Яблочный блюз

– …Укачивает, как на море, – проговорил Сенечка, потянувшись поправить повязку, плотно закрывающую глаза. – Руки! – прикрикнул Павел. – Не болтай, когда не спрашивают. Можно подумать, ты был на море. Можно подумать, не был. Дарницкий считает Сенечку совсем нищебродом, что ли? А себя – этаким принцем-благодетелем, ага. К морю Сенечка ездил в семь лет, перед школой. Голова кружилась тогда от самого вида бирюзовой водной бескрайности, а мама рассказывала ему, мелкому, сказку про алые паруса. Это что же – уже тогда Сенечка в воображении ставил себя на место не отважного капитана Грэя, а странной девчонки, которая поверила бродяге-сказочнику, и ждала-ждала-ждала?.. В реальности Синицын не встречал девчонок, похожих на Ассоль. Его подружки по школе, колледжу и институту, пожалуй, не обратили бы внимания на алый цвет парусов, их скорее привлекла бы немалая стоимость Грэева корабля. Практичные они – девчонки. Даже самые лучшие из них, такие, как Крис. А он, Сенечка, – тихий доверчивый мечтатель. Привлечь его какой-нибудь заманчивой тайной – раз плюнуть. Тем более, когда сам он давно привлечён, увлечён и на всё готов… хотя и страшновато ему. Но это не значит, что им можно вот так командовать! Или значит?.. Резкий тон – часть игры или же неотъемлемый кусок сущности Дарницкого? Страшновато? Страшно… Ещё страшнее, если вспомнить, что рассказывал про Пашу Клим со слов Алёшки. Клим никогда не врёт. Правда, Костров – тот ещё фантазёр, мог и насочинять всякого. Странно, что не мог Сенечка даже сам для себя уяснить, почему вдруг позволил этому человеку, прежде (да и до сих пор!) излучавшему для него опасность, втянуть себя в сумасшедший поцелуй у подъезда, а теперь ещё и согласился на рискованную поездку в неизвестном направлении. С завязанными глазами! Что это было за сорвавшееся с языка: «Тогда ладно»? Будто не сам отвечал, будто под гипнозом. Раньше не случалось подобных срывов. Никогда. Но раньше… он был дома – может, в этом всё и дело? Сейчас его окружала милая-добрая-замечательная, но всё же чужая-незнакомая Кострома. Неродная, однако тесно-близкая и чудным образом на него влияющая. Будто неведомые духи старого города или местные языческие божества не только подсказывают, какие картинки рисовать (за это им, кстати, спасибо!), но и решают за него, Сенечку, как ему поступать со своей жизнью. И не в силах он их воле противиться. Не хотелось бы, чтобы так. От этого понимания делается неуютно и жутко. Это что же – он теперь объект жертвоприношения, что ли? Ой, нет! Лучше уж считать, что сам, наивный лопух, попал в историю. Дурость обыкновенная и никакой тебе мистики, да? Вроде с Павлом договорились, что ничего плохого… Но как довериться человеку полностью в такой ситуации? Тебя везут, а ты не знаешь, куда. Не выглянуть в окно, не оценить выражение лица твоего… похитителя, да?.. – иначе не скажешь. И пусть руки-ноги свободны, но ты никуда не денешься из похожего на бронетранспортёр автомобиля, потому что покрепче верёвки связан обещанием. Не пытаться убежать, из машины не выходить, на телефонные звонки не отвечать, не звать на помощь. Не паниковать. Терпеть. Не теребить повязку и не чесать нос. Не задавать глупых вопросов. Сенечка не болтлив, он обычно молчит с малознакомыми людьми. Павел, несмотря на многие обстоятельства, всё же малознакомый. Не Крис, не Клим, не Юлия Юрьевна – Дар, прекрасный, далёкий, недоступный. Сенечка стесняется до жути. Однако с завязанными глазами безумно хочется разговоров. Пустых, бессмысленных, о какой-нибудь