Яблочный блюз

…Отразились многократно в пыльных зеркалах воспоминаний его мысли, чувства, сумасбродные идеи – все разом. С ума сойти. Хотя – куда уж больше-то! Он, Казимир Ковальски, и так официальный сумасшедший. Шизофреник со справкой от толкового специалиста. Псих. Или нет? Видения его оказались вполне реальными – следовательно, диагноз недействителен. Таблетки, выписанные врачом, можно сгрести в кучу и спустить в унитаз. Что он и сделал в первую очередь, оставшись дома один. Во вторую – лёг снова на кровать, уткнулся лицом в подушку. Тёплого кота бы сейчас под бок, но Ёжик, меховая лапушка, отдыхает в клинике. Ночью роль ласкового домашнего питомца отлично исполнил Сенечка. Ничего такого, они спали в одной постели невинно, как друзья, как дети. Потискались немного – просто так, без всякого… продолжения. У Казимира не встал после всех этих передряг, неудивительно – возраст уже… давно не юношеский. У Сенечки встал. Во сне. Тоже неудивительно, и тоже – возраст. Вполне себе подходящий возраст для хорошей эрекции по поводу и без оного. И, конечно, в данный момент тем самым поводом для симпатичного студента мог оказаться вовсе не старый педик Казимир Ковальски. Он и не обольщался. Мало ли что могло присниться мальчишке. Мало ли… кто. Может быть, Сенечка вообще о девушках думает. Есть же у него какие-то знакомые, с которыми он без конца переписывался в своём телефоне, когда предполагал, что Казимир на него не смотрит и вообще ничего не замечает. С чего вообще он вообразил, будто его новый знакомый – стопроцентный гей? Эти современные мальчики большей частью такие… бисексуалы-экспериментаторы. Да почему только современные? Можно подумать, в его молодости таких не было! Были. Тот же Богдан… Воспоминание о нём резануло, как всегда, больно и волнующе. До помутнения в мозгу и спазма сердечной мышцы. Отступит ли когда-нибудь? Всё же таблетки помогали притупить и это невозможное чувство, а теперь ощущать тоску по бывшему не мешало ничто. К ней прибавилось и незнакомое прежде острое и сладковатое ощущение вины. Будто он, Казимир, совершил что-то запретное. Изменил. Та-а-ак, это из-за сумасшедшей ебли с Павликом, что ли? А, может, предыдущий эпизод с Олегом откликается? Но они сами проявили инициативу, тот и другой. Почему Казимир должен себя винить за это? Не то. Другое. Сенечка! То есть трахаться можно с кем угодно, это всё физиология, нечто вроде физкультуры. Приятное времяпрепровождение, не более того. Хотя… историю с Дарницким трудно счесть приятной, ну и… тем более. А мальчишка-студент нежданно-негаданно захватил в плен Казимирову душу, потеснив в ней Богдана. Это было странно. Это пугало его. Казалось немыслимым. Матка боска, зачем ему под старую жопу (грубо, но верно сказано) влюбляться в этакое юное существо? А он влюблялся. Он влюбился уже, никуда не денешься! Как принцесса из драконьего замка – в своего спасителя. Должен-то был – в похитителя, наверное, по всем несуразным правилам этой игры, по продуманному театралкой-Агнешкой сценарию кукольной пьесы. Откуда он знал о творческих планах призрака родственницы? Да вот как-то пришла сиюминутно эта ясная информация в его сумбурные мысли, словно извне, вложенная, вставленная, как флешка, в его воспалённый несуществующим умопомешательством мозг уверенными цепкими девичьими пальчиками. Такой ведь удачный треугольник складывался. Вот курва же – равнобедренный! С брутальным Павлом Дарницким в роли суровой гипотенузы и двумя пассивами-катетами, которые должны были к нему тянуться, друг