Яблочный блюз

…Не переставал желать никогда. Что-либо всё время было необходимо, вечно мечталось-грезилось о чём-то. Или о ком-то. Если на прямой вопрос родителей (или сестры, или в своё время Богдана) о подарке на день рождения и лепетал всегда смущённое «ничегоненада», то не потому что не хотел, не вожделел, не жаждал, трепетно стремился к возвышенно-духовному и пренебрегал материальным и плотским. Вовсе нет! Не был равнодушным и «с осени закормленным», стеснительным был – вот и всё. И в детстве, и в юности, да и остался таким. Оттого и желаниями своими с окружающими не особо делился. Никогда не просил у родителей кассетный магнитофон, модные кроссовки и американские джинсы с заклёпками. Носил купленные мамой классические брюки, белые рубашки, добротные стариковские ботинки; вежливо благодарил отца за подаренную книгу или билеты на концерт симфонической музыки. Став взрослым, мог покупать себе, что хотел, – возможно, именно ради этого и решился нырнуть с головой в такое дерьмо, как бизнес. Справлялся, однако уставал до чёртиков и подумывал о том, что было бы неплохо осесть в каком-нибудь провинциальном музее и заняться научной работой. Стать нищебродом на окладе, ага. Рассуждал: на хрена эти деньги, если зарабатывать их так напряжно, а тратить – ну, совершенно некуда. Коллекционирование предметов искусства теперь не хобби, а выгодное вложение капитала: купил за гроши, продал втридорога. Менять старый джип на более современную и дорогую машину совсем не хочется, навороченные гаджеты мало интересуют, добротная одежда, купленная в Европе, служит много лет, не разлетается на нитки и тряпки – и ладно, а на моду плевать он хотел. Путешествия его не радуют, неприятно ассоциируясь с хвалёными секс-турами бывшего; алкоголь он плохо переносит, а ресторанная пища вызывает у него изжогу. Традиционная семья с женой и детишками ему не светит, а идея обзавестись молодым любовником терпит крах на корню из-за тупых стереотипов: Казимир – убеждённый пассив, но мысль об активе-содержанке ему неприятна. В итоге он окружает теплом и заботой единственное любимое и зависимое от него существо – кота Ёжика. Но и тут что можно придумать оригинальнее самого дорогого корма и обслуживания в наикрутейшей ветеринарной клинике? Не ошейник же, инкрустированный бриллиантами, на кошака навесить! В общем, поиски клада не были для Казимира средством обогащения. Желание получить ключ от замурованного в стене сейфа оказалось жгучим, как перец, и изматывающим, как долгая любовная прелюдия, но оно не имело ничего общего с жаждой наживы. Содержимое ящика принадлежит ему по умолчанию вместе с помещением антикварной лавки. Однако открыть тайник и посмотреть, чем он набит, отчаянно хотелось. Исследовательский зуд или банальное любопытство? Сам не мог отличить одно от другого, да и не всё ли равно. Возможно, Казимир перестал бы думать о потайной дверце, имеющей нечто общее с той, что в каморке папы Карло (сложности с получением ключа – да?), если бы не звонок в дверь его квартиры. Длинный и настойчивый. Рано утром, вчера. Ковальски распахнул дверь, не спрашивая, кто за ней, – думал: несут заказанную пиццу. Кто ещё способен притащиться на рассвете, кроме человека, которому платят за это деньги? Оказалось – есть такие. Точнее, такой. На пороге стоял, не прекращая давить на кнопку звонка, его недавний нечаянный любовник. Тот самый Олег, с которым они провели весёлую ночку в Нерехте. Персонаж его странного сна, где огненноволосый парень был не менее могущественным волшебным существом, чем призрак Казимировой прабабки. Агнешка в этом сновидении называла его Локи, как скандинавское божество, и по забавной случайности именно это сочетание букв оказалось паспортным именем постояльца провинциального хостела. То бишь фамилией. Если не ошиблась и не подшутила над ним гостиничная работница. – Привет, – растерянно сказал Казимир. Не ожидал он гостя. По крайней мере, так скоро не ожидал и в такую рань. – Проходи. Шагнув через порог, Олег нехорошо ухмыльнулся: – Зря в дом пустил, я ведь воспользуюсь. Что это было – слегка надоевшая шутка из серии «про вампиров», или… А, неважно! Снова попадая под нечеловеческое обаяние рыжего, Казимир готов был пригласить того и на кухню кофейку глотнуть, и в собственную ещё не остывшую постель. Хотя туда тот, как ему показалось, на этот раз не торопился. А вот от кофе со специями отказываться не стал. Выпил две чашки, похвалил приготовленный Казимиром напиток, отметив, правда, что корицы не мешало бы положить побольше, а вот с мускатным орехом, наоборот, переусердствовать не стоит. Кухонный советчик, надо же! Детская обида вспыхнула и сразу растаяла, потому что на единственного в своём роде рыжего чёрта долго обижаться невозможно. Пришёл… а тогда уехал, не попрощавшись, да ещё и приснился в каком-то мистическом виде. Впрочем, это уж не его вина, а лишь Казимирова разгулявшаяся фантазия. Сон – в голове спящего, разве нет? – Это был не сон, – сказал Олег. Казимир вздрогнул от неожиданности угаданной гостем мысли и от странности всей ситуации. Не сон? Два огня, оранжевый и белый, в гостиничном номере – не сон? Тогда это бред психически больного, в тот раз и сейчас, и Казимиру, конечно же, пора к доброму доктору за подтверждением диагноза и новыми вкусными таблетками. Ау, мозг, ты слышишь? Кажется, светлый разум вновь отправился погулять по сказочным мирам, оставив ничего толком не соображающего Казимира наедине с рыжим чудовищем. И где его ловить? Не чудовище, а разум… – Где альбом, сладкий? – неожиданно спросил Олег. – Какой?.. – растерялся Казимир. – Ах, тот альбом… чёрт его знает. Везде посмотрел, где только можно. – А где нельзя? – ехидно уточнил Локи. – Таких мест в моей квартире нет, – развёл руками Ковальски. – А за её пределы не выносил, насколько помню. – Будем искать, – с интонациями Юрия Никулина в «Бриллиантовой руке» протянул гость. Правда, он больше походил на другого персонажа этой киноистории – того, чью роль исполнил Андрей Миронов, прелестного, с хитровато-наглой ухмылкой, контрабандиста-манекенщика. Казимир вспомнил, что в другой советской комедии тот же актёр сыграл мента, под видом гида внедрившегося в компанию итальянских кладоискателей. Роли разные, суть та же: рядом с этим парнем Ковальски ощущал себя не то обольщённой и обманутой внучкой русских эмигрантов Ольгой, не то лоховатым Семён Семёнычем. При любом раскладе тут шла нешуточная охота на бриллианты, в которой сам он оказывался дешёвой приманкой, живцом, чем-то вроде подсадной утки. Кря-кря… – Пойду я, – заторопился вдруг Олег. – Спасибо за кофе, моя радость. – Не понял… какого дьявола ты приходил – доброго утра мне пожелать? – с некоторым раздражением поинтересовался Казимир. – А ты хотел – спокойной ночи? – захихикал гость. – Не люблю повторяться, знаешь ли. Ты вот что, сладкий, – постарайся в своей лавке древностей в ближайшие дни быть денно и нощно. В прямом смысле сих слов, то бишь безвылазно. Уяснил? – К сейфу поближе? – На лету схватываешь, умничка! – Никак ты ко мне туда наведаешься, – предположил Казимир. – Может, и я. Может, и кто другой, – кокетливо заправляя за ухо непослушную рыжую прядь, проговорил Олег. – Ты, главное, надейся и жди… и готовься! Он швырнул на стол перед Казимиром подарочный пакетик в чёрно-малиновых тонах, какие были в ходу в так называемом «магазине для взрослых». Внутри ожидаемо обнаружились презервативы, флакончик смазки и анальная пробка. – Намёк понял, – с улыбкой сказал Ковальски. Ответа не последовало. Никакого. Олег каким-то хитрым способом умудрился исчезнуть из квартиры. Возможно, и из Казимировой жизни, но это вряд ли. Что-то подсказывало антиквару, что рыжий странноватый парень ещё встретится на его пути. – Да, Агнешка? – спросил он у прислоненного к холодильнику портрета. Честное слово, не помнил, когда его перетащил на кухню. И двигал ли с места вообще. Казимиру почудилось звонко раздавшееся в пустой квартире девичье хихиканье. После не-сна в Нерехте Агнешка не появлялась ни разу. По крайней мере, так, как