ерунде. Просто чтобы осознавать, что ты всё ещё существуешь. Потому что когда не видно ни зги, кажется, что – не… С завязанными глазами чувство времени притупляется. Думается: прошло невесть сколько, возможно, давно глубокая ночь. Возможно, уже послезавтра. Арсений Синицын не вышел на работу, и начальница Серафима, наверное, костерит его почём зря. Ищет с собаками, обзванивает больницы и морги. Или уволила, нашла другого дизайнера – нетрудно ведь. Наплевать, Сенечка устроится на другую работу, когда вернётся. Если вернётся… А вот как там кот Ёжик? Слопал, наверное, весь оставленный ему корм и воет от тоски. Бедненький… Без еды, без воды. Ну, попить-то он может из унитаза. Это человеку противно, а коту всё равно, вода же чистая. И в туалет сходить может хоть где, если лоток грязный. Ох, влетит за такое ему – не коту, а Сенечке – от хозяина! Подумав о хозяине квартиры и кота, о блондине с фотографии на столе в кабинете, Сенечка улыбнулся. Хорошо, что Дарницкий этого не видел. Мужчина вышел из автомобиля, решая какой-то дорожный вопрос. Авария? Они точно ни с кем не столкнулись. Решил помочь кому-то? Сенечка, подчиняясь приказу «заткнуться и не двигаться», тихо сгорал от любопытства. Но… использовать телепатию ему же Павел не запрещал. Дар просто не знал о его способностях, да они и проявлялись редко. Сейчас как раз такой случай: невозможность сдвинуться с места, отключение всех органов чувств (глаза завязаны, звуки и запахи снаружи в закрытую машину не долетают), полнейшее нервное напряжение… Получилось! Нет, Сенечка не прочёл явственно все мысли Павла и его собеседника, не услышал на расстоянии их разговор, не встали эти двое перед его мысленным взором. И вообще – что за чушь этот мысленный взор! Однако Сенечка уловил суть беседы и слегка успокоился. Не план, не сговор – случайность! Они не знакомы. У того водителя что-то стряслось с машиной, и Паша пытается помочь. Бедолага – не юноша и не старик, человек средних лет. Он безобиден. Сенечка почему-то представил его себе невысоким блондином с пшеничной острой бородкой, привыкшим к линзам или очкам, но сейчас без них близоруко щурящимся. Незнакомец, нервно суетящийся в присутствии уверенного в себе, насмешливого и хамоватого Павла, в Сенечкином воображении был точь-в-точь мужчина с фотографии. С той самой, где он со сногсшибательной блондинкой и детьми. Нет, конечно, это только оттого, что Сенечка только что вспоминал о владельце квартиры. Ни светловолосой красавицы, ни пацанов нет ни рядом, ни в мыслях этого человека. Ну, может быть, они есть где-то на периферии его сознания, куда Сенечке с его слабыми телепатическими навыками не пробраться. А основное, что сейчас пульсирует в мозгу нечаянно встреченного водителя… О, нет! Конечно, никакая это не телепатия – чепуха, бред, вывернутая наизнанку Сенечкина больная фантазия. Укачало, задремал, вот и привиделось… прислышалось… при… Приятно думать, что красавца Дарницкого все вокруг хотят – даже этот внезапный дорожный страдалец, блондин с фотографии. А ведь ревнуешь, Сенечка? Кого, к кому? – а, неважно. Сенечка вырубился окончательно – теперь уже без размышлений, без сновидений, словно упал в глухую мягко обволакивающую темноту. – Пойдём! – его встряхнули за плечи, выволокли из машины, поставили на ноги. Сенечка сердито помычал, слегка сопротивляясь. Куда, зачем? Так хорошо было… Правда, душновато. А сейчас – свежий воздух, который показался густым на ощупь и мятно-ледяным на вкус. Под ногами была неровная почва, кеды запутались в траве