Яблочный блюз

– Не где, а когда, – рявкнул бородатый мужик в камуфляжном плаще до пят. – В девяносто первом году, разумеется. Сенечка смотрел на него слегка поплывшим взглядом. Не понимал ничего. – В каком?.. – пробормотал он. – Я же тогда ещё не родился. – Вот именно, – бас незнакомца гулко прозвучал в ночной тишине. – Потому и не следует тебе здесь находиться. Студент приблизил к лицу свои руки, в которых всё ещё сжимал воротник прихваченной в квартире Казимира тёплой куртки. На плечи давила тяжесть гитарного чехла, в который, помимо музыкального инструмента, были второпях засунуты его вещи. Ладони не делались прозрачными, но казалось – вот-вот… Как так вышло-то? Наверное, надо было с самого начала полагаться на собственную интуицию. Куда-нибудь да вывело бы. Сенечка же в отчаянии, прочитав пространные рассуждения Алёны Задорожных, решил обратиться за более конкретными рекомендациями к Кристине и Алёшке, удачно вытащив обоих на откровенный разговор в общий чат. Ну, и… дообращался. Советы были разными, но сводились к одному: попытаться с Пашей быть ласковым. Только Крис предлагала усыпить его бдительность и вовремя слиться, а Костров, смущая пошлыми шуточками, убеждал идти до конца. Расслабиться и получить удовольствие: «Синицын, прикинь – вдруг в тебе откроется склонность к мазохизму?» Ну нафиг такие склонности! И Алёшку туда же. Умеет ведь, зараза, уговаривать… Сенечка хорошо помнил первый (и единственный!) мастер-класс от Алёшки Кострова, после которого у него подгибались от слабости ноги и дрожали коленки. Было это во время студенческой практики, которая для всей их компании проходила там же, где до того был форум молодых художников, – в детском лагере «Алые паруса». Синицын вторгся в эту группу незапланированно и чуть ли не со слезами. Поначалу его хотели с другим коллективом отправить создавать красоту и уют в туристическом агентстве. Ещё и удивлялись, почему Арсений отказывается. Неужели ребёнок из малообеспеченной семьи не хочет заработать денег на карманные расходы? Выплаты предполагались побольше, чем месячная зарплата его мамы-библиотекарши. «Ребёнок» же, узнав, что агентство принадлежит тому самому Дарницкому, что домогался его на форуме, из кожи вон лез, чтобы поменяться местами с кем-нибудь из девчонок. И ему это удалось! С Колькой Ястребом у них было тогда что-то вроде конфетно-букетного периода, самое начало отношений. В корпусе, куда поселили практикантов, они сдвинули койки, спали в обнимку. Не боялись палиться – атмосфера в творческом учебном заведении была на редкость толерантная. Сверстники посмеивались беззлобно. Преподаватели смотрели сквозь пальцы на отношения парней, не донимали нотациями. Пожалуй, от взрослых больше упрёков в безнравственности доставалось другим – разнополым – сладким парочкам. Опасались неприятных последствий. А эти… не забеременеют же! Маме рассказал потом. Она, раскрасневшись от смущения (семейная их черта), принесла из фондов библиотеки и раскрыла перед сыном книгу писателя и поэта Сологуба, который сам, как сказала она, преподавал до революции семнадцатого года в закрытой школе для юношей. Процитировала отрывок: Наши мальчики любят друг друга так страстно, Что совместно и спят; Разгонять их по койкам, ей-Богу, напрасно; Пусть слегка пошалят: Ведь детей они не народят, Значит, вместе им спать не опасно. Сенечка похихикал тогда – надо же, словно про них с Ястребом, а древность-то какая девятнадцатый век! Ну, и кто придумал, будто в старые времена «ничего такого не было», а в развращённости нынешней молодёжи виноват зловредный интернет? В эпоху рукописных открыток всё точно так же происходило. Может, таились больше, вот и всё. А их с Колькой идиллию портил лишь нахальный Костров. Слишком уж тесным казалось Синицыну общение Алёшки с его, Сенечкиным, парнем. Любимым человеком – так тогда он Кольку про себя называл, хотя сказать вслух подобное не решался. И многое ещё не решался ни сказать, ни сделать. Алёшка однажды подкараулил Сенечку в туалете. Затолкнул в кабинку, запер на задвижку дверцу. – Ты чего? – испугался