Яблочный блюз

Что случилось? В сознании Сенечки, сосредоточенно работавшего над логотипом сначала на бумаге, а потом на компьютере, пронеслась тяжёлая тёмная волна. Он не сразу понял, что это было, ведь прежде только сам дважды посылал подобные импульсы – мольбу о помощи. Действительно, его мозг уловил тревожный сигнал. Тот, кто оказался в беде, был совсем рядом – в том же здании. Сенечка почувствовал его – испуганного, измученного, слабого и… странно близкого, почти родного. Кто это мог быть? Ни один из знакомых не приходил на ум. Только почему-то всплыл в памяти мутный, словно за пыльным стеклом, образ Паши. Ещё ни с того ни с сего вспомнился кот. Кстати, утром Ёжик вёл себя беспокойно. Рвался на балкон, но Сенечка не стал его выпускать – мало ли. Нет! Нет-нет-нет… Он мотнул головой, избавляясь от, как ему казалось, мешающих посторонних видений. Попытался сосредоточиться. Не на работе (наоборот, отвернулся от компа) – на ледяной игле, прошившей его тело от затылка до копчика, на дрожи холодеющих пальцев, на той самой зовущей волне. Сенечка сорвался с кресла, не сохранив файл с неоконченным рисунком, оставил нараспашку дверь кабинета. Обойдя здание, он поднялся по небольшой деревянной лестнице к окну этажа, считавшегося первым, но бывшего по сути вторым – над турфирмой, располагавшейся в полуподвале. Закружилась голова, он ухватился за погнутый прут решётки. Такие ещё до Сенечкиного рождения ставили на нижних этажах не только в офисах, но и в жилых помещениях, пытаясь уберечься от грабителей. Лихие девяностые, а то! Потом выяснилось, что это опасно при пожарах – не спасёшься, если что, из окна не выскочишь. Теперь предпочитают ставить сигнализацию, но кое-где старые решётки остались. В маминой библиотеке, например. И здесь – в антикварной лавке, судя по вывеске над крыльцом. Дымом не пахло – версия с пожаром угасла сама собой. Тогда что же произошло? Мужчина за окном дрожал от холода, кутаясь во влажное полотенце. Зрелище было жалким и… да, соблазнительным, как ни странно. Впрочем, задумываться о таком можно в любой другой ситуации, но не сейчас, когда человек ждёт помощи. Сенечка мысленно прописал самому себе подзатыльник – некрасиво пялиться на полуобнажённый торс незнакомца, не для того он здесь. Тем более, цепкий взгляд художника позволил ему в одну секунду, не особо приглядываясь, узнать блондина с узкой бородкой с фотографии – той, пляжной, где он с красоткой и детьми. А ещё Сенечка обратил внимание на скомканную одежду на полу: джинсы, майку и совершенно не сочетающийся с ними по стилю тёмно-синий в узкую белую полоску галстук. Странно знакомый предмет. Настойчивым шёпотом (шум поднимать ни к чему) Сенечка потребовал объяснить, что произошло, и поинтересовался, чем он может помочь. Блондин попытался что-то сказать – не вышло, закашлялся. Тогда он раскрыл левую ладонь, пальцы правой сложил щепотью и поводил над ней, рисуя в воздухе петли. – Бумага, карандаш? – догадался Сенечка. Тот кивнул. Студент пошарил по карманам в поисках блокнота для набросков. Эх, оставил в офисе! Зато сотовый с собой. Сенечка открыл на экране «заметки» и просунул телефон в открытую форточку. Мужчина схватил гаджет, торопливо застучал по виртуальной клавиатуре и вскоре повернул мобильник, показывая напечатанное. Это был адрес. Знакомый. Улица, дом, номер квартиры – его временное место проживания, кто бы сомневался. – Что-то принести? – уточнил Сенечка. – Одежду, продукты, деньги? Ключи от офиса? Тот помотал головой – нет. – Ёш-ши-ка, – выдохнул, наконец, с большим усилием. – Что? – не понял студент. – Кота, – проговорил блондин уже более внятно. Видимо, нервный спазм, сдавивший было его горло, начал проходить. – Спроси её. Кого – её? Квартиру? Девицу