к дружке ревновать и всё такое. А ничего не вышло! Потому что куда ей, творческой гуманитарочке, в бессердечную математику… Тут и от математики ведь мало что осталось, попёрла совсем иная сфера науки – естествознание. Срослись два катета в живую зелёную ветку, некуда деваться. Насчёт Сенечки, правда, вопрос ещё, а вот Казимир точно сумел в него пустить корешки своих эмоций, не оторвёшь теперь без боли, без крови. Бред какой! Представил всё это визуально, и в его воображении возникло что-то похожее на сюжеты картин одной знакомой ему не лично, а лишь по сети художницы. Изредка переписывался с нею. Знал, что она какое-то время тесно общалась с Богданом Репиным. (Впрочем, кто только с ним не общался!) Пока он плескался под ледяным душем, перекручивал в мельничке кофейные зёрна, вспоминал многобуквенные пароли от своих страниц в социальных сетях, ему мерещилось, будто Агнешка где-то рядом. Но привычным белокурым призраком вечно юная прабабка так и не проявилась. Только настойчивое хихиканье её доносилось откуда-то из глубин большой квартиры. С портрета? Казимир уже успел пожалеть, что избавился от лекарств. Пригодились бы. Но – нет, так нет. Вместо того он глотнул горячей кофейной горечи, не сдабривая напиток ни сахаром, ни сливками. Впрочем, никаких молочных продуктов в его холодильнике и не было. Сенечка обещал вроде бы купить молока, когда вернётся. А он вообще вернётся? После того, что между ними было… Да что было-то! Мальчишка крепко спал, даже и не понял, что Казимир рассматривал и тихонько ласкал его, прижимался в постели к молодому телу. Тьфу, старый развратник… Связку ключей от квартиры с брелоком-котом Сенечка оставил Казимиру. Но… и вещи не взял. Правда, их совсем немного было: чистое бельё, запасные кеды с протёршейся пяткой, гитара. К инструменту студент относился очень трепетно, но Казимир так и не услышал, как тот играет. Надо будет попросить мальчика устроить небольшой концерт, когда тот вернётся. Если. Не когда, а если… Устроившись на кровати с ноутбуком, Казимир отыскал страничку Синицына. Полюбовался фотоотчётом с их недавнего похода в кофейню, отметил сердечками-лайками все фото. Кинул запрос в «друзья». Сообщения были открыты, и он подумал: может быть, написать хотя бы банальное «привет». Или… попросить забрать ключи и телефон у Дарницкого, тот наверняка появится в своём турагентстве. Ох, нет! Неизвестно ведь, что тот потребует взамен. То есть – как раз наоборот. Известно. В лучшем случае втянет мальца в бесполезные поиски ключа от сейфа, в худшем… не хотелось даже думать об этом. После операций по спасению сначала самого Казимира, а затем кота, пешей прогулки, задушевного разговора в кофейне и ночи в общей постели – не хотелось. Этот мальчик должен принадлежать Казимиру, вот и всё! Ковальски перешёл на страницу той самой художницы. Написал ей: «Добрый день, Алёна! Отчаянно нуждаюсь в вашем совете. Думаю, вы не откажете в нём. На этот раз, правда, речь не о творчестве. О личном. Вы знаете о моём отношении к профессору Репину. Но теперь это всё, кажется, в прошлом. Меня волнует зародившееся в глубине моей души новое чувство. Я влюбился. Снова. И очень меня это беспокоит, поскольку моя мечта моложе меня более чем на два десятилетия…» Кинул ссылку на страницу Сенечки, конкретизируя, о ком идёт речь. Возможно, они даже знакомы между собой: Синицын учился у Богдана, когда тот преподавал в Славской художке, а Алёна как-то упоминала, что дружна с кем-то из учеников Репина. Вот и всё. Теперь следовало отключить на