Сенечка. Подумал, что Костров решил устроить разборки из ревности. – Колька говорил, у тебя отсасывать не очень получается. Сейчас покажу, как ему нравится, – проговорил Алёшка, стягивая с одногруппника шорты. Сенечка попытался сопротивляться, но его придавили к хлипкой стенке и захватили его не привыкший к такому напору половой орган в плен мягких, горячих и влажных губ. Это было… невероятное что-то. Его облизывали вдоль и поперёк, вырисовывали языком неведомые узоры, нежно посасывали, а потом резко протолкнули в глубину, в податливое горло. Сенечка ахнуть не успел – кончил очень быстро, внезапно даже для себя самого. Алёшка, довольно ухмыляясь, облизал пухлые блядские губы и спросил: – Ну, как – уяснил? Или повторим? Сенечка отчаянно закивал, а потом замотал головой, от повторения пройденного напрочь отказываясь. Слишком уж этот первый и последний урок был… впечатляющим. – Пока! На бананах тренируйся! Алёшка дурашливо хихикнул, звонко шлёпнул Синицына по заднице и умчался, на ходу вытаскивая из кармана сотовый и набирая чей-то номер. А Сенечка долго ещё сидел на полу туалета, пытаясь прийти в себя. Вот и на этот раз Алёшка, пусть и находился в другой стране, умудрился подсказками, что надо делать, и присланными картинками смутить Сенечку донельзя. Он и видео сбросил, только Синицын его открыть не решился. Подумал, что станет всё же действовать по наитию и выпросит как-нибудь у Павла Казимировы ключи. А там, в самом крайнем случае, глянет и видео. Всё прошло… может быть, и не идеально, однако вполне приемлемо. Имущество Казимира было у Сенечки в карманах. Он вышел из такси с твёрдым намерением обратно не возвращаться. Ни в машину, ни в офис. С завтрашнего дня начиналась смена в летнем лагере «Золотой колосок», где они с Крис должны были работать вожатыми, подруга не один раз уже об этом напомнила. Серафиму он успел предупредить, что увольняется из турагентства, получив в ответ пожелание «удачно поработать с детками», обещание перевести заработанные деньги на карту и приглашение вернуться в сентябре, чтобы выполнять заказы на удалёнке. Дарницкому он про лагерь решил не говорить. Босс сам потом всё узнает у Серафимы. Ох, и разозлится!.. Но Сенечка будет тогда уже далеко, попробуй догони. А к сентябрю у Павла отпуск кончится, история забудется и вообще… мало ли что произойдёт. Сенечка предполагал, что торжественно вручит Казимиру добытые ключи с телефоном, переночует у него. Может быть, они вдвоём съездят с утра в клинику забрать кота (по Ёжику успел страшно соскучиться!), а потом он распрощается с хозяином квартиры, и будут впереди три недели, чтобы поразмышлять, возвращаться к нему или заселиться, как и прежде, в общежитие. Но всё пошло не так, как ему думалось. Казимир оказался не один. В собеседнике его Сенечка не мог не узнать рыжего парня из своего сна. Да шут с ним! Сидела парочка тихо-мирно на кухне с чашками, вела беседу… Однако один беглый взгляд в приоткрытую дверь спальни стал поводом в момент повернуть всё по-иному. Рыжие волосы на скомканных простынях бросились в глаза. Или не волосы? Что-то вроде кошачьей шерсти. Нет, показалось. В любом случае, видеть следы чужих постельных утех было неприятно. Конечно, они с Казимиром ничего друг другу не обещали. Пожить в квартире Ковальски предлагал студенту в качестве бесплатной кухарки-уборщицы, а не любовника. Однако после доверительных разговоров и невинных обнимашек в постели Сенечка думал, что между ними начнутся какие-то отношения. И страшно переживал, что ключи у Павла добывает таким вот не очень приличным способом. А Казимир, получается, времени даром не терял в его отсутствие. Пока Сенечка ходил на свидание с Дарницким, тот… изменял им обоим – так надо понимать. И если в той ситуации, с Павлом, он готов был Казимира пожалеть как жертву насилия, то на этот раз, похоже, никакого принуждения не было. Его интеллигентный Мир оказался обыкновенной шлюхой – до обидного банально. Наверное, всё-таки не его имела в виду Алёна Задорожных, когда озадачила студента загадкой о влюблённом в него взрослом мужчине. Скорее