с портрета, нагло влезшую в Сенечкин сон? Или другую – белокурую дамочку с фотографии? Вот уж не время сейчас для ревности, надо помочь человеку, а он… Стоп… Причём здесь ревность? Какие вообще могут быть у Сенечки чувства к человеку, которого вживую, не на фото, он видит первый в жизни раз? Даже имени его не знает. Под той запиской на коробке с пиццей была подпись из одной буквы – К. Костя, Коля? Коля, блин… Он, Сенечка, вроде бы с Павлом встречается – разве нет? Так к чему тогда влажные мечты о блондине, как и вспоминалочки про Кольку Ястреба? Нет ни прошлого, ни будущего – одно настоящее есть. А оно есть? Точно есть – а, Сенечка? В любом случае сейчас его настоящее – бежать в дом со скульптурами пионера и пионерки на фасаде, хватать кота в охапку и тащить хозяину, пока тот совсем не сошёл с ума от горя. Не зря, получается, Ёжик с утра нервничал, домашние животные ощущают настроение своего человека даже на расстоянии. Он про такую звериную телепатию читал в интернете. Там, правда, в основном про собак было, но кот же не глупее ничуть. Не думать, бежать! Ключи от квартиры в кармане, телефон… ох, телефон остался в руках антиквара, неведомо кем запертого в своей лавке. А, пусть! Может, он в МЧС позвонит. Или друзьям-знакомым, если помнит наизусть номера. Сам Сенечка не выучил даже цифры маминого мобильного. Дремучий гуманитарий. Случись с ним что-нибудь подобное – пропадёт. Разве что сумеет телепатический сигнал послать. Только вот – кому? Кольке в Москву, Климу в Питер… Алёшке в Италию? Далековато для срочной помощи. Южакову на дачу под Славском? Пожалуй, этого чудика, наоборот, пришлось бы Сенечке спасать от всех напастей, как случалось иногда в училище. Как такой человек рассеянный с улицы не пойми какой умудряется учиться на юридическом – уму непостижимо! Правда, сейчас в роли компаса в реальном мире для Шурика выступает сестра Ксюха – младшая, но более приземлённая и уверенно-решительная. И всё же ни к ней, ни к Кристине, с которой за годы учёбы сблизился до неимоверного родства душ, он обращаться за помощью не стал бы. Девчонки! Он маму по возможности берёг от негативной информации, лет с четырёх предпочитая решать свои мальчишечьи проблемы самостоятельно. Получил пинок или подзатыльник от старшеклассника, потерял деньги на завтрак, схватил двойку по физике – сам виноват, сам дурак: терпи, зарабатывай, исправляй; тебе наука, будешь в другой раз внимательней. Хоть он и гей (несомненно!), причём пассив (а вот это уже сомнительно с недавних пор!), но всё же мужи-ы-ык! Стыдно ведь наглой морде слабую женщину грузить своими проблемами. К подругам относился, как к маме. На жизнь им жаловаться… а с хуя ли? Сами поинтересуются, почему такой кислый, не случилось ли чего, – другое дело. Ну, и посоветоваться можно, девушки ведь прирождённые психологи. Не все, а некоторые. Например, Крис. Посоветоваться – и только. С криками: «Спасите, помогите!» под ноги бросаться – ни за что. Всё, что кроме душеспасительных бесед, – сам крутись, как хочешь; напрягайся, как умеешь; набивай шишки. Никто за тебя ни делать, ни решать ничего не будет – не маленький. И не девчонка. Помнится, Колька Ястреб пытался переложить часть Сенечкиных забот на свои крепкие плечи. Кое-что из этого ему удалось – по крайней мере то, что касалось мордобития. В драках Сенечка до сих пор не силён ни в прямом, ни в переносном смысле, так что тут помощь верного рыцаря была ох как кстати. Была. До поры, до времени. До той ночи, когда избивали и убивали Тигру. Тогда Ястреб повёл себя не по-рыцарски. Сенечка не понял, как это могло произойти. То есть за своего парня готов заступиться, а защитить просто знакомого, не чужого тебе слабого пацана от толпы ублюдков – слабо? Колька до сих пор оправдывается, и его оправдывает Клим, но это их дело, Кольки и Клима. Сенечка, оправившись от суицида, так и не смог до конца простить его. Впрочем, это всё неважно уже. Важно то, что сейчас. Павел. Паша. Дар. Сенечка позволил ему подобраться очень близко. Слишком близко. И вот теперь Дарницкий не появляется в поле его зрения несколько дней. Занят, может быть? Мало ли, какие у человека дела; Сенечка прекрасно понимал, что на нём, студенте Синицыне, свет не сошёлся клином. Могло быть такое, что Павел вовсе потерял к нему интерес после поездки на лосеферму? Вряд ли. Если бы после секса такое случилось – без вопросов. Добился своего – и прости-прощай. Да Сенечка при таком исходе, пожалуй, вздохнул бы облегчённо и перекрестился, хотя ни в каких богов не верил. Было бы просто, понятно, вполне в характере Павла Дарницкого. А так… чудно. Может, Павел надеется, что в благодарность за романтическую прогулку Сенечка сам будет бегать за ним и ластиться, как течная сучка? Вот уж нет, не дождётся Дарницкий такого счастья! По крайней мере, в ближайшие полчаса, пока Сенечка бежит… но бежит совсем в другую сторону – в дом с пионерами, в квартиру свою-чужую, чтобы своего-чужого кота доставить к тому, с кем ему и быть должно – к хозяину. С кем самому Сенечке быть – решит он позже. Возможно, хорошо подумает и определится: ни с кем. Прекрасно получалось у него жить без отношений и без никакого (ну, почти!) секса последние четыре года, ничего такого, пусть и дальше так. Предполагал, что кота придётся искать под мебелью, ловить и во что-то закутывать, чтобы не царапался, но Ёжик понимающе мрякнул и прыгнул Сенечке на руки. Так, с кошаком, больно вцепившимся в плечо когтями через тонкую ткань футболки, он собирал в сумку вещи, которые, как считал, могут пригодиться антиквару – зубную щётку с пастой, бельё, носки, спортивный костюм. Мельком подумал: будто в тюрьму передачку собирает. А практически так и есть – сидит человек под замком. Кто его так? Или сам случайно прихлопнул дверь, сломал замок? Так себе версия, от собственной растяпистости взрослые люди не впадают в панику и в истерику. Впрочем… что Сенечка Синицын знает о взрослых людях в свои сопливые двадцать два? Вот странность – в восемнадцать казался себе донельзя умудрённым жизненным опытом, старым, от всего уставшим. Может быть, сравнивал себя с более беззаботными сверстниками, оттого так и казалось? А сейчас – именно этим летом, именно в последние несколько дней – в компании «девочек» турагентства, чей средний возраст равнялся хорошо если пятидесяти пяти, ежеминутно хватающихся за ноющие поясницы, заставляющих взбираться по стремянке под потолок за какими-то необходимыми им пыльными папками, пытающихся накормить его домашними блинчиками (которые, если честно, ему самому гораздо лучше удавались, чем грубовато-весёлой Серафиме), Сенечка ощутил себя впервые за долгое время юным, безмозглым, рассеянным. Тётушки изо всех сил старались убедить мальчишку, что тот «жизни не видел», и он почти им поверил: не было никаких тяжёлых и страшных моментов, только дом-школа-дом, немного художка, ну и теперь – универ, ходи себе на лекции, зубри к экзаменам да рисуй картинки, ничего такого, для полного счастья только блинчиков и не хватает. Блинчики, точно! Только сегодня они оладушки. С тёртым кабачком. Сенечка сложил всё, что осталось на тарелке и сковороде в пластиковый контейнер, плюхнул сверху пару ложек сметаны. О том, что и самому необходимо перекусить, даже не подумал – к узнику надо быстрей возвращаться, ждёт ведь. Понятно, что ждёт ни разу не Сенечку с его дурацкими оладьями; мурчащее чудо своё он жаждет увидеть, потискать, зарыться лицом в меховой бок, убедиться, что с любимой