Блики сонного песка

      Пузатый громоздкий советский шкаф, точно телохранитель, стоял между дверью, ведущей из комнаты в коридор, и разложенным в двухместную кровать диваном. С одной стороны простыню придерживала стена, одетая в старые безвкусные бледные обои, с другой — пара стульев: чтобы даже если во сне ребенок подберется к краю огромного для него спального места, хотя бы спинки стульев, словно деревянная оградка, удержали бы его от падения на грубый паркетный пол. Фонари, висящие редкими бусинами на покачивающихся от ветра проводах, проливали в комнату слабый рыжий свет. Он протискивался сквозь тюль, как фарш через мясорубку, разбрызгивался по стенам, деревянным панелям книжных полок и чуть ли не зеркальной полировке большого платяного шкафа, оставлял вокруг себя резные тени, столь похожие для тревожного детского воображения на хищные кровожадные морды…       Совсем не от холода — в теплой-то комнате — мальчик лет семи натягивал одеяло до носа. В этом пухлом расплющенном облаке было что-то, заставляющее чувствовать себя в безопасности: волшебный щит, которого не коснется когтистая лапа ни одного чудовища. Ребенок знал, загляни он под разложенный диван — и перед ним окажется непроглядный мрак, клубящийся над грубой половой доской, в котором может скрываться что угодно… И потому, чувствуя эту наверняка совсем не пустую тьму спиной, мальчик изо всех сил сжимал края одеяла. Разумеется, монстров не существует — так из раза в раз говорит мама, а значит, это правда! Н-но…       Словно пожалевший размаха маятник, за окном все качался фонарь. Сонливость просачивалась в детскую голову вместе со светом сквозь медленно закрывающиеся глаза — открывающиеся вновь совсем ненадолго, но опять проигрывающие тяжести век да пушистых ресниц. Горящее, будто высокий камин, окно расплывалось, как и вся комната, окутанная полутьмой.       Ребенок уже почти погрузился в сон, когда по ту сторону ледяного стекла, задувающего сквозь широкую щель для проветривания холодный воздух, вдруг возникла неспокойная тень. Не до конца понимая, на что же он смотрит, мальчик сонно взирал на выплывающую из-за правой рамы фигуру. Вся облаченная в старую темную ткань, развевающуюся плавно, нереалистично, вразнобой с порывами городского ветра, она длинными жилистыми руками касалась стены многоэтажного дома и стекла, словно лишь благодаря этому продолжала держаться в воздухе на высоте третьего этажа. Из неглубокого капюшона торчала голова, лишь отдаленно, как и руки, похожая на человеческую; серая кожа обтягивала кости, жилы, вены и хрящи под страшным натяжением, будто существо голодало многие недели. О выпирающие скулы можно было порезаться. Глаза горели желтизной, как если бы это был всего лишь блик на фотоснимке. Из-под иссушенных, априори несмыкающихся губ торчали острые акульи зубы, густо растущие из почти человеческих челюстей.       Сон мгновенно был сдернут как замаранная скатерть со стола; детские глаза в шоке расширились, миниатюрные пальцы стиснули и подтянули край одеяла к щекам, неистово дрожа. Это не было похоже на сон: мальчик чувствовал сумасшедшее биение сердца, тремор похолодевших мышц, окаменение легких. К его глубочайшему ужасу, все было слишком реально — потому что он не спал…       Длинные когтистые суставчатые пальцы плотоядной твари едва различимо царапали стекло, пока она проплывала мимо окна; тряпье танцевало темным шлейфом, точь-в-точь водоросли в мутных водах реки. Нечто уже перестало касаться стекла, дотронулось до стены, готовое исчезнуть из вида так же внезапно, как вообще появилось… но замерло. И медленно повернуло кошмарный лик в сторону окна. Прекрасно видящие в темноте глаза в мгновение ока отыскали единственное неспящее в столько позднюю пору дитя. Взрослые поглощены собой настолько, что внимание их ударяется о невидимое зеркало, не достигая кожи существа, и рикошетит в разные стороны; дети же слишком внимательны, слишком голодно изучают новый, странный для них мир, слишком глубоко вглядываются