и намокли от росы. Вдалеке заливисто засвистела какая-то птица, тонко защебетала другая… Что это – лес? Ничего хорошего от чащобы, глухомани и, не дай Бог, болотины Сенечка не ждал. Нет, вылазки на природу он любил: к кострам и палаткам, к песням под звёздами мама приучила с малых лет; потом он не раз бывал в походах с ребятами из художки. Однако оказаться в лесу наедине с Пашей означало… А, ничего это не означало! Дарницкий же обещал… Или его обещаниям верить не стоило? Нервно, странно, страшно… – Здравствуйте, Павел Евгеньевич, – незнакомый мужской голос прозвучал по-стариковски шепеляво и сипловато. – Заждался? – не отвечая на приветствие, грубовато спросил Дарницкий. – Ничего, всё хорошо. В самый раз. Павел сдёрнул с Сенечки маску. Тот сощурился от ударившего в лицо белого света электрического фонарика. Для глаз, успевших привыкнуть к бархатистой полной тьме, он показался слишком резким. – Добрый вечер, – кивнул в пространство Сенечка. – Чудной ты, малец, – хмыкнул неведомый собеседник. – Утро ведь. Сенечка потёр глаза ладонями и помотал головой, заново привыкая пользоваться органами зрения. Действительно, сумрак был не вечерний, а серебристый – предрассветный. Сколько же всё-таки часов он проспал в машине? Как далеко заехали, успеют ли вернуться к началу его всего лишь второго рабочего дня? Опаздывать не хотелось, даже если его отмажет сам владелец турагентства. Особенно, если… Не нужно ему такое покровительство, не за этим он здесь. А зачем, Сенечка, зачем?.. Худой, словно высохший, сутулый дед в камуфляже повёл городских гостей вперёд, за деревянную изгородь. Там было что-то вроде поляны, а дальше – действительно смешанный лес: среди редких сосен шелестели листвой на лёгком ветру берёзы и осины. До сих пор было непонятно, для чего они сюда приехали: ни Павел, ни старик ничего не объясняли, а Сенечка и не спрашивал. Он уверился, что ничего плохого не произойдёт: от их провожатого исходила аура, определяющая хитроватого, но незлого человека. И вдруг – выбежали на поляну… сразу много – семь? десять? – долгоногих, лобастых, ушастых… Увидели чужих – притормозили, попятились всей гурьбой. Сенечка замер на месте, не заметив, что Павел с камуфляжным стариком отошли в сторону. Смотрел на малышей и почти не ощущал, как у самого ресницы подрагивают, щиплет в носу от близких слёз, а губы расплываются в улыбке. Видимо, сообразив, что разомлевший от умиления паренёк не причинит им никакого вреда, зверюхи перестали трепыхаться, подошли ближе, обступили Сенечку тесным кольцом. Самый смелый боднул его лбом под колено. Сенечка от неожиданности сел в траву, и тут же в него ткнулись мягким влажным носом, лизнули руку шершавым языком, придавили ногу небольшим широким копытцем – всё сразу, со всех сторон. – Ой, как они тебя! За своего приняли, – услышал он откуда-то сверху шелестящий шёпот и мягкий тихий женский смех. Он поднял голову и увидел женщину в резиновых сапогах, тёмно-синем рабочем халате и цветастом платке, повязанном по-старушечьи, с узлом на подбородке. Она была не юная, но и не совсем пожилая. Наверное, такого же возраста, как его мама. Мама! Как она там? Давно не говорил с ней, надо будет, как вернётся, позвонить. Лучше когда она в библиотеке, чтобы точно знать, что её разлюбезный Аркадий не подслушивает. Хотя… не вариант, он может и на работу к ней притащиться, если есть свободный час в середине дня. Сенечка понял, что всё ещё смотрит на женщину снизу вверх, и ему стало неловко. Вероятно она ждала просьбы или вопроса, и он