время ноутбук, чтобы не лезть в сообщения поминутно, не трястись нервной дрожью, ожидая ответа. Вряд ли художница станет переписываться с ним прямо с утра. Несмотря на освежающий душ и бодрящий кофе, Казимира снова клонило в сон. Видимо, сказывались последствия пережитого нервного потрясения. Он отложил ноутбук и, не раздеваясь, вытянулся на разобранной постели. Сквозь утреннюю дрёму со смутными обрывками сновидений пробивались очень явственные тактильные ощущения. Пушистая теплота кошачьего меха на щеке. Нет, этого не может быть – Ёжик ведь в ветеринарке! Приятная тяжесть навалившегося на него человеческого тела, ласковая щекотка неутомимых пальцев, массирующих виски, затылок и спину. Близкое горячее дыхание, нежный поцелуй в шею. Неужели Сенечка вернулся с работы – и… Казимир приоткрыл глаза, увидел рядом с собой крупного рыжего кота. Зажмурился. Сон. Просто дурацкий сон. Ласки стали настойчивей. Нет, это всё же не кошак тёрся о него с мурлыканьем – явно человек жался к Казимиру, постанывая от удовольствия. – Сенечка, – пробормотал Ковальски, переворачиваясь с живота на спину и обнимая на ощупь того, кто лежал на постели с ним рядом. – Не угадал, сладкий, – шепнули ему на ухо. Казимир распахнул глаза и замер, растерянно пялясь на рыжего Олега. – Как ты вошёл? – пробормотал он. – Для меня нет запертых дверей, мой милый. – Что ты здесь делаешь? – Разве непонятно? Пытаюсь насладиться твоим обществом… пока здесь нет твоего пушистого охранника и никто не пытается цапнуть меня за пятку. Ты ведь сам хотел этого, Мир. Хотел меня, сладкий? – Нет. Не тебя. – Кого же в таком случае? Попробую догадаться, вариантов не так уж много. Моего драгоценного супруга, как всегда? Но ты же не так наивен, чтобы всерьёз полагать, будто Богданушка сорвётся вдруг в костромские ебеня ради встречи со своим бывшим. Садиста Павлика? Думаю, он тебе не понравился. Был недостаточно нежен с тобой. Или… тебя интересует тот, чьё имя сейчас сорвалось с твоих губ. Твой квартирант. Он, да? Хочешь его? – Хочу, – ощущая где-то в глубине боль и стыд, проскулил Казимир. Он подумал, что сейчас Локи отстранится от него. Ха, как бы не так! Тот, наоборот, приник к Казимиру ещё плотнее и руку засунул под резинку его домашних штанов. – Ну, что с тобой делать? Всё ломаешь. У Агни совсем иной сценарий был. – Плевать мне на её сценарий, – прошипел Казимир. – Да? – удивился Локи. – А мне казалось, у тебя такие нежные и доверительные отношения с твоей… родственницей. – До поры до времени… были. Пока она не стала лезть в мою личную жизнь. – А у тебя есть личная жизнь, сладкий? – усмехнулся Олег. – Или это всё твои маленькие грязные фантазии? – Возможно, – сердито отозвался. Казимир. – Но мне дороги мои фантазии, так что… будь добр, слезь с меня, Олег. – Ну, уж нет! Я обещал вернуться и переспать с тобой, и я это сделаю, несмотря на твой протест. – Когда это ты мне такое обещал? – Вероятно, не тебе. Самому себе или моей лучшей подружке Агни. Неважно. – То есть… моё согласие не обязательно? – А ты догадливый, Мирушка! – Чего ты от меня добиваешься? Я всё равно не знаю, где этот чёртов ключ. И не могу найти альбом, всё обыскал – он будто в воду канул. – Насчёт этого, сладкий, я даже не переживаю. Найдётся, всему своё время. Главное – не прекращать поиски. Хотя бы делать вид, что ищешь. Смотреть внимательно по сторонам – туда, сюда. Туда, сюда. Снова гипнотизировал он его, что ли? Неторопливая речь и размеренные движения Олега привели к тому, что Казимир, сам не заметив, как так