раньше, – отчётливой цветной галлюцинацией, практически во плоти. Не маячила на пассажирском сиденье джипа, мешая ему вести автомобиль, как бывало раньше; не толкала под руку и не шептала пошлостей на ухо, когда он обмирал от невозможной близости бородатого брюнета, помогавшего ему на дороге; не отсвечивала на втором плане во время его беседы с другим бородачом – то ли сошедшим с постамента памятником, то ли чудаком, решившим подшутить над ночным прохожим да и вошедшим в образ так удачно, что сам себе поверил. Агнешка, смешная девочка, его фантазия с конопушками на лице, внимательным кошачьим взглядом – Казимир начал уже скучать по своей воображаемой собеседнице. Из Агнешки получалась идеальная гейская подружка, кстати, – как в сериале про американских педиков, который он пересматривал иногда, ни с кем не обсуждая. Да и не с кем было про такое говорить, с той же самой Агнешкой разве. Общаться с ней на всякие такие темы было легче, чем с Владкой. Жаль, что белобрысая не была его сестрой. Жаль, что её не существовало по-настоящему. Что-то произошло со временем. Или с самим Казимиром, переставшим принимать таблетки. От старых не было проку, они не помогали от слова «совсем», а к психиатру, который подобрал бы и выписал новые пилюли, он так и не собрался. Если бы какой-нибудь добрый человек отправил его на приём к врачу, Ковальски был бы ему благодарен. Наверное. Делать это в критической ситуации надо было уверенно и жёстко. Пинками – вот именно. А лучше взять за ручку, как маленького, и отвести в уютный тихий кабинет с успокаивающе зелёными стенами. Дома это делал отец, матери обычно не удавалось справиться с сыном, когда четыре неразлучных таракана и сверчок в его голове начинали устраивать дискотеку. В Москве во время учёбы его пару раз спасал Богдан. Разумеется, не по доброте душевной, плевать он хотел на моральные страдания приятеля-психа. Просто постоянное присутствие свихнувшегося парня рядом раздражало, с этим надо было что-то делать, а сидеть сложа руки и ждать, пока это кто-то сделает за тебя, его бывший не любил, вот и… Во всяком случае, каковы бы ни были мотивы, результат однозначно оказывался прекрасным: все рады, все танцуют. Кроме головных таракашек, те как раз после визитов к доктору и затем в аптеку с выписанным им рецептом притихали на время. В последние годы рядом с Казимиром не было никого мудрого и решительного, и он каким-то загадочным образом справлялся сам, не доводя себя до предела. А вот сейчас, кажется, довёл… дошёл… докатился. Казимир не знал, сколько прошло времени от визита Локи в его квартиру до настоящего момента. Несколько часов? Дней, недель? Хорошо если не лет. В его антикварной лавке была комната отдыха с удобным диваном, на котором можно было прекрасно выспаться, завернувшись в пушистый плед. Ковальски прилёг за всё это время пару раз, полноценно уснуть не получилось. Голова начинала идти кругом, стоило лишь её опустить на подушку. Он то стучал зубами от озноба, то задыхался, исходил жаром и покрывался с ног до головы липким потом. В прошлом году Ковальски за комнатой с диваном на месте оббитого советских времён рукомойника оборудовал приличную душевую кабинку. Она оказалась как нельзя кстати. Казимир вставал под тёплые струи, привыкал к хлещущим на голову и сползающим по спине потокам и начинал вращать регуляторы. Перепады от ледяной воды до почти кипятка было трудно выдержать, но это каким-то образом помогало не провалиться полностью в безвременье. После контрастного душа он даже мог адекватно общаться с покупателями. Или ему так казалось? Он никому ничего не продал за это время. За эти грёбаные полчаса, за эту сногсшибательную вечность. Полвечности. Три четверти вечности. Сколько там ещё?.. Мужчину из гелендвагена он узнал сразу, хотя и не ожидал его здесь увидеть. Точнее сказать – ожидал не его. До последнего надеялся, что Локи придёт сам, что продолжится второй нескончаемой серией начатый в Нерехте сеанс безудержного секса. Продолжился. Не с ним. С другим. Бородатый