая угол и проклиная все на свете, ещё молился, и ещё молился, величайшим даром считая отсутствие на кухне Какузу и возможность набрать еды и запереться. Когда слезы кончились, его, наконец, сморил сон. Язычник проспал беспробудно трое суток, а когда Лидер вызвал всех на совещание, спустился ко всем молча, без привычных своих выкриков и подколок. Члены организации не удивлялись открыто — на то они и были преступниками, но внутри каждый из них хоть раз задался вопросом о случившемся. Адепт Джашина казался ледяной глыбой, лишенной эмоций и чувств. Под глазами залегли темные круги, а черты лица стали острее, так что теперь юноша и сам казался ходячим скелетом. Изменился и взгляд. Холодный, злой и колкий, он скользил по полу и стенам, избегая чужих глаз. Что-то явно произошло, причем не за эти три дня, а раньше, потому что жрец выгорел и будто переродился, становясь ещё более худшей версией себя самого. Всем на базе ясно, что ничего хорошего эта метаморфоза не принесет.