выговорил, наконец: – Они кто – телята, олешки? – Лосики, – ответила женщина с каким-то нежным придыханием. Он вспомнил: Сумароково, лосиная ферма, конечно же. Был здесь однажды: ездили с Кристиной на экскурсию ещё на первом курсе, делали наброски с лосят широкими мягкими штрихами угля на белых шершавых листах блокнота. Но это происходило осенью, и детёныши были гораздо крупней. Эти станут такими же, когда подрастут. – Покорми, – лосятница протянула Сенечке нарезанный чёрный хлеб. Села рядом на траву и принялась с улыбкой наблюдать, как малыши толстыми губами прихватывают протянутые им на ладони кусочки. – Погладить можно? – неуверенно спросил Сенечка. – Гладь! – разрешила она. – Только за уши не тереби. Уши у них как бы вместо глаз. Видят плохо, идут на слух и на нюх. Как и сам Сенечка, когда глаза были завязаны! Лосята с удовольствием подставляли под его ладони широкие лбы и толстенькие замшевые бока. Получалось, что не он гладил детёнышей, а они сами тёрлись о его руки и в благодарность за хлеб и ласку нежно фыркали. – А где их родители? – заинтересовался Сенечка. – Лосики у нас – детдомовцы, – грустно усмехнулась женщина. – Батя с ними и в дикой природе никогда не живёт: оприходовал самочку – и гуляй, Вася! Потому, может, лоси не могут быть домашними, что не стадные они, одиночки. – Разве вы не приручаете? – удивился Сенечка. – Не совсем. Мы, знаешь ли, их обманываем. – Как это? – А вот так, – охотно принялась рассказывать она. – Когда лосихе придёт пора рожать, её отслеживаем и мелкого сразу отбираем. Уносим на руках бегом, мордаху зажимаем, чтоб не пищал, а то мать следом кинется, забьёт тебя копытами насмерть. Если крупный рождается, переношенный, так он сразу на ножки встаёт, такого и приманить можно. Говоришь ему чего, задом пятишься, а он – к тебе, к тебе, на мамку ему наплевать. – Ничего себе, – пробормотал Сенечка. Когда были здесь с Крис, им таких подробностей не говорили. Думал, что матери выкармливают и воспитывают детёнышей хотя бы пару месяцев – наивный! – Лосиху тоже обманываем, – продолжила женщина. – Наши доярочки подкрадутся, сядут под неё на корточки, она и думает, что этих уродок сама родила. Потом она в лес уходит, а дважды в сутки на то же место возвращается, здесь уж одна из девчонок её встречает. Мы-то, дураки, считаем, что лосиха на дойку пришла, а у неё в голове, может, – лосёночка кормить. Вот, попробуй. Что? Сенечка не сразу заметил, что рядом стоит высокая девушка с большой глиняной кружкой в узких ладонях. Как-то очень бесшумно она подошла. Девчонка показалась Сенечке его ровесницей или даже младше. Возможно, как и он в турагентстве, на подработке здесь? Он поднялся на ноги, послушно взял протянутую ему посудину, сделал большой глоток вязкой тепловатой жидкости. – Вкусно? – девушка улыбнулась, показывая ровный ряд белоснежных зубов. – На сливки похоже, – отметил он и, запрокинув голову, медленно допил до дна. – Да, жирность высокая, – подтвердила девушка. – Оно лечебное. В санатории идёт, в основном, или на детское питание. Значит, все эти дикарские пляски вокруг рожающих лосих – не просто так, не эксперимента ради, подумал он. Женщины-доярки здорово рискуют, притворяясь лосятами, ведь не факт, что подслеповатая мамаша поведётся на это шоу, может и тяжёлым копытом двинуть. Зато, если всё выйдет как надо, больные люди и слабенькие младенцы получат целебное лесное молоко. – Спасибо, – сказал Сенечка, возвращая кружку. Девушка действительно была похожа на лосёнка: длинноногая, неловкая, с крупными чертами лица и