всего, хотела сказать о Дарницком. Ну, такая вот у него любовь – жестокая и суровая. Почему нет? Тем более, Алёна с Павлом точно знакома – на том же форуме в «Алых парусах» они тусили все вместе. Вот и делай свой выбор, Сенечка, – возвращайся к Паше, он тебя ждёт в такси неподалёку. Синицын сердито шмякнул на стол ключи, положил рядом телефон. Ощетинился в ответ на фривольные шутки рыжего. Уж на тройничок он точно не подписывался! Не в его правилах. Казимир загородил своим тщедушным тельцем дверь. Рыжий, пошло ухмыляясь, маячил у того за спиной. Собрав вещи, Сенечка повернул к балкону. А что такого? Перемахнёт через перила, спустится на козырёк над подъездом, а потом слезет вниз. Не так уж это сложно, вполне себе… бытовая акробатика. Дурной хмель от смеси разных видов спиртного запоздало ударил ему в голову, вот и потянуло Сенечку на подвиги. Совсем не страшно было – наоборот, даже весело. Он перелез через перила, присел на корточки на бетонном краю балкона, а потом повис, болтая ногами в воздухе и цепляясь за металлические прутья. Причём, одной рукой – во второй продолжал держать куртку. По идее, следовало бросить её вниз, ничего бы ей не сделалось. Вот за гитару стоило попереживать. Правда, в чехол было напихано столько тряпья, что вокруг хрупкого инструмента образовалась своего рода подушка безопасности. Сейчас. Надо только передвинуться ближе к стене и упереться ногами… ну, во что-нибудь. Было темно, почему-то фонари во дворе не горели. Лишь издали светилось что-то непривычно бледненькое. Сенечка шевельнулся – и… внезапно разжал пальцы. И рухнул вниз. Летел недолго, упал на что-то мягкое. Перепугался с опозданием и порадовался, что повезло. Или… рано было испытывать облегчение? Несло от этого мягкого отвратительно – такое было ощущение, что Сенечка влетел в кучу подгнившего мусора. Откуда она под окнами? Дворники ведь тщательно убирают здесь каждое утро. Разве нет? По крайней мере, со стороны фасада, где фигуры пионера и пионерки, он часто видел деловито снующих мужичка и тётку в оранжевых жилетах. Колено Сенечки упёрлось во что-то мягкое и тёплое. Живое… Неужели нечаянно собаку придавил? Однако вместо звериного скулежа послышался хриплый матерок. Синицын отстранился и разглядел с большим трудом в темноте контуры вылезающей из кучи вонючего тряпья человеческой фигуры. Кажется, это была женщина. В юбке и растянутой шерстяной кофте. А сам он лежал боком, продолжая сжимать воротник своей куртки, у подъездного крыльца на толстом матрасе. Лямки гитарного чехла давили на плечи, саднило колено, которым он проехался, падая, хоть и по прикрытому тряпками, но всё же асфальту. От серьёзных травм студента спасла расположившаяся на ночлег во дворе бомжиха. Только вот откуда она взялась? Если женщина попала в трудную жизненную ситуацию, то почему сразу не пошла в приют, где о бездомных заботятся девчонки-волонтёры? Мама рассказывала, что на городских улицах было много бомжей до его рождения – в девяностые годы. В девяностые?.. Сенечка встал. На слабых ногах, пошатываясь, словно пьяный, пошагал через двор в ту сторону, где, ему казалось, был центр Костромы. Вместо привычной красно-зелёной вывески «Пятёрочки» (с ярким светящимся яблоком на крыше!) впереди мерцали бледно-сиреневые витые буквы: «Гастроном». Сколько времени он шагал по знакомым вроде бы, но совсем не узнаваемым улицам, Сенечка не помнил. Голова у него кружилась. А потом вдруг загородил ему дорогу этот… то ли дяденька, то ли виденье… и разъяснил про девяносто первый год. – Тебе есть, куда идти… в своём времени? – участливо спросил незнакомец. – Да, – буркнул Сенечка, вспоминая об ожидающем его в такси Дарницком. – Уверен? – в голосе мужчины послышалась скептическая усмешка. – Более чем! – выпалил Сенечка. Не к Казимиру же ему возвращаться – после того, что он там увидел. – Ну, смотри, – покачал головой тот. К его сапогам жались широколобая собака и довольно крупная кошка. Гладкие бока обоих поблёскивали в тусклом свете ночного города и казались какими-то странными для животных, рыже-металлическими. – Бобка, Машка! Проводите