был великолепен. Хозяин гелендвагена, хозяин жизни. Просто – хозяин. Смотреть на него снизу вверх, не решаясь словить золотые искры шалых тёмно-карих глаз, лишь залипать на яркие кривящиеся в короткой усмешке губы. Ползти от порога к нему на коленях. С тапочками в зубах, ага. Терпеливо ждать, когда обратят на тебя внимание, не зная, чем оно обернётся, – хлёстким ударом или грубоватой лаской; то и другое принимать с благодарностью и задыхаться от невозможного счастья. Всё, как Казимиру нравилось; всё, что он испытал когда-то с Богданом. Хотя этот человек не имел с Богданом ничего общего. Ни-че-гошеньки. Казимир самому себе под страхом смерти не признался бы, что случайно встреченного мужика использует в качестве замены бывшему. Что до сих пор хочет Богдана. Обмирает по его сухим розовым губам, нервным пальцам, крепкому члену. Потому что… Ну, ненормально же! Расстались, как приличные люди, так почему бы не остаться добрыми приятелями? Почему. Бы. Не… Да нипочему! Не надо думать о том, чего давно нет. Незачем зацикливаться на прошлом, когда настоящее – вот оно! Такое прекрасное настоящее, мускулистое и бородатое, держит его, Казимира, в жадных объятьях, жарко дышит в ухо. – Пойдём в душ, – неожиданно для самого себя предложил Казимир. – А он тут есть? – лениво удивился гость. – А то! У меня и диван имеется, мы до него как-то не добрались. – Успеем ещё, – хохотнул тот. – Тебя как зовут, кстати? – уточнил Казимир уже после второго захода. В душевой кабинке, конечно, – до дивана дело так и не дошло. – Познакомиться бы не мешало. Или – не повод? – Стоп, Казимир, ты чего? Ты ведь меня по имени называл. – Когда это? – Когда кончал. Стонал тут мне: Павлик, Павлуша… – Серьёзно? Странно. Как-то оно само, не соображал ничего. – Не соображал, значит? – самодовольно ухмыльнулся Павел. – Давно мне таких комплиментов не говорили. И что – в самом деле я так хорош? – До изумления, Павлуша! – сказал Казимир. Проскользнувшую в сладкую речь едкую каплю иронии собеседник, кажется, не заметил. Зря. – Но ты ведь не для этого сюда пришёл? Павел вихрем пронёсся по комнате, подбирая разбросанную одежду. Казимир облачаться не торопился – махровое полотенце на бёдрах его вполне устраивало. Дверь заперта, если что. Клиенты постучат-постучат – да и уйдут восвояси. К конкурентам. Наплевать, не до них сейчас. Не до пустяков вообще. – Сейф без ключа, – сказал Павел. – Фамильные сокровища по списку, пожилая дама по имени Агнешка – твоя и моя прабабка. Тебе о чём-нибудь это всё говорит? – О многом. Только вот эпитет «пожилая» в применении к Агнешке вряд ли уместен. – Почему же? Ей лет сто пятьдесят, конечно, но выглядит бодрячком, на пятьдесят пять, не более. Так что не дряхлая, не замшелая, не… – Да на семнадцать с половиной она выглядит! – воскликнул Казимир. – А ведёт себя, как капризуля из третьего класса. – Мы с тобой точно об одном человеке говорим? Ещё бы понять – о человеке ли?.. Павел Дарницкий – его троюродный брат. Знал бы Казимир об этом ранее – согласился бы переспать с ним? Хм, можно подумать, его стали бы спрашивать! Откажется ли повторить? Да кто он такой, чтобы ему ещё раз предлагали! Нельзя не понять: и Олег, и Павел просто-напросто использовали его, чтобы подобраться к сокровищам. Наплевать им на Казимировы чувства и на его пусть неплохо сохранившееся, но всё же немолодое, неупругое, нетренированное тело. И у рыжего, и у бородатого одна пиратская цель – сундук с «подарками». Только Локи старается для себя, а Дарницкий – для Агнешки, их с Казимиром общей родственницы. И на этом месте возникает вопрос всех вопросов. Почему? – Почему, Павлик? Не попросила меня напрямую ещё до того, как появился чёртов рыжий конкурент, стала действовать окольными путями, тебя привлекла… Ради чего такие сложности? – Ну, – пожал плечами Павел. – Может, хотела, чтобы мы с тобой познакомились. У них кривая логика, поди разбери. – Кривая логика? У призраков? – У баб, даже если они не призраки. О, а вот и ещё одна!.. Павел выхватил из-под