близоруким наивным взглядом. Павел от молока, поморщившись брезгливо, отказался. Быстрыми шагами двинулся к машине, поторопил Сенечку. Тот побрёл, со вздохом оглядываясь на девушку и лосят. На обратном пути Сенечка не стал надевать маску. Павел не настаивал. Игра на сегодняшний день окончена, сюрприз удался. – Поедем ко мне? – предложил Павел. Сказано это было не приказным тоном – скорее, вопросительным. Сенечка счёл себя вправе отказаться. – Ты меня до работы подбрось, пожалуйста, – попросил он. – Зря, – хмыкнул Павел. – Не зря, – мотнул головой Сенечка. – Тебе сейчас надо выспаться. – Заботливый ты мой! И тебе. – Не, я в машине поспал немного, да и сейчас ещё могу подремать. А ты за рулём… – Угу. Ясно. То есть в общем и целом… ты не отрицаешь того, что мы с тобой когда-нибудь… – Переспим? – Блин, я хотел как-то помягче сформулировать! – Без разницы. И… чего тут отрицать? Вроде бы дело решённое, – обречённо выдохнул Сенечка. – Решённое – для меня, – тихим усталым голосом проговорил Павел. – А ты сам хочешь этого? Или, так сказать, смирился с неизбежным. – Последнее, – сказал Сенечка. – Если честно, я и сегодня… ну, совсем другого ждал. Никак не обнимашек с лосятами. – Значит, получилось удивить? – ухмыльнулся Павел. – Получилось. Дар… а можно попросить тебя?.. – О чём? – Поудивляй меня ещё немного, пожалуйста. – Сенечка, я ведь так и планировал. Я не хочу сразу тащить тебя в постель. То есть, хочу… очень хочу, но понимаю, что ты пока не готов. Постараюсь сделать так, чтобы ты перестал меня бояться. – Приручать будешь? – у Сенечки по спине пробежала нервная дрожь. – А если не выйдет? Вдруг я неисправимо дикий, как те лосята? – Дай мне шанс, – попросил Павел. – Только не обманывай. Ладно? – Не буду. Тебе музыку включить, или ты – спать? – Посплю. Но ты всё равно включи, негромко. Проснулся Сенечка (второй раз за утро!) от запаха кофе и свежей выпечки. Оказалось, Павел остановил машину возле небольшой забегаловки и взял еду и напитки на вынос. Сенечка много не осилил, сжевал еле-еле один свёрнутый в трубочку и обжаренный до золотистой корки блин с яичной начинкой. Запил горячим подслащённым американо из картонного стакана. Павел был трогательно и ненавязчиво заботлив, и Сенечка на минуту даже пожалел, что отказался от приглашения в гости. Прогулял бы работу, подумаешь! Но повторного предложения поехать на квартиру не последовало, а напрашиваться Сенечка не стал. Вот ещё! Он не капризная барышня, у которой семь пятниц на неделе. А хотелось! И поменять решение, и закапризничать. И ещё раз почувствовать крепкие горячие губы Павла на своих, дрожащих и расслабленных. И сильные руки, до синяков сжимающие его бёдра и ягодицы. Когда такое было – во сне? Или в лагере, в их первый – незавершённый – раз, который Сенечка всеми силами пытался вытравить из памяти? Пытался. Не вышло. Всё по новой теперь! Сразу после завтрака Сенечка выкарабкался из машины и направился в турагентство. Пешком. Павел не стал его задерживать, не предложил довезти до дверей, за что Сенечка был ему благодарен. Афишировать отношения не хотелось. Тем более… ещё неизвестно, отношения ли это. О времени и месте следующей встречи они не условились, и номер телефона Павел у Сенечки так и не спросил. А тот и не предложил. Ни к чему. Не надо никакой инициативы, никакого навязывания. Захочет – сам появится снова, рано или поздно. А Павел захочет, Сенечка не сомневался. Продолжит Дарницкий игру в необычные свидания или всё-таки предложит переспать – неважно, то и другое казалось Сенечке