парня, куда ему надо, – приказал хозяин четвероногим спутникам. Сенечка благодарно кивнул, не в силах вымолвить что-либо внятное, и поплёлся за скачущими по обочине дороги, словно играющими друг с дружкой в весёлые догонялки, кошкой и псом. Машина стояла на том же месте. Павел казался приятно удивлённым, но даже не подал виду, что обрадован. Будто так и предполагалось – вернётся Сенечка, куда он денется. По дороге Дарницкий спрашивал о чём-то, Синицын отвечал невпопад, почти не вникая в смысл беседы. В голове крутилось лишь одно: поскорей бы всё кончилось. Хотя ничего в сущности и не начиналось ещё. Ох, не так он представлял себе свой первый раз! И не с тем, если совсем уж честно… В ванной Сенечка заперся, чтобы потянуть время. Казалось бы – ни к чему противиться неизбежному. Но он всё надеялся, что какая-нибудь случайность поможет ему не совершить задуманного. Например, Павел уснёт, и он сбежит на вокзал, где дождётся автобуса в лагерь. Корил себя за то, что сразу так не сделал. Сбил его с толку мужик с кошкой и собакой! Или… может быть, Дарницкому позвонят сейчас на сотовый, и окажется, что ему срочно куда-то надо по делам. Тогда вопрос решится сам собой! Сенечка выключил воду, притих, ожидая звонка. И он раздался! По коротким фразам Павла было непонятно, о чём идёт речь. Ясно было только, что никуда депутата не вызывают. Похоже, прозвучало какое-то приглашение, но не срочное, а на перспективу, и он пообещал подумать. И отчего-то сделалось Сенечке тревожно, словно речь каким-то образом зашла о нём самом. Может быть, так оно и было? Включилась внезапно способность угадывать мысли или просто-напросто сработало что-то вроде интуиции. Во всяком случае, желание как можно быстрей покинуть эту квартиру сделалось ещё острей, ещё явственней. План в голове сложился моментально. Как только Павел скрылся за дверью ванной и включил воду, Сенечка торопливо натянул одежду – ту же, в которой пришёл, не заморачиваясь насчёт чистой. Нашарил в кармане тюбик краски, который прихватил на мастер-классе у Аси – не специально, конечно, просто как-то машинально. Но, как оказалось, – не зря. Размашисто написал на зеркале: «Прости!» Скорчил обезьянью рожу своему отражению. Запоздало подумал, что слишком уж по-девчоночьи получилось с этой прощальной запиской. Этакая слюнявая романтика! Попытался стереть рукавом, но надпись даже не размазалась – краска оказалась на удивление прочной. Искать растворитель или салфетки, чтобы очистить зеркало? Ещё глупее выйдет, он рискует потерять драгоценные минуты. Решил уйти – уходи, а не ищи повода остаться! А, наплевать! Может быть, Дарницкий и не заметит дурацких букв на зеркале. Сенечка всё же задержался на минуту, сфотографировав своё эпистолярное творчество на телефон. Покажет Кристинке, она, скорее всего, одобрит – подобное как раз в её духе. От соблазна тотчас же сбросить ей фото отказался. Потом продемонстрирует на экране и удалит тут же. А то с подруги станется поделиться с кем-нибудь, с тем же Костровым. Вот позорище-то было бы! Нет уж… Куртку Сенечка надел на себя, радуясь собственной предусмотрительности, – под утро сделалось зябко. Он сидел на вокзальной лавке нахохлившимся птенцом, обняв гитару. Долго сидел. Телефон вырубил, чтобы ни Павел, ни Казимир не беспокоили. Совершенно не подумал, что его станет разыскивать кто-нибудь из руководства лагеря или попытается дозвониться Крис. – О! Сидит, надо же! – налетела та на друга встрёпанной птицей. – А что такого? – растерялся Сенечка. – Всё в порядке со мной. – Не-е, а то, что я вся на нервах из-за тебя – это тебе нормально? Позвонил бы или хоть смайлик какой скинул. Я же всю ночь прокрутилась, не знала, что и думать. Может, тебя уже в ближайший лесок вывезли. По частям. – Крис, это перебор, – он вцепился в гитару до побелевших костяшек, осознав, что подруга всерьёз переживала за него. – Паша, конечно, садюга, но не бандит из легендарных девяностых. – Да? – почти всхлипнула девушка. – Ты много про него знаешь? А про того, второго? Сенечка хотел было возразить – мол, к безобидному