небрежно брошенного на диван пиджака запевший бетховенскую «К Элизе» айфон. На экране высветилось: «Инна». – Супруга? – с лёгкой ревностью спросил Казимир. Вспомнил точёную фигурку на переднем сиденье гелендвагена. Девочка или мальчик? – Нет, по работе, – отмахнулся Дарницкий. – Слушаю, Инна. Какой, к грёбаным чертям, клуб? А, в смысле, дом культуры… Без меня ленточку не перережут? Да на хуй избирателей! И его туда же… Что? Нет, не передавай. Неправильно поймёт. Иннушка, я ведь не идиот. Но я, блядь, даже не на Канарах, где сел на самолёт, глотнул коньячку и ты уже на просторах родины. Я в, мать их, костромских болотах. Да-да, тех самых, Инна, где ваш однофамилец моих предков, вот именно. И я не знаю, каким попутным звездолётом я доберусь в эту жопу мира под названием Верхневолжский район. Кого-кого?.. Ладно, чёрт с вами, Инна, присылайте Вадика. Выехал? То есть он будет в Костроме через… чёрт! Павел отшвырнул телефон. – Проблемы? – сочувственно поинтересовался Казимир. Можно было не спрашивать – и так ясно. – Да, – кивнул Дарницкий. – Помощница звонила по депутатским делам. – Так ты ещё и слуга народа? – не преминул сыронизировать Ковальски. – Я думал, ты, как и я, честный бизнесмен. – А я, как видишь, продажный депутат, – заржал Павел. – Не могут без моего участия какой-то хренов деревенский балаган открыть после ремонта. Опять же выборы в сентябре, надо себя людям показать, чтобы не забывали. Да ещё, – он поморщился, – новый губер будет присутствовать. С Волковым было проще, нашего поля ягода, а этот… Казимир слышал кое-что о личной жизни прежнего Славского губернатора, не в вакууме жил. И, если честно, не уважал таких людей, как он, – с масляной улыбкой вещающих с телеэкрана о духовных скрепах, о вечных и неизменных семейных ценностях, об аморальности однополых браков… Ну, конечно, если двое парней или две девчушки живут вместе в любви и согласии – это пиздец как аморально! А трахать мальчишек на даче за высоким забором – ничего такого, народ же не видит. Благотворительный фонд Волкова, оказывающий материальную поддержку талантливым пацанятам из детских домов, – хорошее дело, о котором можно трубить на всю большую страну, однако если присмотреться как следует, там тот ещё малинник… Интересно, его злой и самокритичный троюродный братишка – из той же породы прилюдно застёгнутых на все пуговицы псевдонатуралов? Наверное. Если ты во власти, иначе нельзя. – Значит, уезжаешь? – уточнил Казимир. – На сутки всего, – объяснил Павел. – Вернусь непременно, надо же здесь дела закончить. – С кладом? – Не только. Но и с ним тоже. Покажешь, кстати, ящик? Пара минут у меня есть. – Любуйся. Казимир, так и не сменив свою набедренную повязку из полотенца на что-то более похожее на наряд цивилизованного хомо сапиенса, прошлёпал обратно в торговый зал, не особо беспокоясь о том, следует ли за ним гость. Тот чуть замешкался, но догнал его. Потом смотрел внимательно, как антиквар сдёргивает панно, как обнажается чуть вдавленная в стену квадратная дверца с металлическим орнаментом, в котором угадывались растительные мотивы: ветки, листья, цветы в четыре лепестка и круглые плоды. Щель для ключа была едва различима, и где он сам – попробуй догадайся. Ни между страниц, ни под коркой альбома, который тщетно ищет Локи, насколько помнил Казимир, не было спрятанного металлического предмета. Скорее всего, в нём лишь какое-то указание на место, где находится искомое. – Не боишься, что, пока тебя не будет, я достану сокровища и смоюсь с ними? – засмеялся Казимир. – Ключа всё равно нет, – небрежно махнул рукой Павел. – А если я его найду… за эти сутки? – Поищи, малыш. Возможно, он и впрямь в этом помещении. Надо же тебе будет чем-то заняться, – саркастически ухмыльнулся Дарницкий. И подбросил на ладони тяжело брякнувшую связку ключей, в которой Ковальски узнал собственную, с котом-брелоком. В отличие от того комплекта с идентичной фигуркой, что был выдан когда-то соседке и теперь находился, как он полагал, у студентки-квартирантки, этот