привлекательным и желанным. То, как Павел поцеловал его на прощание, было многообещающе: коротко и жарко, с явным намёком на неминуемое продолжение… когда-нибудь, непременно. Когда-нибудь, не скоро, но точно, обязательно, безусловно. Серафима обратила внимание на Сенечкин помятый вид и сонную, но довольную физиономию. Неодобрительно хмыкнула, однако замечания не сделала. Синицын занырнул в выделенную ему каморку, включил компьютер и принялся доводить до ума новый логотип фирмы – кораблик с треугольными парусами. Ему казалось важным избавить картинку от лишних деталей, сделать её условной, лаконичной и запоминающейся. Он раз десять поменял шрифт надписи, бегущей по кругу, – «Бригантина». Плюнул с досады, одним движением компьютерной мыши удалил парусник и вкорячил вместо него разлапистый якорь. Полюбовался сделанным. Ужаснулся. Удалил и его, и окружность с буквами. Задумался, глядя в пустой монитор. Потом восстановил оба варианта, разместил их на экране рядом, пустил на печать. Замер над выползшим из принтера листом бумаги. Рассыпал по столу из коробки цветные карандаши; снова завис, не решаясь выбрать цвет. Наконец, махнув на всё рукой, отпросился обедать на полчаса раньше. В квартире Сенечка снова впал в ступор – теперь уже по другому поводу. Ожидал увидеть недовольного, ошалевшего от голода и одиночества кота и обнаружить в холодильнике собственноручно состряпанные суп и котлеты. Ага, как же! Ёжик, явно сытый, дремал, свернувшись клубком, на углу большой кровати в спальне. Кастрюльки оказались пустыми, более того – вымытыми и убранными на полки кухонного шкафа. В холодильнике стоял пластиковый контейнер с мороженым, а на столе распласталась огромная почти нетронутая и давно остывшая пицца. Его любимая, с ананасами. Ничего себе! Понятно, что кот при всей его сообразительности такого учинить не мог. Открыть холодильник, сожрать еду и вымыть языком посуду – куда ни шло. Но вряд ли пушистик заказал бы пиццу и сгонял в супермаркет за мороженкой. Значит, хозяин вернулся раньше, чем планировалось. Олеся уверяла, что Сенечка сможет пожить в квартире до начала смены в детском лагере. Теперь придётся уходить, да? Мелькнула мысль: а не напроситься ли с ночёвкой к Павлу. Отмёл эту дикую идею тотчас же. Вот ещё! Серафима обещала выплатить аванс – можно не бояться потратить остаток сбережений и снять койку в дешёвом хостеле. Вещей у него немного: ноутбук и зимняя одежда так и хранились у Олеси, а гитаре не привыкать путешествовать. Задумавшись, Сенечка не сразу обратил внимание на записку на коробке с пиццей. Там чёрным маркером аккуратно и крупно было выведено: «Спасибо за ужин, мой ангел. Не волнуйтесь, оставайтесь здесь, сколько нужно. Я в городе и буду заглядывать, однако постараюсь вам не помешать. К.» Съезжать в спешке не придётся – это радовало. Вероятность того, что неизвестный «К.» станет «заглядывать», честно говоря, беспокоила. Даже вкупе с обещанием «не помешать». Вдруг Сенечка ощутил острое желание увидеть этого человека – наконец, вживую, не на фото. Просто увидеть. А если даже и не «просто»… Что это меняет? Павлу Сенечка ничем не обязан. Они друг другу в верности не клялись. Ничего между ними и не было, кроме пары поцелуев и ночной поездки к лосятам. Если что, всё пока ещё можно отмотать назад. Сам себя успокаивал. Прекрасно понимал: нельзя. Не про Павла такие речи. Тот наверняка считает, что привязал к себе Сенечку накрепко. Не отпустит теперь, пока не наиграется, пока самому не надоест. Да и потом – вряд ли. Не всё с ним так