получилось, ощутил себя раздетым догола и удобно поставленным в коленно-локтевую позицию. Да что ж такое-то! Член рыжего нахала умело ударял по простате, его кудри щекотали плечи Казимира, и в мозгу у того взрывались один за другим праздничные фейерверки. Скрутило-вытянуло не один раз. Ослабевшие колени подогнулись, Казимир, расслабившись, упал на смятые и измазанные спермой двух мужчин простыни. Тихо-тихо провалился то ли в сон, то ли в обморок, ощущая, как рядом с ним Локи теряет человеческий облик и превращается в пушистого рыжего кота, вытягивает когтистые лапы и мурчит ему в ухо. – Зачем ты это сделал? – спросил Казимир уже ближе к вечеру, после всего, когда они с Олегом сидели в кухне за столом и пили кофе – по-прежнему без молока и сливок, зато с нежданно-негаданно обнаружившимся в шкафчике мёдом. Словно старые добрые приятели. Будто и не было никогда ничего неприличного и страстного между ними. Но ведь было же! – Захотелось! – усмехнулся рыжий. – Ты всегда делаешь то, чего тебе хочется? – Разумеется. И заставляю других плясать под мою дудку, а ты как думал. Никто ещё не жаловался. И тебе ведь понравилось. Ну, признайся же, понравилось? – Нет. Олег покачал головой, принимая сказанное. Казимир не лгал. Конечно, на уровне физиологических реакций всё было превосходно, что уж сомневаться. Идеально. Шик, блеск, красота и… да, те самые фейерверки. Всего лишь крышесносный оргазм, банальный и примитивный. – Что не так, а? – с шутливой (а, может, и нет) угрозой придвинулся Локи к Казимиру. – С Богданом по-другому было? Лучше? И не из-за того, что ты был… вы оба были… моложе? Думаешь – присутствовала эта ваша человеческая… любовь? – Думаю… да, – кивнул Ковальски. – Ты спрашивал, чего я от тебя добиваюсь, – аккуратно слизывая мёд с чайной ложечки, проговорил Олег. – Я хочу, сладкий, чтобы тебя не было в жизни Богдана. В его памяти. В его прошлом. – Олег, но я же и так не лезу в вашу с ним жизнь! – взмолился Казимир. – Понимаю же – у вас семья, ребёнок. После того как увидел вашу дочку, я и не приезжал ни разу. К тому же… сам видел… слышал, о ком я думаю, за кого тебя принял. Локи качнул головой, усмехнулся, веря, но не доверяя: – И видел, и слышал, сладкий. Фантазии это всё пока. А вот если сбудутся твои мечты, появится на самом деле у тебя молодой любовник, так ведь Богданушка из кожи вон вылезет, чтобы тебя вернуть. Не думал о таком, а? Не на это расчёт был? – Не на это! – вспыхнул Казимир. – Вообще… не было никакого расчёта, не хочу я вернуть Богдана, отстань от меня. – Отстану, – задумчиво проговорил Олег. – А вот он… Не хочу, чтобы помнил тебя. Все другие, кто был ему дорог, – мертвы. – Все? – ахнул Казимир. – Относительно. Не думай, пожалуйста, что это я их… Обстоятельства так сложились. А с тобой – проблема. Проблемища! Я просматривал варианты развития событий после того, как… Ладно! Ничего от тебя скрывать не стану, всё равно потом память стирать, а сейчас хочу, чтобы ты меня выслушал и понял. После того, как я получу артефакт – тот, из сейфа… Я его получу, не Агни, в этом не сомневаюсь. В общем, в итоге человек по имени Олег Видурович Локи умрёт, а истинная сущность бога Локи продолжит земную жизнь в теле Дарьи Олеговны Локи-Репиной. – За психику ребёнка что-то я беспокоюсь, – пробормотал Ковальски. – Не переживай, Дашка осознает моё присутствие в своём теле не сразу, ближе к совершеннолетию. Но, понимаешь, не нравится мне одна вещь. В большинстве вариантов Богдан решает, что в отцы и воспитатели девочке больше подойдёт