Казимиру какие могут быть претензии. Но тут же вспомнил ехидную ухмылку рыжего типа на кухне и виновато шмыгнул носом. – Как вообще… всё прошло? – смущённо полюбопытствовала Кристина. – Никак, – вздохнул Сенечка. – Ушёл я. – От кого? – От обоих. – Нихренассе… Ну, и… правильно сделал. Пошли они все в далёкий край! Мы тебе найдём кого-нибудь симпатичного. Вон, смотри физкультурник какой лапочка! – Ай, перестань, – поморщился Синицын. – Он натурал – смотри, как вокруг него девчонки вьются. – Сенечка, это не показатель. Вокруг тебя тоже девки хороводы водят, а ты при этом голубее весеннего неба. Ой, всё! Быстро сделай серьёзное лицо, к нам идёт Любовь Санна. Любовь Санна, мы здесь, и у нас всё хорошо! Начальница лагеря была полноватой, мягко-улыбчивой доброжелательной тёткой – из тех, что не только ребят и молодых вожатых, но и воспитателей вкупе с остальным персоналом называют «деточками», и звучит это не холодно-покровительственно, а как-то по-семейному. Сенечке она обрадовалась, как родному, наличие гитары привело её в неземной восторг, а отсутствие баула с вещами искренне расстроило. Любовь Санна посетовала на синоптиков, которые предрекли холодный август, и куртку, которую Синицын искренне считал почти зимней, сочувственно нарекла «кацавеечкой». Простыть в такой – запросто. Сенечка пообещал на утреннюю гимнастику выходить в одеяле. Посмеялись. Потом начальница отправилась делать внушение физкультурнику, Кристина метнулась в открывшийся буфет за отвратительным, но бодрящим вокзальным кофе, а там и дети с сопровождающими их обеспокоенными мамами и бабушками появились, надо было уделить внимание каждому. Втянувшись в работу, вожатый Синицын совершенно отвлёкся от личных переживаний. Величко и Фатьянов начали драться ещё в автобусе и продолжили мутузить друг дружку по прибытии. У Свиридова аллергия на арахис, провожавшая кудрявого ребятёнка бабуля это Сенечке перед отъездом трижды повторила, а его уже кто-то успел угостить орехами из пакетика. Или это семечки были чищеные? Тогда ладно. А Лада Павлова потеряла вещи. Все. Вместе с сумкой, в которой они лежали. Стояла и ревела, размазывая по бледному личику смесь туши для ресниц, дорожной пыли и молочного шоколада. – Лад, ну… не плачь, пожалуйста. Найдётся. Никто же не мог её никуда спрятать – сумка, не мелочь какая-нибудь. Ты её в автобусе, наверное, забыла. Позвоню сейчас водителю. Ой, ёлки! У меня телефон отключен, долго будет грузиться. Подожди… Лада, а ты не могла свои вещи на вокзале оставить? Кто тебя провожал – мама? Позвони маме, спроси… Где твой телефон? – В су-у-умке… Подскочила сообразительная Крис, заставила подружку Лады – Машу, кажется, – позвонить на её телефон. Он запиликал на крыльце домика отряда семилеток. Разумеется, в сумке. Какая-то мелкая растяпа уволокла её туда вместо своей. Точно, а в их отряде лишний рюкзак обнаружился. Так, срочно нужно отдать соседям, чтобы не подумали, что большие у малыщшей воруют. – Ой, Сенечка-а… Я же думала, это твой рюкзак! – Кристина, ты… Не в рюкзаке дело. Зачем было так называть его при детях? Он надеялся, что для них будет Арсением, пора взрослеть. Куда там! Не удалось. Теперь и для ребят он Сенечка. За глаза – точно. Моментально подхватят. – Се… ой, Арсений! Нет, серьёзно – а где твои вещи? – Крис, у меня только гитара. Ну, и с ней вместе, в чехле, остальное. – Ого, ты всё туда запихнул! Не испортил инструмент? – Так даже лучше. Мягко. Не разбил, когда с высоты прыгать пришлось. – Как… прыгать? – опешила Кристина. – От Мира уходил через балкон, – неохотно признался Сенечка. – Ничего себе, кино прямо. Расскажешь потом? Кино, да. Ненаучная фантастика с реалистичными сновидениями и путешествием во времени. Он подумал, что всё-таки выдаст Кристине урезанную версию произошедшего. Полной, со всеми сказочными и детективными подробностями, поделится потом, после лагеря. Может быть. Не то чтобы Синицын не доверял подруге или думал, будто она посмеётся над ним, как над выдумщиком. Просто решил, что лучше девушке пока быть не в курсе всего. Информация – опасная штука.