в слои реальности, меж которых скрытно от человеческих глаз стараются протискиваться подобные твари — на пути от жертвы к жертве, в вечном поиске еды…       Маленькое слабое сердце вздрогнуло до боли. Мальчик с громким всхлипом сжался калачиком, накрылся одеялом с головой, оставив лишь щелку между простыней и пододеяльником. Сквозь нее, трясущийся от ледяного ядовитого страха, он видел, как чудовище приникло длинными серыми ладонями к стеклу. Неощутимый ветер направлял невесомые лохмотья монстра в едва заметную щель микропроветривания, точно дым. Грязное рваное одеяние просачивалось в комнату, являло отсутствие у существа ног и нижней половины туловища. Черным туманом обратилась вся его фигура — и, заклубившись у заставленного цветами подоконника, уплотнилась, вновь слилась воедино уже в комнате — в десяти шагах от продуваемой сквозняками постели. Огромный разложенный диван напоминал квадратную тарелку, накрытую салфеткой, под которой бессильно дожидался незавидной участи ребенок… Монстр плыл вперед, протягивая неестественно худые и длинные руки, расстояние между ним и мальчиком неуклонно сокращалось: семь шагов… пять… три… Темный силуэт с кровожадно горящими, бликующими в полутьме глазами закрыл собою окно, фонарь, безучастный дом напротив с чернотой в застекленных глазницах. Ребенка обуяла такая сильная дрожь, словно его лихорадило от высокой температуры, способной оплавить мозг, как свечу. В легких воздух едва протискивался меж завалов камней, поэтому первое усилие пробудить голос окончилось хрипом да скрипом, но в следующую же секунду — когда когтистые пальцы почти дотронулись до накрытой одеялом спины, — раздался громкий детский крик, оглушительный после столь длительной тишины! Мальчик звал маму надрывно, он повторял это слово до того часто, делая краткие паузы для вдохов, что оно потеряло смысл, стало пустым звуком, как любой другой повторяющийся слог.       В коридоре за тонкой дверью послышались шаги. Чудовище дернуло лицом мертвеца в сторону яркой черты, нарисованной светильником между дверью и слишком низким порожком; оную перерезали дважды — тени ног. Скрипнула ручка двери, опускаясь. Мгновенно чудовище черной дымной кометой устремилось на шкаф, где растаяло у самой стены…       Дверь распахнулась, на пол пролился желтый свет, усердно подражающий солнечному. Уставшая молодая женщина прошаркала в тапках до дивана, перегнулась через спинки стульев, погладила дрожащего под одеялом сына по плечу.       — Милый, тебе приснился кошмар…       — Нет! Нет! — захлебывался слезами мальчик. — Он правда тут был! Он тут был! Страшный, кошмар!..       — В том-то и дело, что просто кошмар — ночной кошмар…       — Нет, настоящий! Он на шкафу! Я видел, он прыгнул на шкаф!..       — Милый… — с жалостью погладила мать ребенка по волосам.       — Посмотри! — рыдал мальчик, указывая пальцем на верхушку предательски молчащего шкафа. — Он там! Посмотри!..       Лишь для галочки, женщина подняла взгляд: из-под такого угла ей были видны только передние дверцы да боковая стенка шкафа, но никак не верх.       — Там никого нет.       — Есть! Ты не посмотрела! Посмотри!!!       С тяжелым вздохом женщина отошла к противоположной стене, с книжной полки взяла маленькое зеркальце и, стоя к шкафу и сыну спиной, подняла зеркало как можно выше. Рука покачивалась, кисть поворачивалась в поисках нужного участка отражаемой комнаты. Матери показалось, что на полировке отразилась пара уличных фонарей, но блеск полировки отсутствовал — то была стена, должна была быть она, над шкафом. Женщина в недоумении нахмурилась, сглотнула, продолжая вглядываться в зеркальце. В темноте над шкафом желтым горели глаза, горбатая фигура готовилась к прыжку, когтями уперевшись в древесину…       — ГОСПОДИ БОЖЕ!       Зеркало упало на пол, резануло звоном по слуху, раскидало по паркету осколки! Женщина бросилась назад, к ребенку, — но черное облако сорвалось со шкафа, как пантера в прыжке!

…Его увидели — от них не останется даже костей.