интеллигентный товарищ его студенческих лет Мир Ковальски, чем бывший хастлер Алекс Костров. А я этого не хочу. Не желаю, чтобы именно ты её… то есть… меня холил и лелеял, растил и воспитывал. – А это обязательно? – осторожно уточнил Казимир. – Ну… умирать тебе и всё такое. Ты вроде бы в человечьем обличье пока бодр и весел. – Предлагаешь уступить моей заклятой подружке очерёдность перерождения? – захохотал Локи. – Не дождётесь!.. – Значит, ты пришёл, чтобы… меня убить? – спросил Ковальски. Почему-то было совсем не страшно. И не жалко. Беспокойно только за кота. Завещание, что ли, написать в пользу Сенечки с условием, что тот позаботится о Ёжике… а успеет он? Олег посмотрел на него, не прекращая смеяться: – Сейчас это делать бессмысленно. Память о тебе у него останется. Не хочу, чтобы мне до совершеннолетия вместо сказок на ночь капали на мозг историями о хорошем и несчастном дяде Мире. Уничтожить тебя стоило бы до того дня, как ты с ним познакомился. Или хотя бы до того момента, как с ним встретился я. Тогда, в девяносто первом. – Если уж очень надо, – вздохнул Казимир. И зажмурился, воображая: вот сейчас его не станет. Совсем. Вспышка, щелчок – и… – Не напрягайся, – похлопал его по плечу Олег. – Это совсем не так работает. Казимир открыл глаза. Они по-прежнему сидели за кухонным столом. Никаких вспышек не последовало. Но щелчок всё-таки раздался. Ковальски вздрогнул. Щёлкнул открывающийся дверной замок. Скрипнула половица. Он обернулся и увидел замершего на пороге Сенечку. – Мирушка, а ты прав – при всей моей неземной любви к Богдану, эта невозможная юная прелесть смотрится ничуть не хуже, – промурлыкал Олег. – Иди к нам, детка! Не стесняйся, садись ко мне на коленочки, я тебя приласкаю. – Я вижу, ты тут не скучаешь… Мирушка, – мрачно процедил Синицын. Подошёл ближе, выгреб из карманов Казимирово имущество: сотовый, ключи. Выложил на стол. Раздражённо хлопнул по руке попытавшегося ущипнуть его за обтянутую джинсовой тканью ягодицу Локи. – Сенечка, это не то, что ты подумал, – пролепетал Казимир. – Ничего я… не подумал, – дёрнул плечом студент. – Делайте, что хотите. Простыни, что в спальне, только киньте в стиралку, не забудьте. А я вещи соберу и пойду. Он схватил с крючка в прихожей куртку, в гостиной взял прислонённую к стене гитару, расстегнул молнию на чехле, пихнул туда, к инструменту, кеды, какие-то скомканные тряпки. Нацепил чехол на лямках на спину, словно большой вытянутый в длину рюкзак. Казимир загородил собой дверь: – Никуда ты не пойдёшь. Вот ещё выдумал! – Мне есть куда идти. И… к кому. – Сенечка, пожалуйста, не надо. Я всё объясню… Синицын развернулся на пятках и сделал шаг в другую сторону. Не к двери, а к окну. Казимир замер на месте от испуга. Он подумал, что Сенечка сейчас распахнёт оконные створки и спрыгнет вниз. Но парень сделал что-то другое. Непонятное. Он словно протиснулся в стену рядом с оконной рамой. И исчез. – О, как интересно! – прокомментировал Локи. Казимир обернулся. Удивлённо и рассеянно взглянул на гостя, словно успел забыть о его существовании. Действительно, это ведь расчудесному Олегу надлежит появляться и пропадать внезапно, проникать сквозь стены, обращаться в рыжего кота и языки пламени. Сенечка – не такой, Сенечка – родной, земной и тёплый, он не имел никакого человеческого права раствориться в пространстве, уйти в небытие только потому, что застал Казимира с другим мужчиной. В квартире, в отличие от лавки антиквара, решёток на окнах не было, хотя ценных коллекционных вещей здесь хранилось