зверюгой всё в порядке. Ладно, пусть. Сенечка постарается быть полезным ему, насколько это возможно. Зачем – он пока не знает, но уверен, что надо. Ну, просто по-человечески – надо, и всё. Раз он позвал на помощь; раз они на одной волне. Может, получится с ним подружиться. А может… нет, ни к чему загадывать. Дружба и… как это… взаимовыручка, да – пока достаточно и того, что есть. Того, чего не было и не будет никогда, никогда. Сенечка попытался оторвать от себя Ёжика и запихнуть его в сумку, на мягкие тряпки, под молнию. Не удалось, тот воспротивился. Тогда он завернул кота в отрытую среди вещей хозяина розовую с тонкими сиреневыми полосками кофту. Зверь притих, обмяк. В прихожей Сенечка ударился коленом о прислоненный к стене портрет в тяжёлой раме. Совершенно не удивился, что написанная маслом девица кочует по квартире, – это были привычные, наскучившие чудеса. На полу рядом с левым нижним углом картины блеснуло что-то металлическое. Связка ключей – не от квартиры, другая. Прихватил её с собой. Запыхавшийся, Сенечка свернул во двор бело-красного здания. Блондин маячил за окном, всё ещё обёрнутый в своё полотенце, изрядно посеревшее. Нет, не зря собрал для него одежду – ох, не зря. Кот забился в его руках и, расцарапав студенту плечо и шею, рванул к хозяину. Протиснулся в щель приоткрытой за решёткой оконной створки. Потянулся к сидящему боком на подоконнике мужчине, потёрся мордой о его скулы и подбородок. – Ёжинька, – нежно пробормотал тот. Утомлённый быстрым бегом и нервным напряжением, Сенечка привалился к стене. Запустил пальцы во влажные от пота волосы, обнаружил, что потерял резинку. А ещё – вот странность! Ощутил желание оказаться по ту сторону окна. Вместе с котом. Или вместо него? Сумка в щель не пролезала, Сенечка торопливо вжикнул молнией и стал подавать узнику вещи одну за другой. Тот принимал, рассеянно складывал на подоконник, продолжая при этом то поглаживать по серо-полосатой шкурке, то почёсывать за ухом звонко мурлычущего кота. Последним пропихнул контейнер с оладушками. – Это что? – удивился антиквар, повертев в руках коробку. – Э-м-м… обед, – выдавил Сенечка. – Вы же тут голодный сидите. – Да? Спасибо, – он приоткрыл контейнер, втянул острым носом будоражащий запах выпечки. – Домашние… Это моя квартирантка так вкусно готовит? – Кто? – в недоумении округлил глаза Сенечка. – Девушка, которая снимает квартиру. Студентка. Она ведь тебе кота вручила и всё остальное? Имя ещё у неё такое… необычное. Арсения, кажется. – Это я, – глухо сказал Сенечка. Ну и чудак этот блондин! Не знать, кому сдаёшь жильё… Впрочем, ведь между ним и Сенечкой стояла цепочка посредников в лице Олеси и неведомой соседки. Однокурсница, кстати, могла соврать старухе, что подружка поживёт с котом, ради успокоения её нервов. Девочки же чистоплотные, тихие, животных любят. Совсем как Сенечка, ага-ага. – Арсений… я… – выжал из себя он. Скромный, аккуратный. Да ещё и готовить умеет – зашибись! Мечта прямо! Блондин растерянно сжевал пару оладий, не забыв обмакнуть их в размазавшуюся по дну сметану, вытер жирные пальцы о полотенце и, неловко просунув сквозь решётку ладонь для рукопожатия, представился: – Казимир. – Ух ты, какое королевское имя! – по-детски восхитился Сенечка. – А как по отчеству? – Не надо отчества! – взмолился тёзка польского короля. – Не такой уж я… пожилой. Можно просто Мир. – Ничего себе – просто! – просиял Сенечка. Мир – надо же! И целого Мира мало… и все тому подобные пошлые глупости сразу начали приходить в голову. И вообще… блондину страшно шло это имя. – Ар-се-ний, – словно перекатывая слоги-камушки на языке, повторил Казимир. – Красивое имя. Друзья, наверное, зовут Арс? – Друзья зовут – Сенечка, – хихикнул