был дополнен ключами от металлических дверей лавки древностей. – Как же?.. – пробормотал антиквар. – А вот так, – развёл руками Павел, демонстрируя изъятый из кармана брошенных штанов Казимира сотовый и одновременно перерезая попавшими под руку старинными портновскими ножницами провод стационарного телефона. – МЧС не вызовешь, друзей не оповестишь. В окно не выберешься – кругом решётки. От грабителей ставил? Пригодились… Ничего, вода есть, еда кое-какая в холодильнике имеется – я проверял, не думай. Там у тебя даже коньяк стоит, самое то для снятия стресса. – Таблетки, – простонал Казимир, но торопливо запирающий входную дверь Павел его уже не услышал. Чёрт побери! Не то что сильнодействующего средства – обычных успокоительных пилюль, которые Ковальски принимал ежедневно чуть ли не горстями, у него не осталось. Ни одной штуки. Пустую упаковку из-под лекарства выбросил в урну за пару минут до прихода бородатой сволочи. Вот как так можно? Неужели всё из-за дурацких сокровищ? Не так уж остро вроде бы в них братик нуждается. Не похоже, чтобы он бедствовал: областной депутат, плюс фирма своя… один автомобиль чего стоит, бронированная громадина. Вряд ли у Павлика семеро по лавкам голодных ртов. Хотя наверняка жена есть, хотя бы для прикрытия, должен же провинциальный электорат быть уверен, что их избранник – самый натуральный натурал. Духовно-скрепный и высокоморальный, ага. Оттрахал от души троюродного брата и умчался в голубые дали, доброго слова не сказав. Ничего такого, инцест – дело семейное. Нет, не надо Казимиру ни цветов, ни подарков, ни серенад под балконом (которого, кстати, нет ни квартире у него, ни в лавке), но просто-напросто не делать гадостей своему сексуальному партнёру или дальнему родственнику Павел Дарницкий способен? Или вообще нет? Конечно, Ковальски сам виноват, не стоило так опрометчиво шутить о побеге с сундуком драгоценностей. Хотя… его сотовый и связку ключей Павел прибрал к рукам заранее, так что акция планировалась. Возможно, его заперли бы в лавке, даже не случись звонка от помощницы из Славска. А что если и звонок этот – фикция? И Павел, разжившись ключами от квартиры, сейчас роется там… Забеспокоился Казимир не за сохранность имущества – хрен бы с ним. Даже не за коллекцию. Нет, он вдруг осознал, что для милого зверёныша, кота Ёжика, такой визит – реальный стресс. Павел не походил на человека, нежно любящего животных. Даже таинственный Локи казался ему менее опасным для кота, хотя Ёжик во время его визита где-то прятался, а потом сердито обворчал и обшипел место, где тот сидел за столом. В общем, отреагировал как на самую обычную потусторонщину. А Павел… он же мог походя пнуть кота, ударить, вышвырнуть на улицу, где Казимиров питомец никогда не был, где не сумеет прожить и пары часов. Его разорвёт собака, расплющит колёсами автомобиль… Казимир запаниковал из-за кота и уже не мог остановиться, надуманные ужасы рождались в его воспалённом воображении один за другим. Каким-то небольшим кусочком мозга он осознавал, что нервничает зря и ничего плохого не случится; что Дарницкий действительно поехал в Славскую область открывать деревенский очаг культуры, а не обыскивать его холостяцкую квартиру; что если и зарулит туда, то не обратит на кота внимания – для чего, извините-простите, ему кот… Однако светлых проблесков разума становилось всё меньше и меньше, и вот он уже бился в истерике лбом об оконную раму, повторяя: «Ёжик, Ёжинька мой…» Тихое колебание с обратной стороны зарешеченного окна заставило Казимира вздрогнуть. Он увидел прямо перед собой встревоженное мальчишечье лицо – бледное, с ярко выступившими на скулах и крыльях носа веснушками, с широко распахнутыми карими глазами. Маленькая рука с неровно остриженными ногтями на измазанных краской коротких пальцах толкнула внутрь незапертую, лишь прикрытую узкую форточку. Сухие, в трещинках, губы паренька двигались, казалось, беззвучно, пока Казимир не вслушался как следует и не сообразил, что его шёпотом спрашивают: – Что случилось?