не меньше, чем там. Казимир распахнул створки. Встал коленями на твёрдый подоконник. Свесился вниз. В темноте двора он никого не увидел. Промелькнула какая-то шустрая тень, совсем не похожая по очертаниям на молодого человека с гитарой. Скорее, это была женщина – на высоких каблуках, с сумочкой на остром локте. – Нет его там, – потянул Казимира за воротник пижамы Олег. – Не нагибайся так, навернёшься, потом спасай тебя, идиота. – Никто не простит меня спасать, – буркнул Ковальски. – Хотел же уничтожить, вот и… радовался бы, что так получилось само собой. – Ничего не получилось! – фыркнул тот. – Это ведь уже, – он кивнул на раскрытое окно, – не тысяча девятьсот девяносто первый год. – В смысле? – опешил Казимир. Любые чудеса он готов был принять – пусть не призраки, так древние божества ходят по нашей грешной земле и превращаются, когда им захочется, в зверей, в детей, всё равно в кого и во что, хоть в коробку из-под пиццы. Но… не дурацкие путешествия во времени, матка боска! Иначе придётся поверить, будто и впрямь возможно что-либо изменить в прошлом. – Олег, скажи мне, – постарался взять себя в руки Казимир. – Что происходит? Ты меня разыгрываешь, я действительно сумасшедший и зря выкинул лекарства или… у меня на самом деле тут машина времени в стену вмонтирована? – Машина времени – ой, не могу, – заржал Локи. – Нас атакуют космические пираты… Алиса, миелофон!.. – Что смешного? – с обидой в голосе процедил Ковальски. – Что не так? – Например, то, что время – живая и пластичная субстанция, механике не подвластная. Конечно, на искусствоведческом факультете этого не изучают, хотя… Ты же видел картину Сальвадора Дали? – С расплавленными часами? – Да, стекающими с ветвей. Разумеется, это просто художественный образ, в реальности ничего подобного не происходит. То есть… именно в этой реальности, в твоей. Имеется же множество вариантов действительности. В том числе и такие, где блины с цифрами и стрелками болтаются на каждом скворечнике, и никто на них внимания не обращает. – Серьёзно – недоверчиво переспросил Казимир. – Ну, а в этой… реальности… что имеется? – Временной портал, настроенный конкретно на девяносто первый год двадцатого столетия, на балконе твоей квартиры. – Извини, на… чём? С порталом и путешествиями во времени антиквар после ссылки на достоверный источник в лице великого Сальвадора уже готов был смириться. Пусть себе будут. Фантастики про такое написаны горы. Может, не обо всём наврали авторы. Невозможно выдумать из головы огромную кучу несуразностей, что-то из этого набора должно же оказаться правдой. Но… не балкон! – Нет у меня в квартире балкона, Олег! – Казимир нервно поскрёб ногтями клинышек волос на подбородке. – Нет, – согласился Локи. – Ну, вот видишь… – Вижу, Мирушка. То есть – не вижу. Балкона нет. И в то же время он есть. Казимир снова рванулся выглянуть в окно. Олег плавным движением оттеснил хозяина квартиры от подоконника и, прикрыв створки, защёлкнул шпингалеты. – Как так – есть и нет? – задумчиво пробормотал Ковальски. – Что-то вроде… кота Шрёдингера, что ли? – Который ни жив, ни мёртв, пока коробку не открыли? – хмыкнул Олег. – Не совсем точное определение, однако логика в этом есть. Кстати, о котах: твой питомец отлично видит и твой балкон, и соседний, шастает туда-сюда. Ты не знал? И твой… квартирант, как ты сам видел, – тоже. – Матка боска… Точно, Сенечка говорил мне про балкон и кота, а я ещё подумал – что за бред… Значит, не бред? Один я его не вижу? – Не переживай так, сладкий, ты не