студент. – Да? Не Сеня, не как-то иначе, а… вот именно так? – Ага, как в детском садике, – кивнул он. – Это… когда я в художке учился, мне было лет двенадцать, мама однажды зашла за мной после занятий. То ли нам в магазин вместе надо было идти, то ли она ключи дома оставила – не помню уже. Факт, что мама назвала меня при всех, как дома, Сенечкой, а пацаны услышали и начали стебаться… насмехаться, то есть, – поспешил разъяснить студент, предполагая, что его собеседник не знаком с молодёжным сленгом. Несмотря на то, что строит из себя «не пожилого». – Особенно один, Алёшка Костров… – Самый вредный, да? – догадался и посочувствовал Казимир. – Типа того. Ну, и… приклеилось, в общем. Я сначала обижался, а потом привык, даже нравиться стало. – Мне тоже нравится, – улыбнулся антиквар. – Очень нежно звучит. Поди догадайся, шутит он или всерьёз. В таком плачевном состоянии какие могут быть у человека шуточки? Хотя… у некоторых как раз от стресса чувство юмора прорезается. Сенечка, снова прислонившись к оштукатуренной стене, терпеливо ждал, когда Казимир закончит обниматься с котом, доест оладьи и наденет принесённые ему чистые шмотки. Промелькнула смутная мысль: надо бы вернуться на работу, убежал ведь и не сказал никому. Ищут, наверное. Или не так уж нужен туристическому агентству вот прямо-таки сию минуту не-пойми-чего-дизайнер? Был бы остро необходим – наверное, позвонили бы на сотовый. Номер же есть. Ой… а телефон-то где? Он же всё это время был здесь. Сенечка повернулся к окну, просунул руку через решётку, побарабанил пальцами по стеклу. Казимир не сразу, но всё-таки сообразил, чего от него хотят, и вернул мобильник. О господи, семь пропущенных от Серафимы! И один с незнакомого номера затесался между ними. Ладно, с этим потом можно разобраться. Или вообще не перезванивать, реклама какого-нибудь банка с кредитами наверняка. А вот начальнице – надо! Гудки, гудки, гудки; глухое раздражённое: – Слушаю! – Серафима Андреевна, это Синицын… – Ты где болтаешься в рабочее время, Синицын?! – Я? Нигде, то есть… здесь уже, рядом, я сейчас… Пришлось обойти здание кругом, чтобы оказаться у двери, ведущей в «Бригантину». По пути Сенечка вспомнил, что так и не показал Казимиру найденные на полу ключи. Вот чёрт! Вдруг они как раз от входной двери, а он, растяпа, проморгал шанс выпустить человека на свободу. Вернуться, что ли? Но… в офисе злая Серафима; видеть начальницу с испорченным настроением совсем не хотелось, однако без этого никак. Лучше сразу выслушать претензии и решить все проблемы, чем уйти от разговора, а потом переживать, не оштрафуют ли тебя, не уволят ли. Кто знает, какие здесь правила, считается ли прогулом отсутствие на рабочем месте. Вроде бы покинул его ненадолго, да и логотип почти готов, не о чем говорить. Серафима, правда, об этом не знает… И комп он не выключил, дверь не запер – может быть, в этом проблема? Или в том, что не предупредил никого, убегая? – Где ты был? – с надрывом спросила Серафима, встречая его у входа. Её массивная фигура перегородила дверной проём, а поза «руки в боки» говорила о решимости задать студенту хорошую такую взбучку. Понять бы ещё – за что… – Обедать ходил, – пролепетал Сенечка. В животе предательски заурчало, перекусить он так и не успел, а теперь понял, что до вечера вряд ли сможет себе позволить что-то сжевать. Если, конечно, многоуважаемая Серафима Андреевна не пригласит чайку испить. А не пригласит она, не чайное нынче у Серафимы Андреевны настроение. Ох, не чайное, не пирожковое, никакое вообще. – Обедать. Понятно, – её голос всё ещё дрожал, как натянутая струна. – Логотип готов? – Не совсем, но… почти, – проговорил Сенечка, чувствуя себя школьником, вынужденным оправдываться за несделанное домашнее