просто. Паша – собственник и жестокий человек. Неожиданная его романтичность и заботливость – наверняка маска, а резкая вспышка грубости – как раз прорвавшееся сквозь личину настоящее. Попал ты, Сенечка. Ох, ты попал! Сейчас всё хорошо, но не вызвать бы в нём нечаянно ревность. Лучше уж не думать о светлых рассыпчатых волосах и приятной улыбке хозяина квартиры, подписывающегося одной буквой то ли имени, то ли фамилии – К. Лучше не думать. Тем более, тот явно гетеро, незачем себя распалять впустую. Кот проснулся, пришёл в кухню на мягких лапах, принялся с мурлыканьем кружить рядом с его ногами, выпрашивая кусочки колбасы. Сенечка сварил крепкий кофе и принялся за пиццу. Всю не осилил, остатки убрал в холодильник, к мороженому. На работе всю вторую половину дня Сенечка бессмысленно гонял элементы логотипа турфирмы по экрану. Оставив бумагу и карандаши в покое, лениво давил на клавиши, подбирая цвета. Выходило слишком ярко и аляповато на его взгляд, но не это его беспокоило. Впрочем, и не беспокоило почти ничто. Сенечка вдруг подумал: приедь сейчас в Кострому Колька Ястреб, всё стало бы сложнее как минимум втрое. А так… вполне можно жить. В агентство Павел не зашёл, у выхода по окончании рабочего дня не встретил и у подъезда не появился, хотя Сенечка и проторчал весь вечер на балконе, высматривая «гелендваген». Дважды у него замирало дыхание, когда трезвонил телефон и на экране высвечивались цифры незнакомого номера. Оба раза это оказывались банки, предлагавшие «выгодный кредит», и Сенечка раздосадованно жал на отбой, не дослушав. Кроме того, позвонила Кристина – узнать, как дела, и уточнить день отъезда в лагерь. Сенечка постарался побыстрей свернуть беседу. Впрочем, подруга не удивилась – он и раньше не был любителем телефонной болтовни. – Сень, у тебя всё в порядке? – всё же на всякий случай уточнила Крис. – Да, не беспокойся, – соврал он. Или не так уж и соврал? Жив-здоров. Пусть и маме, и Климу докладывает. Маме, кстати, надо бы отзвониться, похвастать, что нашёл работу. О том, что встретил Павла, конечно же, говорить не стоит: мама вспомнит, что было в лагере «Алые паруса», разволнуется. Не надо ей этого знать. И впечатлительной Кристине, и рассудительному Климу – не надо. Клим снова начнёт проводить аналогии с Алёшкой Костровым. А Сенечка – не Алёшка, Сенечка – совсем другое дело. И… Павел ведь это понимает, да? Для него Сенечка что-то значит, ему не всё равно, с кем развлекаться? Сенечке хотелось бы надеяться, что это так. Время от времени он снова и снова ловил себя на понимании, что все эти мысли про Павла – будто не его собственные, а вложенные кем-то извне в его голову. Как так-то?.. В половине двенадцатого он сгрёб с перил кота и закрыл балконную дверь. Правильно сделал: через четверть часа усилился ветер и хлынул дождь. Снилось Сенечке что-то запутанное, быстрое, непонятное. Карусели (те, что в парке возле памятника Ленину) проносились мимо него цветным вихрем; лоси скакали табуном, сбивая с ног девушку с глиняной кружкой, и она проливала на себя странное, с бирюзовым оттенком, молоко; троллейбусы шли один за другим, покачивая не сцепленными с проводами улиточьими рожками, а сам он был одновременно водителем, пассажиром и сторонним наблюдателем. Наблюдателем – более всего. Он в этом сне лежал в какой-то неловкой позе и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Неудивительно: стоило посмотреть в ставшее огромным чёрным зеркалом окно, как он видел себя карусельным оленем с золочёными рогами и растопыренными