уникален. Большинство здравомыслящих людей не заметит портала. Узрит, как и ты, окно, кусок стены – и всё. Но некоторые… Знаешь, кто ещё видит балкон? Ты будешь удивлён, то это твой троюродный братец. На самом-то деле он тебе, конечно, никакой не братец, вы оба происходите от приёмных детей Агни… – Правда? – почему-то обрадовался подтверждению его догадки Казимир. – Упс! Нечаянно подружкину тайну выдал, не говори ей, – сделал дурашливую «страшную» рожу Олег. – Погоди… Так он что – бывал здесь, в этой квартире? – вдруг встревожился Ковальски. – Ага. В возрасте двух или трёх лет. То есть до капитального ремонта здания, после которого балконы остались только с фасада – ну, те, с лепниной и статуями, имеющие художественную ценность. С другой же стороны, со двора, они были снесены. А так как в этой стране в любых бюрократических ведомствах царит невъебенная путаница, коммунальщики и маги что-то между собою не согласовали, и… вышло так, как вышло. Кстати, Павлуша и во двор на своём гелике со стороны девяностых заезжал, и ничего. Как ни странно, по кумполу ему не настучали и по носу не щёлкнули. Видимо, хранитель куда-то отлучался в тот момент или ему самому интересно стало посмотреть, что за чудо бородатое на понтах к ним пордрулило. – Кто отлучался, о ком ты говоришь? – не понял Казимир. – Хранитель времени. Такое… довольно могущественное существо на подобного рода открытых границах, вроде стража. Что – никогда ни с кем из них не сталкивался? – Вроде бы – нет. Среди… довольно могущественных, как ты выражаешься, у меня только двое знакомых, ты и Агнешка. – Я бы на твоём месте не говорил так уверенно. От тебя, сладкий, магией времени и пространства так и тянет. Такие вещи нельзя забывать, родной. Припомни, пожалуйста. Казимир задумался. Тянет, значит?.. – Бариста из кофейни на Советской, да? И мужик с площади, я его ещё за оживший памятник Сусанину принял. – Угу, – покивал Локи. – Соображаешь. Правда, первый – это скорее медиум, в которого вселился локальный дух. Ну, такое мелкое божество определённого места. А «памятник» – точно хранитель. Ты помнишь, что он тебе сказал? – Смутно, Олег. Две встречи было – наяву и во сне, и всё смешалось в голове, переплелось. Что-то про двадцать восемь лет, кажется. А что у меня было в мои двадцать восемь? – Тебе лучше знать, – буркнул тот. – Стой! А не двадцать восемь лет назад? Тогда это… как раз тот самый девяносто первый! Слушай-ка, это всё меняет… – Что меняет? Ты передумал меня убивать в мои цветущие студенческие годы? – А! – Олег махнул рукой. – На самом деле я давно уже передумал, то есть только что. Живи! Ты смешной. – Спасибо, взаимно! – фыркнул Казимир. Рыжий мастер комплимента! Смешным его никто ещё не называл. – О, ты уже перестал истерить, сладкий! Отлично… Давай-ка ещё по кофейку – и в постельку. – Без тебя, – решительно отверг посягательства на своё тело Казимир. – Само собой. Просто поспишь. – После ударной дозы кофе? – С мёдом же – действует, как снотворное. Ладно, вру. Немножко хорошего гипноза не повредит. И постельное я тебе поменяю; то, что мы с простынями сотворили – настоящее свинство, твой парень прав. – Мой… кто? – удивился Ковальски тому, как Олег назвал Сенечку. Прежде квартирантом именовал. – Немного тороплю события, да? Ух, как он на тебя смотрел! – Думаю, больше не посмотрит, Олег. После того, как тебя здесь увидел… – А я такой страшный? Нет, не думаю. Я красивый. – Ты же понимаешь, о чём я… И вообще… вот где он теперь? – Не где, а когда. В девяносто первом году, разумеется.