задание. Которое вообще-то на послезавтра. Ну, что это такое – утром сама же говорила: рисуй как следует, без спешки, а теперь ей срочно готовый продукт понадобился. Или не ей? Не она тут самая главная же… – Сохрани как есть и отправь Павлу Евгеньевичу. – Кому? – опешил Сенечка. – Дарницкому. Впрочем… скинь лучше на флешку, я сама отправлю. Что у тебя с телефоном, почему Дарницкий дозвониться не мог? Ты молчишь, а он на меня кричит… Что-о? Значит, неотвеченный вызов… Куча номеров у него, попробуй запомни. Логотип ему сию минуту понадобился… Может, не в неоконченном рисунке дело, а в нём самом, Сенечке Синицыне? Какое вам дело до временного дизайнера, Павел Евгеньевич, а? Есть принципиальная разница, сидит парень в офисе или бегает по Костроме туда-обратно с котом на плече и чужими трусами в сумке? Наверное, есть. Непременно есть, особенно если это не хрен-пойми-какой-мальчик-с-улицы, а мальчик, к которому у Павла Евгеньевича имеется некий конкретный интерес. Всё не так просто – верно? Кто бы знал, почему дёрнулась рука открыть входящие звонки. То есть не пропущенные, а все. И… в общем, неотвеченный с незнакомого вполне мог оказаться весточкой из банка, центра здоровья или любой другой рекламной чушью. А вот вызов от абонента, чей номер был закодирован трёхбуквенным словом «Дар», имелся среди принятых. И это не было вежливое: «Извините, трубка временно у меня. Передам, что вы звонили». Разговор длился двадцать минут. Вот о чём можно беседовать двадцать минут с человеком, голос которого услышал впервые в жизни? Или не впервые? Не впервые ведь, Казимир, – да? Память услужливо подкинула встречу по пути на лосеферму. Ему тогда не померещилось?.. Поболтать с позвонившим на чужой телефон… О чём? О погоде и ценах на бензин, что ли? И не сказать об этом владельцу телефона, словом не обмолвиться… Это надо иметь дырявую память и быть сверхрассеянным или… быть себе на уме и скрыть разговор специально. Хм, а не удалить информацию о звонке – тоже специально? Типа: я тебе ничего не скажу, но знай – пообщался с твоим… Кем? Любовником, другом, начальником? Что Казимир узнал о Сенечке от Дарницкого? А что знает антиквар о самом Дарницком? Насколько хорошо они знакомы, насколько близко? Совпадение ли – звонок, о котором было решено промолчать, и брошенный на пол галстук, очень похожий на один из тех, что носит Павел? Должен Сенечка сделать вид, что ничегошеньки не понял, или, наоборот, ему следует немедленно позвонить или написать Дарницкому, потребовать объяснений? Вопросы, вопросы… Множество вопросов. Ответов нет. Никаких. По крайней мере ни одного вежливого, корректного и всё раз и навсегда ставящего на свои места. Сенечке очень хотелось, чтобы такой ответ был. Может быть, его стоило бы придумать и не дёргаться. Но не складывалось ничего простого и ясного, а лезла в голову какая-то невообразимая чушь. Такая, что правдой никак быть не могла. Несколько вариантов эскиза логотипа Сенечка сохранил на флешку и отнёс её в кабинет Серафимы. Возможно, стоило воспользоваться сервером или корпоративной почтой, но временный работник не знал, существует ли что-либо подобное здесь, а спросить не решился. К тому же… сказала Серафима скинуть готовое на флешку – он это и сделал без разговоров. Спорить с рассерженной женщиной – себе дороже. Он отдал носитель начальнице лично в руки и встал за её спиной, наблюдая, как она прикрепляет файлы к сообщению в социальной сети. Разумеется, это не была одна из тех фейковых страничек Паши, о которых Сенечка знал, – с заковыристыми никами, с изображениями супергероев на аватарках. С них Павел когда-то делал попытки добавиться к нему в «друзья», посылал сообщения со страстными излияниями и немыслимыми угрозами. В