копытцами. Что за бред? Сенечка сделал усилие, чтобы проснуться. Весёлые картинки изчезли, он находился на диване в гостиной, но по-прежнему ощущал себя обездвиженным. Казалось, его тело было опутано невидимой верёвкой, при попытке пошевелиться она реально давила на мышцы, причиняя лёгкий дискомфорт. В какой-то степени это было даже приятно. Возбуждающе. Кот Ёжик на полу глухо ворчал, распушив хвост и вздыбив шерсть на загривке. Рядом с ним, подстелив под тощую задницу персидский коврик метр на метр и никак не реагируя на кошачью агрессию, сидела, скрестив босые ноги, девушка с картины. Сенечка сразу узнал её, хотя блондинка была не в одежде позапрошлого века, как на портрете, а в банном халате с принтом из лупоглазых утят и алых сердечек. – Ну, что там, Локи? – капризным тонким голосом спросила девица. Коврик с нею вместе приподнялся и завис в полуметре от пола. – Ни хера, – ответили ей тоже высоким, но скорее мужским, чем женским голосом с лёгкой хрипотцой. – Так ничего не выудишь: блоки ставит, гадёныш. – Вот и у меня не получилось. Внушить ему что угодно можно: хоть разноцветные глюки, хоть страсть неземную, я это делала влёгкую. А информацию, какую надо, вытащить – не-е… – Сейчас ещё раз попробую. Над лицом Сенечки заскользили ухоженные руки с тонкими пальцами, на одном – широкое кольцо, испещрённое мелкими значками. Руны, да? Сенечка скосил глаза и увидел сидящего на его постели рыжеволосого парня в расстёгнутой розовой рубашке и бело-золотых коротких шортах. Сенечка не испытывал тревоги из-за вторжения незнакомцев. Это же сон! Коту, правда, так не казалось: сердился всерьёз. – Эй, пацан! – пальцы рыжего Локи пощекотали Сенечкину шею и вцепились в плечи. Синицына словно электрическим разрядом прошило вдоль позвоночника от затылка до ягодиц. – Где альбом? – Не знаю, – сонно пробормотал Сенечка. Никаких альбомов у него не было. Ни блокнотов, ни записных книжек – ничего такого. Рисовал на отдельных листах. – Не знает, – сообщил Локи девушке. – А на поверхности? – спросила та. – В кратковременной памяти – что? – На поверхности, Агни, у мальца сплошная неразбериха. Три мужика, сотни две пейзажей, какие-то лоси, гитара и кот. Кот, если честно, здорово мешает как следует порыться в его мозгу. – Кот и в реальности мешает, Локи, – заметила Агни. – Я устала его сдерживать. Девушка, поправив растрёпанные волосы, поглядела на Сенечку, и он без особого удивления (сон ведь!) отметил, что в глазах у неё вместо обычных круглых зрачков – вертикальные тонкие чёрточки, как у кошки. – Бесполезно, – поморщился Локи. – Пусть братья-разбойники сами ищут. Должна же от них быть какая-то польза. – Ой, я тебя умоляю! – всплеснула руками Агни. – Каждый из них хорош по-своему, но насчёт пользы я дико сомневаюсь. – Агни, ты сейчас напоминаешь мне мою еврейскую мамочку, – дурашливо захихикал Локи. – Можно подумать, я не специально это делаю, – фыркнула девушка. – Уходим? – Давай, родная. Сенечка проснулся окончательно. Кот сидел в той же позе, коврик валялся на полу, гостей не было. За окном висел густой молочный туман, сквозь который не были видны не только ветки деревьев, но и перила балкона. Он растёр затёкшие руки и ноги. На предплечьях (повыше кожаных браслетов) и на лодыжках обнаружил тёмно-розовые следы, будто и впрямь от верёвки. Пожал плечами – мало ли откуда! Что за альбом – так и не вспомнил. Решил: надо вставать. На работу пора! Сменил наполнитель в кошачьем лотке, поплескался под тёплым душем, смолол и сварил кофе. Посмотрел в окно. Туман рассеивался.