последнее время Дарницкий перестал это делать, и Сенечка решил было, что тот охладел к нему, возможно, переключился на другую жертву – что ж, сколько можно, давно пора. Но нет, как оказалось, не забыл Паша Сенечку. Сложилась удобная ситуация – и снова тот его добивается. Классическая схема «начальник и подчинённый», да? И Сенечка ловит себя на мысли, что его самого это возбуждает, давно хотел такого, скорей бы уж всё началось и… да, началось и закончилось, уступив место чему-то новому, непривычному для Сенечки, о чём он пока и не задумывался. Разве что… совсем чуть-чуть, немножечко так. Сенечка не мог чётко сформулировать даже сам для себя, чего он хотел на самом деле. Или – кого… Разрыв сознания, полные непонятки. Сумбурные мысли о Кольке, Паше, о блондине с необычным именем Казимир. Хорошо, что в вереницу желанных образов не затесалась ещё и какая-нибудь симпатичная девушка. Впрочем, будь у Сенечки интерес к девушкам, всё было бы куда проще. Неважно. Про Кольку можно забыть, и (если Сенечка ничего не путает, если он всё правильно понял) – большого человеческого счастья им с Климом! Казимир… тут всё ох как сложно! Вряд ли этот человек позволит Сенечке хотя бы поцеловать себя в награду за помощь. Незачем и надеяться. А всё же… любопытно. О чём он разговаривал с Дарницким, позвонившим на Сенечкин сотовый? Ах, как жаль, что аппаратура фиксирует лишь факт разговора и его длительность, не открывая суть. Наверное, изобретены уже шпионские штучки, позволяющие сделать незаметно для беседующих диктофонную запись. Но это стоит, вероятно, немалых денег, да и озаботиться стоило заранее. Кто ж знал! Итак, остаётся Павел. Если остаётся. Если звонил он не затем, чтобы сказать: передумал; никаких отношений, встреч или даже банального секса с Сенечкой больше не хочет; нашёл кого-то получше и посговорчивей. Ещё бы Паша – и не нашёл! Далеко ходить не надо. Интересно, и впрямь его полосатый галстук отсвечивал среди Казимировой брошенной на пол одежды? Или просто похожий, и совсем зря разыгралась Сенечкина больная фантазия? А вот официальная страничка депутата Павла Евгеньевича Дарницкого – не фантазия вовсе. На аватарке фото: сам бородатый Павел, выглядящий солидно и представительно в тёмно-синем пиджаке и белой рубашке (с тем самым галстуком, да?); темноволосая женщина, чьи худые плечи и острые ключицы очень хорошо видны в открытом платье на тонких бретельках; серьёзная девочка-подросток в белой блузке, с волосами, подколотыми на висках заколками-бабочками. Семья… Но ведь это его сестра и племянница, правда же?! Кажется, последнюю фразу Сенечка произнёс вслух. Или Серафима догадалась, о чём захотел спросить парень, резко придвинувшийся к монитору, залипший с приоткрытым ртом на фотку владельца «Бригантины». – Марина Дарницкая, жена Павла Евгеньевича, – кивнула на снимок начальница. – И София, их дочь. Вот как… Никаких сестёр и племянниц. Ты наивный малолетний идиот, Сенечка. Никакой ты для него не смысл всей тяжёлой депутатской жизни, а развлечение на одну ночь. Ладно, не на одну. На несколько жарких ночей. Возможно, на достаточно долгое время, не зря же так настойчиво тот его добивался. Но – никак не навсегда, как иногда (чего уж скрывать!) хотелось-думалось Сенечке. Даже если Павел будет проводить с ним хотя бы через раз отпуска и выходные, даже если будет думать о своём юном любовнике каждую свободную минуту, девчонка и её мать всё равно останутся для Дарницкого в приоритете. Не потому что «так надо», приличия, духовные скрепы и всё такое. Не потому, нет. Сенечка вдруг осознал, что на самом деле страшно разочаруется в Дарницком, если тот бросит дочь. Даже ради него самого. Особенно если ради него. Сам рос без отца, каково это – ему ли не знать…